После хиротонии новорукоположенный клирик проходит сорокадневную практику — сорокоуст. О проблемах, с которыми сталкиваются новорукоположенные клирики, и собственном опыте служения рассказал протоиерей Владимир Диваков, секретарь Патриарха Московского и всея Руси по г. Москве, настоятель храма Вознесения Господня у Никитских ворот, в котором проходят практику диаконы.
  — Отец Владимир, как давно у нас в Церкви существует традиция 40-дневной практики новорукоположенного священнослужителя?

— На протяжении столетий сорокоусты существовали в основном в монастырях, где каждый новорукоположенный священнослужитель обязательно служил в течение 40 дней, это и было его учебой. На приходах такая возможность была не всегда, поэтому кого-то настоятели назначали служить 40 дней и при этом наставляли в ведении службы, а кто-то был этого лишен. В 1990-е годы, при Святейшем Патриархе Алексие II, 40-дневная практика стала обязательна для всех новорукоположенных клириков.

— Как проходит сорокоуст в Вашем храме?

— Уточню, что в основном сорокоуст у нас проходят диаконы, потому что мои диаконы могут наставить их, научить ведению службы. Новорукоположенные священники проходят практику в кафедральных соборах — Храме Христа Спасителя или Богоявленском соборе, — потому что там образцовые священники и есть, у кого поучиться образцовому ведению службы.

Вечером того дня, в который совершилась хиротония, новорукоположенный диакон приходит к нам в храм на свою первую службу. Один из двух моих диаконов берет над ним шефство: показывает, как проходить, кадить и так далее, «разжевывает» буквально каждое слово.

В первый день практикант просто смотрит. Потом ему поручают что-нибудь сделать, например, покадить, и поправляют, если он что-то сделал неправильно. По мере прохождения практики обязанностей у него становится больше, он начинает служить вторым диаконом, а потом, когда более-менее научится, — первым. При этом наш диакон обязательно служит вместе с ним и, если требуется, подсказывает и поправляет. Ближе к концу практики он выходит служить уже со мной, например, какие-то праздничные службы.

— Недавние проверки семинарий показали, что выпускники семинарий знают литургику хуже, чем остальные дисциплины. После хиротонии клирики приходят в ваш храм, чтобы пройти 40-дневную практику, научиться совершению богослужения. Вы сами сталкиваетесь с тем, что сегодняшние клирики оказываются плохо подготовлены к началу служения? Лет 20-30 назад ситуация была иной?

— В нашу бытность в семинарию приходили люди более воцерковленные в том смысле, что они были глубже погружены в богослужебную жизнь Церкви. Для человека, который готовился к рукоположению, знать последование Божественной литургии было нормой.

Сейчас у молодых людей больше околоцерковных знаний, а про само богослужение они знают очень мало. Я постоянно сталкиваюсь с тем, что ставленники не знают не то что как служить, но и как вести себя в алтаре: как повернуться, где пройти около Престола. Возникает ощущение, что в алтаре они никогда не были, да и не стремились к этому. Это страшно, потому что человеку требуется долгое время, чтобы все это усвоить. У нас эти знания с детства усвоены фибрами души. Лет с пяти я помогал в алтаре и, как и другие мои сверстники, уже тогда запомнил каждый шаг — где пройти, что и в какое время подать, как перекреститься. В играх мы старались копировать действия священнослужителей: кто-то был за иерея, кто-то за диакона, мы как бы инсценировали службу и в процессе игры поправляли друг друга, если делали ошибки. Это была своего рода практика. А тут всему приходится учить уже взрослого человека, и это сложнее, чем учить ребенка. Возникает неловкость, когда приходится поправлять взрослого, да, наверное, и получать замечания во взрослом возрасте неудобно.

— А какая разница — учить ребенка или взрослого? Разве взрослый человек не быстрее запомнит, что и как нужно делать?

— Проблема в том, что новорукоположенный священник хорошо усваивает знания теоретически, разумом, а практически сделать это все оказывается не так просто. Усвоение происходит несколько поверхностно: чуть научится — и забывает. Если постоянно не поправлять его и не делать замечания, он разучивается служить, и потом Священноначалие раздражается, что священник ведет службу неаккуратно. При том, что он может быть добрым и хорошим человеком.

Вы еще упомянули, что во время проверок студенты старших курсов показали низкие результаты по истории Русской Православной Церкви. Это мне не очень понятно, потому что как можно быть священником, продолжателем традиции, и не знать ее историю? Я сам в академии писал работу по истории Московской епархии в 1880-1890 годы, очень интересовался темой и старался не только прочитать о московских храмах, но и побывать в них, посмотреть, представить себе, какими они были 100 лет назад, как изменились. Правда, потом я за этот свой интерес «поплатился»: когда в Москве стали открываться храмы, меня отправляли проводить учредительные собрания почти во всех из них, потому что я знал их историю, и эти знания могли пригодиться, когда возникали спорные моменты.

— Если не помогал в алтаре с детства, за 40 дней возможно научиться служить?

— Вообще, конечно, 40 дней маловато. Многое тут зависит и от свойств характера: кто-то схватывает быстро, а кто-то запоминает очень медленно. Бывало, что в исключительных случаях я оставлял практиканта больше, чем на 40 дней. Совсем недавно я приходил к викарию Святейшего Патриарха архиепископу Истринскому Арсению и просил оставить практиканта еще ненадолго.

— Но почему получается так, что выпускники семинарии, где непременно есть богослужебная практика, так плохо знакомы с богослужением?

— Не могу сказать. Видимо, их практика недостаточна.

— Что должен уметь и знать кандидат в диаконы и священники?

— Знать церковный Устав, чинопоследование всех богослужений. Это все должно быть крепко усвоено во время учебы в семинарии.

— Что самое главное, чему диакон должен научиться за время сорокоуста?

— Главное для нас — чтобы он научился со страхом Божиим совершать богослужение и обучился всем навыкам служения: умел произносить ектении, правильно кадить.

В нашу бытность, когда учили молодежь, подкладывали под локоток правой руки маленький служебничек: прижми его рукой, держи и кади. Человек приучался не размахивать рукой в разные стороны и совершать каждение сдержанно, благоговейно.

Еще старались, чтобы диакон с самого начала выучил ектеньи наизусть. Всякое ведь может произойти: выйдет человек на солею, а служебник забыл — и все, стоит и молчит.

В Елоховском соборе был настоятелем архиепископ Можайский Леонид (Поляков). И вот как-то он говорит ставленнику: «Ектенью учи!» — «Да-да». И вот проходит пять-десять дней, владыка подзывает диакона, забирает у него служебник и отправляет служить. Тот стоит: «Владыка, простите, не выучил…» — «Хорошо. Сейчас бери служебник, даю тебе такой-то срок, чтобы все выучил». Один диакон решил владыку перехитрить: служебник оставил, а с собой взял небольшой по формату дореволюционный молитвенник, в котором были тексты двух ектений — «Вся святыя помянувше…» и «Прости приимше». Начало у них разное, а прошения в середине одинаковые, поэтому в молитвеннике во второй ектенье они были опущены и мелким шрифтом написано: «Смотри страницу такую-то». Этого диакон не учел и пошел произносить ектенью по молитвеннику, надписи мелким шрифтом не заметил и прочитал только то, что было написано обычным шрифтом. Возвращается в алтарь, владыка ему говорит: «Ты почему пропустил прошения?» — «Я не пропустил!» — «Как же не пропустил?». Со словами: «А вот я Вам сейчас докажу, что сказал то, что нужно!» — диакон достал молитвенник. Обман открылся, и диакону все-таки пришлось учить ектенью наизусть.

Вообще, знание наизусть всегда выручает, потому что всякое может быть: страницы в служебнике не окажется, например, и так далее. Так что надо и служебник при себе иметь, и чтобы в памяти все было. И важно правильно все усвоить с самого первого дня, потому что тут полагается начало всему служению. Во время учебы все нужно делать идеально, чтобы привычка совершать богослужение образцово осталась на всю жизнь.

— Как проходил Ваш сорокоуст?

— Во диаконы меня рукоположили в ноябре 1962 года в Богоявленском соборе. До этого момента на протяжении нескольких лет я был иподиаконом у владыки Леонида (Полякова), а еще раньше, как уже говорил, с самого детства прислуживал в алтаре в храме Петра и Павла в Лефортове. За годы иподиаконства мне приходилось видеть немало священников и диаконов, к опытным я присматривался и прислушивался, а молодым, бывало, даже подсказывал, что и как нужно делать.

Так вот, на следующий день после хиротонии настоятель Елоховского собора, епископ Леонид, сказал архидиакону Владимиру Прокимнову, который должен был служить: «Вы отдохните, пусть выйдет молодой диакон. Он всех учил, а теперь сам послужит». Началась служба, и владыка предупредил служащих: «Владимиру ничего не подсказывать!» Я послужил свою первую Литургию, владыка подозвал меня и говорит: «"Пятерку" поставить не могу, потому что ты, когда Евангелие читал, не подложил под него орарь. Так что "пять с минусом"». И все, больше меня никто не учил. Конечно, я был бы не против практики, но как-то вот у меня она не сложилась.

Я тогда учился в Московской духовной академии и вскоре после хиротонии приехал туда на какой-то праздник. Надо было служить, а в Покровском академическом храме существуют особые традиции: служат не по старшинству хиротоний, а по курсам. Например, если есть священник-второкурсник, который рукоположен год назад, и священник-четверокурсник, которого только-только рукоположили, то старшим будет четверокурсник. В храме был диакон с двойным орарем, курсом младше меня, он подходит к ректору и говорит: «Отец Константин, приехал новый диакон, как будем править службу?» Ректор отвечает: «Традиции-то менять неудобно. Давайте, дадим ему послужить, он ошибется, и мы ему скажем, что надо еще поучиться, а старшим становиться пока рано». Во время службы я ни разу не ошибся, и отец ректор сказал: «Приходите к нам служить почаще». И потом на лекциях рассказывал этот случай.

Будучи в сане диакона, я иподиаконствовал и не хотел становиться иереем, потому что тогда иподиаконствовать было бы уже нельзя.

Иподиаконом я был в основном в Елоховском соборе. Служил у епископа Пимена (будущего Патриарха Московского и всея Руси), у владыки Никодима (Ротова), а после, когда он уехал в Ярославль, у владыки Алексия (Ридигера) и у владыки Питирима (Нечаева).

Самое интересное получилось, когда на какое-то время в собор пришел владыка Алексий (Ридигер), будущий Патриарх Московский и всея Руси, и попросил подобрать ему штат иподиаконов и этот штат возглавить. Я согласился. Прошло недели две, прихожу в собор, а служит владыка Леонид, который некогда был инспектором в Академии и меня принимал. Я стою в полной растерянности, потому что вот передо мной настоятель, а я уже пообещал быть иподиаконом у владыки Алексия. Стою, не знаю, что делать, и не облачаюсь. Владыка Леонид идет в алтарь и кадит раз, два, три, как архиерею. Говорю: «Владыка, что Вы мне так кадите?» — «А что ты себя ведешь, как архиерей? Не подходишь, не делаешь ничего?» — «Да я пообещал владыке Алексию (Ридигеру), что буду у него иподиаконом…» — «Ну смотри, как хочешь. Я тебя принимал в семинарию». Я подумал, облачился и иподиаконствовал. А когда появился владыка Алексий, объяснил ему, что владыка Леонид меня принимал в семинарию, а теперь стал настоятелем собора, и теперь я думаю остаться у него. «Благодарность — хорошее чувство, — сказал владыка Алексий. — Не смущайтесь, служите с ним, я не обижусь. Только, пожалуйста, подберите мне штат иподиаконов». Когда он стал Патриархом, я ему напомнил об этом случае, и ничего, все нормально.

Потом несколько месяцев в соборе служил владыка Питирим. Своим иподиаконам он говорил: «Вы, ребята, постойте, посмотрите и поучитесь, как надо. Я сам был иподиаконом, люблю, когда все делается образцово».

В декабре 1963 года меня рукоположили во священника в Богоявленском соборе. На следующий день Литургию должен был совершать протоиерей Анатолий Казновецкий, но он сказал мне: «Ну, я завтра не приду, сам послужишь, сообразишь. Отец Николай Воробьев будет помогающим: если что, спроси у него». И так я и служил один со второго дня после хиротонии. И никакого сорокоуста не было.

Когда я стал священником, Патриарх Алексий I оставил меня служить в Елоховском соборе и, пока я не был оформлен официально, посоветовал говорить уполномоченному, что я прохожу практику. Предполагалось, что на время летних отпусков, когда клирики разъедутся, меня оформят временно, а потом и постоянно. Но так получилось, что будущий секретарь Патриарха отец Матфей Стаднюк собирался в трехлетнюю командировку за рубеж и искал священника, который бы заменил его в храме Петра и Павла в Лефортове. Он знал меня с детства и, когда приехал в Московскую духовную академию подыскивать священника и увидел меня в списках, сказал, что вопросов у него нет, и быстро оформил все необходимые документы. Так в 1964 году я стал священником в храме Петра и Павла в Лефортове, а в клир Елоховского собора не попал. Особенно не жалею, но поначалу было немножечко грустно.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.