В дореволюционной школе священник-законоучитель признавался первым руководящим лицом в религиозно-нравственном воспитании учащихся. Главнейшими качествами законоучителя считались его религиозность, честность, любовь к делу и детям, терпение, твёрдость воли и настойчивость, самообладание, бдительность, аккуратность и справедливость. В преподавании Закона Божия наблюдались отрицательные факты, о которых сообщалось в периодике. Нередко законоучители проявляли формализм и халатность в проведении уроков Закона Божия. Вместе с тем, в архивных документах и материалах педагогических, церковных и общественно-политических журналов содержится немало свидетельств о законоучителях, достойно исполнявших долг религиозного воспитания учащихся и стоящих на высоте своего призвания. Настоящая статья представляет собой основательно переработанные версии материалов, опубликованных на нашем портале и вэлектронном журнале «Социальные и гуманитарные науки».


  Эффективность или результат религиозного образования и воспитания учащихся до 1917 г. зависели от многих факторов, важнейшим из которых признавался сам учащий – преподаватель Закона Божия или законоучитель – его личность, профессиональная подготовленность, духовная и педагогическая, желание и способность нести детям свет Христова учения.

Для составления обобщённого «портрета» законоучителя дореволюционной школы важны все слагающие характеристики, к которым относятся: 1) отношение законоучителя к обязанностям и исполнение им своего долга учить детей основам веры; 2) научно-педагогическая и богословская подготовка, уровень общего и специального духовного образования законоучителя, владение им методическими приёмами и вообще наличие в нём педагогической нацеленности и учительности; 3) личность законоучителя и его личные характеристики как человека, оказывающие влияние на характер преподавания и общения: теплохладное отношение к вере или горение; имеет большое значение преобладание или соотношение (сочетание) тех или иных типов мышления законоучителя: рационально-аналитического, эмоционально-чувственного, художественно-эстетического, мистически-созерцательного, догматического; 4) умение организовать урок, внеклассные занятия и внешкольные мероприятия (чтения, экскурсии, паломничества и др.); владение вспомогательными средствами обучения; 5) руководство молитвой учащихся; 6) законоучитель как пастырь, совершающий богослужения, исповедующий и причащающий учеников в домовой (училищной) или ближайшей приходской церкви; он же – искренне и глубоко верующий человек, живущий жизнью Церкви; 7) обличение не только человеческих грехов и пороков, но и церковных ересей и социалистических учений, учитель как наставник детей и юношества; 8) умение выстраивать отношения с детьми и их родителями, с епархиальным и гражданским начальством; 9) место секретаря педагогического совета и ставящего свою подпись после директора (в средних учебных заведениях); занимаемое законоучителем место в педагогической корпорации учебного заведения; членство в педагогическом коллективе, участие во взаимоотношениях с преподавателями других учебных дисциплин.

Универсальность требований к законоучителю состояла в том, что в идеально-образцовом случае он должен быть одновременно не только священнослужителем, богословом, пастырем-духовником и проповедником, но и хорошим историком и словесником, и вместе с этим – простым и искренним в общении с детьми, понимающим и любящим своих учеников.

Объективно оценить личность и подготовленность законоучителя применительно к решаемым образовательно-воспитательным задачам можно только на основе изучения всех указанных составляющих. От них зависит ответ на вопрос о состоятельности законоучителя и о том, насколько он соответствовал задаче религиозного просвещения народа и выполнил ли её, оправдал ли своё назначение и возлагаемые на него ожидания. Однако простых и однозначных ответов на указанные вопросы быть не может.

ИСТОРИОГРАФИЯ И ИСТОЧНИКИ О ЗАКОНОУЧИТЕЛЕ

В огромном массиве литературы советского периода вопрос о религиозном воспитании и законоучителе или сознательно умалчивался, или преподносился необъективно – в односторонне отрицательном и разоблачительном тоне[1]. Поэтому в общественном сознании сложился и до настоящего времени преобладает негативный образ законоучителя – тёмного мракобеса, малообразованного, грубого, некультурного и несимпатичного типа.

«Красный профессор», литературовед и педагог В.А. Десницкий (1878–1958) в брошюре «Церковь и школа» утверждал, что в созданной во второй половине XIX в. триаде сельских носителей и охранителей российской государственности в лице земского начальника, урядника и священника последнему была отведена обязанность держать народную мысль «в плену невежества, религиозных суеверий и предрассудков». Духовенство было объявлено государством единственным признанным воспитателем народа, и образование должно было даваться детям и взрослым под его наблюдением и руководством. А Закон Божий, особенно в начальных школах, был объявлен первым и главным предметом преподавания[2]. Но, как писал автор брошюры, «обязательное преподавание закона божия во всех школах не достигало тех целей, которые преследовала светская власть и ревностные исполнители её предначертаний из среды самого духовного сословия». Причиной тому, по словам В.А. Десницкого, служили «равнодушие и неподготовленность духовенства», «прохладное отношение к своим педагогическим обязанностям» («манкирование своими обязанностями со стороны законоучителей»). Поэтому законоучитель «был, в большинстве случаев, фигуркой маленькой и ничтожной, не внушавшей к себе и своему "предмету" никакого уважения, часто подвергавшийся даже злым насмешкам. И отношение к закону божию, как обязательному предмету школьного преподавания, со стороны учащихся сплошь и рядом было отрицательным»[3].

В постсоветской историографии появилось немало исследований дореволюционной системы образования, однако отдельного труда, освещающего состояние преподавания Закона Божия, нет. По-прежнему не изучена объективно и не охарактеризована деятельность законоучителя, преподававшего этот предмет и руководившего религиозно-нравственным воспитанием детей в школе.

Как отмечали исследователи А.В. и Н.Н. Греховы, главным пороком религиозно-нравственного воспитания в Российских начальных и средних учебных заведениях была «идеологизированность» Закона Божия, через который детям внушалась «православно-религиозная идеология». В конечном итоге «воспитывались и формировались безынициативные люди, способные лишь к бездумному послушанию и смиренности». Авторы статьи разделяют мнения «передовой педагогической мысли и учительской общественности», высказанные на III съезде Всероссийского союза учителей в 1906 г., о том, что Закон Божий «не подготовляет учеников к жизни, а вытравляет критическое отношение к действительности, уничтожает личность, сеет безнадёжность и отчаяние в своих силах, калечит нравственную природу детей, вызывает отвращение к учению. И гасит народное самосознание». Отсюда исследователи сделали однозначный вывод о том, что «Закон Божий как обязательный учебный предмет объективно изживал себя»[4].

В целом ряде других публикаций делаются необоснованные, не подтверждаемые фактами выводы о бесполезности, никчемности и вредности Закона Божия, о полной неудаче и провале дела духовно-нравственного воспитания. По мнению Т.И. Пашковой, большая часть преподавателей гимназий и законоучителей в XIX – начале XX вв. представляла собой «обычных чиновников от образования, отбывавших в классах положенные часы и трепетавших перед грозным начальством. Немногие из них обладали даром красноречия, житейской мудростью и педагогическими талантами». По словам Т.И. Пашковой, среди гимназических учителей довольно редко встречались настоящие духовные пастыри, умевшие убеждать своих учеников, но это были, скорее, исключения из общего правила. Приводя отрицательные характеристики законоучителей в мемуарной литературе, историк делает безотрадный для сторонников введения религиозного образования в школе вывод: «Обязательность уроков закона Божия, неотвратимость экзаменов, безликость, излишняя суровость, а то и, наоборот, полное равнодушие священников, стоявших за учительской кафедрой, бдительный контроль за посещением церкви нередко превращали всё в фарс или рутину, а следовательно, подтачивали религиозность детей, приобретённую в лоне семьи»[5].

В статье с тенденциозным названием («Неоправдавшиеся надежды…») Е. Наумов,основываясь на опубликованных воспоминаниях, делает заключение о том, что «преподавание религии, вопреки созданным для этого условиям наибольшего благоприятствования, решительно не оправдало возлагавшихся на него надежд». В отношении законоучителей автор статьи делает оговорку и считает неверным утверждение, что все дореволюционные законоучители были злобными, ограниченными, тупыми солдафонами, указывает на воспоминания о добрых, талантливых священниках, пользовавшихся любовью и уважением учеников[6].

Нельзя согласиться с другими суждениями о полной утрате Законом Божиим положительного воспитательного воздействия на детей. К примеру, Е.А. Морозова, основываясь на антирелигиозных суждениях Л. Пахревского и Е.Ф. Грекулова, не проработав огромный пласт литературы, не подкрепив свои суждения архивными документами, однозначно негативно оценила дореволюционное состояние религиозного образования и отметила, что ещё до 1917 г. Закон Божий «перестал быть средством нравственного воспитания» и служил «своеобразным щитом правительства перед любым прогрессивным, гуманистическим учением»[7].

Характерно, что названные историки в своих выводах и заключениях исходят из сообщений одних источников, целиком доверяя им, и вместе с тем игнорируют другие. Так, Т.И. Пашкова и Е. Наумов используют исключительно воспоминания, А.В. и Н.Н. Греховы – материалы Всероссийских съездов учителей, а Е.А. Морозова основывается на недобросовестных суждениях Е.Н. Грекулова и не знакома с архивными материалами. Но никто из них даже не пытается расширить круг рассматриваемых источников.

Л.А. Андреева и Е.С. Элбакян призывают историков не идеализировать и не мифологизировать дореволюционную Церковь, не преувеличивать роль её служителей, а строго сохранять историческую достоверность. Но не находят в дореволюционном духовенстве ничего светлого и выдающегося. Священнослужители представлены исключительно «презираемым сословием», ненавистным народом и интеллигенцией, жадным до денег, малообразованным и некультурным[8]. Но сами того не желая, исследователи создают пугающий миф. Следует представлять и понимать, кто и почему писал о недостоинстве христиан, священнослужителей и законоучителей. Сами представители Церкви, болеющие за дело религиозного образования, критиковали её во исправление христиан, духовенства, но не подвергали сомнению истины христианства, искали пути их соединения с жизнью. Другие вскрывали пороки – в целях изобличения и опровержения христианства и отрицания религии как таковой, а вместе с ней и Закона Божия. Авторы упомянутых статей используют источники некорректно и исключительно в подтверждение своих выводов о нарастающем массовом религиозном индифферентизме, об «оскудении духовного сословия». Но эти предположения не могут быть признаны безусловными, поскольку не находят повсеместного подтверждения. Таким образом, роль Церкви и религиозного просвещения, которое несли народу законоучители, в указанных статьях непомерно занижена.

В целом исследователи, тенденциозно и негативно оценивающие деятельность законоучителей, основываются лишь на материалах периодической печати, воспоминаниях и публицистических брошюрах и, к сожалению, не знакомы с архивными документами, что делает их обобщающие выводы односторонними, неправомерными и не соответствующими истине.

Авторы диссертаций более объективно подходят к оценке личностных и служебных характеристик законоучителей. Так, историк О.В. Осипов на материалах Оренбургской епархии показал, что духовенство, хотя и не было идеальным по своему нравственному уровню и образовательному цензу, но в большинстве своем обеспечивало решение стоящих перед ним задач. Можно сколько угодно критиковать систему преподавания Закона Божия и низкую квалификацию законоучителей, но востребованность религиозно-нравственного просвещения детей у населения была огромной. Русское православие, являясь, по сути, главным идеологическим инструментом государства, разработало стройную систему религиозно-нравственного, патриотического воспитания населения и являлось инициатором искоренения народных пороков (таких как пьянство, сквернословие, жестокость, распутство, воровство и проч.)[9].

Объективная оценка преподавания Закона Божия и законоучителя даётся в статьях Н.В. Казеровой, М.Ф. Пухальской, А.В. Ермошина, О.В. Фидченко. Во-первых, ими не делаются категорические выводы о бесполезности религиозного образования и неспособности законоучителей решать задачи религиозно-нравственного воспитания, во-вторых, не перечёркивается положительный опыт, методики в преподавании Закона Божия. Указанные историки пытаются извлечь уроки из положительного опыта и понять причины неудач. Поэтому такой подход к теме представляется продуктивным и взвешенным.

О нереализованном потенциале Закона Божия и способности законоучителей к реформированию системы религиозного образования свидетельствуют Н.В. Казерова и Г.А. Гриднев, изучившие материалы законоучительских съездов 1909 и 1913 гг. и пастырских собраний[10].

М.Ф. Пухальская выявила положительный опыт в преподавании Закона Божия и отметила отрицательные явления. К последним она отнесла неправильный взгляд самих преподавателей на свой предмет как на обучающий, а не воспитывающий. Справедливо её мнение о том, что важно извлекать полезные уроки как из позитива, так и из негатива[11].

На трудности и противоречия в дореволюционном религиозном образовании указал казанский исследователь А.В. Ермошин. Несмотря на занимаемое первое место в официальных программах и учебных планах, Закон Божий не был по-настоящему главным предметом в школе, которая, к тому же, всё более пропитывалась духом неверия и нигилизма[12]. А талантливый законоучитель не всегда имел возможность «раскрыться» в полной мере и часто мог поплатиться за свою «реформаторскую» деятельность.

Особого внимания заслуживают статьи О.В. Фидченко, в которых всесторонне рассмотрен вопрос о деятельности законоучителей. Историк отметила, что их труд на ниве народного образования был самоотверженным и чаще всего безмездным (т.е. бесплатным). По её данным, в 1907 г. в России платно работало лишь 7374 законоучителя, в то время как 19400 человек работало бесплатно. Таким образом, по подсчётам историка почти ¾ (72,5 %) преподавателей Закона Божия не получали платы за свой труд[13]. Последнее означало, что материальное вознаграждение не являлось главным в мотивации законоучительского труда.

Используя многочисленные архивные свидетельства о полезной законоучительской деятельности священников, исполнявших долг и обязанность преподавателя Закона Божия, О.В. Фидченко приводит факты истинно христианского духовного единения между законоучителем и его учащимися. Сам факт того, что оценка по Закону Божию в аттестатах светских учебных заведений стояла на первом месте, говорит о важном идеологическом значении этого предмета в системе российского образования рубежа XIX–XX вв.[14].

Историк обратила внимание исследователей дореволюционного образования на то, что преподавание Закона Божия оказывало положительное влияние на формирование и развитие морально-нравственных качеств учащихся, что, на её взгляд, не требует специальных доказательств. Хотя с указанным тезисом не согласятся исследователи, придерживающиеся марксистско-ленинских оценок религиозного образования. Так или иначе, но в дореволюционный период успешно развивались разнообразные формы сотрудничества светской и духовной власти в плане воспитания учащихся. В данном случае речь идёт об участии законоучителей в работе педагогических советов учебных заведений, о подготовке учительских кадров в духовных учебных заведениях, о проведении внеклассных занятий – религиозно-нравственных чтений, экскурсий, соединённых с паломничеством к местам религиозных святынь, а также контроле со стороны законоучителей за посещениями учителями и учащимися исповеди и причащения. О.В. Фидченко принадлежит немаловажное наблюдение относительно внешнего вида законоучителя, являвшегося ещё одним фактором воспитательного воздействия на учащихся. Аскетический чёрный цвет их одеяний (ряс), а также наличие у священника креста на груди оказывали дисциплинирующее влияние на поведение и настроенность учащихся[15].

Как справедливо писал один из зачинателей религиозного образования в 1990-е гг. протоиерей Глеб Каледа, в дореволюционной России «было много прекрасных приходских школ, прекрасных преподавателей Закона Божия. Опыт их, конечно, надо изучать»[16].

К источникам, проливающим свет на проблему законоучительства относятся прежде всего: а) законоположения, указы, инструкции и методические материалы, изданные к исполнению высшими правительственными органами, Министерством народного просвещения, Св. Синодом и его комитетами; б) методические материалы и пособия, статьи видных законоучителей, авторов учебников и методистов; в) материалы Всероссийских учительских и законоучительских съездов; г) информационно-аналитические публикации в периодической печати; г) публицистические статьи, сообщения и заметки из общественно-политических, литературных и церковных журналов и газет; д) воспоминания – документальные, автобиографические и литературные, – дореволюционные и написанные в советский период; е) отдельные произведения художественной литературы, в которых приводятся ярко написанные портретные характеристики законоучителей, лишь отчасти соответствовавшие действительности. Наконец, ещё одним важным источником в понимании отношения самих детей к Закону Божию являются школьные сочинения учащихся, в которых гимназистами и реалистами раскрывается понимание ими нравственной обязанности заботиться о собственном духовном состоянии. Распространено ошибочное мнение, к сожалению, ставшее аксиомой, о том, что подавляющее большинство учащихся не любили этот учебный предмет, презирали и ненавидели законоучителей, – что не соответствует действительности и опровергается фактами.

В рамках указанных источников возможно определить исторический «портрет» законоучителя – в прошлом влиятельной в деле религиозного образования фигуры, исчезнувшей из социального пространства России в первые советские годы, и дать ответ на вопрос: выполнил ли преподаватель Закона Божия свою историческую задачу?

ТРЕБОВАНИЯ К ЗАКОНОУЧИТЕЛЮ

В дореволюционный период в России сложилась система духовно-нравственного воспитания и религиозного обучения, главным звеном которой было обязательное преподавание во всех учебных заведениях, независимо от ведомственной принадлежности, – в церковно-приходских школах, воскресных, начальных и средних учебных заведениях, – Закона Божия, имеющего целью «обучение истинам религии и правилам нравственности, на религиозном учении основанным, а также сообщение сведений о богослужении и истории данной религии, её учреждениях и установлениях»[17].

Состав Закона Божия как предмета преподавания в низших школах слагался из церковных молитв, священной истории, объяснения богослужения и катехизиса. В средних учебных заведениях (гимназиях, реальных училищах) преподавались те же предметы, только в более объёмном и углублённом виде, с присоединением истории христианской Церкви. Безусловное право и обязанность преподавания Закона Божия, на основании церковных канонов (64 правило VI Вселенского собора) и действовавшего законодательства, принадлежало исключительно священнослужителям и лицам, окончившим духовные школы не ниже семинарии. Законоучитель, помимо преподавания Закона Божия, руководил ещё и молитвой учеников, чтением ими Священного Писания и религиозных книг, а также «следил за исполнением ими долга исповеди и причащения», наставляя учеников в соблюдении правил Церкви[18].

Преподавание этого предмета имело огромное значение: влияние его на подрастающее поколение было, несомненно, положительным. Но нельзя сказать, что вся система религиозного воспитания, и Закон Божий в частности, были безупречны. Современники видели и понимали очевидные недостатки этого курса, из-за которых нередко происходили сбои. Споры и дискуссии в обществе (на всероссийских законоучительских съездах, в Учебном Комитете Св. Синода, в Министерстве народного просвещения, в педагогическом сообществе, в родительской среде) – о структуре и содержании курса Закона Божия, программах и порядке изучения его составляющих, методах и методиках преподавания, обязательности экзаменов и оценок по Закону Божию и т.д. – объективно способствовали поднятию эффективности изучения Закона Божия, качества преподаваемых религиозных истин вероучения и повышению отдачи, т.е. результата религиозного обучения.

Многое зависело от учителя, его личных и профессиональных качеств. По справедливому мнению известного деятеля народного образования М. Демкова, «учитель, и по своей профессии и по своему призванию, должен быть носителем просвещения». И если школа «действительно должна отправлять важную функцию в государстве, то на деятельность и личность учителя должно быть обращено серьёзное внимание. Мысль эта сознавалась прекрасно ещё нашими предками». Как сказано в одном достаточно древнем документе (в уставе Луцкой школы 1624 г.): «Дидаскал, или учитель сей школы должен быть благочестив, рассудителен, смиренномудр, кроток, воздержлив, не пьяница, не блудник, не лихоимец, не гневлив, не завистлив, не смехотворец, не сквернослов, не чародей, не басносказатель, не пособник ересей, но споспешник благочестия, во всём представляя собою образец благих дел»[19]. Характерно, что из пяти положительных качеств учителя (благочестие, рассудительность, смиренномудрие, кротость, воздержание) благочестие упоминается дважды. Другие десять качеств формулируются через отрицание недолжного.

К учителю начальной школы предъявлялись высокие требования. В программе испытаний на звание учителя (1896 г.) отмечалось, что, помимо знания русского языка, счисления, истории и других преподаваемых предметов, учитель должен был проявить знания и по Закону Божию, который им хотя и не преподавался, но религиозная настроенность учителя обязывала к соблюдению требований, в число которых входило знание: 1) молитв (по учебному часослову, изданному по благословению Св. Синода); 2) священной истории Ветхого и Нового Заветов (по одному из учебников, одобренных для городских и уездных училищ); 3) краткого катехизиса (по книге «Начатки христианского учения»); 4) учения о богослужении (по одному из учебников, одобренных для городских и уездных училищ); 5) церковной истории (по книге «Краткая церковная история по программе городских и уездных училищ» П. Смирнова или другому учебнику, одобренному для городских и уездных училищ»)[20]. Как видно из обязательного минимума требований, право на занятие должности народного учителя было сопряжено не только со знаниями по отдельным учебным дисциплинам, но и с христианским мировоззрением учащего.

Для преподавателей средних учебных заведений обязательным было приведение к присяге, которая ко многому обязывала учителя, вступающего в должность. В её начале говорилось: «Я, нижепоименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием…». Присяга давалась по написанному лично тексту и приводилась в исполнение чтением «клятвенного обещания», завершаясь целованием «слов и Креста Спасителя», в присутствии директора учебного заведения. К присяге учителя приводил, как правило, священник домовой (училищной, гимназической) или приходской церкви. Если наёмные трудовые отношения предполагали лишь соблюдение условий и требований договора и не имели в виду исполнения нравственного долга, то текст присяги был глубже и значительнее обычного трудового договора и включал обращение к нравственной совести присягающего. Клятвенное обещание давалось «во исполнение правил, предписанных ст. 186 (Уст[ановление] о служ[ебных]. Прав[илах]., Т. III. Изд. 1896)», а присяжный лист отправлялся попечителю учебного округа[21].

Требования к законоучителю были на порядок выше, чем к учителю, и определялись законоположениями правительства и Святейшего Синода, среди которых на первом месте стояли предписания, руководства об обязанностях законоучителей и методических приёмах преподавания, сформулированные в Уставе духовных консисторий, правилах о церковно-приходских школах, методических указаниях, в Инструкции настоятелям церквей, в материалах совещаний в Министерстве народного просвещения по реформе школы и др. документах.

В 1853 г. Палата Государственных имуществ препроводила в сельские училища для сведения и к руководству замечательное мнение директора училищ Пермской губернии «О способах преподавания некоторых предметов в уездных и приходских училищах», в котором о роли законоучителей сказано: «Основанием всякому преподаванию служит Закон Божий – страх Господень [который] есть начало премудрости. Обязанность законоучителя в особенности важна и священна; религия доставляет первое и существенное благо для человека в жизни здешней и указывает верный и прямой путь к спасению в будущей [жизни]; потому она должна руководить всеми поступками человека. Внушения молодому человеку твёрдых религиозных понятий послужат самым надёжным орудием к его нравственному образованию, которое должно идти всегда впереди умственного»[22].

Согласно Уставу Духовных Консисторий 1883 г. приходскому священнику вменялось в обязанность: «наблюдать за религиозно-нравственной жизнью своих прихожан, наставлять их в вере и христианской жизни как в церкви, так и вне её, отвращать… от всяких суеверий и вразумлять заблуждающихся». Особенно он должен был заботиться «об обучении детей своих прихожан началам христианской веры, заповедям и молитвам, а также грамоте» в устроенной при храме церковно-приходской школе[23].

В «Правилах о церковно-приходских школах», высочайше утверждённых 13 июня 1884 г. и в циркулярном указе Святейшего Синода от 12 июля 1884 г., указывалась цель начальных школ, открываемых православным духовенством, состоящая в том, чтобы «утверждать в народе православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные знания»[24]. В «Правилах» особо оговаривалось воспитательное значение предметов Закона Божия и давались некоторые методические указания относительно способа преподавания[25].

В «Инструкции настоятелям церквей» 1901 г. содержались требования, предъявляемые к должности настоятеля, среди которых 7-м пунктом значилось важнейшее: «распространение религиозно-нравственного обучения и воспитания детей, открытие церковных школ, создание церковных библиотек»[26].

Как отмечалось в материалах по реформе школы на созванном по поручению Министра народного просвещения совещании духовных и светских лиц под председательством А.А. Бобринского (1916 г.), «целесообразное сообщение религиозных истин должно просветить и укрепить в вере христианских отроков и юношей, соделав их веру сознательной и плодотворной». Поскольку вера есть более сложное явление, чем простое рассудочное усвоение предметов, обозначенных термином «Закон Божий», то между успехами в познании религиозных истин и успехами поданной живой веры нельзя поставить знака равенства. Поэтому считалось, что обязанности законоучителя не должны были замыкаться границами классного преподавания, а переноситься и за стены класса – «в сферу отношений духовного отца к духовным детям, пастыря к пасомым»[27].

Изданные законоположения и методические руководства подробно расписывали обязанности законоучителей. Параллельно этому проходила работа по совершенствованию программ преподавания Закона Божия. Священник-законоучитель признавался первым руководящим лицом в религиозно-нравственном воспитании учащихся. Как считал Н.Х Вессель, законоучитель «может и не иметь высшего богословского академического образования, но должен быть человек честный, добрый, умный, твёрдой нравственной жизни, истинно-верующий и умеющий просто и сердечно беседовать с учениками об истинах религии на уроках Закона Божия, так, чтобы ученики видели и чувствовали, что он сам действительно верует в то, чему учит»[28].

Таким образом, главнейшими качествами, которыми должен обладать учитель вообще и законоучитель в частности, считались религиозность, честность, любовь к делу и детям, терпение, твёрдость воли и настойчивость, самообладание, бдительность, аккуратность, справедливость. На первом месте далеко не случайно стояла религиозность[29].

ПРОБЛЕМЫ ЗАКОНОУЧИТЕЛЬСТВА В ИНФОРМАЦИОННЫХ, АНАЛИТИЧЕСКИХ И ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛАХ

Как и во всяком живом деле, в преподавании Закона Божия наблюдалось немало отрицательных моментов, о которых открыто писалось в периодике. Нередко законоучители проявляли формализм и откровенную халатность в проведении уроков Закона Божия. Встречались и недостойные законоучители, далеко отошедшие от своего призвания по духовному просвещению детей. Наряду с огромным положительным влиянием на подрастающее поколение, преподавание Закона Божия в самых разных учебных заведениях имело, безусловно, и недостатки, ответственность за которые целиком ложилась на законоучителей.

О слабой постановке преподавания Закона Божия писал сельский священник, пожелавший остаться неизвестным, подписавшийся как «протоиерей и благочинный в приходе близ губернского города в одной из приволжских губерний» [Саратовской губ.][30].

В некоторых школах Камышинского уезда Саратовской епархии наблюдалось «неосмысленное, нередко даже механическое знание учащимися всего учебного курса, особенно же молитв и катихизиса»[31]. В 1910 г. здесь же отмечалось «неумелое и небрежное отношение законоучителей к своему делу», «непосещение ими уроков» и как результат – «плохое знание учащимися этого предмета». Законоучители, занятые по основному месту службы в приходе, перепоручали учителям проводить уроки Закона Божия вместо себя. Земство приняло решение удерживать из зарплаты за непроведённые ими уроки[32].

В 1912 г. Могилёвское губернское собрание указывало преосвященному епископу на недопустимое и «из рук вон плохое преподавание Закона Божия» в земских школах[33]. Небрежное отношение и открытое пренебрежение своими законоучительскими обязанностями не только в министерских, но и в церковно-приходских школах («манкировка православными священниками уроков Закона Божия») отмечались в северо-западном крае[34]. Невыдача уроков Закона Божия была зафиксирована в Воронежских уездных земских школах и составляла более половины часов от всей программы[35].

Земские органы Курской губернии обвиняли духовные власти в низком методическом уровне преподавания Закона Божия, в пропусках занятий и в уклонении законоучителей от своих обязанностей (в «теплохладном» отношении к своим законоучительским обязанностям). В свою очередь, духовная власть, горой стоявшая за церковно-приходские школы, обвиняла земства в утрате церковности и особенно в том, что Закон Божий в земских школах становится обычным в ряду других, когда к его преподаванию допускаются лица, не имеющие на то ни призвания, ни права, а также в том, что через земских учителей происходит «заражение» школы революцией[36].

Обычной практикой в школах были наказания учащихся, среди которых и унижающие человеческое достоинство. Некоторые законоучители позволяли себе ставить учащихся на колени или в угол, оставлять без обеда, таскать за «вихры», высмеивать нелестными эпитетами перед классом и т.д.[37]. Как писал один исследователь истории народного образования в России, обращение с учениками в церковно-приходских школах не отличалось мягкостью. «Розги были главным дисциплинарным средством, а сечение ими поручалось ученикам, которые считались лучшими; кроме розог практиковалась постановка на колена, иногда на горох, а теребачки, щелчки и колотушки считались мерами самими обычными и без них не выучивался ни один урок»[38]. В старейшей на Дону церковно-приходской школе для прихожанских православных детей в слободе Даниловке Усть-Медведицкого округа, как отмечалось в церковно-приходской летописи, метод обучения зависел от учащих, но самым главным способом, к которому прибегали учащие для достижения лёгкости обучения, была розга, которая отвечала за «непонимание учащих и учащихся»[39].

В светских и церковных журналах обсуждались вопросы преподавания Закона Божия в начальных и средних учебных заведениях. Немало высказывалось справедливой и заслуженной критики в адрес законоучителей, разработчиков программ и методик, устроителей школ и педагогических работников. Анализировались причины постепенного и ползучего расцерковления народа. Законоучителей критиковала не только либеральная и революционно-настроенная интеллигенция, называвшая себя «передовой». О недостатках в преподавании Закона Божия и об уклонении от решения главной задачи – воспитания религиозного чувства, писали представители Церкви, законоучители, методисты, т.е. те, кто искренне переживал за состояние религиозного воспитания учащихся. Если на страницах либерально-прогрессивных изданий высказывались соображения, радикально отрицающие значение Закона Божия, ставившие под сомнение сам принцип религиозного образования и воспитания детей и юношества, то в статьях церковных деятелей острая постановка вопроса о законоучителях имела целью устранение безобразных явлений и повышение качества религиозного обучения. Среди материалов аналитического порядка преобладают статьи и книги священников, законоучителей и церковных людей.

Примером такой продуктивной и полезной критики являлись книги, статьи выдающегося законоучителя, методиста, историка религиозного образованиях протоиерея Д.П. Соколова (1832–1915)[40], который ещё в 1868 г., размышляя на страницах «Журнала Министерства народного просвещения» о причинах малой успешности Закона Божия, с огорчением писал об отвлечённом, неприложимом к жизни, безжизненном и сухом преподавании Закона Божия. Он был убеждён в том, что успех преподавания, кроме душевных качеств преподавателя и окружающей среды, во многом зависит от дидактических приёмов[41].

Позже, к основательному историческому очерку преподавания Закона Божия в России, изданному в 1874 г., его автор протоиерей Д.П. Соколов приложил «Заметку о нравственном влиянии законоучителя», в которой обозначил обучающую и воспитывающую стороны Закона Божия. Будучи авторитетным специалистом, он считал, что в обучении предмету требуется всесторонне подготовленный и методически знающий преподаватель, но поскольку целью преподавания Закона Божия являются не знания сами по себе, а религиозное воспитание, то в этой области всё зависит от личности законоучителя, от его сердечности, и здесь никакие наставления, правила, руководства или программы не помогут. Д.П. Соколов так характеризовал недостаточность обучающей компоненты религиозного образования: «Можно тысячу раз приказывать: "развивайте религиозное чувство воспитанников, имейте на них нравственное влияние", и ничего не достигнуть. Иногда даже, при строгих приказаниях законоучителям иметь влияние на учеников и при настойчивых стремлениях учителя выполнить рачительно приказание начальства, – в результате оказывается, что в учениках развивается ханжество, индифферентизм, или, ещё хуже, отвращение к религии, если преподаватель религии – человек чёрствый или только заученно-верующий»[42]. Как считал Д.П. Соколов, к сожалению, «у нас большею частию идёт одно обучение Закону Божию, а не воспитание в этом Законе». Поэтому до тех пор, пока класс Закона Божия не примет характера религиозного, а законоучитель не станет духовным отцом и представителем Церкви Божией, изучение этого предмета останется простой выучкой, а законоучитель – простым учителем[43]. Д.П. Соколов напомнил одно важное общее правило религиозного воспитания: «Живите сами так, как хотите, чтобы жили ваши дети». На самом деле, если жизнь родителей или воспитателей идёт вразрез с религией, то дети видят эту рознь слова и дела и приучаются к не очень честному правилу жизни: «не всё то делается, что говорится»[44].

Известный педагог С.А. Рачинский (1833–1902), создатель уникальной сельской школы, ставшей прообразом церковно-приходской школы, считал главным для преподавателя Закона Божия в сельской школе – «практическое знакомство с церковным богослужением», которое даётся не образованием, а «постоянным, с самого детства участием в церковных службах». Поэтому малограмотного дьячка в качестве законоучителя он ставил выше «усовершенствованного учителя», напичканного приёмами передовых западных педагогов[45].

В острой форме вопрос о религиозном воспитании поставил Н.С. Лесков в статье «Чудеса и знамения»: «Мы хотим, мы просим… чтобы нам в наших детях сберегли веру, которую мы посевали в них с колыбелей, как посевали её в нас отцы наши». Закон Божий, как самый живой и необходимый предмет школьной программы, по словам писателя, «неумелые законоучители» обратили «в мучительную докуку». Н.С. Лесков просит, требует переменить отношение преподавателей к Закону Божию: «Мы не хотим и не можем оставить своих детей без религии, которую делают им неприятною и противною различные “начатки” и “кончатки”, выдуманные с целью упразднить изучение Слова Божия в его простой и всякому доступной форме»[46].

В другой статье 1880 г. писатель обнажил проблему, состоящую в том, что по тем или иным причинам в каждой пятой начальной школе в России Закон Божий не преподаётся, назвав это печальное явление «безбожными школами». По мнению писателя, причиной тому послужили законоучители, одни из которых не могли и не хотели преподавать Закон Божий, находя этот труд безвыгодным, другие оправдывали уклонение от законоучительства своей неспособностью. Третьи были чрезвычайно заняты исполнением своих священнослужительских обязанностей на приходе, а четвёртые оказались не на высоте своего призвания. Пропуски уроков и уклонения священнослужителей приобретали угрожающие масштабы. Публичное обсуждение вопроса вызвало предложения о праве светским учителям преподавать Закон Божий под наблюдением священников[47].

Свящ. Г.С. Петров (1866–1925), известный своими публичными лекциями, пользовавшийся популистскими средствами и обличавший правительство, общество и Церковь, писал в одной из своих брошюр: «Возьмите, наконец, уроки Закона Божия. Какие это должны быть ценные золотые часы и как часто утомительно скучны, безнадёжно сухи бывают они!..»[48]. Публицист и философ В.В. Розанов (1856–1919), журналисты, писатели, – все видели серьёзные пороки в деле преподавания Закона Божия в учебных заведениях[49].

Задолго до 1917 года современники отмечали: что-то неладное творится с преподаванием Закона Божия, мало кого удовлетворяла его постановка, как и в целом религиозно-нравственного воспитания молодёжи. Жалобы и нарекания на неудовлетворительные результаты этого преподавания слышались и со стороны родителей и педагогов, со стороны самих законоучителей, земских деятелей, представителей Думы и архиереев.

Суммируя результаты такого преподавания в начале 1900-х гг., выступил в печати прот. Ф.Н. Орнатский (1860–1918), писавший о формальном и отрывочном усвоении Закона Божия одним умом, в итоге же высота и глубина истин православия остаются непознанными[50]. Он тогда сформулировал пожелания законоучителей в шести пунктах – тезисах, опубликованных газете «Новое время» (1901 № 9153), смысл которых сводился к следующему: 1) Закон Божий есть не учебный, а воспитательный предмет, а законоучитель – не только учитель, но и воспитатель личности христианина; 2) необходима замена учебников подлинным словом Божиим (об издании учебной Библии); 3) законоучитель должен «гореть духом» сам и возжигать религиозное чувство у детей и «живым словом быть руководителем в деле спасения»; 4) возврат учащихся под кров св. Церкви с её молитвами, богослужением и Таинствами; при этом законоучитель является пастырем для учеников; 5) участие в воспитании детей родителей – живым словом и примером; 6) обязательное увеличение числа уроков Закона Божия (с одного до двух часов в неделю)[51]. Из шести тезисов, предложенных Ф. Орнатским, 2-й и 6-й относились к организации уроков, 5-й касался родителей и три тезиса (1-й, 3-й и 4-й) были напрямую обращены к законоучителю и зависели только от него. Таким образом, самыми пристрастными критиками неудовлетворительного состояния преподавания Закона Божия были сами законоучители и священники[52].

Законоучителей упрекали в отсутствии педагогических знаний и навыков, что было отчасти правдой. Но ещё в 1866 году в духовных семинариях вместо упразднённых естественно-научных дисциплин была введена педагогика. Решено было будущих пастырей обучать основам педагогики с той целью, чтобы они, как законоучители церковно-приходских и светских начальных школ, на основе новейших достижений педагогической науки могли полноценно преподавать Закон Божий и проводить религиозно-нравственное воспитание и обучение[53]. Было понимание того, что законоучитель должен быть «вооружён» знаниями и навыками педагогического мастерства. Известный казанский законоучитель прот. А. Дружинин посвятил этой теме одну из своих лекций (1913 г.), названную «О средствах и методах религиозно-нравственного воздействия на учащихся на основании данных новейшей педагогической литературы», в которой обозначил цель воспитания: «Последняя цель воспитания есть цель религиозно-нравственного развития и усовершенствования человека, раскрытие в нём образа и подобия Божия, введение его в живое и деятельное общение с Богом и ближними в духе благочестия и благотворной любви к Богу и ближнему»[54].

На Съезде оо. Наблюдателей церковных школ Саратовской епархии (11 августа 1914 г.), по докладу Сердобского Уездного наблюдателя свящ. о. Д.В. Орлова о преподавании в церковных школах Закона Божия и о средствах повышения его успешности, указано, что «преподавание Закона Божия не во всех церковных школах поставлено на должную высоту и это заключение касается всех отделов программы этого предмета, а именно: молитвы в некоторых школах читаются без достаточного выражения и благоговейной настроенности и часто с искажением их текста, дети мало знакомы со смыслом молитв и со значением отдельных слов и выражений в тексте, нередко мало осведомлено и в священно-исторических событиях, затрудняясь связно и толково передать то или иное событие, истолковать его смысл и значение, встречаются неясные и мало отчётливые познания и в изъяснении Символа Веры». По мнению докладчика, причинами малоуспешности Закона Божия являлись следующие моменты: 1) перегруженность приходских священников уроками во многих школах своего прихода; 2) недостаточная осведомлённость некоторых законоучителей, главным образом, из лиц, не имеющих законченного богословского образования в деле преподавания Закона Божия; 3) нерадивое отношение некоторых оо. законоучителей к своим обязанностям и 4) несогласованность по местам преподавания славянского языка и церковного пения с преподаванием Закона Божия[55].

«К сожалению, наша школа ушла в мелочи, в богословско-схоластические тонкости и просмотрела суть христианского учения – религиозное воспитание, – писал в 1917 г. на страницах «Журнала Министерства народного просвещения» М.А. Миропиев, – Вследствие этого религиозное знание поставлено у нас выше религиозного воспитания, религиозного спасения. Отсюда… религиозная казуистика и формализм, индифферентизм и неверие, уход в… рационалистические секты. Иисус Христос учил нравственности, а мы об ней большею частью молчим и сообщаем только разные сведения о религии. Христос учил о любви к Богу и ближним, а мы говорим об этом только вскользь, так как даже в нашем Филаретовском катихизисе в отделе любви предлагается 10 заповедей Синайского законодательства, а не христианское учение о любви к Богу и ближнему. Иисус Христос указал нам высочайший идеал для бесконечного совершенствования, а мы говорим об этом только мимоходом. Иисус Христос о самых возвышенных истинах учил просто, наглядно, образно, в форме сравнений и притч, а мы говорим туманно, отвлечённо, превыспренно. Мы низвели Закон Божий до уровня обыкновенного учебного предмета и даже оцениваем успехи по нему баллами. Примеры окружающих лиц и особенно воспитателей не только не содействуют делу религиозного воспитания, но довольно часто даже вредят ему. Наконец, некоторые оо. законоучители погасили в себе религиозный огонь, являясь наёмниками, часто без уважительных причин не посещают своих уроков»[56]. Но не эти указанные негативные явления определяли главное. В народе сохранялась тяга к религиозному просвещению, уважительное и почтительное отношение к законоучителям, которым родители доверяли своих детей*.


ЗАКОНОУЧИТЕЛЬ В ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ

Отрицательный документальный отзыв о законоучителе содержится в мемуаре, автор которого, говоря о личностях двух своих законоучителей, вспоминал их с чувством брезгливости. От них он слышал ругательства, окрики. От них получал удары линейкой по голове, его они ставили на колени и оставляли без обеда. «Ничего радостного, светлого не выносили мы из подобного воспитания и, разбитые нравственно, уродами вступали в жизнь и долго ещё, благодаря своим воспитателям, в свою очередь, калечили подобных себе, когда сами сделались учителями»[1].

В автобиографических беллетризированных воспоминаниях, написанных в советский период, содержится немало материалов о дореволюционной системе преподавания Закона Божия и законоучителях. Субъективность данного рода источников несомненна и обусловлена конкретными условиями, жизненными обстоятельствами, личностным характером восприятия.

Не сохранилось добрых и тёплых воспоминаний о законоучителях у В.Г. Короленко (1853–1921). В автобиографических очерках «Истории моего современника» законоучитель представлен как «проклятый поп», с язвительным и злым лицом при ответах учеников на уроке. В.Г. Короленко отмечал в нём отсутствие внутреннего чувства и живой веры, вместо которых была «всегда наготове искусная, суховатая и глубоко безразличная эрудиция»[2].

К.Г. Паустовский (1892–1968) в воспоминаниях приводил яркие характеристики законоучителей, встречавшихся на его жизненном пути. Один из них, престарелый иерей, «начинал дремать при ответах учеников и даже совсем засыпал», а класс в это время тихо веселился. Другой законоучитель сохранился в памяти писателя как «надменный монархист по убеждениям и гонитель свободомыслия». По словам К.Г. Паустовского, тот говорил, глядя на детей «узкими презрительными глазами», и, злорадно улыбаясь, ставил им единицы за ответы. Ученики ненавидели его так же холодно, как он ненавидел их. Однако церковные тексты детьми заучивались на всю жизнь. Ученики пользовались любыми поводами для того, чтобы «удрать с "закона божьего"» или насолить, отомстить законоучителю за все мучения и страхи. По признанию писателя, «обучение "закону божьему" и соприкосновение с церковными делами было для нас постоянным мучением. Единственное, что мы любили, – это великопостные каникулы»[3].

Известный художник И.Д. Спасский (1900–1985), вспоминая о времени обучения в самарской гимназии в 1914 г., писал о преподавателе Закона Божия как о человеке «тупом и ограниченном»: «Всё нас заставлял учить наизусть жития святых, причем при ответе ученика сам следил по книге, что бы тот не пропустил ни одного слова. Когда вызывал отвечать урок, ставил на средину класса и кричал: "Как стоишь? Руки по швам!". Трудно вспомнить всё это без ужаса. По Закону Божьему мы все имели тройку в аттестате зрелости, потому что поп говорил: "Бог знает на пять, я на четыре, а вы только на три", – это был высший бал для ученика». Художник передал свои личные ощущения и детские обиды, связанные с преподаванием Закона Божия, формальным простаиванием на службе, которые не прибавляли в нём благоговения при соприкосновении со Священной историей, сушили ростки религиозного чувства[4].

Архимандрит Сергий (Савельев) (1899–1977) признавался в своих воспоминаниях, что он и его товарищи «мучились от скуки на уроках Закона Божьего» в реальном училище. Он писал: «Надо же умудриться так преподавать Закон Божий, закон Любви, что у учеников пропадало всякое желание его изучать. Мы зубрили тексты Священного Писания по таким бездушным учебникам, как катехизис митрополита Филарета (Дроздова), и в то же время знали, что священник, преподававший этот катехизис, взял последнюю овцу в бедной семье за исполнение какой-то требы. И если я, живя восемь месяцев в году вне семьи, среди чужих людей, все-таки сохранил веру, то этим я обязан прежде всего своим незабвенным родителям». Никогда не сомневавшийся в божественном начале жизни и в духовных основах её, архимандрит Сергий считал, что церковная действительность была полна искажениями и отступлениями от евангельских истин и сама Церковь нередко отвращала людей от Христа. Но сохранив веру, он, по собственному признанию, «не понимал тогда, что законоучитель и подобные ему являлись всего лишь негодными участниками негодной церковной организации, управлявшейся "законниками", которые, имея "ключ разумения" для открытия людям двери вечного спасения, не только не стремились сами войти в нее, но и желающим войти препятствовали (Лк. XI, 5)»[5].

Видный священнослужитель Русского зарубежья протоиерей Сергий Четвериков (1867–1947) неоднократно упоминал в своих выступлениях и статьях о законоучительской практике в годы его учёбы, считая большим недостатком отвлечённое, внешнее усвоение религиозных истин, не проникающих в глубину души. Он писал: «Когда я учился в духовном училище и гимназии, то из пройденного мною девятилетнего курса Закона Божия во мне оставил впечатление только курс приготовительного класса, до сих пор сохранившийся в моей памяти и в моем сердце, может быть, потому что преподаватель сумел придать своему преподаванию особенную наглядность и задушевную простоту». Уроки Закона Божия в старших классах прошли для его духовной памяти совершенно бесследно, не оставив никакого яркого, глубокого впечатления. Поэтому он отмечал, что его религиозная жизнь шла совершенно независимо от уроков Закона Божия. У юного С. Четверикова и его товарищей не было руководителя духовной жизни, который заглянул бы в душу каждого ученика и нашёл там, кроме лени, гордости и критицизма, может быть, и нечто хорошее. Поэтому «наш законоучитель, очень почтенный протоиерей, едва успевал спрашивать у нас уроки Закона Божия и объяснять дальнейшее. А эти уроки имели для нас такой же внешний и безразличный характер, как и все другие уроки. Вне уроков мы не видели и не могли видеть законоучителя. К исповеди, единственной в году, мы относились малосознательно. И ничто не мешало нам духовно угасать и мертветь»[6]. Несовершенства системы преподавания Закона Божия и порядка совершения учениками исповеди отмечались в отдельных неопубликованных воспоминаниях[7].

Большое влияние на формирование общественного мнения читающей России на то или иное явление жизни оказывала художественная литература и публицистика. Определённое воздействие художественных произведений сказывается и на историографии. Не являясь, по существу, зеркальным отражением жизни, художественные оценки писателей часто воспринимаются в качестве точного воспроизведения действительности. Историки часто ссылаются на произведения Н. Помяловского, А. Эртеля, С. Гусева Оренбургского и др., находя в них сведения о нравах сельских священников, диаконов и церковнослужителей. Поэтому упомянем некоторые произведения отечественной и зарубежной художественной литературы, в которых давались характеристики законоучителям.

Писатель И.С. Никитин (1824–1861), учившийся в Воронежском духовном училище и семинарии, написал литературные «Дневники семинариста», в которых художественными средствами представил свой взгляд на традиционную систему духовного образования. Он привёл несколько характеристик учёных богословов, преподавателей и воспитанников без приукрашиваний, не скрывая человеческое и греховное (ханжество, скудоумие, бесчестность и эгоизм). В целом в повести вырисовывается довольно мрачная картина повседневной жизни семинарского обучения, в которой преобладали угнетающие живую душу рутина и схоластика, мертвечина и косность[8]. Вместе с тем, следует отметить, что литературный комментатор «Дневников» О.Г. Ласунский необоснованно приписал его автору «стихийную антипоповскую закваску», «непочтение к лицам духовного сана», а также то, о чём тот не писал и, возможно, не думал[9]. Повесть скорее не разоблачает семинарские нравы, а показывает духовные искания учащейся молодёжи. Причём, трудно судить о совпадении (или искажении) художественного вымысла писателя с исторической правдой.

В повести Л.Н. Толстого (1828–1910) «Фальшивый купон» создан художественный образ законоучителя, имеющего академическое образование, самолюбивого и честолюбивого, скрытно не верующего в догматы. Законоучитель унизил мальчика, совершившего дурной поступок, перед классом, унизил не ради его исправления, а исходя из карьеристских соображений. Великий писатель настаивал на типичности представленного образа преподавателя Закона Божия – лицемера и приспособленца, использующего официальную церковную идеологию для карьерных целей[10]. Не приходится сомневаться в том, что для многих современников указанная характеристика законоучителя стала определяющей. Желая или не желая того, Л.Н. Толстой свидетельствовал в повести о сокращении влияния Церкви на общество, о «фальшивых» законоучителях и даже о «фальшивой» православной вере, подчёркивая, что догматы христианства уже не воспринимались большинством людей как нечто важное и ценное. Другого ожидать от великого художника, но слабого мыслителя и запутавшегося верующего было нельзя. Поэтому Л.Н. Толстой, назвавший в дневнике 1905 г. Закон Божий «бессмысленными, глупыми преданиями и догматами»[11], ничему положительному не мог научить ни детей, ни юношество.

Чешский писатель-сатирик Я. Гашек (1883–1923) в своём самом известном произведении изобразил законоучителя в качестве «фанатика, стремившегося каждого человека приблизить к богу», но «будучи учителем закона божьего, он развивал в детях религиозные чувства с помощью подзатыльников» и был убеждён в том, что «ребенок усвоит катехизис лучше всего по системе розог». Даже собственному сыну он «надавал подзатыльников… за то, что тот усомнился в существовании святой троицы; мальчик получил три тумака: один за бога-отца, другой за бога-сына и третий за святого духа»[12].

Советский писатель Н.А. Островский (1904–1936) в романе «Как закалялась сталь» показал конфликт своего героя Павки с законоучителем отцом Василием, переросший в непримиримую вражду. Трудно сказать, насколько художественный вымысел писателя соответствовал правде исторической, однако, вполне возможно, подобное имело место в жизни. «Возненавидел с тех пор попа Павка всем своим существом. Ненавидел и боялся. Никому не прощал он своих маленьких обид; не забывал и попу незаслуженную порку, озлобился, затаился». При случае обиженный ученик отомстил законоучителю, подсыпав тому махры в пасхальное тесто[13].

В целом ряде воспоминаний представлены положительные отзывы о законоучителях как о творческих, образованных, ответственных и воодушевлённых своим делом пастырях. С добрыми чувствами отзывалась о своём законоучителе воспитанница женского Ермоловского училища в Москве в годы её учёбы там (1856 г.): «Закону Божию нас учил батюшка П.В. Богословский… Батюшка умел отлично ладить с нами и всех награждал по заслугам – кого четвёрками и пятёрками, а кого и единицами, и за последние никто не бывал на него в претензии, потому что он сумел внушить всем нам уважение к себе, и все были убеждены, что уж он никого не обидит понапрасну. Заучивать наизусть он заставлял нас только изречения Спасителя и тексты из Филаретова катехизиса, так как это нам крайне нужно было для выпускных экзаменов. Священную же историю Ветхого и Нового Завета, а также и историю церкви мы всегда рассказывали ему своими словами, причём он требовал только, чтоб мы выражались по возможности толково и ясно. Спрашивая нас уроки, он очень часто вступал с нами "в собеседования" (его собственное словечко) на разные религиозные темы, и эти собеседования приносили нам гораздо более пользы, чем даже самое приготовление уроков к классу, потому что приучали нас думать и выражать наши мысли вслух». Не претендуя на слишком большую учёность, законоучитель не любил «пускать пыль в глаза», как то делали некоторые из тогдашних модных священников. Бывшая воспитанница заключила рассказ о нём словами: «Он был очень толковый законоучитель и – что всего важнее – совсем не рутинёр»[14].

Заслуживают внимания воспоминания И.Д. Гарусова, считавшего, что во многом успех преподавания зависел от личности преподавателя-законоучителя. Вспоминая об учёбе в Ярославском уездном училище и гимназии, он писал о своём законоучителе – о. Иларионе, у которого обращение с учениками всегда было приветливое и мягкое: «После сухого безжизненного приходского законоучителя отец Иларион сразу сделался предметом почтения, уважения и привязанности и имел отрезвляющее влияние на самый распущенный класс»[15].

Благодарный к памяти законоучителя мемуарист в подробностях представил сцену урока, приёмы законоучителя: «Окинув зорким оком моментально вставшую детвору, о. Иларион повелительно произносит: "Господу помолимся!". Дежурный внятно читает молитву. В случае же неверного кем-либо произношения, батюшка останавливает школьника, сам прочитывает и заставляет повторить – пока не добьётся толкового чтения. Затем следует ото всех общий низкий поклон, со стороны же батюшки – или привет, или благословение. ...Батюшка начинает урок, но не по книге, а в живом и наглядном рассказе, и каждое его слово, каждая воспроизведённая картина глубоко западает в душу, врезывается в память навсегда. Не видишь, как пролетит урок. Отец Иларион любил внезапно прерывать рассказ, заставляя двух-трёх повторить сказанное, и этот перерыв был желателен: всякому хотелось доказать, что он знает, понимает. Но таких продолжительно-напряжённых уроков было не много; в большинстве допускалась катехизация событий в живой беседе учителя с учениками, что сильно развивало мыслительную способность с самых первых школьных дней. Чем старше класс, тем серьёзнее были беседы. В младшем классе любил батюшка, для отдыха, вставлять шутки, побасенки, заставлять иногда даже смеяться до слёз и, затем, снова приступать к прерванному уроку»[16].

Писатель и публицист Н.С. Лесков (1831–1895), немало говоривший о пороках священнослужителей и подвергавший критике систему религиозного обучения, с благодарностью отзывался о родителях и законоучителе, научивших его православно мыслить и чувствовать: «Я вырос в своей родной дворянской семье, в г. Орле, при отце, человеке очень умном, много начитанном и знатоке богословия, и при матери, очень богобоязненной и богомольной; научился я религии у лучшего и в свое время известнейшего из законоучителей о. Евфимия Андреевича Остромысленского, за добрые уроки которого всегда ему признателен». Дорогого стоило откровенное признание писателя о том, что никого из его товарищей по гимназии нельзя было заподозрить даже в самом малейшем недоброжелательстве Церкви, «к которой мы принадлежали и по рождению и по убеждению»[17].

Одним из любимейших предметов в годы учёбы в реальном училище для будущего митрополита Нестора(Анисимова Н.А., 1885–1962) был Закон Божий. Преподававший его протоиерей Николай Варушкин, по признанию мемуариста, был уважаемым, умственно одарённым, отзывчивым и строгим законоучителем. Митрополит Нестор вспоминал о том, как, выручая одноклассников, не знавших молитв, он по их просьбе, желая переключить внимание законоучителя, задавал отвлечённый вопрос религиозного характера. И тогда отец Николай, откладывая журнал в сторону, с удовольствием разъяснял всем возникшие недоумения[18]. Позволяя ученикам некоторые хитрости, при этом оставаясь строгим и требовательным, законоучитель вызывал к себе уважение учащихся.

О годах учёбы в Сергиево-Посадской гимназии вспоминал поэт С.А. Волков (1899–1965). Вопреки утверждениям многих мемуаристов о насилии над совестью учащихся, совершаемом законоучителем, мемуарист сообщал о том, что «никакого религиозного давления на нас не было». И в доказательство этого свидетельствовал: «Время от времени мы обязаны были посещать гимназическую церковь, поскольку же она была мала и всех не вмещала, составляли списки очередников на ее посещение, и каждый из нас бывал в ней не чаще раза в месяц. Раз в год следовало исповедываться и причащаться, а если это делалось не в гимназии, то надо было представить свидетельство. Вот и всё. В душу к нам не залезали и не допытывались, веруем ли мы, или нет. Никакой религиозной пропаганды не было. За все восемь лет не помню, чтобы кто-нибудь из учителей поинтересовался узнать наше отношение к религии, порекомендовал бы какую-нибудь религиозную книгу. Даже наш законоучитель, священник Алексей Смирнов, этого не делал»[19].

Законоучитель о. Алексей Смирнов был довольно строг в младших классах, частенько ставил единицы и двойки, требовал знания священной истории; учащиеся учили наизусть богослужение и должны были уметь его объяснить. Все это скрашивалось рассказами о. Смирнова о жизни и людях Сирии, Аравии и Палестины, и это делало его уроки особенно интересными. Настоящей проблемой для учащихся было заучивание наизусть катехизиса Филарета. Более скучного занятия нельзя было придумать. Поэтому уроки Закона Божия в 4 и 5 классах были самыми неприятными. «В объяснения батюшка вдавался мало, говоря, что "здесь надо все брать на веру, и в катехизисе все прекрасно разъяснено", поэтому на нашу долю оставалась пустая зубрежка. Потом, когда мы стали изучать историю Церкви и элементы богословия, преподавание сделалось опять интересным». О. Алексей Смирнов был очень культурным и образованным человеком, он много читал и путешествовал. Не обладая ораторскими способностями и не имея привычки говорить на отвлеченные темы, о. Смирнов приносил в класс богословские труды и много из них читал. В то время, когда многие ученики во время таких чтений занимались втихомолку своими делами или просто пропускали мимо ушей, некоторые (в том числе и С. Волков) с удовольствием слушали законоучителя, о чём ни разу потом не пожалели. Начиная с пятого класса, отношение законоучителя к учащимся становилось мягче. Он даже шутил с ними или рассказывал о своих путешествиях по Западной Европе. «Рассказы его были просты, но живы, и многое, казалось, мы видели своими глазами», – сообщал мемуарист. В целом у С.А. Волкова осталось прекрасное воспоминание об этом священнике как об учителе и в особенности как о человеке[20].

Тепло отзывался об учителе монастырской школы М. Макаров (род. 1906), учившийся в ней в детские годы. Ни сами занятия, ни чтение молитв перед ними не оказывали напряжённого давления на детей, а наоборот, создавали необходимую эмоциональную атмосферу для уроков, вносили свежесть и порядок в детское умонастроение. Автор мемуаров сделал очевидный вывод: чем ближе школа стояла к Церкви, чем теснее была она связана с ней, тем значительнее влияла на духовное развитие учащихся. И наоборот, чем дальше была школа от Церкви (к примеру, гимназия), тем слабее проявлялся в ней религиозный элемент воспитания[21].

Игуменья Евдокия (Мещерякова, урожд. Куртэн, Екатерина; 1895–1977) оставила воспоминания о Ялтинской гимназии, где она училась, и о преподавателе Закона Божия о. Сергии Щукине. Она писала: «С первого же урока мы поняли, что он, хотя задает уроки (это было сравнительное богословие), но спрашивает мало, скорее отвечает на вопросы. Класс у нас был очень способный, все много читали, спорили о социализме, о толстовстве, о христианстве, об эгоизме и альтруизме». О. Сергий Щукин был честным, умным и глубоким руководителем в воспитании учениц. Он многое знал и понимал, прощал ученицам невыученный урок, ничему не удивлялся и только в некоторых случаях на вопрос гимназисток отвечал, что он этого не знает. Как признавалась игуменья Евдокия, его честность «убеждала сильнее натянутых объяснений». Этим о. Сергий привлёк детей к посещению церкви, в которой служил вторым священником[22].

Известны многочисленные примеры положительного отношения учащихся к Закону Божию даже среди революционно настроенной учащейся молодёжи. Так бывший воспитанник Саратовского городского Александровского ремесленного училища З.С. Петров вспоминал: «Закон Божий преподавался хорошо, а остальное гадко»; «единственный преподаватель, которого ученики не боялись и спокойно слушали, за что получали неплохие отметки, был преподаватель Закона Божьего Лев Владыкин»[23].

ЗАКОНОУЧИТЕЛИ НИЖНЕЙ ВОЛГИ И ДОНА ПО МАТЕРИАЛАМ АРХИВОВ

В каждой губернии и уезде были законоучители, достойно исполнявшие долг религиозного просвещения детей. Лучшими учащими в школах Царицынского уезда Саратовской губернии и епархии в отношении успешности по Закону Божию были г. Царицына Преображенской и Троицкой школ – прот. о. А. Строков, свящ. о. Протогенов, прот. О. Шанский, свящ. о. Князевский, свящ. Никольский, свящ. о. Покровский, Дубовской школы прот. К. Минин, Ново-Никольской школы о. Протоклитов, Городищенской о. В. Крылов, Орловской о. М. Салтыковский, Дубовской соборной о. Н. Казанский и др.[24].

Подвижниками законоучительского дела в Области войска Донского в 1910-е гг. были священник и законоучитель Платовской гимназии в Новочеркасске В.А. Чернявский, профессор Донского университета П.В. Верховский, преподаватель русского языка и словесности Урюпинского реального училища Ф.Г. Кашменский, инспектор Донской духовной семинарии и председатель Донского епархиального церковно-исторического комитета (ДЕЦИК) А.А. Кириллов, священник и законоучитель Урюпинской мужской гимназии В.И. Кожин, епархиальный миссионер и проповедник Л.З. Кунцевич, председатель Донского Кирилло-Мефодиевского законоучительского братства прот. Тихон Донецкий, законоучители священники А. Лиховицкий, А. Гудков, П. Шапошников, Д. Смирнов и др.[25]. Указанные деятели успешно соединяли в своей деятельности исполнение священнослужительского долга в приходах, преподавание в светских и церковных учебных заведениях с законоучительскими обязанностями.

Архивные документы сохранили память о законоучителях и их деятельности,и было бы несправедливо игнорировать дореволюционные делопроизводственные документы учебных заведений и церковных учреждений. Протоколы педагогических советов, ведомости училищ и гимназий, программы Закона Божия, церковно-приходские летописи, доклады и прошения законоучителей и другие документы в той или иной мере освещают деятельность законоучителей, сообщают о них биографические сведения и даже характеризуют личные качества преподавателей Закона Божия.

В Камышинской Алексеевской женской гимназии законоучительские обязанности в 1911–1915 гг. исполнял о. Ф.Ф. Советов.При его непосредственном и активном участии организовывались торжественные мероприятия, приуроченные к юбилейным годовщинам значительных для русской культуры и истории событий, имевших большое воспитательное значение для учащихся. Такими событиями, отмеченными в гимназии, были в 1911 г. – 200-летняя годовщина со дня рождения М.В. Ломоносова и в 1913 г. – 1600-летие со дня издания Миланского эдикта. Торжественные мероприятия в гимназии включали в себя участие учащихся в литургии в одном из городских храмов, совершение служб и молебнов в актовом зале гимназии, проведение литературно-вокального вечера для учениц гимназии[26]. Законоучитель Ф.Ф. Советов вместе с другими преподавателями готовил и проводил указанные мероприятия.

В Камышинской Алексеевской женской гимназии Саратовской губернии учащимся VI–VII классов предлагались в качестве домашних заданий написание сочинений по учебной дисциплине Закона Божия на темы: «Крещение Руси при св. князе Владимире», «Значение религии в жизни человека»[27]. По настоянию и предложению законоучителя ученицы старших классов гимназии писали домашние работы по Закону Божию – по общей церковной истории, а также по отделу христианского вероучения – «Учение о Боге как Творце мира и Промыслителе» и «Учение о Боге, как Спасителе падшего человека». Педагогический совет гимназии согласился с о. Ф.Ф. Советовым, утвердив эти предложения, посчитав их жизненно необходимыми[28]. Другими обязательными домашними и классными сочинениями для учащихся старших классов гимназии (VII–VIII классов) в 1914–1915 гг. являлись работы на темы: «Идеал человеческого совершенства в лице Богочеловека-Христа»; «Воспитательное значение православно-христианского общественного богослужения»; «Христианское учение о смысле и цели человеческой жизни и практическое значение этого учения»[29]. Законоучитель не боялся ставить перед несовершеннолетними темы мировоззренческие, поднимающие обучаемых с уровня детского сознания до взрослого и ответственного понимания главных вопросов жизни.

По обновлённому списку, представляемому свящ. Ф. Советовым, гимназия выписывала книги для фундаментальной и ученической библиотеки, среди которых была литература религиозно-нравственного и учебно-методического содержания[30]. По заявлению законоучителя Ф. Советова, учебники, составленные сухим богословским языком и малопонятные большинству учащихся, были заменены на другие, более содержательные, в которых материал был изложен простым, ясным языком, вполне исчерпывающие программу. В частности, по поводу учебника для IV класса с подачи законоучителя педагогическим советом гимназии было решено: «Не отрицая высоких достоинств Катехизиса м[итрополита] Филарета, как краткого, точного и выразительного изложения истин православно-христианского веро-и-нравоучения, нельзя не признать однако его трудности для детского понимания, поэтому вместо катехизиса м[итрополита] Филарета для учениц IV класса постановили ввести "Православно-христианское катехизическое учение" И. Жилова (изд. книгоизд. "Педагог" в г. Риге, изд. 2-е), в котором катехизические истины изложены связною речью; тексты Св. Писания приводятся автором, кроме славянского, ещё на русском языке; устаревшие обороты речи и малопонятные детям выражения заменены другими, ныне употребительными, более лёгкими и не представляющими трудности по своему содержанию для детского понимания»[31]. Книга И. Жилова была признана лучшим катехизическим пособием. Таким образом, законоучитель Ф. Советов выступил инициатором обновления учебников и учебных пособий, поскольку живая практика преподавания Закона Божия обязывала следовать не букве инструкций, а целям лучшего усвоения изучаемого материала учащимися.

В Урюпинском реальном училище Хопёрского округа Области войска Донского с 1910 г. вплоть до его закрытия в 1918 г. Закон Божий преподавал свящ. Семёнов Александр Тимофеевич, 1868 года рождения, окончивший Донскую Духовную семинарию, состоявший в сане священника с 1892 г. Пребывая в должности преподавателя Закона Божия в училище с октября 1910 г., он исполнял законоучительские обязанности помимо Урюпинского реального училища ещё в Урюпинской женской гимназии и в Хопёрской сельскохозяйственной школе[32].

О. Александр Семёнов характеризовался как «смелый порицатель забастовочного движения учеников». Личные качества законоучителя и его служебная деятельность в училище получили высокую оценку: «Безукоризненной нравственности. Преданный долгу своей службы. Ежедневно присутствует на утренней молитве учеников и в промежуток времени между молитвенными песнопениями читает и объясняет текст Евангелия. Производит на учеников благотворное религиозно-нравственное влияние. Преподаёт толково и с полным знанием дела. Имеет камилавку и наперстный крест»[33]. Как сообщалось в отчётной ведомости училища, результаты деятельности законоучителя и всего педагогического коллектива благотворно сказывались на учащихся: «…ученики получили религиозное развитие и посещают богослужения; несмотря на грубость местных нравов, они облагорожены школой и относительно воспитаны, трудолюбивы в достаточной мере и задаваемые им уроки учат усердно»[34].

Вторым законоучителем в Урюпинском реальном училище некоторое время работал священник Пётр Иванович Протопопов, 1874 года рождения, окончивший духовную семинарию и являвшийся настоятелем Христо-Рождественской церкви станицы Урюпинской. П. Протопопову были близки вопросы педагогики, методики преподавания Закона Божия. Он многие годы возглавлял основанную в 1886 г. Урюпинскую церковно-приходскую школу, был летописцем приходской жизни и в некотором роде историком религиозного образования[35].

По заведённому порядку свящ. П. Протопопов представлял на рассмотрение педагогического совета училища программы преподавания Закона Божия по годам обучения (1910 г.), указал формы испытания учащихся, учебные пособия для объяснительного чтения Св. Евангелия и списки учебников по Закону Божию[36].

Преподаватели Урюпинского реального училища, в их числе и законоучители, помогали юношам состояться как личностям. В одном сочинении, написанном старшеклассником, содержатся не по возрасту зрелые размышления юноши, свидетельствующие о том, что учебный материал по словесности и Закону Божию глубоко усваивался и «перепахивал» сознание ученика[37].

Другой замечательный законоучитель – Мраморнов Василий Иванович – родился в 1871 г. в семье священника, в 1892 г. окончил Саратовскую духовную семинарию. Начиная с 1892 г. служил сначала псаломщиком, затем диаконом в Вознесенской церкви г. Царицына и в Саратовском кафедральном соборе. Состоял законоучителем Саратовского смешанного училища и частной школы К. Беляниной. В 1896 г. рукоположен во священника Троицкой церкви посада Дубовка Царицынскогго уезда. Одновременно был законоучителем и заведующим церковной школой при этой церкви, а также законоучителем 1-го Дубовского мужского и 2-го Дубовского женского училищ. В 1909 г. преосвященным Гермогеном по прошению назначен к Кресто-Воздвиженской церкви со званием окружного миссионера. Тем же епископом перемещён к Троицкой церкви посада Дубовка в 1911 г., через месяц перемещён обратно в Царицын к Кресто-Воздвиженской церкви. 7 октября того же года назначен на третье место священника к Успенскому собору Царицына. Попечителем округа допущен к преподаванию закона Божьего в 4-й женской гимназии, став через несколько месяцев законоучителем. Свящ. В. Мраморнов имел архипастырские благословия и награды, в их числе медаль в память 25-летнего юбилея церковно-приходских школ[38]. Проходя службу в церквях Саратова, Дубовки и Царицына, везде свящ. В. Мраморнов преподавал Закон Божий, состоя законоучителем в гимназии и училищах, а некоторыми церковными школами заведовал. После 1917 г. свящ В. Мраморнов, имевший богатый опыт законоучительской деятельности, трижды (в 1923, 1930 и 1931 гг.) привлекался советскими органами к судебной ответственности по ст. 58 п. 10 УК РСФСР («контрреволюционная пропаганда») – за произносимые проповеди, за отстаивание возможности религиозного обучения детей в условиях запрещения преподавания Закона Божия[39].

Полна событиями и трагична судьба пастыря и законоучителя протоиерея Якова Петровича Горохова. Биографические данные говорят о нём, как о высокообразованном священнослужителе и нравственно одарённом человеке, который во всех местах своего пастырского служения показал себя истинным христианином, преданным Церкви. Родившийся в 1879 г. в г. Камышине Саратовской губернии, Я.П. Горохов в 1900 г. окончил Астраханскую духовную семинарию[40]. С 1906 проходил обучение в Московской Духовной академии, которую закончил в 1911 г.[41].

В 1915–1916 гг. служил законоучителем в Камышинском реальном училище, являлся протоиереем Камышинского Вознесенского собора и состоял в должности епархиального миссионера[42]. Будучи высокообразованным и просвещённым иереем И. Горохов публиковался в епархиальной печати[43]. В качестве законоучителя Камышинского реального училища он явился инициатором и организатором одного примечательного события – училищного празднества и написания благодарственного письма императору Николаю II по поводу военной победы русский войск на фронтах Первой мировой войны в 1915 г. в связи со взятием Перемышля[44].

В 1916 г. прот. Горохов по личному прошению был перемещён по службе из Камышина в Успенский собор г. Царицына. В своём прошении он указал на нездоровые для его семьи бытовые условия жизни в Камышине и ещё на одно важное для него обстоятельство: исполнение должности настоятеля Успенского собора он связывал с законоучительскими обязанностями в Царицынской женской гимназии[45]. После февральско-мартовских событий 1917 г. он не служил молебны о власти Временного правительства, а произносил проповеди против революции, за что состоял под судом[46]. В 1918 г. он стал первым настоятелем открытого в 1918 г. в Царицыне Александро-Невского собора и одним из немногих священников, отказавшихся покинуть Царицын после ухода белых в 1919 г. Оставшись в городе со своими прихожанами, он подверг себя смертельной опасности. Прот. Иаков Горохов был в 1916–1921 гг. одним из выдающихся пастырей Царицына, сочетавшим служение в соборе, активную общественную деятельность, публичные выступления и преподавание Закона Божия в учебных заведениях Царицына. 31 мая 1921 г. прот. Иаков Горохов был расстрелян большевиками по постановлению Царицынской губчека[47].

Св. СОБОР 1917–1918 ГГ. О ЗАКОНОУЧИТЕЛЕ

Священный Собор 1917–1918 гг. не обошёл вниманием проблему законоучительства и настойчиво искал пути религиозно-нравственного воспитания детей в новых условиях. В соборных обсуждениях этой темы давались оценки личности законоучителя, отмечались трудности, возникающие в его деятельности, ставился вопрос об используемых законоучителем методических приёмах и средствах, предназначенных изменить в лучшую сторону качество преподавания и приобщить учащихся к живой вере.

Священник К.К. Стешенко в заседании Отдела о преподавании Закона Божия от 8/21 ноября 1917 г. в прочитанном докладе «О вспомогательных средствах преподавания Закона Божия» указал на важность различных организационных форм и методических средств, служащих делу религиозного воспитания и являющихся как бы продолжением уроков Закона Божия. К ним он отнёс следующие вспомогательные формы и средства: написание, издание и использование богослужебных сборников, хрестоматий и учебников для учащихся; учреждение библиотек; организация чтений, бесед, рефератов, собеседований и вечеров; применение наглядных пособий (картин, карт, атласов, альбомов, диаграмм, таблиц, моделей и т. п.); организация экскурсий и паломничеств, создание христианских содружеств, союзов (обществ вспомоществования, майских союзов для охраны природы и т. д.); создание особых законоучительских классов; письменные работы учащихся, рисование, пение; анкетирование учащихся[48].

Докладчик указал и на главный, по его мнению, фактор религиозного воспитания – на личность законоучителя, обосновав это тем, что от семьи к школе несутся горячие просьбы – «поближе подойти к детской душе и зажечь в ней возможно больше священного огня». Поэтому главная забота и работа должна была пасть на долю законоучителя, от которой зависел успех или неуспех воспитания. Не противопоставляя личность, с одной стороны, а с другой – методические приёмы, формы и средства преподавания, К.К. Стешенко указал на два пути обучения, два типа законоучителя, каждый из которых мог бы успешно решать задачу религиозного воспитания детей. Докладчик утверждал: «Главным фактором, обусловливающим успех этой сложной работы, конечно, является личность законоучителя, глубоко проникнутого евангельскими началами и проповедующего Христа и Его правду, и вдохновенным, огненным словом, зажигающим молодое сердце и своей чистой жизнью, призывающий юную паству идти также по стопам Христа. И там, где есть это вдохновенное, сильное слово, где [есть] яркость одарённой натуры, захватывающей детскую душу задушевными тонами и красками речи, а также широтой христианского делания – там христианизация учащегося – детства творится самой этой личностью, её моральным обликом и святыми делами. Но где этого нет, где религиозное воспитание личности ведётся не богато одарённым педагогом, а кропотливым тружеником, затрачивающим немало труда на свой каждый урок, – там большую услугу законоучителям могут оказать так называемые вспомогательные средства»[49].

Вопрос о роли личности законоучителя и значении методики в преподавании Закона Божия возник вновь в заседании Отдела о преподавании Закона Божия 28 марта (10 апреля) 1918 г. при обсуждении проекта положения «О школьном преподавании Закона Божия» и его 5-й главы («Методы и планы преподавания в школе Закона Божия должны отвечать научно-педагогическим требованиям»).

Было высказано две точки зрения. Председатель законоучительского Отдела Св. Собора митрополит Кирилл (Смирнов) (1863–1937) выразил мнение о том, что Закон Божий – совершенно особый учебный предмет и как никакой другой он связан с личностью преподавателя – законоучителя. Все учебные дисциплины имеют выработанные общепризнанные и обязательные научные методические приёмы, благодаря которым учащие могут достигать одинаково хороших результатов. В преподавании Закона Божия успех зависит только от учителя, поскольку в нём много такого, чего не передать никакой методикой. Председатель Отдела приводил примеры из практики: «Есть малообразованные законоучители, например, диаконы, которые достигают прекрасных результатов, у которых дети охотно учат и знают катехизис, и есть высокоучёные преподаватели Закона Божия, у которых дело идёт совершенно плохо. Личный пример законоучителя, его религиозная настроенность дают всё. Всякий законоучитель имеет свой метод и свои приёмы, поэтому предписать какой-нибудь определённый метод для Закона Божия от имени Собора невозможно». Разработкой методов должны заниматься исключительно законоучительские съезды, собрания, общества, но не Собор[50].

М.Ф. Глаголев, являвшийся активным членом Св. Собора и законоучительского Отдела, готовивший многие проекты определений о религиозном образовании, не согласился с преосвященным Кириллом и указал на то, что успех законоучителя в преподавании Закона Божия зависит в большей степени от выработанной общей методики преподавания, основанной на научной педагогике. Это было нужно для законоучителей, для родителей, для съездов, наконец, для составителей учебных руководств, чтобы они знали, чего им держаться. Необходимо было разрешить вопрос: Закон Божий является ли только средством воспитания или же представляет собой также предмет изучения. Если он является предметом изучения, то нельзя и представить себе обучение Закону Божию без научной педагогики. Аргументируя свою позицию, М.Ф. Глаголев отмечал: «У нас, например, нет учебника о свойствах Божиих, и обыкновенно ребёнка заставляют зазубривать без всякого понятия – Дух Вечный, Всеблагий, Всеправедный и пр. Но ведь нужно, так или иначе, детей довести до сознания и понимания этих свойств, а не заучивать их без смысла. Здесь то и нужна научная педагогика и Собор должен указать на это и одобрить её»[51].

Как видно из обсуждения, вопрос стоял так: необходимо стремиться к тому, чтобы в преподавании Закона Божия было больше личности учащего или больше научных методик, которыми владеют учащие? Спор о двух подходах к Закону Божию и законоучителю, выраженный в выступлениях митрополита Кирилла (успех преподавания Закона Божия зависит только от законоучителя, его личности и отношения) и М.Ф. Глаголева (результат обучения зависит от выработанной общей методики преподавания, а не только от законоучителя) относится к числу тех, которые не могут разрешиться однозначным образом. Важна воспитательная направленность изучения Закона Божия, но и без знания и изучения основного конкретного материала также невозможна никакая воспитательная стратегия. Поэтому приоритет личности законоучителя не должен затмевать методик преподавания Закона Божия.

После Св. Собора в условиях усиления антицерковной политики государства и состоявшейся отмены школьного обучения Закону Божию, церковное руководство не оставляло попыток возложить всю религиозно-образовательную работу на плечи священнослужителей в приходах, что отчасти реализовывалось в Москве[52].

В докладе члена Высшего Церковного Совета А.Г. Куляшева «Новый тип православного пастыря, его задачи и цели», подготовленного в связи с предполагаемыми изменениями в деятельности пастырей Церкви в новых советских условиях (1919 г.), указывалось на сложившуюся ещё в дореволюционный период практику, когда священнослужитель был непосильно перегружен обязанностями и требованиями. «Павославный священник в русской церкви должен быть хорошим службистом, законоучителем, проповедником, духовником, организатором обновлённого прихода, хорошим администратором, широко образованным, учительным, гореть огнём веры. Все эти обязанности он должен нести при самых неудовлетворительных материальных условиях… Мы привыкли видеть пастыря, заваленного требованиями, предписаниями, указами…»[53].

Составитель доклада определял пастырство как особую форму духовной деятельности, в которой священнослужитель должен обладать пламенной верой и твёрдой убеждённостью быть совершителем богослужений и организатором прихода. Особой задачей пастыря виделось его духовничество и учительство, в котором тот должен перейти от «исключительно рассудочного пастырства к пастырству сердца и воли»[54]. «Весьма трудным делом является ныне в пастырском служении учительство, – писал А.Г. Куляшев. – Как показала подлинная действительность, наша паства оказалась совсем не оглашённой христианским учением; в её нравственное сознание не вложены христианские основы и принципы, она не знает и не даёт себе ясного отчёта, во что она верует и как верует. Научение нашей паствы должно начаться почти с азов. Учеников получается весьма много. Учителей же слишком мало. Вопрос об учительстве осложняется необразованностью пастырей»[55]. Поэтому нужно было разгрузить пастырство, значительно уменьшив обязанности священника. Отмеченные в докладе А.Г. Куляшева проблемы пастырской и законоучительской практики в 1919 г. целиком относились к дореволюционному периоду.

Подводя итоги, следует сказать, что при общем и, безусловно, положительном воздействии Закона Божия на ум и совесть учащихся о повсеместной успешности преподавания Закона Божия до 1917 г. говорить не приходится. Явные недостатки и проблемы в преподавании Закона Божия (организационные, программные, методические) никаким образом не говорили о полной беспомощности этого учебно-воспитательного предмета или о необходимости его отмены, о чём с завидным усердием твердили отдельные революционно-настроенные люди. Отрицательно сказался на религиозном образовании формализм. Превращение Закона Божия в один из рядовых предметов школьного обучения, равнодушное и формальное его преподавание, с одной стороны, а с другой – усвоение изучаемого материала более умом, нежели сердцем, убивало живую веру. Общество и школа испытывали также влияние агрессивной светской культуры, противопоставляющей себя Церкви и христианской религии. Указанные причины сводили к минимуму все усилия законоучителей дать полноценное религиозное образование.

Представители Церкви, Министерства народного просвещения, известные методисты и сами законоучители имели ясное понимание больших и малых недостатков в преподавании Закона Божия, необходимости исправления и совершенствования системы религиозного образования в школе. В научном, педагогическом и законоучительском сообществе было осознание того, что многое зависело от законоучителей, их личной настроенности, пастырской и учительной позиции, образованности. Но никто из ответственных лиц (не только по должности) не считал Закон Божий негодным, неполезным или вредным, а преподавание религии неподъёмным для законоучителя делом. Церковные и светские периодические издания открыто и гласно обсуждали проблемы преподавания Закона Божия и законоучительской практики.

Выводы о несостоятельности Закона Божия и законоучителей, отвечавших за религиозное обучение детей, суждения о полной утрате положительного воспитательного влияния на сознание детей, прозвучавшие сначала в советской историографии, а затем повторённые в ряде статей современных исследователей, не подтверждаются фактами.

Духовенство в своём большинстве, пришедшее учить детей (в церковно-приходской, начальной и средней школе), пользовалось большим авторитетом и доверием у народа. Негативные примеры и исключения из общего правила не отменяли в целом положительного отношения простого народа к законоучителям, совершающим необходимую и трудную работу по духовно-нравственному воспитанию учащихся.

Говоря об источниках изучения темы, следует отметить, что много полезной, но не исчерпывающей информации о законоучителях содержится в воспоминаниях. Ценность мемуаров безусловна и состоит в изложении фактической стороны описываемых явлений, но не в оценке их, которая, естественно, почти всегда субъективна. Простой арифметический перевес одних оценок над другими – скажем, одобряющих и не одобряющих деятельность законоучителей – не может служить основанием для обобщающих выводов, а скорее характеризует личность мемуариста и говорит о субъекте высказываемого мнения.

Изучение архивных материалов и биографических сведений о преподавателях Закона Божия позволяет выявить достойных, высокообразованных, методически подготовленных и стоящих на высоте своего призвания законоучителей, которые были не редким или исключительным явлением в дореволюционной России, как пытаются убедить некоторые исследователи, а широко распространённым правилом и обычной нормой. Именно они составляли большую часть законоучительского корпуса, в меру своих сил и даже героически трудившихся в области религиозного просвещения и своими усилиями компенсировавших недостатки утверждённых Св. Синодом программ и учебных пособий с их оторванностью от жизни и возможностями восприятия обучаемых. Архивные документы в полной мере свидетельствуют о благополезной деятельности законоучителей по религиозному просвещению учащихся детей и взрослых.

Современниками признавалось, что законоучителю необходима подготовка богословская, общегуманитарная и педагогическая. Особенно необходимым и важным для законоучителя было владение психолого-педагогическими навыками и умениями. Но его главным качеством считалась церковность, которую он и призван был вносить в уроки Закона Божия, а также передавать детям дух евангельского учения, христианской нравственности. Поэтому к безусловным требованиям к учащему относили глубокую веру и методическую подготовленность. А главный результат изучения Закона Божия виделся в том, чтобы учащийся осознал необходимость и направление изменения самого себя – по Христу и ко Христу. Вероучение и нравоучение – неразделимы. В этом сжато состоит весь смысл религиозного обучения.

Вопрос о религиозном просвещении народа и роли в этом пастыря-законоучителя получил новое осмысление в деятельности Св. Собора 1917–1918 гг. после смены власти в феврале-марте и в связи с событиями октября 1917 г. В новых государственных условиях была не только упразднена должность законоучителя. Законоучителю, как носителю и проводнику христианской культуры, как посреднику между обществом и Церковью, связывавшему народ с христианским учением, волею обстоятельств политического характера было предложено навсегда уйти не только из образовательного сектора, но и из жизни общества вообще.

Означает ли всё сказанное, что Закон Божий и законоучители не выдержали столкновения с действительностью, с жизнью и окружающей обстановкой, с необратимыми изменениями в культуре, перестали подпитывать духовное состояние общества? Нет, поскольку очевидно, что не религиозное вероучение и христианские нормы вступали в противоречие с действительностью, с преобладавшими настроениями в обществе, в котором всё меньше было примеров христианского отношения к жизни, а наоборот, реальная историческая жизнь всё более противоречила истинам Закона Божия.
[1] См.: Королёв Ф.Ф. Очерки по истории советской школы и педагогики. 1917–1920. М., 1958. 552 с.; Грекулов Е.Ф. Православная церковь – враг просвещения. М., 1962. 192 с.; Он же. Церковь, самодержавие, народ (вторая половина Х1Х – начало ХХ века). М., 1969. 184 с.; Днепров Э.Д. Советская литература по истории школы и педагогики дореволюционной России. 1918–1977. Библиографический указатель. М., 1979. 446 с.; Он же. Советская историография дореволюционной отечественной школы и педагогики, 1918–1977: проблемы, тенденции, перспективы. М., 1981. 90 с.; Ососков А.В. Начальное образование в дореволюционной России (1861–1917): Учебное пособие для студентов пед. ин-тов. М., 1982. 208 с. и др.

[2] Десницкий В.А. (Строев В.) Церковь и школа. Берлин: РСФСР, Государственное издательство, 1923. С. 15–16.

[3] Там же. С. 20–21.

[4] Грехов А.В., Грехова Н.Н. Религиозное обучение в российских учебных заведениях на рубеже XIX-XX веков // Религия и церковь в культурно-историческом развитии Русского Севера (К 450-летию Преподобного Трифона, Вятского Чудотворца). Материалы Международной научной конференции. Т. 2. Киров, 1996. С. 290–292.

[5] Пашкова Т.И. Закон Божий не одолеет общего беззакония // Дело. Аналитический еженедельник[СПб.]. 2007. 17 сентября. Дата обновления: 17.09.2007. URL: http://www.idelo.ru/479/19.html (дата обращения: 20.02.2011).

[6] Наумов Е. Неоправдавшиеся надежды. Преподавание Закона Божьего в царской России [Электронный ресурс] // Портал Фонда «Русский мир». Дата обновления: 30.07.2009.URL: http://www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/articles/article0309.html (дата обращения: 01.01.2010).

[7] Морозова Е.А. Традиционные ценности православного этического образования (1911–1917) // Ярославский педагогический вестник. 2009. № 2. С. 114.

[8] Андреева Л.А.,Феномен религиозного индифферентизма в Российской империи // Общественные науки и современность. 2008. № 4. C. 114–124; Андреева Л.А., Элбакян Е.С. Ревизия в духовном ведомстве. Зачем РПЦ создает миф об авторитетной дореволюционной Церкви // НГ-Религии. 2011. 16 февраля. (Дата обновления: 16.02.2011). URL: http://religion.ng.ru/history/2011-02-16/6_revision.html. Дата обращения: 19.02.2011.

[9] См.: Осипов О.В. Церковно-приходские школы Оренбургской епархии (1864-1917 гг.): дис. … канд. ист. наук: 07.00.02. Челябинск, 2002. С. 189–190.

[10] См.: Казерова Н.В. Всероссийский съезд законоучителей светских средне-учебных заведений 1909 года // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия 4: Педагогика. Психология. 2007. № 4. С. 161–174;Казерова Н.В.: Опыт законоучительских съездов в развитии религиозного образования в России // НИА «Наследие Отечества»: Рейтинг персональных страниц и электронных библиотек VIPERSON. Дата обновления: 19.12.2007. URL: http://dom.viperson.ru/wind.php?ID=425291 (дата обращения: 27.02.2011); Гриднев Г. А. Пастырские собрания в Новочеркасске в 1905–1906 гг. // [XIII] Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского Института: Материалы 2004 г. М., 2005.С. 411–417.

[11] Пухальская М.Ф. Преподавание Закона Божия в гимназиях и реальных училищах Беларуси в начале ХХ века (1900–1917 гг.) [Электронный ресурс] // Белорусский портал ЦАРКВА. Дата обновления: 28.04.2010. URL: http://churchby.info/rus/525/ (дата обращения: 13.01.2011).

[12] Ермошин А.В. Преподавание Закона Божия в средних учебных заведениях Казани во второй половине XIX в. (извлечения) // Духовная семинария Казанской епархии РПЦ. URL: http://kds.eparhia.ru/www/script/ps17_29_97243402778.html (дата обращения: 21.02.2011).

[13] Фидченко О.В. Архивные данные о законоучителях Московского учебного округа конца XIX – начала XX в. // Православная культура в России: прошлое и настоящее: по материалам Вторых Свято-Филаретовских чтений / [сост.: А.С. Мельков, В.Ю. Венедиктов]. – М.: Пашков дом, 2007. С. 79.

[14] Там же. С. 81–86.

[15] См.: Фидченко О.В. О взаимодействии светской власти и православного духовенства в плане развития среднего образования России конца XIX – начала XX вв. // На ниве Христовой: Памяти Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II: Материалы Всерос. науч.-богосл. конф. «IV Свято-Филаретовские чтения», 10–11 дек. 2008. / Сост. А.С. Мельков, В.Ю. Венедиктов. М.; Ярославль: Ремдер, 2009. С. 117–120.

[16] Каледа Г., прот. Задачи, принципы и формы православного образования в современных условиях // Журнал Московской патриархии. 1994. № 7–8. С. 29–49.

[17] Барсов Н. Закон Божий / Н. Барсов // Энциклопедический словарь. Т. 23. (Репринт. воспроизв. издания Ф.А.Брокгауз-И.А.Ефрон. 1890 г.) М., 1991. С. 175.

[18] Христианство: Энциклопедический словарь: В 2 т.: Т. 1: А-К. М., 1993. С. 552; Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 1 [A-I]. [Репринт. изд.]. М., Б.г. С. 903.

[19] Демков М. О внеклассных занятиях и научных трудах учителей // Гимназия [журнал филологии и педагогии, г. Ревель]. 1893. № 6–7. С. 175.

[20] [Из программ испытания на звание учителя и учительницы начальных училищ 20 марта 1896 г. (утверждено господином министром народного просвещения)] // Городской и сельский учитель. 1896. Вып. 5-й. С. 367.

[21] Клятвенное обещание [текст] со свидетельством о принятии присяги 2 ноября 1914 г. учителем Усть-Медведицкого имени атамана графа М.И. Платова реального училища Григория Николаевича Чумакова // Государственный архив Волгоградской области (ГАВО). Ф. 106. Оп. 1. Д. 104. Л. 60.

[22] Попов В. Народное образование в Шадринском уезде, Пермской губернии, до открытия в ней земских учреждений (К истории народного образования в России // Русская школа. 1892. № 7–8 (июль-август). С. 51–52.

[23] Певцов В.Г., прот. Лекции по Церковному Праву. СПб, 1914.[Электронный ресурс] URL:http://www.krotov.info/libr_min/p/pevtsov.html (дата обращения: 07.12.2008).

[24] Правила о церковно-приходских школах, Высочайше утверждённые 13 июня 1884 г и Циркулярный указ Святейшего Синода от 12 июля 1884 г. за № 8 о Высочайше утверждённых 13 июня 1884 г. правилах о церковно-приходских школах // Правила и программы для церковно-приходских школ и школ грамоты. Изд. 2-е, исправл. Спб., 1894. С. 3–11.

[25] Программы учебных предметов для церковно-приходских школ // Правила и программы … С. 28–40.

[26] Инструкция настоятелям церквей // Церковное благоустройство: сборник действующих церковно-гражданских законоположений, относящихся к Духовному Ведомству. М.,1901. С. 442–446.

[27] Примерные программы и объяснительная записка по Закону Божию, изданные по распоряжению Министра народного просвещения [Материалы по реформе средней школы] // Журнал Министерства народного просвещения. 1916. № 5 (май). С. 3–4.

[28] Вессель Н.Х. Наша средняя общеобразовательная школа // Русский вестник. 1903. № 3 (март). С. 198–199.

[29] Комаров А.Ф. Народная школа. Руководство для учащих в начальных училищах. СПб., 1906. С. 36; Н-чев С. О преподавателях Закона Божия // Донские епархиальные ведомости. 1911. № 10. С. 220–222.

[30] Записки сельского священника: Быт и нужды православного духовенства. СПб.: Издание исторического журнала «Русская старина», 1882. С. 136-145.

[31] Отчёт о состоянии церковно-приходских школ и школ грамоты Камышинского уезда в 1902–1903 учебном году. Камышин, [Б.г.]. С. 11.

[32] Звягинцев Е. Из хроники народного образования [Уездные земские собрания очередной сессии 1910 года] // Вестник воспитания. 1910. № 9 (декабрь). С. 124–127.

[33] Звягинцев Е. Губернские земские собрания очередной сессии 1912 года // Вестник воспитания. 1913. № 3 (март). С. 116.

[34] С.У. [Уманец С.И.] На северо-западной окраине (из записок русского чиновника) // Исторический вестник. 1908. № 10. С. 132–133.

[35] Русская школа. 1911. № 5–6. С. 132.

[36] Чириков Е. Провинциальные картинки // Современный мир. 1914. № 1 (январь). С. 247.

[37] Ла-шев М., учитель. О наказании учащихся // Русская школа. 1909. № 5–6 (май-июнь). С. 107.

[38] Попов В. Народное образование в Шадринском уезде, Пермской губернии, до открытия в ней земских учреждений (К истории народного образования в России // Русская школа. 1892. № 5–6 (май-июнь). С. 45–46.

[39] Церковно-приходская летопись [Покровская церковь слободы Даниловской Усть-Медведицкого округа (1896–1908 гг.)] // |ГАВО. Ф. 113. Оп. 1. Д. 36. Л. 5–6; Синельников С.П. Церковно-приходские летописи конца XIX – начала XX в. в Госархиве Волгоградской области // Отечественные архивы. 2005. № 4. С. 66.

[40] [50-летний юбилей прот. Д.П. Соколова] // Исторический вестник. 1908. № 1. С. 365–367.

[41] Д.П.С. [Соколов Д.П., прот.] О преподавании Закона Божия (По поводу нового распределения учебных предметов по классам в гимназиях и прогимназиях С.-Петербургского учебного округа, введённого в виде опыта в 1866/67 учебном году) // Журнал Министерства народного просвещения. 1868. Ч. 137 (CXXXVII). С. 171–183.

[42] Соколов Д.П., прот. Исторический очерк преподавания Закона Божия, с указанием учебных руководств и пособий // Руководство к преподаванию общеобразовательных предметов, входящих в курс: домашнего обучения, народных, городских и реальных училищ, мужских и женских гимназий и прогимназий, женских институтов, духовных училищ и семинарий и всех других общеобразовательных заведений. Под ред. Н.Х.Весселя. Том II. Часть II. СПб., 1874. С. 354.

[43] Там же. С. 355.

[44] Там же. С. 342.

[45] См.: Майорова О.Е. «…Жаль наших православных…» (О затерянной статье Н.С. Лескова «безбожные школы в России») // Путь. Международный философский журнал. 1994. № 5. С. 185.

[46] См.: Лесков Н.С. Чудеса и знамения. Наблюдения, опыты и заметки // Церковно-общественный вестник. 1878. № 40. 2 апреля; Новикова-Строганова А.А.Н.С.Лесков о роли и предназначении священнослужителей // Сайт Русская народная линия. Дата обновления: 29.03.2011.URL: http://www.ruskline.ru/analitika/2011/03/29/nsleskov o_roli_i_prednaznachenii svyawennosluzhitelej/ (дата обращения: 29.03.2011).

[47] См.: Лесков Н.С. Безбожные школы в России // Путь. Международный философский журнал. 1994. № 5. С. 187–193.

[48] Петров Г., свящ. Школа и жизнь. СПб., 1903. С. 6.

[49] Розанов В.В. Собрание сочинений [Т. 5.]. Около церковных стен. М., 1995. С. 71–81; С.У. [Уманец С.И.] На северо-западной окраине (из записок русского чиновника) // Исторический вестник. 1908. № 10. С. 132–133. [О манкировке православными священниками уроков Закона Божия]

[50] Прот. Философ Орнатский писал: «Каковы же плоды такой (нынешней) постановки Закона Божия? Небогатые и довольно невкусные. Усвоенное одним умом, как и естественно, забывается, остаётся в голове очень немногое ... и хорошо ещё, если самое главное, а то большею частью какие-то жалкие и бессвязные отрывки! Источник христианского самоназидания – слово Божие – школьникам остаётся почти незнакомым; высота и глубина религиозно-нравственных истин не познаны; многие недоумения по религиозным вопросам не устранены; потребность религиозно-нравственного просвещения у меньшинства возбуждена, но не удовлетворена (отсюда и увлечение всяким ветром религиозно-философских учений, напр., взглядами гр. Толстого, Ницше и т.п.); у большинства же от долговременного неправильного удовлетворения эта потребность замерла...» (Церковный вестник. 1901. № 19.).

[51] Пожелания об изменении постановки Закона Божия // Педагогический сборник. 1901. Ноябрь. (Книжка 419). С. 426.

[52] См.: Лисицын М.А. Религиозное состояние современного общества и необходимость религиозного образования. – СПб.: Тип. Александро-Невского о-ва трезвости, 1914. 30 с.

[53] Иваненко С.И. Эволюция отношения русского православия к просвещению и научному знанию // Вопросы научного атеизма. Вып. 37: Православие в истории России. М., 1988. С. 280.

[54] Дружинин А., прот. О средствах и методах религиозно-нравственного воздействия на учащихся на основании данных новейшей педагогической литературы (Лекция, читанная законоучителям средних учебных заведений Казанского учебного округа) // Православный Собеседник. 1913. С. 412.

[55] Журнал № 3 Съезда оо. Уездных наблюдателей церковных школ Саратовской епархии, 11 августа 1914 г. // Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 410. Оп. 1. Д. 100. Л. 6 об–7.

[56] Миропиев М.А. Основные принципы обучения в русской начальной школе // Журнал Министерства народного просвещения. 1917. № 5. C. 7–9.

* Настоящая статья представляет собой основательно переработанные версии материалов, опубликованных на портале «Богослов.Ru» и вэлектронном журнале «Социальные и гуманитарные науки» (См.: Синельников С.П. Преподавание Закона Божия в учебных заведениях России до 1917 года // Портал Богослов Ru. Дата обновления: 26.08.2009.URL: http://www.bogoslov.ru/text/print/453126.html (дата обращения: 5.09.2009);Синельников С.П. Роль законоучителя в религиозном образовании и воспитании детей в дореволюционной школе (по материалам журнальной периодики) // Гуманитарные и социальные науки [электронный журнал]. 2010. № 3. С. 257–267. URL: http://hses-online.ru/2010/03/07_00_02/27.pdf (дата обращения: 30.09.2010).

[1] О-ский Н. Силуэты. (Странички из личных воспоминаний церковного учителя) // Для народного учителя. 1910. № 12. С. 6.

[2] Короленко В.Г. История моего современника [гл.XXI: «Религия дома и в школе»] // Короленко В.Г. Собр. соч. в 10 томах. Т. 5. М.: Гос. изд-во худож. лит-ры., 1954. С. 194.

[3] Паустовский К.Г. Повесть о жизни. Книга первая. Далёкие годы [«Первая заповедь»] // Паустовский К.Г. Собр. соч. в 6 томах. Т. 3. М.: Гос. изд-во худож. лит-ры., 1957. С. 108–112.

[4] Спасский Е.Д. Воспоминания. Автобиографический очерк // Фонд наследия Евгения Спасского. URL: http:// www.e-spassky.ru/about/2/2.html(дата обращения: 20.02.2011).

[5] Сергий (Савельев), архимандрит. Далекий путь: История одной христианской общины. М.: Даниловский благовестник 1998. 280 с.

[6] Четвериков Сергий, прот. О трудностях религиозной жизни в детстве и юности [Доклад, читанный в религиозно-педагогическом Кабинете и в группе руководителей Воскресно-четверговой школы на Монпарнасе] // Путь (орган русской религиозной мысли под ред. Н.А.Бердяева).1932. № 34 (июль). С. 53, 58.

[7] Воспоминания краеведа В.Н. Попова о состоянии среднего образования в дореволюционном Царицыне (1969 г.) // ГАВО. Ф. 1474 [Коллекция документов краеведов]. Оп. 1. Д. 11. Л. 12; 19–21.

[8] См.: Никитин И. Дневник семинариста. Повесть. М., 1976. 159 с.

[9] [Вступит. статья О.Г. Ласунского] // Там же. С. 6–14.

[10] См.: Толстой Л.Н. Фальшивый купон // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 т. Т. 14. М.: Худож. лит, 1983. С. 137–194.

[11] Полная дневниковая запись1905 г.: «Подумал о том, что преподается в наших школах, гимназиях: главные предметы: 1) древние языки, грамматика – ни на что не нужны; 2) русская литература, ограничивающаяся ближайшими, т.е. Белинский, Добролюбов и мы, грешные. Вся же великая всемирная литература закрыта. 3) История, под которой понимается описание скверных жизней разных негодяев королей, императоров, диктаторов, военачальников, то есть извращение истины, и 4) венец всего – бессмысленные, глупые предания и догматы, которые дерзко называют законом божиим» (Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 т. Т. 22. Дневники. 1895–1910. М., 1985. С. 194).

[12] Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. Казань, 1982. С. 92–93.

[13] Островский Н.А. Как закалялась сталь: Роман. М., 1980. С. 16–17.

[14] С.Ф. Воспоминания о женском Ермоловском училище в Москве // Русская школа. 1892. № 5–6 (май-июнь). С. 58–59.

[15] Гарусов И.Д. Провинциальные училища в 30-х и 40-х годах [XIX в.] (Воспоминания прежнего гимназиста) // Русская школа. 1910. № 4 (апрель). С. 10–11.

[16] Там же. С. 14.

[17] Лесков Н.С. Владычный суд. Быль (Из недавних воспоминаний) // Лесков Н.С.Собр. соч. в 11 томах. Т. 6. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. С. 125.

[18] Нестор (Анисимов Н.А.) [митрополит]. Мои воспоминания: Материалы к биографии, письма. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1995. 192 с.

[19] Волков С.А. Возле монастырских стен. Мемуары. Дневники. Письма. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2000. С. 59–60.

[20] Там же. С. 60–62.

[21] Макаров М. Из жизни православной Москвы: Воспоминания православного христианина. М.: Галактика, 1996. С. 45–47.

[22] Евдокия, игуменья. Воспоминания об о. Сергии Щукине // Вестник РСХД (Париж). 1977. № 122. С.185–194.

[23] Петров З.С. Картинки прошлого. Воспоминания ученика быв[шего] Саратовского городского Александровского ремесленного училища, ныне профтехшколы имени А.В. Луначарского. М.- Саратов, 1930. С. 8.

[24] Отчёт о состоянии церковных школ Саратовской епархии в учебно-воспитательном отношении за 1913–1914 учебный год / [Саратовский Епархиальный наблюдатель священник Владимир Знаменский]. Саратов, [Б.г.]. С. 45.

[25] Синельников С. Судьба религиозного образования на Дону в 1917–1925 гг. // Альфа и Омега. 2010.№ 3 (59). С. 168.

[26] Из протоколов педагогических советов Камышинской Алексеевской женской гимназии от 27 октября 1911 г. и 12 сентября 1913 г. // ГАВО. Ф. 304. Оп. 1. Д. 18. Л. 49, 182 об.

[27] Из протокола заседания Педагогического Совета Камышинской Алексеевской женской гимназии от 8 января 1913 г // Там же. Л. 131.

[28] Из протокола педагогического совета Камышинской Алексеевской женской гимназии от 16 октября 1913 г. // Там же. Л. 191.

[29] Там же.Л. 204 об., 245, 262 об.

[30] Там же. Л. 205 об.–206.

[31] Из протокола педагогического совета № 11 от 4 июня 1914 года // Там же. Л. 230.

[32] ГАВО. Ф. 98. Оп. 1. Д. 307. Л. 1–2.

[33] Из ведомости о состоянии Урюпинского реального училища, март 1913 г. // ГАВО. Ф. 98. Оп. 1. Д. 251. Л. 7 об.

[34] Там же. Л. 11–14.

[35] Cмутное время 1913–1920 гг. глазами священника. Церковно-приходская летопись Христо-Рождественской церкви и прихода Урюпинского ярмарочного поселения, составленная священником Петром Протопоповым (Публикация, предисловие и примечания С.П. Синельникова) // Волга. 2000. № 7–12 (413). С. 99–197; Протопопов П., свящ. 25-летний юбилей Урюпинской Христо-Рождественской церковно-приходской школы // Донские епархиальные ведомости. 1911. № 10. С. 222–226; № 11–12. С. 259–265; № 14. С. 339–343.

[36] Докладные записки законоучителя священника Петра Протопопова в педагогический совет Урюпинской женской гимназии (28 октября, 19 декабря 1910 г.) // ГАВО. Ф. 109. Оп. 1. Д. 1. Л. 102, 124; Программы по Закону Божию в V–VIII классах Урюпинской женской гимназии, составленные законоучителем свящ. П. Протопоповым (ноябрь–декабрь 1910 г.) // Там же. Л. 125–129; Список учебных руководств и пособий для учениц Урюпинской женской гимназии на 1910–1911 учебный год // Там же. Л. 103.

[37] Ученик VII класса Урюпинского реального училища Алексей Селивёрстова 1 февраля 1907 г. в сочинении по русскому языку и словесности на заданную тему «Соотношение материальной и духовной культуры» писал: «Ставится вопрос: может ли исключительно материальный комфорт, материальные наслаждения дать нам счастие, или для этого и "духовная культура" необходима? И истинный ответ найти очень легко. Человек – не животное, а и животное – я думаю – не удовлетворяется одними плотскими наслаждениями. В человеке слишком глубоко и крепко заложены стремления к истине, добру и красоте, чувственные же инстинкты хотя и могут достигать большой остроты и силы, но неизбежно – и довольно скоро – приедаются, жизнь становится пустой, до тоски скучной, появляется отвращение к жизни. Счастья уже нет, и вернуть его может лишь духовная жизнь» (Сочинение на тему «Соотношение материальной и духовной культуры» [ученика VII класса Урюпинского реального училища А. Селивёрстова], 1 февраля 1907 г. // ГАВО. Ф. 98. Оп. 1. Д. 209. Л. 42-45).

[38] Материкин А.В. Собор Александра Невского. Страницы истории первого царицынского кафедрального собора. Волгоград: Издатель, 2004. С. 215–216.

[39] Архив Управления ФСБ по Волгоградской области (АУ ФСБ ВО). Ф. 6. Д. 2449. Л. 1–8.

[40] Аттестат воспитанника Астраханской духовной семинарии Якова Петровича Горохова, 16 июня 1900 г. // Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ). Ф. 229. Оп. 4. Д. 1007. Л. 3.

[41] Горохов Яков Петрович [личное дело] (13 августа 1906 г. – 20 июня 1911 г.) // ЦИАМ. Ф. 229. Оп. 4. Д. 1007. Л. 1–4; Диплом об окончании Московской духовной академии священнику Иакову Горохову, 1911 г. // Там же. Л. 3.

[42] Прошение прот. И.П. Горохова о представлении его на должность штатного законоучителя от 24 июня 1915 г. // ГАВО. Ф. 291. Оп. 1. Д. 135. Л. 151.

[43] См.: Горохов И. свящ. Список сект, существующих в Саратовской губернии // Саратовские епархиальные ведомости. 1913. № 12. С. 59–61.

[44] Донесение директора Камышинского реального училища попечителю Казанского учебного округа [об училищном праздновании победы по случаю взятия Перемышля доблестными русскими войсками и о благодарственной телеграмме Верховному Главнокомандующему от имени учащих и учащихся] 16 марта 1915 г. // ГАВО. Ф. 291. Оп. 1. Д. 135. Л. 61.

[45] Решение [Саратовской духовной] Консистории по прошению протоиерея Камышинского Вознесенского собора Горохова Я. о перемещении его в Царицынский Успенский собор, 28 мая – 3 июня 1916 г. // Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 135. Оп. 1. Д. 7754. Л. 1–1об.

[46] Царицынский вестник. 1917. 7 марта.

[47] Постановление Коллегии Царицынской губчека по обвинению прот. Горохова в поддержке добровольческой армии посредством агитации, 22 апреля 1920 г.; Протокол допроса обвиняемого в контрреволюционных действиях Горохова Я.П., 1921 г. апреля 21 дня; Заключительный (обвинительный) акт по обвинению прот. Горохова, 20 мая 1921 г. // АУ ФСБ ВО. Ф. 6. Д. 27791. Л. 23, 100, 116.

[48] См.: Проект положения «О вспомогательных средствах преподавания Закона Божия», зачитанный свящ. К.К. Стешенко [Протокол № 14 заседания Отдела о преподавании Закона Божия от 8/21 ноября (21 ноября) 1917 г.] // ГАРФ. Ф. Р-3431. Оп. 1. Д. 403. Л. 5–11.

[49] Там же. С. 1 об.

[50] Протокол № 20 заседания Отдела о преподавании Закона Божия от 28 марта (10 апреля) 1918 г. // ГАРФ. Ф. Р-3431. Оп. 1. Д. 401. Л. 14–15.

[51] Там же.

[52] Указ Московского епархиального Совета благочинным [об устройстве в церквях духовных бесед с детьми прихожан] от 24 сентября 1919 г. // ЦИАМ. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 852. Л. 1–1об.

[53] Доклад члена Высшего Церковного Совета А.Г. Куляшева «Новый тип православного пастыря, его задачи и цели» (3 апреля 1919 г.) // ГАРФ. Ф. 550 [Митрополит Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий)]. Оп. 1. Д. 141. Л. 7–8. 1–16.

[54] Там же. С. 7.

[55] Там же. С. 13 об.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.