Музыкальная стезя и надежды иеродиакона Рафаила, келейника старца Илия
Алексей Романов (в монашестве – Рафаил) родился в 1967 году в степном Михайловском районе Волгоградской области, в многодетной семье. Позднее семья переехала в Подмосковье. Петь начал, ещё учась в школе, где его даже прозвали Певцом. Крестился и духовно окормлялся у известного пастыря отца Валериана Кречетова. По его же благословению в начале 90-х отправился подвизаться послушником в Оптину пустынь. В 1992 году там был рукоположён в иеродиаконы. В монастыре стал келейником российского старца Илия. Батюшка Илий благословил о. Рафаила на создание в 2005 г. «Православной музыкальной дружины “Сыновья России”», в которой иеродиакон теперь является автором музыки, вокалистом и гитаристом. Первый концерт «дружины» состоялся в Ярославле, в память Новомучеников и исповедников Российских.
Первые опыты
– В каждом начинании бывает такой миг, который можно назвать отправным. Особенно в творчестве. Поэтому хотелось бы узнать: когда вы, отец Рафаил, начали писать музыку?
– Это, в общем-то, был трагический момент. Я приехал в 1982 году в Волгоград к родственникам, в семью моего двоюродного брата Николая Антоничева, проходившего службу в Афганистане. И как раз зимой, когда я там гостил, в дом вошёл человек, сообщивший, что брата больше нет в живых. Николай был младшим сержантом, командиром, он поднял в атаку своих и погиб от первой пули в голову. Его привезли в цинковом гробу, хоронили при мне. Когда родителям пришла отдельно его форма, был там и блокнот с его стихами. Они меня сильно тронули. К ним я и сочинил свои первые незамысловатые мелодии. Их же потом исполнил под гитару. В школе ребятам понравилось. Так это начиналось.
– И какие это были песни?
– В основном грустные. Конечно, у каждого человека, когда он растёт, бывают моменты и радостные, и печальные. Но, видать, вся Россия в то время – к середине 80-х – уже нахлебалась горя. Какая-то во мне была печаль о народе... Веселились в стране и в ту пору, но смотрелось это уродливо. Не от души, а словно заставляя себя, что-то придумывая…
– Последний альбом вашей «музыкальной дружины» называется «Кто пчёлок уважает». Кажется, так называлась одна из ваших первых песен?
– Да, помню, слова этой песни пришли ко мне необычным образом. Как-то получилось, что отклеились обои на стене и под ними оказался напечатанный в каком-то издании текст этого стихотворения про пчёл. Только через двадцать лет – в 2009 году – я узнал имя автора. Пётр Алексеевич Синявский случайно услышал мою песню и приехал познакомиться. Теперь у нас хорошие отношения, он предложил писать песни на его стихи и в дальнейшем. А тогда я почему ещё на них обратил внимание – потому что учился в техникуме на пчеловода. Это было в г. Птицеграде близ Троице-Сергиевой лавры. Как сейчас помню: экзамен, а меня преподаватель просит прихватить с собой гитару. Конечно, в техникуме знали, что я исполнял разные песни, но одна им пришлась больше всего по душе – естественно, про пчёлок. И вот я сыграл на экзаменах…
– Вместо того чтобы тянуть билеты?
– Нет, конечно, знания – само собой. Естественно, приятно было и пятёрку получить, и то, что многие учителя собрались послушать. Но профессия пчеловода такая, что человек, в общем-то, для себя учится. Потому что потом тебе даётся пасека и только ты в ответе за то, как будешь её вести.
Приближение к Оптиной
– Традиционно мы задаём вопрос о том, как вы пришли к вере. Были ли у вас верующими родители?
– У меня были очень верующие бабушка и прабабушка. Помню из детства: придёшь к бабушке ночевать, а она, сидя на койке, молится. И ночью проснёшься – молится… Наверное, это от неё вера и передалась мне, так сказать, перепрыгнула через родителей, потому что они были далеки от Церкви. Сам я с детства любил храм, чувствовал в душе, что Бог есть. Всегда на церкви глядел с любовью, тянуло зайти. Но родители смотрели на это дело не слишком одобрительно. Это потом, когда я ушёл в монастырь, они пришли к вере.
В семнадцать лет я уже осознанно принял крещение. Это случилось в Покровском храме подмосковного села Акулово, отец Валериан Кречетов меня крестил. Ходил я в акуловский храм, молился, приближался к храму, службам, исповеди, ко всему церковному укладу. А потом пришло такое сознание, что мне желательно уйти в монастырь. Самому человеку на это трудно решиться. Я обратился к духовному отцу, он меня благословил на это дело и подсказал куда – в Оптину, потому что там есть старец. И вот в девяностом году произошло самое главное событие моей жизни – я ушёл в монастырь. Настоятель Оптиной пустыни – тогда им был о. Евлогий, ныне владыка Владимирский и Суздальский, – принял меня. Тогда же сразу я встретил там и батюшку Илия, он благословил остаться. К тому времени в миру у меня уже было хозяйство – я ведь к сельскому труду с детства привычный. Слава Богу, что была осень и пчёлы уже уходили в зимовку, то есть по ним-то я был свободен. А вот как со стадом быть – козами, овцами, которых я пас? Приехала из монастыря машина – загрузили туда скотину и вместе поехали. Так, со стадом, я и прибыл в монастырь. Ну и дальше уже стал с помощниками трудиться на хоздворе – сделал ясли овцам, козочкам…
– А пчёлы?
– Да, я пасеку тоже там создал. Меня благословили: раз ты пчеловод – давай. Когда я впоследствии передавал пасеку, она состояла примерно из сорока семей… Тогда братии мало было, человек двадцать, каждый, можно сказать, на вес золота. Шесть лет занимался хозяйством, обучил тех, кто в дальнейшем меня сменил.
– А как вы стали келейником у батюшки Илия?
– Возле монастыря есть скит, и батюшка там находился. Иногда он говорил: приходи ночью на службу. Ну, я приду ночью. Другой раз, третий… Потом, когда его из скита уже переселили в монастырь, то я почаще ходил. В один из дней все ушли на трапезу, а меня он оставил в келье. С этого дня, можно сказать, я и стал келейником. Вечером с хоздвора приходил поздно, задерживался, и он как-то пошутил: не ходи, мол, а то милиция заберёт… Был ещё такой смешной случай. У батюшки был брат Иван Афанасьевич (уже преставился), он приезжал в Оптину. А я в ту пору был похож, наверное, если не на ребёнка, то на уж очень молодого человека. И вот он смотрел, смотрел, что целый день я там чего-то кручусь под ногами, ну, в его понимании. Вечер пришёл, стемнело. Я в келию захожу, а он, значит, к батюшке подходит и говорит: «Батюшка (он его тоже так называл), что тут мальчик-то ошивается вокруг вас? Где его мама? Пускай домой идёт». Ну, батюшка чуть ли не засмущался, сказал, что я – его келейник.
Видение гитары
– Отец Рафаил, а что тогда было с вашим увлечением музыкой?
– Когда в Оптину уже пришёл, то никаких гитар, песен, естественно, не было. И я с этим как бы распрощался. Самое главное было – это послушание, кому какое благословят: кто при храме, кто на хоздворе, кто с паломниками. Потом меня взяли на клирос петь.
В 93-м году убили троих наших братий – иеромонаха Василия, Ферапонта, Трофима. Отец Василий был близок мне, я к нему частенько ходил: носил молоко, самодельное козье масло, мёд приносил ему. Хоть он и был спортсменом прежде, но, видать, надорвал сердечко – оно у него было слабенькое, да и монашеский труд тоже – он ночами молился… Надо было здоровье восполнить какими-то естественными витаминами. Бывало, в келию запустит и угощает – он всех угощал конфетками. А мне было приятно не то что получить, а, наоборот, принести. В миру отец Василий окончил МГУ, писал стихи. И вот после того убийства проходит время и ко мне попадают эти его стихи. Меня сразу поразила такая параллель: ведь в своё время ко мне тоже попали стихи убитого на войне моего брата.
Стихи отца Василия – это было переложение псалмов на современный язык – меня тоже сильно тронули своим необычным каким-то внутренним смыслом. Когда я их читал, я чувствовал, что музыка уже заложена в них – оставалось только гитару взять и наиграть. А так как это было в монастыре и никто не позволял себе такие вещи, я почувствовал, что в этой ситуации нужно что-то предпринять. Тогда я подошёл к могиле отца Василия и помолился, чтобы он управил: если это как-то сочетается с волей Божией, есть на то благословение – можно ли мне на его стихи наиграть песни? Это был девяносто третий год. Не помню, сколько времени прошло после этого, вдруг мне такой необычный сон: спускается откуда-то сверху гитара, обёрнутая в целлофан, и голос не голос, а понимаю я: ну, мол, хочешь – принимай, хочешь – нет. Вроде как духовно она тебе не поможет, но и не повредит. Весь смысл этого рассказа – ответ на вопрос, почему монах запел.
– А в монастыре-то у вас не было гитары на самом деле?
– История эта имела продолжение. Спустя немного времени случилось небольшое чудо: кто-то привёз в монастырь гитару – и точь-в-точь в таком же целлофане, в каком я видел её до этого во сне... Ну, и я её получил. В то время я работал, как уже говорил, на хоздворе, а там была такая старенькая матушка Мария, жила в домике при монастыре. Это в пяти шагах, только прудик перейти. Я к ней заходил – она напоит чайком, чем-нибудь угостит. И у неё была такая уютная кухонька – я там закрывался и играл. Времени на эти песни не было – я их сочинял или играл ночью. Ночью поиграешь, а утром надо идти на полунощницу. Монашеская жизнь, она строгая, и не дай Бог опоздаешь: подрясник снимут – и будешь полгода ходить так. Это и случалось, когда кто-нибудь опаздывал по разным причинам. И вот по два-три часа в сутки спал, но такой был дух, что я не чувствовал усталости, – он поддерживал, всё восполнял. Встаю, иду на службу, а батюшка шутит, глядя на меня: «Ну, вижу, что спать не хочешь», а я отвечаю: «Да нет, в самом деле всё нормально».
– И как ваше песнотворчество явилось на свет Божий?
– Потом мне подарили диктофончик, и на годовщину гибели отца Василия я впервые напел его стихи, 12-15 песен, точно не помню. За девять дней до убиения отец Василий дал интервью журналистам, он говорил о наших днях, о жизни монаха – на плёнку был записан его живой голос. Я разбил это интервью так, чтобы его голос на кассете предварял песню. То есть его спрашивает корреспондент, отец Василий отвечает, и, прежде чем задать второй вопрос, я исполняю песню. И так по смыслу всё было увязано. К сожалению, у меня эта кассета не сохранилась. Я тогда раздал этих записей штук сто или больше, и многим понравилось. Помню, особенно чада отца Василия благодарили.
– А как отнёсся к вашим музыкальным занятиям отец Илий?
– Сначала я стеснялся, не говорил ему об этом. Но надо было всё равно открываться. И вот в том же 93-м году я решился: поставил ту самую записанную кассету на магнитофончик, привезённый батюшкой ещё с Афона. Поставил и молчу. Он слушает и не поймёт… В Псково-Печерском монастыре, он рассказывал, у него был сосед иеромонах Роман, который пел. Но тут вроде не он… Батюшка всё жаловался, что у него слух не очень – но уж, во всяком случае, понимание и чувство-то у него есть. И вот он слушает: что-то здесь не то. «Кто это поёт?» – спрашивает. Отвечаю: «Батюшка, я». Вижу, он вроде как опешил: как это, в его жизни появляется келейник, будущий или состоявшийся, который вдруг вносит что-то новое… Он же просматривает это вперёд: как, что дальше? Позволить мне такую деятельность либо сразу прекратить? Помню, первое время батюшка меня смирял – скажет, мол, иди об пенёк разбей этот свой инструмент. Ну, брал гитару, шёл и разбивал об пенёк (о. Рафаил смеётся).
– ...И приносили показать разбитую по послушанию гитару?
– Нет, батюшке показывать незачем, вид мой уже и так был весь «обломанный» такой. Ну и что ж, побудешь с полгода без гитары. Потом всё-таки тянуло меня к этому делу, и опять появлялась откуда-нибудь гитара и поселялась в келии под койкой – хоть пять минут в день, да подержу её в руках. Вот сейчас, когда бывают концерты, почему я не могу исполнять наизусть, а с листа пою? Потому что многие песни я быстро-быстро придумывал; напою, а учить времени нет, да и память у меня не особенно крепкая...
Сыновья России
– А как сейчас отец Илий воспринимает творчество, отношение изменилось с тех пор, как благословлял гитару об пенёк?
– Нет, сейчас наоборот. Батюшка, он же как флюгер – только не от ветра зависимый, а от благодати Божией. То есть он чувствует, что это народу надо, – и благословляет. Вот встречались мы со Святейшим, я рассказал, что занимаюсь такой деятельностью. Он говорит: «Это интересно для нас сейчас». Действительно, посмотрите: альтернативы развлекательности нет ни по радио, ни по телевидению. Нет такого, чтобы был открыт путь патриотической песне (не так чтобы один-другой раз показать, подразнить и спрятать). А ведь есть певцы и вообще талантища такие, которых тоже никто не знает. Все скрыты. Это я тут вот, при батюшке, может быть, только поэтому мои песни и стали известными, а так бы тоже – никто ничего. Поэтому батюшка и благословляет меня на концерты, хотя не всегда: он вразумляет, что должна быть соблюдена золотая середина в этом.
– И часто приходится ездить?
– Раньше мы практически каждый месяц давали концерты. Записывали альбомы – мало какая группа сможет выпустить в три года девять альбомов. В связи с переездом из Оптиной в Переделкино был годичный перерыв...
– А «мы» – это кто?
– Я же не один играю, а с ребятами. У нас группа «Сыновья России». Меня с ними познакомили в 2005 году, и с тех пор мы играем концерты, записываем диски.
– Каково отношение публики к тому, что со сцены выступает монах в подряснике, а не просто бард?
– Многие удивляются. Если люди подготовлены, они, понятно, с уважением относятся. Приходят и настроенные критически: ну что там православные могут исполнить! А в конце, глядишь, уже сидят с другими лицами, задумавшись. Первую часть концерта мы начинаем с молитвы о России, которая как бы разбивается на четыре части: исполняем четыре песни, опять молитва читается, и так пока вся молитва до «Аминь» не дойдёт. Как-то концерт у нас был в Волгограде. Там отец Александр Половинкин, профессор, заслуженный протоиерей, прослушав концерт, высказался в том смысле, что он побывал как будто не на концерте, а на богослужении. Такое сравнение дорого для меня.
Конечно, духовные песни – особый жанр. В Можайске на наш концерт пришли ветераны, воины. Я там исполнил патриотические песни, но одна бабка не выдержала, встала и говорит: «А повеселей давай!» Ну, заскучала. Я говорю: «Вы знаете, сейчас не время, по-моему, веселиться. Будем веселиться, когда наша страна придёт к вере, когда русские люди скажут, что да, Бог есть, Ему мы будем только поклоняться и служить, – вот тогда действительно можно будет повеселиться». И все слушатели на неё: не нравится, так уходи!
– Есть ли у вас творческая мечта?
– Коль уж Святейший благословляет, есть задумки. Хочется, чтоб наши концерты больше запоминались. Не обязательно копировать современные пляски, где всё сверкает. Но достойно, в православном смысле, всегда можно сделать. И есть, конечно, желание по возможности больше поездить по России с такими концертами.
– Посмотреть страну?
– Нет, другое. Я чувствую, что многим не хватает этого – услышать о Боге, о России распятой.
– Один из ваших альбомов посвящён памяти Николая Мельникова, автора поэмы «Русский крест», убитого близ Оптиной в 2006 году…
– Да, он составлял нашу программу. Он писал прекрасные стихи: «Огонёк», «Твоя Россия, думай о ней», «Мама», «Тоска»… К ним я написал свои мелодии, ему понравилось. Однажды я его попросил написать песню, которая у меня жила только в названии – такое бывает. «Коля, – говорю ему, – песни нету, а название есть – “Россия, не стань Иудой”. Напишешь?» Он говорит: «Ну, интересно. Хорошо, подумаю». Мы расстались, а минут через двадцать звонит: «Написал!» – и прислал песню по факсу. Когда он приехал к нам с ребятами на студию и мы её исполнили, был очень доволен.
Один вздох
– Вы предпочитаете писать мелодии к уже написанным стихам?
– Да, сам я практически стихи не пишу, может, пару-тройку написал всего. У нас и так много прекрасных поэтов. Я уже не говорю о таких величинах, как Сергей Есенин, Сергей Бехтеев, но есть и прекрасные современные поэты из глубинки, например Сергей Дурницкий из Орловской области, монах Варсонофий из Жабынского монастыря, а также Николай Водневский, Юрий Сергеев, монах Силуан с Афонской Святой Горы.
– А что именно близко вам в этих стихах?
– Иной раз берёшь сборник, а там один стих, который тебя чем-то затронет. Мне важно, чтобы в них не было витиеватости, чтобы они были написаны просто, но изящно, чтоб слова людям сразу как бы в сердце вливались. Миссионеры как проповедовали? Они входили в то, как живёт народ, становились такими же. И вот благодаря этому приближению люди открывались им.
– Это лирическая или миссионерская поэзия?
– Скорее, это стихи миссионерской направленности, потому что у нас концерты патриотического характера. И когда меня люди просят исполнить что-то такое лирическое, я им говорю: «Поймите, если я буду исполнять лирику на концертах, то получится так, будто я вас пришёл ублажать. Но вы же люди уже верующие, вам это только для утешения, для духа». Многие почему пока не пришли в храм? Потому что это для них ещё непонятно, сложно. Но вот человек слышит: вроде и музыка современная, подходит – а слова какие-то другие. Он прислушивается и понемногу, незаметно для себя приближается к храму. Военный человек вроде бы грубый, а послушал песни «Я у Господа в долгу поныне», «О мой друг, ты душою изнемог» – и грубая его оболочка как будто растворилась и в него Господь входит…
– Какой реакции вы хотели бы достичь у зрителей: чтобы в конце всплакнули, задумались?..
– Мне хочется, чтоб после концерта человек уже не мог просто просиживать, проматывать жизнь. Часто на мирских концертах человек веселится и ему там хорошо, а как вышел – ощущает себя опустошённым. И вот мне хотелось бы, чтобы наши песни, наоборот, насыщали человека. Пусть это будет хотя бы один вздох… Вот идёт человек мимо страждущего ближнего, например калеки, пусть даже спешит и ему некогда или нечего подать, но у него загорелось в душе соболезнование, хотя бы он об этом инвалиде просто вздохнул – и всё, Господь уже услышит это! А если человек каменно прошёл мимо – он потерял, и очень много. Я хотел бы, чтобы наш слушатель после песен мог вот так, с болью, вздохнуть о ближнем. Пусть он ещё Бога не знает, но если всё-таки ближнего возлюбил, значит, наполовину познал Творца.
Вижу райские в небе поля (2005) Русь с Богородицей (2005) Молитва о Русском народе (2006) За землю Русскую (2007) Как лань припадает сухими губами (2008) Памяти Николая Мельникова (2008) Ковчег Россия (2008) Колыма (2008) Славное воинство (2009) Кто пчёлок уважает (2009)
Николай Мельников
РОССИЯ, НЕ СТАНЬ ИУДОЙ (песня)
Сколько столетий вместе с Христом Крест ты несла непосильный И дорожила этим крестом, Матушка-Русь – Россия.
Веры святой ты не предала, Сколько бы ни страдала, И на церквах всегда купола Золотом покрывала.
И никогда понять не могли Пришлые иноверцы: Сколько же сил у Русской земли И что у неё за сердце?!
А сердце твоё – это вера и крест! И если оставишь веру, Горького горя будет не счесть, Страданьям не будет меры.
Весь мир, обезумев и душу убив, Глядит на тебя как на чудо. Так значит, когда-то Христа возлюбив, Россия, не стань Иудой!
Раны твои всё больней и сильней, Соблазны кружат, как стаи, Но, матушка-Русь, без тебя на земле Огня и тепла не станет.
Пусть все побросали свои кресты И ходят во тьме без Бога, Но если спасёшься одна лишь ты, Собою спасёшь ты многих.
Ведь сердце твоё – это вера и крест! И если оставишь веру, Горького горя будет не счесть, Страданьям не будет меры.
Весь мир, обезумев и душу убив, Глядит на тебя как на чудо. Так значит, когда-то Христа возлюбив, Россия, не стань Иудой!
Поддержите наш сайт
Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.
