Что побуждает людей копаться в чужом в грязном белье, верить сплетням и искать везде подвох? Почему речь некоторых борцов за красивые идеалы пестрит упоминаниями физиологических отправлений и сексуальных извращений? Какое отношение к морали и нравственности имеет отвращение?
 
Недавно я наткнулся на фразу «Психологические эксперименты показали, что источником моральных чувств является эмоция отвращения, которую люди испытывают по отношению к испорченной пище, тараканам и экскрементам… разумные доводы в пользу того или иного морального суждения — это всегда вторичная рационализация». Сначала меня поразила ее нелепость; затем — я подумал, что в ней определённо что-то есть. Подмена моральных чувств отвращением и гадливостью — реальность, которую можно видеть довольно часто. Только это именно подмена.

Но начну с того, почему меня не убеждают такие эксперименты. Собственно во всех околонаучных рассуждениях подобного рода присутствует «парадокс британского учёного», аналогичный известному «парадоксу лжеца» — «если критянин говорит, что все критяне лжецы, правду он говорит или лжет?». Если наши интеллектуальные и моральные суждения есть результат рационализации наших внеинтеллектуальных и внеморальных импульсов, то почему мы должны делать исключение для суждений самого британского учёного?

Если все, что есть человеческого в человеке — рациональность, нравственное чувство, стремление к истине, личностность — есть иллюзия, порождённая бессмысленной игрой внерациональных, вненравственных и внеличностных природных сил, то рациональность британских учёных также иллюзорна, а суждения их так же бессмысленны, как и суждения их оппонентов. В последовательно материалистической вселенной нет не только Бога — там нет и людей.

Поэтому эксперименты, направленные на то, чтобы показать, что люди (и, неизбежно, сам экспериментатор) не могут иметь осмысленных, рационально обоснованных (в данном случае моральных) суждений, вызывают у меня такой же скептицизм, как горячие уверения критянина что все критяне постоянно лгут. Человек, который выдвигает рациональные аргументы, чтобы убедить меня в полной неубедительности рациональных аргументов, создаёт забавный парадокс — чтобы поверить ему, я должен принять его аргументы, то есть не поверить ему!

Но сама по себе связь морали и отвращения — интересный вопрос. Интуитивно понятно, что тут что-то не то. У многих людей мораль никак не ассоциируется с отвращением. Она ассоциируется с хорошими людьми — в моем личном опыте с теми, кто помог мне в трудную минуту, кто ободрил меня, когда я унывал, кто терпеливо сносил мои недостатки и прощал мои грехи и ошибки. «Мораль» ассоциируется с теми примерами доброты, терпения и мудрости, о которых я слышу от других людей. Это что-то явно положительное, моральный человек — этот тот, кто делает добро.

Но в ассоциации с тараканами, гнильём и прочим есть некое верное наблюдение — потому что она говорит об одной фундаментальной подмене, которую стоит заметить. Речь идёт о подмене морали отвращением к аморальности. В нашем обществе с моралью дело обстоит неважно, зато с отвращением к аморальности все очень хорошо. Это совсем разные вещи, они отличаются, как жития святых от скандальной хроники. Человек, который читает о хороших людях, чтобы подражать им, и человек, который читает о плохих людях, чтобы испытывать к ним отвращение, движимы разными побуждениями.

Мне долго казалось странным настойчивое упоминание экскрементов и сексуальных перверсий в гражданственной риторике, относящейся, кажется, к вопросам далёким от гигиены и медицины. Предмет критики не просто говорит неправду, а пребывает в нечистотах; не просто ищет расположения сильных мира сего, а вступил с ними с противоестественные отношения. Потом я понял, что все эти навязчивые физиологизмы должны были выразить отвращение пишущих к чьей-то (предполагаемой) аморальности, потому что в их глазах быть моральным — значило выражать отвращение к чужой аморальности в самых решительных, иногда даже явно чрезмерных выражениях.

Нравственность в этом случае воспринимается не как готовность выполнять свои обязательства, приходить на помощь нуждающимся, заботиться о тех, кто от тебя зависит, или хотя бы вовремя отдавать долги — а как демонстративная брезгливость. Неважно, как ты обращаешься с сотрудниками, домашними или соседями, важно, выражаешь ли ты должную брезгливость по отношению к Плохим Людям.

Изображение брезгливой мины составляет столь великую заслугу перед мирозданием, что полностью освобождает человека от каких-либо ещё обязательств. Уклонение от брезгливости, нормальное общение с людьми, на которых Истинно Нравственный Человек смотрит как на тараканов и грязь, приводит к отлучению от Собрания Истинно Нравственных Людей и причислению к тараканам и грязи. Церковь не может быть нравственным авторитетом в этой среде просто потому, что в этой среде не бывает позитивных нравственных авторитетов. Нравственность в принципе определяется не через подражание хорошим людям, а через брезгливость к плохим.

Обычные моральные чувства — это восхищение, признательность, желание подражать, желание общности и принадлежности. Даже когда речь идёт о такой мирской вещи, как корпорация, ее этика строится на позитивных примерах — основатели, мол, были простыми людьми вроде нас, но выказали огромное трудолюбие, преданность делу, мужество перед лицом препятствий, изобретательность и усердие — и вот, добились успеха, после чего оказали немалые благодеяния обществу. Можно смеяться над молодыми людьми, делающими жизнь со Стива Джобса, но они, по крайней мере, хоть кого-то любят, хоть кем-то восхищаются, хоть кому-то хотят подражать.

Все эти вещи вполне чужды «нравственности от отвращения» — она строится на брезгливости, гадливости, и всяческом омерзении. При этом наблюдается интересный парадокс. Люди обычно избегают того, что им отвратительно; вряд ли вы встретите арахнофоба, коллекционирующего пауков, или невротика, помешанного на чистоте, который бегает по помойкам, ища, где грязнее. С нравственным отвращением наоборот — люди тщательно ищут грязь и тараканов.


Рассказы о том, какие все кругом мерзавцы, негодяи, жулики и воры рассматриваются как самое достойное и похвальное проявление нравственности — независимо от их достоверности. В Крымске РПЦ вымогает деньги у пострадавших? Что ещё ожидать от это коммерческой структуры! Выяснилось, что это просто ложь, местные священники как раз жертвенно служили людям? Но все порядочные люди все равно знают, что они мерзавцы!

Когда я сталкиваюсь с нападками на Церковь, я обычно пытаюсь понять — а во что меня хотят обратить? В какую веру или идеологию? Хорошо, Вы мне предлагаете покинуть эту ужасную РПЦ, но ради чего? Чтобы встать в ряды «порядочных», порядочность которых проявляется только и исключительно в потоках отвращения, презрения и брезгливости, изливаемых на своих ближних?

Но самое печальное — что эту проблему нельзя считать чужой; она проявляет себя с другой стороны, внутри Церкви. Церковь совершает свое земное странствование среди определённой культуры, и идеи, которыми дышит эта культура, могут проникать и внутрь церковных стен. Идея, что нравственность состоит в ненависти и отвращении к безнравственным людям, воспринимается уже как почти христианская.

Как будто долг христианина состоит в том, чтобы разыскать, кто у нас тут безнравственный, и всячески изъявлять ему свою крайнюю враждебность. Как будто предназначение Церкви — в том, чтобы служить тем «отделом по борьбе с [нехорошими людьми]», который упоминается у Дивова.

Вокруг нас предостаточно зла и греха — но, как борьба с тьмой состоит в возжжении свечей, так и борьба со злом и грехом состоит в утверждении положительного идеала. Да, такое утверждение может включать в себя обличение греха, и обычно включает — но именно как часть провозглашения положительного послания.

Нравственность не питается отвращением — она питается верой, надеждой и любовью. В центре внимания Христианина находится Христос и Его святые, в которых отразился Его образ. Чтобы отвернуться от греха, нужно повернуться ко Христу — иначе ни от какого греха вы, на самом деле, не отвернётесь.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.