В Санкт-Петербурге, в центре «Росфото» открывается самая не­обычная выставка на тему религии — «Служение» московского фотографа Михаила Розанова. В кадре — ни крестов, ни куполов, только камни, вода и песок.
 

Полгода модный столичный фотограф шел по дорогам Израиля, которыми когда-то прошел Иисус. На снимках не осталось ни автобусов с паломниками, ни арабских торговцев сувенирами, даже шумная Виа Долороза опустела, словно по заказу, — на фотографиях только замершее время, суровый минимализм.

«Мне дико надоело снимать в городе, мне там тесно, а в пустыне немножко иначе все происходит. Когда ты идешь один и отдаешь себе отчет в том, где ты идешь, то и снимать начинаешь по-другому. В первый момент я еще пробовал фотографировать, как привык — искать необычные ракурсы и так далее. А потом понял, что нужна классическая, сбалансированная композиция. Фотография в чистом виде».



К кадрам, которые получили­сь, не придерутся даже православ­ные хоругвеносцы, у которых ко всем художественным экспери­ментам на тему христианства — удвоенное внимание: как бы какой ереси не вышло. Розанов признается, что людей снимать не любит и всегда человеку предпочтет небоскреб, плавучий док или нефтеперерабатывающий завод. Все просто: завод — красивый, статичный и неодушевленный, а индустриальная фотография — давно уже музейный жанр. (Недаром только что работы Розанова взял в коллекцию Музей изобразительных искусств им. Пушкина.) Его архитектурные снимки поднимают заводчиков и фабрикантов в собственных глазах — ах, оказывается, у нас тут, в Тюмени, такая красота! Именно поэтому Розанова страстно коллекцио­нирует Владислав Доронин и дру­гие девелоперы. В лице Михаила они находят истинного ценителя их строительного творчества. Певца, как сказал бы Владимир Иосифо­вич Ресин, «Москвы в лесах».

Он и цветы снимает как античные статуи, и животные его инте­ресуют только в виде скелетов в зо­ологическом музее. Кажется, он единственный из известных мне гетеросексуальных мужчин, к которому женщины приходят с букетами. Причем известно, что предпочитает он лилии и калы, как его знаменитый предшественник Роберт Мапплторп, чьи снимки он однажды увидел и так и не смог забыть.



«В свое время питерскими некрореалистами принципы успеха мужчины и художника были сформулированы так: тупость, бодрость, наглость. У меня все наоборот: сознание, понимание, внутренняя мотивация. Я снимаю спокойную, холодную, вечную красоту. Я вообще не приемлю никаких шуток, никакого юмора в искусстве, потому что я считаю, что это серьезная материя и шутки здесь недопустимы».

В девяностых, когда Миша Розанов еще учился на историческом факультете МГУ (где, по воспоминаниям однокурсников, неплохо зарабатывал на жизнь карточной игрой), в Москве говорили так: все фотографы как фотографы, и только Розанов хорош еще и как модель.

Подтянутый, коротко стриженный, всегда в черном с ног до головы — из «Ле Форма». Он и снимает черно-белые кадры, а цвет признает только на татуировках. Растет количество выставок (их уже больше ста), и будто синхронно прорастают на руках Михаила Виллиевича цветы и рыбы, словно у японского якудзы. В три­дцативосьмилетнем строгом юноше уже давно не узнать пятнадцатилетнего миллионера Митю из давнего блокбастера Сергея Соловьева «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви», где Розанов играл вместе с Татьяной Друбич и Александром Абдуловым и, кстати, по сюжету принимал крещение.


Образ эстета придумал для него великий стилист группы «Кино» и питерский гуру всех артистических модников девяностых Тимур Петрович Новиков. В сквоте на Пушкинской, 10, он создал Новую академию художеств, где богема славила академизм и дендизм. Здесь же организовывались и первые русские рейвы. В затянутых голубым шелком комнатах стояли гипсовые бюсты, играла техно-музыка и проходили выставки новых художников. В 1997 году сюда на выставку Розанова пришли его первые зрители — Брайан Ино и Брайан Ферри. «Помню, Брайан Ферри был в белом плаще. Я еще сказал «здрасте» и убежал, а когда пришел в себя, он уже ушел».

Спустя четырнадцать лет после той первой выставки снимки из серии «Служение», той самой, что покажут в Питере в апреле, Розанов любовно прокладывает вощеной бумагой и заворачивает в золотые церковные ткани. Тимуру Петровичу, доживи он до 2011-го, наверняка бы понравилось.



В последнее время Розанов добавил еще один эффектный штрих к своему портрету. Он завел учеников (в большинстве своем — учениц) на курсах фотографии в Британской школе дизайна. Им он рассказывает историю искусств и водит фотографировать античные слепки в Пушкинский музей. Студенты восхищенно смотрят в рот, а студентки пишут любовные записки. Должны же быть и от его служения дивиденды.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.