Рождественская победа

Двести лет назад под Рождество Россия переживала звёздные часы: наша взяла! Рука Всевышнего Отечество спасла! Победа подтверждала правоту, удесятеряла силы, прогоняла уныние. Наверное, то был самый счастливый праздник в истории России.

Во всём угадывались признаки триумфа. Несколько десятков генералов Великой армии уже томились в русском плену. Среди них – поляки, которых император простит (хотя некоторые из них – как великий Домбровский – нарушили клятву не поднимать оружия против России) и примет на русскую службу. И пруссаки, которые будут сражаться бок о бок с русскими в кампании 1813 года. Торжествующий Кутузов уже отправил митрополиту Амвросию серебро, отбитое донскими казаками у французов. То самое ворованное серебро, переплавленное из церковной утвари в Белокаменной. Ни одного сражающегося французского отряда не осталось в пределах Российской империи. После полугодового помрачения снова вся Россия стала русским тылом. Сотни тысяч православных избавились от ощущения всесильности антихриста. Восстановилась репутация государя. Его вскоре назовут Александром Благословенным – но он смиренно откажется от такой чести. А Державин напишет «народный дифирамб», в котором всё-таки восславит государя, к которому вообще-то относился критически:

Спесь мы Франции посбили,
Ей кудерки пообрили,
Убаюкана она!
Уж не будет беспокоить,
Шутки разные нам строить.
Дайте чашу нам вина!
Веселися, царь блаженный,
Александр Благословенный!
Русская земля сильна:
О тебе она радела,
Груди, жизни не жалела:
Дайте чашу нам вина!

Рухнули надежды французов закрепиться в Литве, на западной окраине Российской империи. Всех прогнал на Запад русский штык, многих добили морозы, десятки тысяч разбежались, десятки тысяч поумирали от ран… Император Всероссийский отпраздновал Рождество и Победу как раз в Вильне – в прекрасной литовской столице. Император накрепко решил добивать Бонапартия, чтобы с корнем вырвать революционную крамолу.

Известно, что не все в России готовы были опрометью броситься в новое сражение – на этот раз во имя освобождения германских монархий и уничтожения революционных армий. Кутузов требовал длительного отдыха для армии и намеревался силою дипломатии переложить как можно больше тягот будущей войны на пруссаков, саксонцев и прочих – во имя сбережения русского солдата. Не только Великую армию истощила небывалая по напряжению кампания 1812 года. И в русской армии было немало раненых, больных, а перебои со снабжением поставили многих генералов перед угрозой голода.

Медлительный Кутузов настойчиво боролся с нехватками, накапливал силы. По его логике, укрепив армию, можно и без боя победить. Победить, продемонстрировав явное превосходство. Но и в спешке императора был резон. Наполеон славился умением быстро формировать армии. И даже безусые юноши под его командованием сражались не хуже опытных, бывалых солдат. Он и впрямь уже сколачивал новую армию, взамен той, что осталась в России. Во Франции позиции Наполеона оставались сильными. Он снова угрожал России. Но в рождественский денёк император Александр Павлович сосредоточил внимание не на грядущих боях.

Повсюду зачитывали «Высочайший манифест, о принесении Господу Богу благодарения за освобождение России от нашествия неприятельского, 25 декабря 1812 года». Из-за перехода на новый стиль даты перепутались, но нас не обманешь: то был день православного Рождества Христова. Эти слова связывали русские люди с личностью императора, который был в те дни надеждой и голосом России:

«Ныне с сердечною радостью и горечью к Богу благодарность объявляем Мы любезным Нашим верноподданным, что событие превзошло даже и самую надежду Нашу, и что объявленное Нами, при открытии войны сей, выше меры исполнилось: уже нет ни единого врага на лице земли Нашей; или лучше сказать, все они здесь остались, но как? Мертвые, раненые и пленные. Сам гордый повелитель и предводитель их едва с главнейшими чиновниками своими отселе ускакать мог, растеряв все свое воинство и все привезенные с собою пушки, которые более тысячи, не считая зарытых и потопленных им, отбиты у него, и находятся в руках Наших.

Зрелище погибели войск его невероятно! Едва можно собственным глазам своим поверить. Кто мог сие сделать? Не отнимая достойной славы ни у Главнокомандующего над войсками Нашими знаменитого полководца, принесшего бессмертные Отечеству заслуги; ни у других искусных и мужественных вождей и военачальников, ознаменовавших себя рвением и усердием; ни вообще у сего храброго Нашего воинства, можем сказать, что содеянное ими есть превыше сил человеческих.



Итак, да познаем в великом деле сем промысел Божий. Повергнемся пред Святым его Престолом, и видя ясно руку его, покаравшую гордость и злочестие, вместо тщеславия и кичения о победах наших, научимся из сего великого и страшного примера быть кроткими и смиренными законов и воли исполнителями, не похожими на сих отпадших от веры осквернителей храмов Божиих, врагов наших, которых тела в несметном количестве валяются пищею псам и воронам!

Велик Господь наш Бог в милостях и во гневе Своем! Пойдем благостью дел и чистотою чувств и помышлений наших, единственным ведущим к нему путем, в храм святости Его, и там, увенчанные от руки Его славою, возблагодарим за излитые на нас щедроты, и припадем к Нему с теплыми молитвами, да продлит милость Свою над нами, и прекратит брани и битвы, ниспошлет к нам, побед победу, желанный мир и тишину».

Как и во всех царских манифестах 1812 года, здесь чувствуется рука адмирала Шишкова – неутомимого идеолога победы, о котором мы несправедливо забываем, отдавая должное героям Отечественной войны. Он сражался за право на русский патриотизм, которое в предвоенные годы нередко подвергалось сомнению… Шишков не искал наград, готов был пребывать в тени, лишь бы дело спорилось. Никогда он не был царским любимцем, но, как настало времечко военно, император призвал именно его… Никто другой из светских советников государя не отважился бы на такую проповедь. Шишков подчёркивает религиозный смысл победы. И впрямь, народ, лишённый веры, не устоял бы в смертном бою, не вымолил, не заслужил бы победу… Будем помнить: всегда легче сдаться на милость сильному завоевателю, чем сопротивляться, рискуя головой. Только так и осознаем величие подвига.

Первый молебен о Победе отслужили после царского манифеста в петербургском Казанском соборе. Этот грандиозный храм – ещё недостроенный, освящённый только в 1811-м году – стал центром духовного сопротивления захватчику. Здесь, перед Казанской, молился Кутузов летом 1812-го, перед отъездом к армии. Несколько икон фельдмаршал принёс в дар храму, здесь же выставляли отбитые у французов знамёна. И серебро, отбитое лихими казаками, пошло на иконостас Казанского собора. Здесь же через несколько недель похоронят Кутузова. Выполнив солдатский долг, он уйдёт… Но – останется навсегда возле храма, на пьедестале, в величественной позе…

Молебен «В воспоминание избавления Церкви и Державы Российския от нашествия галлов и с ними двунадесяти язык» составил святитель Филарет, митрополит Московский. Ежегодно после рождественской литургии этот молебен читали с коленопреклонением . Звучали слова: «Еще молимся о победоносных вождех и воинех наших, и о всех ревнителех веры и правды в годину искушения души своя за братию свою положивших, яко да даст им Царь славы в день праведнаго Своего воздаяния живот вечный и венцы нетления, нас же всех в их дусе и вере и единомыслии утвердит». Святитель Филарет, как никто другой, умел говорить об актуальных политических событиях возвышенно, придавая всему масштаб притчи.

В те дни император обретал себя в вере. Александр понимал: народ, сражаясь с захватчиками, осознал себя единым, главным образом, благодаря православной церкви. Он не расставался с Евангелием, которое в прежние годы в руки не брал. Подолгу молился, соблюдал посты. И мечтал, что после войны станет жить, как цари московские – проводя долгие месяцы в паломнических путешествиях по монастырям.

Тогда-то государь и дал обет – построить в Москве-мученице храм Рождества Христова.

Храм небывалый. И судьба у него сложится небывало извилистая – достаточно вспомнить судьбу первого проекта и его автора, архитектора Витберга, не забудется и уничтожение собора, и тени Дворца Советов с бассейном «Москва». Совсем не праздничная история, но, кажется, двести лет назад царь Александр, выдержавший поединок с Наполеоном, предвидел и это. Он знал не только триумфальный, но и жертвенный смысл любой победы, любого праздника.