Перед канонизацией Оптинских старцев мне дали послушание – собирать материалы о чудотворениях, свершившихся по их молитвам уже в наши дни.
  – Да этих чудотворений столько, – сказала мне тут же экскурсовод Татьяна, – что я никогда не пользуюсь примерами из книг, но рассказываю лишь о том, что произошло в нашей группе, и при этом у всех на глазах. Вот неделю назад был случай.

И Татьяна рассказала историю про старушку, рабу Божью Галину. Была эта Галина некогда знаменитой ткачихой и ставила рекорды, потому что с детства была быстроногой и требовала выхода удаль души. А потом с быстроногой Галиной случилось то, что случается со всеми: молодость ушла – не простилась, старость пришла – не поздоровалась. Ноги у бабы Гали теперь бугрились узлами варикозных вен и отекали так сильно, что из всей обуви она могла носить лишь домашние тапочки.

Однажды в магазине бывшая ткачиха перемеряла, кажется, всю обувь, но в любой обувке ногам было больно.

– Попробуйте примерить вот это, – предложила ей продавщица итальянские сапоги из мягкой кожи и с нежным овечьим мехом внутри.

Обулась в них бабушка и себе не поверила: мягонько, удобно и тепло ногам.
– Беру, заверните, – растаяла она от счастья.

А потом посмотрела на ценник и поняла: эти сапоги не из её полунищей пенсионерской жизни, но из жизни, скажем, принцессы Дианы. Так началось то искушение, когда бывшая ударница коммунистического труда дала себе клятву – разобьётся в лепёшку, а купит сапоги. Жила она теперь впроголодь, экономя каждую копейку. А ещё устроилась консьержкой в дом для новорусских, где давали щедрые чаевые за услуги того рода, когда надо дотащить до лифта пьяную в хлам старшеклассницу и прибрать непотребства за ней. Девица, протрезвев, совала консьержке доллары и, матерясь, обещала, что обломает бабке рога, если та «стукнет» родителям о её похождениях.

Горек был этот лакейский хлеб, зато удалось купить сапоги. Именно в этих итальянских сапогах раба Божья Галина приехала на экскурсию в Оптину пустынь и летала здесь на крыльях счастья. А перед отъездом из монастыря сапоги пропали. Случилось это так. Ночевали тогда паломники в помещении, где народу было, как в бочке сельдей: трёхэтажные нары, а в узком проходе множество обуви и вещей. Просыпались паломники ещё затемно, чтобы, наспех побывав в храме, ехать потом дальше по другим монастырям. Первой в то утро проснулась студентка из Вологды и, перепутав спросонья обувь, сунула ноги в бабушкины сапоги и убежала в них на автобус или, может быть, в храм. Словом, пенсионерке достались сапоги студентки – точно такие же, итальянские, но на несколько размеров меньше. Как старушка втиснула в них свои больные ноги и со стоном доковыляла до автобуса, об этом лучше не рассказывать. Но в автобусе она расплакалась так горько, что экскурсовод Татьяна отложила отъезд на полчаса и велела Галине идти к мощам преподобного Амвросия Оптинского и просить его о помощи.

– Батюшка Амвросий всегда помогает, – убеждала она рыдающую паломницу. – Это опыт.

– А как просить, чтобы помог? – робко поинтересовалась та.

– Обыкновенно – сначала покаяние, а потом прошение.

У мощей преподобного Амвросия Оптинского служили в тот час молебен. Пала старушка ниц пред мощами, желая покаяться, и вдруг вскипела гневом: выходит, украли у неё сапоги, а ты ещё кайся при том? Да знает ли кто, ценой каких унижений она зарабатывала на сапоги? И тут ей ярко припомнился тот первый случай, когда она помогала добраться до лифта старшекласснице в разорванном платье, а та плакала так отчаянно, что было понятно: надругались над ней. Ей бы пожалеть эту девчушку или броситься в ноги её родителям, умоляя: защитите своё дитя! Но она лишь молча потворствовала тому падению, когда девчонка спивалась у неё на глазах.

Старушка теперь сгорала от стыда, ужасаясь тому помрачению разума, когда сапоги и проклятые доллары стали для неё дороже чести и Бога. О пропаже сапог она уже не жалела. Но было так жаль эту несмышлёную школьницу, что старая женщина теперь молилась о ней. Сокрушаясь всем сердцем, она положила земной поклон перед мощами и обнаружила, что рядом с ней молится студентка в её сапогах.

Что было дальше, уже понятно. И когда паломница Галина вернулась в автобус в своей мягкой удобной обуви, все так обрадовались этой скорой, незамедлительной помощи дивного старца Амвросия, что дружно запели: «Радуйся, преподобне Амвросие, богомудрый учителю веры и благочестия».

– Сапоги это, блин, мелочь, – прервал рассказ экскурсовода бритоголовый браток. – А вот со мной случилось настоящее чудо. Слушайте все – отвечаю за базар!

– Не слушайте его. Он же бандит! – сказала строгая богомолка, тётка бандита.

– Не сын, а исчадие ада, – поддержала тётку мама рассказчика.

– Мамань, да я ж обещал завязать, – заныл бандит.

В общем, история здесь такая. Николай, так звали «бандита», вырос в том сугубо женском окружении, где его тётки и мать строго постились, подолгу молились и даже пытались перевоспитывать их приходского батюшку. В детстве тётки называли Николеньку ангелочком и часто водили в церковь. А повзрослев, он утратил веру и наотрез отказался ходить в храм.

К сожалению, такие истории нередки, и вот, например, одна из них. Старенькая монахиня воспитывала сироту-племянника. Мальчик рос кротким богомольцем и сторонился всего мирского, ибо тётя говорила: «Мир во зле лежит». Словом, он неотлучно пребывал в храме, но иногда с удивлением спрашивал:

– Тётя, почему всюду жизнь да жизнь, а у нас только грех да грех?

Вырос мальчик и спился, забыв о Боге. Нечто похожее произошло, вероятно, и с Николаем. Правда, пить он не пил, но ввязался через дружков в криминальный бизнес и жил теперь «по понятиям». А все попытки образумить отступника давали один результат – скандал.

Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Николай, простудившись, оглох и метался как зверь по комнате от нестерпимой боли в ушах. Тётки объявили болезнь наказанием за грехи, призывая к покаянию. А доктор в поликлинике велел ложиться на операцию, чтобы удалить из ушей скопившийся гной. И тут наш храбрый разбойник так перетрусил, что решил из двух зол избрать всё же меньшее: лучше отправиться в храм на покаяние, чем ложиться под нож. Вот тогда родня и повезла своего «бандита» по святым местам в надежде на исцеление души и тела. Сначала они побывали в Дивеево у преподобного Серафима Саровского. Потом посетили Киево-Печерскую лавру, а оттуда двинулись на Валаам. Когда же болящего Николая доставили, наконец, в Оптину пустынь, он уже так изнемог, что безучастно сидел на ступеньках храма и лишь постанывал от боли.

– Что с вами? – спросил его проходивший мимо иеромонах.

– Батюшка, я исчадие ада, а только уши сильно болят.

– Бог милостив, – сказал иеромонах и привёл его к мощам преподобного Оптинского старца Варсонофия.

В храме было пусто, да и иеромонах куда-то исчез. И Николай стоял в одиночестве перед мощами, рассматривая фреску с изображением того чуда, когда по молитвам преподобного Варсонофия исцелился глухой человек. В то, что такое чудо было, он верил, потому что раньше люди любили Бога, а Господь помогал им. Но кому нужен Бог, думал он, в нынешнем мире, где надо оподлиться, чтоб преуспеть? Откуда-то из детства ему вдруг вспомнились слова Евангелия о том одиночестве Иисуса Христа, когда Ему негде было главу подклонити. И Николай заплакал, повторяя про себя: «Господи, Тебе ведь негде главу подклонити, и нет Тебе места теперь на земле. Да что за жизнь, если Бог не нужен? И Тебя, Иисусе, за все Твои милости только ведь снова от злости распнут». Он и сам не знал, почему плакал. Но тут сошлось всё разом: нестерпимая боль в ушах, надрыв от бессмысленной жизни и горечь утраты Бога.

В храм вошла экскурсия, направляясь к мощам. Николай торопливо смахнул слёзы и тут обнаружил, что мокрыми были не только щёки, но шея и плечи. Это вытек из ушей гной, исчезла боль, и восстановился слух.

«Идеже бо умножися грех, преизбыточествова благодать» (Рим. 5, 20). И исцеление многогрешного Николая ещё раз свидетельствует о том.

* * *

И всё же история Николая смущала. Конечно, он обещал «завязать», но велика ли цена общений? Впрочем, всякое бывает. Помню, как лет десять назад в Оптину пустынь часто приезжал рэкитёр на джипе. Впереди у джипа была приварена скобою труба, игравшая, как выяснилось, роль тарана. Именно так рэкитёр таранил и сокрушал ларьки тех торговцев, что дерзнули сопротивляться бандитам, отказываясь платить им дань. Странный это был паломник – подолгу жил в монастыре и слёзно каялся тут, а потом возвращался в мир на свой разбойничий промысел. Завершилась эта история тем, что странный человек раздал своё имущество бедным и ушёл навсегда в дальний северный монастырь.

И всё же отцам Оптиной пустыни свойственно осторожное отношение к чудесам. Бывало, рассказываешь в восторге:

– Батюшка, Игорь так переменился после явленного ему чуда.

А батюшка вздыхает:

– Надолго ли переменился?

К сожалению, мне и самой приходилось наблюдать, как чудо, казалось бы, способное перевернуть всю жизнь человека, вызывало лишь временный духовный подъём. А потом опять засасывала та рутина жизни, где душа уже сроднилась с грехом. Словом, сказанное в Евангелии, сказано и про нас – где-то семя Сеятеля падает на камень, а где-то на плодоносную землю, и тогда вершит свой подвиг душа. Вот почему расскажу историю обращения Светланы, выросшей вне Церкви и даже не имевшей верующих знакомых, способных хоть как-то наставить её.

Познакомились мы со Светланой так. Однажды в опустевший после службы храм вошла совсем юная с виду паломница, жена офицера, как выяснилось.

– Я представитель полка, – сказала она строго. – У нас полк полёг в Чечне. Не подскажете, где можно подать за упокой?

Иеродиакон Илиодор привёл паломницу к свечному ящику, и та стала подавать даже не записки об упокоении, но пространные бумажные простыни со списком погибших, заверенные печатью полка.

– Не по форме написано. Надо переписать, – сделала ей замечание послушница, принимавшая записки.

– У них полк полёг в Чечне, – тихо и грозно сказал ей иеродиакон. – И что, форма важнее души?

Убиенных на поле брани было так много, что просфор не хватило и отец Илиодор ушёл за ними в алтарь. А Светлана рассказывала мне тем временем историю своей жизни, а точнее, историю той большой любви, где всё было просто и чисто. С Серёжей они были неразлучными с детства. А когда Сергей окончил военное училище, они обвенчались. Светлана уже готовилась к рождению своего первенца и вязала пинетки, когда Сергея и его полк отправили в Чечню. Через месяц «чёрный тюльпан» доставил в их часть первые гробы, а Светлану увезли на «скорой» в роддом. Когда другие роженицы кричали от боли, она кричала от страха за мужа – вдруг Серёжу убьют и как ей жить без него? Так началось её материнство и путь к Богу. Ни одной церкви вблизи их воинской части не было. А венчаться они с Сергеем ездили в город, правда следуя здесь, скорее, обычаю: «так надо», так красиво, и почему-то не вызывал уважения гражданский невенчанный брак. Но в церкви им очень понравилось, и на память об этом светлом дне Сергей купил в иконной лавке книгу об Оптинских старцах. Это всё, что было у Светланы, – одна-единственная книга о великих угодниках Божиих, но она почувствовала чутким сердцем неведомое ей прежде дыхание святости. Днём и ночью, пока спал младенец, она неустанно полагала земные поклоны и молила Оптинских старцев спасти, защитить и уберечь от смерти воина Сергея.

Молиться, по её словам, Светлана совсем не умела. Но так велика была любовь юной жены, что шла её молитва, похоже, до Неба. Сослуживцы рассказывали потом – Сергея, действительно, хранило от смерти некое чудо. Пули, казалось, огибали его, а снаряды разрывались в том месте, откуда он только что ушёл. Солдаты теперь теснее жались к своему офицеру, уверовав, что рядом с ним безопасно. Это было настолько явственное чудо, что командование полка приняло решение: послать своего представителя в Оптину пустынь, чтобы выяснить, каковы условия размещения и сможет ли монастырь принять их, если их воинская часть приедет помолиться сюда. Так Светлана оказалась в монастыре и теперь от всего сердца благодарила Оптинских старцев за чудесное спасение мужа.

Делала она это по-своему: встанет на одно колено и благоговейно целует икону, как целуют на присяге знамя полка. Послушница, дежурившая за свечным ящиком, опять переживала, что всё «не по форме». Но и она не осмелилась сделать замечание, потому что за странностями поведения стояло главное – опыт живой веры.

Светлане хотелось подольше побыть в монастыре, но она кормила грудью младенца и надо было уезжать.

– Ой, – спохватилась она перед отъездом, – я же не приложилась ещё в Оптиной к мощам преподобного Серафима Саровского. А я так много молилась ему о Серёже.

* * *

Кто дерзнёт утверждать, что воину Сергею помогали лишь Оптинские святые, а преподобный Серафим Саровский не помог? Или как вычленить сугубо оптинскую благодать, если чудотворениям, свершившимся в Оптиной пустыни, предшествовали молитвы у святынь Киева, Валаама, Дивеево? Вот такими вопросами завершилось моё послушание.

Однажды я поделилась своими сомнениями с иеромонахом Марком из Пафнутьево-Боровского монастыря, а тот вместо ответа рассказал мне такую историю.

У одной супружеской пары тридцать лет не было детей, хотя врачи утверждали – они здоровы. Все эти годы они ездили по святым местам, вымаливая дитя. Оба были уже в летах, когда побывали в Оптиной пустыни и горячо молились здесь Божией Матери и Оптинским старцам. Уезжая из Оптиной, они искупались в монастырском источнике преподобного Пафнутия Боровского. А через девять месяцев после этого купания у них родился чудесный здоровый сын. И счастливые супруги уверовали – сыночек дарован им по молитвам преподобного Пафнутия Боровского. Вот и приехали они в Пафнутьево-Боровский монастырь с просьбой окрестить их ребёнка именно здесь.

– У нас в монастыре тогда не крестили, – рассказывал иеромонах Марк. – Но я с радостью окрестил этого младенца. Вот уж воистину дитя молитвы, которого родители вымаливали тридцать лет.

В счастье забываются былые скорби. И счастливые родители уже не вспоминали, как тридцать лет молились и скорбели о своём бесплодии. Теперь им ясным солнышком улыбался младенец и помнились лишь светлые воды источника с иконой преподобного Пафнутия Боровского на стене.

Собственно, то же самое происходила на моём послушании: люди помнили лишь «результат» – дивную помощь по молитвам Оптинских старцев. И забывалось самое главное: как ради исцеления души Господь испытывал их скорбями и чуду предшествовал долгий путь покаяния и странничества по святым местам.

В общем, исписала я на том послушании несколько тетрадок, обнаружив в итоге: чисто оптинским «малым чудом» была здесь лишь история с сапогами. В остальных случаях Оптинские старцы помогали людям вкупе с другими святыми, и была неразрывной эта духовная связь. Для канонизации такие истории были не вполне подходящими, и я спрятала свои записи подальше, надолго забыв о них. А недавно прочитала у преподобного Симеона Нового Богослова следующее:

«…Святые, приходящие из рода в род через делание заповедей Божиих, сочетаются с предшествующими по времени святыми, озаряются подобно тем, получая благодать Божию по причастию, и становятся словно некоей золотой цепью, в которой каждый из них – отдельное звено, соединяющееся с предыдущим через веру, дела и любовь, так что они составляют в едином Боге единую цепь, которая не может быть легко разорвана».

Это, действительно, золотая неразрывная цепь. А потому расскажу несколько историй из тех забытых тетрадок, где воочию являла себя связь Оптинских святых с преподобным Серафимом Саровским или преподобным Пафнутием Боровским.

Одна местная жительница попросила записать такой случай. У её младшей сестры умирал в больнице от пневмонии новорождённый младенец. Врач попался хороший и старался помочь, а только младенец угасал на глазах. Однажды молодая мама услышала, как доктор сказал медсестре:

– Жаль малыша, через час-другой умрёт. Уже агония началась.

Тогда мать схватила ребёнка в охапку и, сбежав из больницы, примчалась на такси в Оптину, к монастырскому источнику преподобного Пафнутия Боровского. Стояли тридцатиградусные крещенские морозы. Но она помнила рассказы бабушки об исцелениях на этом источнике и с молитвенным воплем о помощи трижды окунула младенца в эту ледяную купель. Потом закутала ребёнка в свою шубу и увезла его домой. Пусть, думалось ей, хотя бы умрёт среди родных. А младенец проспал почти сутки и проснулся уже здоровым.

А одна моя деревенская знакомая, уже покойная бабушка Устинья, видела воочию преподобного Пафнутия Боровского. Однажды, ещё девчонкой, она поленилась идти на реку полоскать белье и решила прополоскать его в источнике преподобного Пафнутия Боровского. Монастырь к тому времени был уже разорён и закрыт, часовню над источником преподобного Пафнутия Боровского тоже разрушили. А пионервожатая объясняла им в школе, что святые источники – это наглая ложь попов, ибо вода в них просто вода. Но, когда Устинья окунула в источник мыльное белье, из воды стал подниматься преподобный Пафнутий Боровский – она сразу узнала его по иконам. А монах так строго смотрел на неё, пригрозив пальцем, что девочка в страхе бежала от источника, бросив на землю корзину с бельём.

Похожий случай был с моим знакомым. После крещения он прожил целое лето в Оптиной пустыни и каждый день ходил на источник преподобного Пафнутия Боровского. Однажды после купания он обнаружил, что на обувь налипли комья грязи, и вымыл обувь в источнике. Вода в купели потемнела от грязи, а у моего друга потемнело в глазах. Он в ужасе обнаружил, что слепнет и уже едва различает предметы. Кое-как он добрался до моего дома и с порога сказал:

– Я слепну, потому что осквернил святой источник. Я уже понял, какой это грех.

Врач говорил ему потом что-то непонятное о тёмной воде в глазах. И понадобились две операции, прежде чем начало восстанавливаться зрение.

* * *

Наивные истории о том, как некоторые паломники вроде Светланы ищут в Оптиной пустыни мощи преподобного Серафима Саровского, считая его Оптинским старцем, тоже далеко не наивны. И вот одна из таких историй.

Однажды в Оптину пустынь приехала молодая женщина и попросила окрестить её здесь.

– А почему вы хотите креститься именно в Оптиной? – спросил её игумен Сергий (Рыбко), ныне настоятель московского храма, а в ту пору оптинский иеромонах.

– А ко мне один старчик приходит и всё уговаривает покреститься. Вот я и приехала креститься к нему.

Приезжая так подробно описывала внешность своего «старчика», что отец Сергий заподозрил: вдруг к ней, действительно, являлся кто-то из Оптинских старцев? Стал показывать ей фотографии и иконы Оптинских старцев, но женщина уверенно отвечала: «Не он». И вдруг она просияла от счастья, увидев икону преподобного Серафима Саровского:

– Да вот же мой старчик, вот он, мой радостный! Он даже говорит, знаете, так: «Радость моя, прошу, покрестись».

Великие угодники Божии иногда видят святых. Но чтобы к некрещёному человеку приходил в наши дни преподобный Серафим – это, согласитесь, достойно удивления. Отец Сергий стал расспрашивать женщину, допытываясь, что же в ней особенного. А ничего особенного в её жизни вроде бы не было – живёт в однокомнатной квартире с мужем, сыном и парализованной свекровью, а работает продавщицей. Зарплата более чем скромная, но женщина даже мысли не допускала, что можно обсчитать или обвесить кого-то. А ещё она не представляла себе, как можно поссориться с мужем, ни разу не поссорившись с ним. Кроме сына, ей хотелось бы иметь ещё детей, да не даёт пока деток Господь. А уходом за парализованной свекровью молодая женщина не только не тяготилась, но буквально не чаяла в свекрови души.

– Мы ведь с мужем и сыном почти никуда не ходим, чтобы не оставлять нашу бабушку в одиночестве, – рассказывала она. – Но вот сидим мы втроём вечерами, разговариваем о чём-то, а на душе почему-то такая радость, что и не знаю, как рассказать.

Нина Павлова

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.