В настоящее время в связи с возрождением института военного духовенства большой интерес представляют вопросы, связанные с мученическим подвигом священников, служивших в армии и на флоте в качестве полковых или судовых пастырей.

 

Архиепископ Зиновий (Дроздов)

Определение точного числа новомучеников и исповедников, чья жизнь была связана с действующей армией, не является столь простым делом, как это может показаться на первый взгляд. Дело в том, что дореволюционное военное духовенство делилось на две категории. Первая – это кадровое военное духовенство, несшее свои обязанности в воинских частях в мирное время. К началу Первой мировой войны в военно-духовное ведомство входило 730 священников и 150 диаконов[1]. Однако в годы войны число священников значительно увеличилось, как увеличилась за счет мобилизации и сама армия. В соответствии с мобилизационным расписанием на фронт направлялись священнослужители из епархий. В связи с этим в годы Первой мировой войны число священников, призванных на фронт, составило уже более пяти тысяч человек[2].

Однако эта цифра тоже не является окончательной, так как состав военного духовенства постоянно менялся. Некоторые священники выбывали по болезни и возвращались в епархии, некоторые умирали, были также погибшие и серьезно раненные. Вместо выбывших военных пастырей на фронт призывались новые. Кроме того, некоторые священники оказывались на фронте (как правило, в санитарных отрядах и поездах) не по линии военно-духовного ведомства, хотя выполняли обязанности военных пастырей.

Таким образом, число русских священников, прошедших через армию, было намного больше, чем 5 000 человек. Понятно, что значительная часть этих священников (не считая ушедших в обновленческий и григорианский расколы, умерших своей смертью, а также эмигрировавших) впоследствии подверглась гонениям.

При этом далеко не во всех жизнеописаниях зафиксировано, что тот или иной пастырь, пострадавший в годы воинствующего безбожия, до революции был военным священником. В результате широкие массы не знают, что жизнь многих известных архипастырей и пастырей в какой-то момент была связана со служением в действующей армии или на флоте.

Так, например, недостаточно внимания уделяется факту, что архиепископ Зиновий (Дроздов), принявший смерть в сталинских лагерях, в годы русско-японской войны был корабельным иеромонахом. На госпитальном судне «Орел» вместе со 2-й тихоокеанской эскадрой будущий архиепископ проделал путь от Балтики до Цусимы, попал в плен и оставил интереснейшие воспоминания «С эскадрой до Цусимы»[3].

Мало кому известно, что в военно-санитарном поезде в годы войны в течение нескольких месяцев служил известный русский философ священник Павел Флоренский, впоследствии расстрелянный большевиками.

В качестве проповедника Особой армии на фронте в 1917 году находился архимандрит, а впоследствии архиепископ священномученик Петр (Зверев)[4]. Те же обязанности в 1-й армии выполнял протоиерей Валентин Свенцицкий, также претерпевший гонения и умерший в ссылке[5].

Наконец, очень немногие знают, что в течение некоторого времени в 1914 году в рядах военных пастырей (в качестве проповедника, затем священника лейб-гвардии Финляндского полка) находился иеромонах Николай (Ярушевич)[6], будущий митрополит, также в течение своей жизни подвергавшийся преследованиям.

Военное духовенство, как и вся Русская Церковь, в полной мере испытало на себе тяжесть гонений. И первые проявления безбожной политики государства в отношении военных священников начались вскоре после февральской революции.

Как известно, русское христолюбивое воинство в 1917 году за несколько месяцев перестало быть не только «христолюбивым», но и «воинством». Известный приказ Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов № 1 послужил толчком к развалу армии. Хотя Временное правительство и продолжало содержать военных священников и призывать к продолжению войны до победы, оно при этом боялось сильной армии и тратило огромные средства на агитаторов, призывавших солдат не слушать «попов и офицеров», а разъезжаться по своим деревням делить господскую землю. И это, конечно же, не могло не сказаться на положении военного духовенства.

Преподобномученик Гавриил (Владимиров)

И все же убийств военных священников в 1917 году было немного. До октябрьского переворота произошел, пожалуй, всего один случай. В июле 1917 года в расположении воинской части солдатами был убит священник 175-го Батуринского полка Николай Петровский, однако обстоятельства этого преступления так и остались нераскрытыми. Убийство, по всей видимости, было совершено ради ограбления: с убитого священника были сняты сапоги, брюки, шляпа. Пропали также вещи из карманов. Убийство произошло на нашей позиции, где вражеских воинов быть не могло[7].

Более частыми в тот период были случаи издевательского отношения к священникам со стороны солдат, а также изгнание их из армии. Например, священник Николай Вешкельский был подвергнут унизительному аресту из-за того, что после службы начал раздавать солдатам листовки с молитвами и не обратил внимания на то, что листки выпущены до февральской революции и в молитве пророку Илии содержалось прошение за царя. Пастырь подвергся суду, и хотя в его действиях не нашли злого умысла и он был оправдан, протоиерей оставил армию и уволился в Финляндскую епархию[8].

Одним из оснований для изгнания из госпиталя другого военного священника – протоиерея Иоанна Юхновского – было то, что он сделал замечание солдату, который не снял шапку, когда мимо него пастырь нес святые дары для причащения больного. Солдаты заявили: «Теперь свобода, и мы имеем право креститься или нет, снять шапку или не снимать»; а пастыря обвинили в «крепостническом» обращении с нижними чинами[9].

В своем рапорте от 30 декабря 1917 года главному священнику армий Северного фронта протоиерею Иоанну Покровскому священник 2-й Латышской стрелковой бригады Андрей Янсон писал: «Доношу, что в совете депутатов 2-й Латышской стрелковой бригады от 4 декабря с. г. вынесена по отношению духовных лиц, обслуживающих религиозные нужды названной бригады, следующая резолюция: ”Трех святых воронов-дармоедов необходимо в течение трех дней, считая с 4 декабря, выселить из бригады”, – и в виду этого прошу отчислить меня от должности священника 2-й Латышской стрелковой бригады с увольнением в Рижскую епархию – мариенбургскую Свято-Троицкую церковь»[10].

Священник 2-го отдельного батальона Сергий Белозеров в своем прошении на имя главного священника Северного фронта писал: «Матросы… понимая по-своему ”свободу”, не пожелали иметь постоянные (в воскресные и праздничные дни) богослужения, к молитве ленивы, к храму нерадивы; долг мой как пастыря заставлял меня напоминать им о их звании, учить об истинной свободе, призывать, умолять быть христианами и воинами Христовыми. Мои проповеди, увещания были причиною того, что исполнительный комитет 14 мая постановил: ”Так как на острове Оланде есть полковой священник, то батальон особого священника может и не иметь”. Вследствие этого я прибыл в Петроград просить о перемещении»[11].

А вот еще один интересный рапорт.

Священномученик Александр (Саульский)

«Будучи священником 734-го полка, – рапортовал священник Иаков Амосов 13 января 1918 года, – я за последнее время по отношению к себе и религии встречаю враждебное отношение солдат своего полка. Солдаты, зараженные пропагандой большевизма и неверов, совершенно откололись от Церкви… неоднократно подвергали меня различным оскорблениям и на общих собраниях решали такие вопросы, как поступить им со своим ”попом”»[12].

Как на пострадавшего от новой власти можно указать протоиерея 85-го Выборгского полка Василия Криницкого. На фронте он заработал язву, которая под влиянием смуты 1917 года вылилась в рак желудка. Нервы пастыря были расшатаны до такой степени, что по возвращении в Новгородскую епархию священник впал в беспамятство и застрелился[13].

В той ситуации проповедь священников не хотели даже слушать. Протоиерей Иоанн Голубев рассказывал, что его проповеди о выполнении своего долга грубо прерывались солдатами, которые требовали от пастыря других бесед – о том, как лучше разделить помещичью землю[14]. Некоторые проповеди заканчивались тем, что священникам приходилось спасаться от воинов бегством.

Хотя голос пастырей в 1917 году в основном смолк, иногда духовенству удавалось повлиять на обстановку. Показателен случай с иеромонахом Тихоном (Шараповым) – будущим архиепископом, также принявшим мученическую кончину. В 1917 году иеромонах Тихон служил в 177-м Изборском полку, который также был разложен пропагандой. Будущий архипастырь сумел даже добиться покаяния от солдат, ставших пренебрегать службой. Пастырем было основано «Братство Христа Спасителя», целью которого было религиозное и нравственное просвещение «в духе Христова Евангелия». Председателем и его товарищами стали воины, в основном прапорщики и нижние чины, секретарем – полковой пастырь иеромонах Тихон (Шарапов)[15].

В Российском государственном военно-историческом архиве содержится интересная переписка об иеромонахе Макарии (Кожине), которого протопресвитер Георгий Шавельский распорядился отозвать из окормляемого им 325-го полевого госпиталя. За иеромонаха Макария горой встали все его пасомые. «Что же касается увольнения от службы отца Макария, – писал главный врач госпиталя Стороженко, – то я считаю своим долгом особенно ходатайствовать за его оставление при 325-м полевом подвижном госпитале… Госпиталь не может остаться без священника, и потому, если отец Макарий будет уволен, нам придется сейчас же хлопотать о назначении нового, новый же наверное не сумеет заслужить себе такое же доверие и любовь, как отец Макарий, так как надо быть таким, как отец Макарий, а это почти невозможно». В результате госпиталю удалось добиться того, чтобы любимый пастырь остался со своей паствой[16].

По словам отца Георгий Шавельского, некоторым успехом в 1917 году пользовались привлеченные им священники Александр Введенский и Александр Боярский[17], употребившие впоследствии свой ораторский талант в деле создания обновленческого раскола. Однако успехи отдельных пастырей мало влияли на обстановку.

Список военных пастырей, убитых за веру, в 1917 году уже был открыт. В декабре 1917 года был расстрелян севастопольский протоиерей Михаил Чафранов, впоследствии включенный в список новомучеников, канонизированных Русской Православной Церковью за границей. Протоиерей Михаил был обвинен в том, что причащал матросов, приговоренных к смерти[18]. Интересна и трагична судьба главного священника Юго-западного фронта протоиерея Василия Грифцова. Ситуация, сложившаяся на фронте, побудила протоиерея оставить свое служение. «Что сталось с о[тцом] Грифцовым… не знаю, – писал протопресвитер Георгий Шавельский в конце 1940-х годов. – Последнее известие о нем: в 1918 году его видели пришедшим в Курск в рабочем костюме, с мешком и топором за плечами»[19]. Протопресвитер, по-видимому, до конца дней своих считал протоиерея Василия Грифцова пропавшим без вести. На самом деле к моменту написания мемуаров отца Василия Грифцова уже давно не было в живых: в 1918 году он был расстрелян красноармейцами[20].

Святитель Иона Ханькоусский (Покровский)

В том же 1918 году приказом Наркомата по военным делам № 39 от 16 января институт военного духовенства в армии упразднялся. Новая власть не нуждалась в военных священниках, место которых заняли безбожные «пастыри»-комиссары.

Как правило, священники в тот момент уже покидали армию. По свидетельству протопресвитера Георгия Шавельского, многие священнослужители в 1917–1918 годах были вынуждены сбривать бороды, переодеваться в солдатскую форму и в таком виде бежать с фронта от неминуемой расправы[21].

Сам протопресвитер, к тому времени отстраненный от своей должности и проживавший в с. Шеметове под Витебском, в 1918 году едва избежал гибели. «7 сентября, – писал отец Георгий, – поздним вечером прибывший из Витебска учитель тамошней духовной семинарии Махаев, живший у меня на даче, сообщил мне, что Витебский совет рабочих депутатов, составленный из очень подозрительных людей, узнав о моем пребывании в Шеметове, постановил расстрелять меня. Решено произвести казнь 9 сентября. Мне оставалось спасаться бегством. Мне остригли и голову, и бороду, я переоделся в светский, очень убогий костюм и с паспортом крестьянина Дриссенского уезда, Скобленка, 8 сентября под вечер направился в Витебск, чтобы оттуда пробираться в Полоцк, занятый немцами… Потребовалось бы много бумаги и времени, чтобы описать всю одиссею моего странствия от Витебска до Киева… Пробирались то пешком, то на лошадях. Священники везде принимали и скрывали нас. Я ночевал обычно в сараях, зарывшись в сено, чтобы в случае обыска не могли меня найти»[22].

Хотя отдельные священники находились в воинских частях до марта 1918 года, все же рано или поздно всем им пришлось перейти на приходское и на архиерейское служение и пострадать в новом качестве.

Так, в период красного террора в 1918 году был расстрелян как заложник настоятель военного Адмиралтейского собора в Санкт-Петербурге священномученик протоиерей Алексий Ставровский. В том же году было убито еще несколько бывших военных пастырей. Это герой русско-японской войны священномученик протоиерей Сергий Флоринский, а также священномученики протоиерей Алексий Сабуров, иерей Николай Пробатов и иерей Стефан Хитров.

Преподобномученик Иоасаф (Шахов)

Немало новомучеников из бывших военных пастырей пострадало и в годы сталинских репрессий. В 1929 году, например, в Соловецком лагере умер священномученик архиепископ Воронежский Петр (Зверев).

В 1937 году погибли священномученики – епископ Тульский Онисим (Пылаев), епископ Бежецкий Аркадий (Остальский), епископ Екатеринбургский Аркадий (Ершов), епископ Екатеринославский Макарий (Кармазин), протоиерей Василий Ягодин, а также преподобномученик, бывший афонский насельник игумен Гавриил (Владимиров).

В 1938 году сонм новомучеников – военных пастырей пополнился еще рядом имен. В этом году богоборцами были убиты священномученики – епископ Белгородский Антоний (Панкеев), иерей Александр Саульский, иерей Илия Бенеманский, иерей Павел Иванов, преподобномученик иеромонах Иоасаф (Шахов).

Некоторые бывшие военные пастыри хотя и избежали казни, тем не менее претерпели страдания. К таким исповедникам Православия относится, например, святитель Иона (Покровский), епископ Ханькоусский – ученик оптинских старцев и преподобного Гавриила Седмиозерского. В июне 1917 года будущий архиерей был назначен проповедником во 2-ю армию. После октябрьского переворота иеромонах Иона выехал в Казань, а оттуда в Пермь. Здесь в 1918 году будущий иерарх был арестован безбожниками, жестоко избит и отправлен в Тюмень, где был освобожден войсками 1-й Сибирской стрелковой дивизии. После освобождения иеромонах Иона продолжил служение военного священника, теперь уже в Белой армии. В 1920 году игумен Иона эмигрировал, в 1922 году был рукоположен во епископа. Умерший в 1925 году, епископ Иона был причислен к лику святых Русской Православной Церковью за границей в 1996 году[23].

Другим исповедником стал протоиерей Роман Медведь, до революции служивший благочинным Черноморского флота. В 1917 году протоиерею чудом удалось избежать кровавой расправы со стороны матросов и выехать в Москву. Здесь протоиерей Роман развернул активную пастырскую работу, создал крепкое православное братство. Деятельность протоиерея Романа Медведя ценил праведный Алексий Мечёв. «У тебя, – сказал он однажды отцу Роману, – стационар, а у меня только амбулатория»[24]. В 1931 году протоиерей Роман был арестован, приговорен к десяти годам лишения свободы, однако по состоянию здоровья освобожден в 1936 году. Домой исповедник вернулся инвалидом: за годы заключения резко усилился туберкулез, которым отец Роман болел в молодости[25]. Здоровье пастыря настолько ухудшилось, что сотрудники НКВД, вновь пришедшие арестовывать его, отказались от своего намерения. Вскоре, 8 сентября 1937 года, исповедник умер, предсказав незадолго до этого день своей кончины[26].

Очень немногим военным пастырям удалось пережить гонения. Протопресвитер Георгий Шавельский, находясь в эмиграции, в конце Второй мировой войны наводил соответствующие справки через митрополита Григория (Чукова) и убедился, что из 40 военных и морских священников, находившихся в Петрограде после революции, к середине 1940-х годов в живых никого не осталось[27].
Среди выживших в годы гонений военных пастырей можно назвать митрополита Нестора (Анисимова), в течение двух лет Первой мировой войны в сане иеромонаха возглавлявшего санитарный отряд[28]. После Второй мировой войны архипастырь был арестован, также прошел лагеря, однако выжил и занимал ряд архиерейских кафедр.

Пережил гонения и преподобный Сергий (до принятия монашества – Митрофан Сребрянский). В годы русско-японской войны священник Митрофан был полковым священником, оставил интересные воспоминания[29]. Отец Митрофан был близок к святой преподобномученице великой княгине Елисавете Феодоровне, состоял духовником Марфо-Мариинской обители, которую продолжал окормлять и после ареста преподобномученицы. В 1926 году отец Митрофан был арестован, испытал все ужасы ГУЛАГа. В лагерях и ссылках герой русско-японской войны провел 16 лет. Последние годы, вплоть до своей кончины в 1948 году, пастырь провел в Калининской области, где был известен как духовник и молитвенник[30].

Согласно сведениям, хранящимся в базе данных «За Христа пострадавшие» (Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет), в настоящее время поименно известно более чем о 70 военных священниках, пострадавших от коммунистической власти. 18 из них причислено к лику святых. На самом деле военных пастырей, претерпевших гонения, было намного больше, но, как говорилось выше, не во всех справках и жизнеописаниях говорится об их служении в армии.

В настоящее время потребность армии в военных священниках крайне велика, и представляется вероятным, что институт военных священников будет расти и укрепляться. Представляется важным, чтобы имена военных священников, пострадавших за Христа, не были забыты – ведь сонм этих пастырей ходатайствует ныне пред Богом за армию, за духовенство, за наш народ. И, может быть, пришло время подумать об особом дне памяти этих страдальцев, который мог бы стать знаменательной датой для военного духовенства.

Андрей Кострюков

11 февраля 2011

 

---

[1] Государственный архив Российской Федерации (далее – ГА РФ). Ф. 1486. Оп. 1. Д. 8. С. 322.

[2] Шавельский Г., протопресвитер. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. М., 1996. Т. 2. С. 93; Фирсов С. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996. С. 550.

[3] См.: Зиновий (Дроздов), иеромонах. С эскадрой до Цусимы (Письма участника 2-й тихоокеанской эскадры). Вятка, 1906.

[4] Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф. 806. Оп. 5. Д. 10114. Л. 50.

[5] Свенцицкий А. Они были последними? М., 1997. С. 79.

[6] Исакова Е., Шкаровский М. Никольский Морской собор и другие храмы Санкт-Петербурга. СПб., 2003. С. 23–24; Николай (Ярушевич), митрополит. О Православии (Из проповедей) / Сост. прот. Б. Шишко. М.; Одесса, 2000. С. 14.

[7] Церковно-общественная мысль. 1917. № 5. С. 31.

[8] Российский государственный военно-исторический архив (далее – РГВИА). Ф. 2044. Оп. 1. Д. 25. Л. 45–46, 50.

[9] Там же. Д. 20. Л. 720.

[10] Там же. Д. 25. Л. 842–842 об.

[11] Там же. Л. 240.[12] Там же. Л. 893.

[13] Там же. Л. 1021–1021 об.

[14] ГА РФ. Ф. 1486. Оп. 1. Д. 8. С. 533.

[15] Церковно-общественная мысль. 1917. № 8. С. 24–26.

[16] РГВИА. Ф. 2044. Оп. 1. Д. 25. Л. 594–596.

[17] ГА РФ. Ф. 1486. Оп. 1. Д. 8. С. 533; РГИА. Ф. 806. Оп. 5. Д. 10114. Л. 52.

[18] Троицкий православный русский календарь на 2000 год. Джорданвилль, 1999. С. 218.

[19] ГА РФ. Ф. 1486. Оп. 1. Д. 8. С. 425.

[20] Поляков Г., протоиерей. Военное духовенство России. М., 2002. С. 370, 420.

[21] ГА РФ. Ф. 1486. Оп. 1. Д. 8. С. 433.[22] Там же. С. 550.

[23] Святитель Иоанн (Максимович) и Русская Зарубежная Церковь. Джорданвилль, 1996. С. 61.

[24] Житие священноисповедника Романа (Медведя). Тверь, 2000. С. 22.

[25] Там же. С. 66.

[26] Там же. С. 67–70.[27] ГА РФ. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 8. С. 684.

[28] Божией милостию архиерей Русской Церкви: Три жизни митрополита Нестора Камчатского. М., 2002. С. 389.

[29] См.: Сребрянский М. Дневник полкового священника, служащего на Дальнем Востоке. М., 1996.

[30] Соколова Н. Под кровом Всевышнего. Новосибирск, 1998. С. 98–99.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.