Один мой давний знакомый, воцерковленный, прекрасно образованный и в высшей степени интеллигентный человек, признался мне на днях в приватной беседе:
— Стыдно об этом говорить... Но чем дольше я живу в Церкви, тем больше чувствую себя маленьким, глупеньким... А в последнее время — просто дурак дураком.
— Что ж,— ответил я, даже не в силах скрыть радости,— это очень серьезный результат.
Мой собеседник был немного обескуражен и даже, как мне показалось, обижен такой моей реакцией.
Но я ничего не мог с собой поделать, да и не хотелось лукавить.
 
Дело в том, что этот мой знакомый — на самом деле очень глубокий и умный человек. Даже слишком умный. За все годы, которые мы друг друга знаем, нам о многом случалось говорить. Но еще большего как священник я так и не смог ему сказать. Точнее, пытался, но не преуспевал в этом. Он напоминал полный сосуд, в который и лишняя капелька воды не поместится. И ничего с этим было не поделать. Всему виной — именно ум. Друг мой был таким разумным, таким знающим, таким взрослым, что он совершенно утратил столь важную, фундаментальную для человеческого бытия способность, как умение учиться.

И, видимо, причиной этого были и правда в большей степени его природный ум и приобретенное образование, нежели гордость. Потому что он молился, трудился над собой, и Господь не оставил его заблуждаться, а дал ему это спасительное ощущение... То, о котором выше уже было сказано. Почувствовав себя «дураком», он понял, что сосуд еще все же не полон, что есть в окружающем его мире и людях немало такого, что необходимо принять и вместить. Из разряда ученых он переместился наконец (и, надеюсь, навсегда) в разряд учеников.

Ограниченное существо человек. Маленькое, несовершенное, до чрезвычайности хрупкое, зыбкое. И вместе с тем — сотворенное по образу и подобию Божию и оттого бесконечно великое. Как только мы забываем, насколько мы малы и ничтожны, как только начинаем мнить себя чем-то значительным, так сразу и остаемся ни с чем, точнее — со своей ограниченностью и немощью. И наоборот, стоит увериться в том, что без сотворившего нас Господа мы никто, как Он наполняет нас и силой, и мудростью Своей — до тех пор, пока не забудемся, не возгордимся и не останемся снова праздными, звенящими, подобно пустой жестянке. Каждый, наверное, из нас хоть в какой-то мере, да обладает этим таким важным и таким быстро забывающимся почему-то опытом.

Но ведь не только по отношению к Богу гордость грех, она греховна и тогда, когда мы видим себя выше, умнее, лучше своего ближнего. И «такой» гордости противится, по слову Писания, Господь, и она лишает человека благодати (см.: 1 Пет. 5, 5).

А еще гордость, помимо того что она грех и в то же время причина всех человеческих падений,— это очень большая глупость. Ведь стоит увериться в том, что нет кого-либо, в ком бы ты нуждался как в учителе, наставнике, человеке, могущем с тобой чем-то для тебя полезным поделиться, как процесс твоего развития останавливается. Это и вообще нехорошо, а уж когда речь о развитии духовном, просто страшно.

Тот, кто думает, что знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать (1 Кор. 8, 2). И хуже того — лишается самой возможности узнать. Удивительно, но болезнь эта свойственна очень разным по своему складу и интеллектуальному развитию людям. Бывают, как я уже заметил, и такие, которых просто поневоле надмевает знание. Но они, как правило, лишь только поймут, что это знание при всем своем внушительном объеме несовершенно и даже ущербно, как тотчас же исправляются. И раздается из их уст что-нибудь вроде слов моего товарища: «А я-то думал, я… А на самом деле… Какой же я бестолковый!».

А вот если в гордости дело, то все гораздо сложней: для того, чтобы даже перед лицом очевидных фактов признать, что ты «ничего не знаешь, как должно», нужно смириться. И когда желания смиряться нет, то человек бывает готов делать глупость за глупостью, быть всеобщим посмешищем, терпеть одно фиаско за другим, только бы не признаться никому в том, что он еще всего лишь навсего неразумный ребенок, двоечник, возомнивший себя отличником. Причем еще важней оказывается — не признаваться в этом самому себе. И, собственно, лишь от себя данный факт и удается «скрыть» — окружающим-то глаза не завяжешь.

Мне много раз приходилось это видеть… «А что он может мне дать?». «Чему я у него научусь?». «Да кто он вообще такой?». Причем не важно, в какой сфере деятельности все это имеет место и кто говорит — спортсмен, бизнесмен, журналист, священник… Да, и священник тоже — к сожалению, из молодых пастырей далеко не все видят нужду в наставлении старших. Большинство предпочитает действовать на свой страх и риск, попутно «ломая дрова» — как в собственной, так и в чужой жизни, не задумываясь подчас, какой ответ придется за это впоследствии давать.

Помню, как поразила меня в свое время одна деталь. Архимандрит Кирилл (Павлов), многолетний духовник самой большой российской обители — Троице-Сергиевой Лавры, обмолвился в разговоре с духовно близким ему человеком: за все время регулярно на откровение помыслов к нему приходили лишь двое из братии. А братии в Лавре около трехсот человек и как к духовнику к нему относились очень и очень многие. Это к вопросу о том, что «нет сейчас старцев, а вот если бы были…». Мне кажется, что «если бы были», то строго бы спросил с нас Господь за наше нерадение — строже, чем сейчас спрашивает. Правда, мало кто это понимает, потому как большинство уверено, что старец — это тот, к кому надо идти, чтобы разрешить возникшее недоумение (в первую очередь житейского свойства), кто может помолиться, и болезнь пройдет, ушедший из семьи муж вернется, сын отстанет от дурной компании, духовная жизнь сама собой наладится, а путь к спасению станет гладким и шествовать им мы будем без преткновений. Хотя на самом деле старец, безусловно, прежде всего наставник, который способен учить не только и не столько словом, сколько самой жизнью своей. И бывает оттого рядом со старцем непрос­то — потому как он всегда живое обличение чужой лености и инертности, чужого малодушия и безволия. Пусть даже он будет не только безмерно смирен, но и предельно молчалив, до чрезвычайности скромен: достаточно просто посмотреть на него, и ты уже чувствуешь, как тебя обличает дотоле дремавшая совесть.

Это, кстати, еще одна причина для того, чтобы избегать учителей: пока их нет, есть чем оправдаться. Когда же они появляются, то, следуя такой логике, удобнее их не замечать.

А ведь учиться — такая радость… Познание всего того, что сотворил Господь, познание окружающей нас жизни, ее удивительных законов и тайн, познание самих себя — что может быть интересней? Учась, ты меняешься, становишься опытнее, старше, совершенней и — вот поразительное дело! — все больше и больше при этом смиряешься. Ибо чем больше узнаешь, тем больше понимаешь, насколько прав был сказавший: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Взору твоему открывается огромная, бесконечная вселенная, открывается вечность, и что тогда все твои знания?

И на самом деле, только тогда можно уразуметь, насколько важен учитель и наставник, когда жажда учиться овладеет сердцем. Опять же — неважно даже, чему ты хочешь учиться: какому-то ремеслу, искусству, внутреннему деланию. Важно, чтобы был тот, кто поделится с тобой тем, что успел постигнуть он, кто спрямит для тебя путь к цели, избавит от лишних блужданий, сохранит от преткновений.

А между тем учитель дается человеку далеко не всегда. Как искал духовного отца, старца преподобный Паисий Величковский! И — не нашел. И тем не менее сам сделался для огромного иноческого братства старцем и игуменом. И еще таких примеров можно немало в истории Церкви найти. А уж в истории «общечеловеческой» тем более.

Есть среди прочих даров, какими наделяется от Господа человек, и такой: дар ученичества. Собственно, неправильно так будет сказать: «наделяется». Бог всем всё дает, необходимое к спасению в этой, временной, жизни. А человек уже может принять или не принять. Так же и с даром ученичества: чтобы обрести его, необходимо самому взять его из сокровищницы Божией рукой смирения.

Этот дар делает своего обладателя подлинным подарком для того, кто со скорбью смотрит вокруг себя и не может найти: с кем поделиться тем, чем одарила его жизнь — опытом и умениями. И больше того: он позволяет учиться у всех и у каждого, потому что у любого человека есть чему поучиться, что взять для себя. И не только у человека, но и у зверей, насекомых, растений даже может учиться тот, кто действительно хочет быть учеником. Для него училищем становится весь сотворенный мир.

И незнакомо «вечному ученику» чувство праздности и от нее рождающейся скуки. Не прекращается процесс познания, обогащения не только ума, но и сердца. И если «ученик» — верующий человек, христианин, то он и правда вечный… Потому что уже сейчас ему приоткрывается смысл слов: Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Хрис­та (Ин. 17, 3).

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.