П.А. Астахов: В ювенальных технологиях необходимости нет

— Я считаю, что сегодня в России нет необходимости во введении ювенальной юстиции. Свод законов, образующих систему защиты детей, у нас сегодня и так достаточен. К сожалению, основная проблема, как это часто в России бывает, в том, что «хромает» правоприменительная практика. Зачастую суды дают наказание, абсолютно несоразмерное совершенному преступлению. Последний громкий случай произошел в Карталинском районе Челябинской области, где отчим забил насмерть в детской кроватке своего пятилетнего приемного сына. Он и до этого его постоянно избивал, а органы опеки не обращали на это внимания. В результате он получил 10 с половиной лет в колонии строгого режима. Казалось бы, достаточно жесткое наказание, но все равно несоразмерное тому, что он сделал: лишил жизни фактически своего ребенка, над которым он взял опеку. И таких примеров достаточно много.

Или взять случаи с педофилами, которых у нас сейчас огромное количество только из-за того, что они чувствуют безнаказанность. Закон, как известно, предусматривает за насильственные, развратные действия в отношении несовершеннолетних немалые сроки — до 15 лет заключения. Но при этом судам удается давать условные наказания! И еще не применять дополнительных мер в виде лишения права на работу с детьми, которое в этом случае может составлять до 20 лет. Как видим, большие возможности заложены в самом законодательстве, которое не всегда востребовано и не всегда правильно применяется...

Первое, с чего я начал свою работу в должности уполномоченного по правам ребенка в РФ, — это поручение Президента проанализировать весь свод законодательства в части защиты семьи и детства в России. Была создана экспертная группа, и в результате появился 300-страничный доклад, где было указано, какие изменения и дополнения в существующие законы необходимо внести. Так вот, в этом докладе не было ни слова о ювенальной юстиции и ювенальных технологиях. Я уже тогда сказал Президенту, что в таком законе нет необходимости. Сейчас очень много спекуляций на данной теме, потому что есть категория людей, которые хотят себе активно сделать какой-то пиар на этом, славу, карьеру. Но бояться не нужно: пока общество само не выскажется за то, что России нужны ювенальные технологии, этого никогда не будет.

В то же время, учитывая, что у нас достаточно много несовершеннолетних преступников, нам нужны особого рода специалисты в судебной системе. Нужно говорить не столько о создании отдельной судебной системы, сколько о том, что судья, который будет специализироваться на вопросах подростковой преступности, должен пройти особую подготовку. Чтобы, когда перед ним будет сидеть малолетний преступник, он понимал, что его нельзя вместе со всеми просто взять и отправить в колонию, дав ему большой срок, — с ним надо работать.

— Прошедший в мае этого года крупный общественный форум — Всемирный русский народный собор в итоговых документах отметил, что институт ювенальной юстиции — это институт подмены семьи и ее социальных функций, основанный на недоверии к ней, и что он противоречит практике всех традиционных религий... Обсуждали ли Вы проблему введения ювенальной юстиции с церковным священноначалием? В чем ваши позиции были схожи, а в чем, возможно, различны?

— Мы дважды говорили со Святейшим Патриархом Кириллом. Первая встреча со Святейшим у меня была в годовщину его интронизации, 1 февраля 2010 года. Я приезжал поздравить Патриарха, и мы в разговоре затронули эту тему. Тогда я просто сказал: «Ваше Святейшество, я поступлю так, как Вы благословите. Потому что для меня это важно. Без Вашего благословения я не буду ничего делать». А недавно в ходе одной из поездок мне посчастливилось снова встретиться со Святейшим. Это было на Сахалине. И Патриарх мне сказал дословно следующее: «Павел Алексеевич, Вы делаете важное дело. Давайте договоримся, что никакие западные формы ювенальной юстиции для нас неприемлемы, но у хулиганов, преступников и пьяниц детей надо забирать, чтобы спасти». Это были слова Святейшего. И я с ним полностью согласился. Ведь если люди — преступники, то они вырастят из ребенка преступника либо убьют его, поэтому детей им оставлять нельзя. На Севере и Дальнем Востоке России есть регионы, где 100% преступлений против детей совершается в семье. Вы представьте себе: ребенок спокойно гуляет, ходит по улице в компании моржей и белых медведей, а дома он не может спокойно жить... Это страшные цифры. А в среднем по России где-то больше 60% преступлений совершается в семье. Основной фактор детского неблагополучия в современной России — это распад семьи и потеря семейных ценностей, это количество разводов, превышающих все допустимые рамки...

Добавлю, что я несколько раз встречался с протоиереем Всеволодом Чаплиным и по многим вопросам мы нашли общие подходы.

— После инцидента в Волгоградской области, где сотрудница органов опеки вымогала взятку за оформление опеки над двухлетней девочкой, пресс-служба уполномоченного при Президенте РФ по правам ребенка привела Ваше официальное заявление о том, что органы опеки и попечительства в той форме, в которой они существуют на сегодняшний день в регионах, стали контрпродуктивными и нужна их срочная реформа. В чем Вы видите основные направления данной реформы, что необходимо сделать в первую очередь?

— Органы опеки включают в себя огромную, миллионную армию работников. Они есть в каждом муниципальном районе, но зачастую выстраивают свою работу совершенно не в том ключе, в каком нужно. Как правило, они начинают что-то делать только тогда, когда к ним обратились. В лучшем случае какую-нибудь бумажку напишут. В худшем случае вообще никак не реагируют или неправильно применяют закон. Однако не бумаги нужны, нужно идти в неблагополучную семью, к людям. При этом не вмешиваться, не разрушать, а помогать им. Нужно посмотреть, в чем неблагополучие данной конкретной семьи. Кто-то работу не может найти — помочь работу найти. Пьет семья — значит, помочь вылечиться от пьянства, наркоманы — пройти лечение.

У нас же основная масса детей, попавших в трудную жизненную ситуацию, выявляется только в семилетнем возрасте, то есть когда дети идут в школу и уже всем становится видно, что ребенок все время грязный, побитый, голодный... Начинают выяснять, в чем дело, и оказывается, что мама у этого мальчика не работает, пьет, папа давно ушел из семьи... Но где были все наши службы, когда родители еще не спились и только-только начинала разваливаться семья? Нужно реагировать не тогда, когда семья уже развалилась, а когда неблагополучие еще только пришло в семью.

У органов опеки должен быть единый координирующий орган. Сейчас же в каждом муниципальном образовании какая-то своя законность существует, люди по-своему трактуют то, что они должны делать, совершенно нет никакого взаимодействия. С созданием института уполномоченных мы фактически эту функцию на себя взяли, однако на государственном уровне должна быть создана структура, которая направляла бы деятельность всех органов опеки.

— Недавно Вы находились с рабочей поездкой в Тюменской области, в ходе которой посетили ряд детских учреждений. После этого Вы назвали опыт по защите прав детей в регионе уникальным и обещали рекомендовать его другим регионам. Какие предложения будут подготовлены по итогам Вашей поездки, можно что-то назвать?

— Тюменский опыт действительно уникален. Система социальной поддержки неблагополучных семей была выстроена здесь в 2003-2004 годах еще при губернаторе Сергее Собянине. Каждая неблагополучная семья в области находится на учете и получает адресную поддержку. Социальные работники, допустим, приходят в селе к людям, страдающим от алкогольной зависимости, и предлагают им в пользование землю, технику, скотину, посевные, но с обязательным условием — начать лечиться от алкоголизма. Для этого с собой они привозят бригаду врачей. Если семья соглашается и готова сделать первый шаг, то ей сразу же выделяют субсидии, оказывают материальную помощь. А потом оценивается, какой урожай получили эти люди, сколько они молока надоили и так далее. И, по статистике, из 100 неблагополучных семей 83 возвращаются к нормальному образу жизни. Это очень высокий процент эффективности, и в этом плане опыт Тюменской области действительно уникален.

— Последние месяцы в центре общественного внимания находилась ситуация со Свято-Боголюбским монастырем Владимирской епархии. Со слов бывших воспитанниц, якобы с ними в обители грубо обращались, часто лишали сна и еды, заставляли есть соль... В результате следствие возбудило несколько уголовных дел. Вы поддержали это решение и выразили надежду, что правоохранительные органы смогут полно и объективно расследовать все обстоятельства. При этом, в отличие от многих правозащитников, поспешивших сразу же расставить все точки над i, Вы заявили, что установление круга виновных лиц и предъявление обвинений — прерогатива исключительно следствия. Вы и сейчас считаете, что многое в этой истории еще не ясно и нужно подождать с выводами?

— Ситуация очень сложная. Есть внутриепархиальные вопросы, которые нельзя выносить на всеобщее обсуждение. Мы не можем вмешиваться во внутрицерковную жизнь, поскольку она строится по совершенно иным канонам и Церковь у нас отделена от государства. С другой стороны, история выплеснулась за рамки монастыря, епархии, церковной жизни, и должны приниматься решения, основанные на действующих в России законах.

Я одобрил возбуждение уголовного дела Следственным комитетом при прокуратуре, потому что в рамках расследования уголовного дела появляется больше возможностей для выяснения всех обстоятельств и установления истины. Одной доследственной проверкой бывает невозможно собрать все необходимые доказательства и найти ответы на возникающие вопросы, провести необходимые экспертизы. Так что уголовное дело расследуется, и я уверен, следователи скажут свое слово.

А что касается внутрицерковной жизни, то, насколько мне известно, решения на уровне епархии уже приняты, и мне кажется, что вполне разумные, хотя я не смею их оценивать.

— Осенью прошлого года в прессе уже выступала воспитанница Свято-Боголюбского монастыря Валя Перова, но тогда проверка не подтвердила факты жестокого обращения с детьми и дело возбуждено не было. Сейчас две ученицы 11 класса Виктория Сарина и Светлана Кузнецова, проживавшие с родителями на территории монастыря и обратившиеся к инспектору по делам несовершеннолетних, порой делали противоречивые заявления... Как Вы можете объяснить этот факт? Насколько возможны манипуляции детьми для решения чьих-то проблем?

— То, что присутствует конфликт между взрослыми людьми, который лег в основу этой истории, для меня совершенно очевидно. Взрослые сделали детей фактически заложниками своих амбиций, своих отношений. Говорить о том, что воспитанницы сами по себе взбунтовались и начали проявлять недовольство и жаловаться на что-то, я бы не стал.

Нельзя забывать, что дети, находившиеся при монастыре, были из неблагополучных либо неполных семей, были даже сироты. Это сложные дети, они по-другому развиваются, у них несколько по-иному формируется психика. Их поведение и отношение к жизни зачастую потребительское, иждивенческое, бывает, что они отвечают за свое неблагополучие какой-то повышенной агрессией.

Например, когда наши специалисты опрашивали детей, на вопрос одного из членов комиссии: «Был ли рядом с тобой хоть какой-нибудь хороший человек из взрослых?» — девочка отвечала: «Нет, все были плохие». Ну понятно же, что такого никак быть не может. То есть ребенок негативно настроен, возбужден, агрессивен. Это как раз реакция на то, что взрослые, решая свои вопросы, совершенно не подумали о детях. С такими детьми надо очень серьезно работать.

— Как известно, начало всему положило критическое выступление в СМИ руководителя епархиальной школы-пансиона, благочинного Суздальского округа священника Виталия Рысева. Однако Владимирская епархия после проведенной в октябре проверки сообщила, что из самой школы-пансиона в Суздале в новом учебном году произошел массовый отток бывших воспитанников монастырского приюта — из 34 воспитанников там осталось только семь. Что могло вызвать подобную ситуацию? Будут ли правозащитники инициировать еще какие-то проверочные мероприятия?

— Пока и так слишком много светских проверок на одну епархию. На мой взгляд, нет смысла создавать очередную комиссию, чтобы разбираться в каких-то вопросах. Наверное, дети потому и уходили то из монастыря, то из училища, что там были проблемы схожего порядка. И уже отстранены и директор школы-пансиона священник Виталий Рысев, и духовник Боголюбского монастыря архимандрит Петр (Кучер).

— Официальный орган Минобразования и науки РФ «Вестник образования» 19 октября опубликовал письмо министерства от 31 августа «О применении законодательства по опеке и попечительству в отношении несовершеннолетних». В документе говорится, что религиозные организации не могут осуществлять функции опекуна (попечителя) в отношении детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. На ваш взгляд, правомерна ли такая позиция Минобразования, ведь сейчас значительное число женских и мужских монастырей Русской Православной Церкви занимается воспитанием и попечительством?

— Проблема чиновников Министерства образования в том, что они не разъясняют, как поступать по закону, как правильно выйти из сложившейся ситуации и не нарушить одну из важных функций Церкви, окормляющей всех нуждающихся, в том числе и детей-сирот, а просто начинают запрещать. Для меня такая политика неприемлема.

Однако в законе есть ответы на любую сложную ситуацию. Существует юридическая форма, как вести подобную деятельность, о которой далеко не многие знают. Суть в том, что монастырь или церковь могут осуществлять опеку над детьми не самостоятельно, напрямую, а через организации, которые будут наделены таким правом и возможностью. Нужно просто создать юридическое лицо — зарегистрировать некоммерческое партнерство или общественную организацию. Это несложно, дело одной недели. А дальше вы спокойно, на законных основаниях можете осуществлять свою деятельность, не опасаясь, что придут люди из прокуратуры, все закроют и детей отберут. Когда же такие приюты организуются явочным порядком, стихийно, то все выходит гораздо сложнее...

Это только моя рекомендация руководителям церковных учреждений, здесь никакого принуждения быть не может. То же самое я написал в своем докладе Президенту по итогам ситуации в Боголюбове; его положения пока не озвучиваю, потому что расследуется уголовное дело.

Я только что вернулся из Петрозаводска, где видел детский семейный центр, который опекает наместник Александро-Невского кафедрального собора протоиерей Иоанн Тереняк, и он же является его директором. Это прекрасный опыт подобного совмещения.

— Как бы Вы охарактеризовали работу других детских православных приютов, действующих по всей стране, и контроль за их деятельностью со стороны Церкви? Может ли эта скандальная история, дополнительно раздутая в СМИ, как-то отразиться на их работе? На православных интернет-форумах некоторые пользователи даже высказывают мнение, что «Боголюбово» — только предлог для начала некой антицерковной кампании в светских СМИ и нападок на Церковь...

— Думаю, что никакой антицерковной кампании в средствах массовой информации нет. Есть, конечно, отдельные СМИ, которые эту тему особенно агрессивно восприняли и даже нарушили журналистскую этику, но ведь у нас провозглашена свобода слова, поэтому каждый журналист это преподносит по-своему.

Сейчас, наверное, надо всем успокоиться и не подливать масла в огонь. Сам по себе подобный конфликт в епархии — это уже тяжелое переживание для церковного священноначалия, для простых прихожан. Если же кому-то хочется все время муссировать одну тему, выполняя, может быть, чей-то заказ, то мы не должны обращать на это внимания. Надо просто делать надлежащие выводы и спокойно работать дальше.

С февраля этого года я проехал по всей стране, посмотрел почти 500 разных детских учреждений более чем в 40 регионах. И могу сказать, что церковные приюты — одни из лучших в России. Хотя бы по содержанию той духовно-нравственной и творческой работы, которая в них ведется с подростками.

— И еще одна тема, которую невозможно обойти вниманием и которая так или иначе связана с проблемой охраны детства и генофонда страны, — дело главы фонда «Город без наркотиков» в Нижнем Тагиле Егора Бычкова. Следствие утверждало, что Бычков похищал наркоманов и заставлял их проходить реабилитацию в своем центре. Однако Свердловский облсуд на фоне многочисленных дискуссий в обществе и гражданских акций протеста отменил решение нижнетагильского суда и приговорил Бычкова лишь к условному сроку наказания. Как бы Вы могли прокомментировать в целом сложившуюся ситуацию?

— Проблема наркомании и вовлечения в нее молодежи у нас колоссальная и остро стоит для каждого региона. Активисты реабилитационного центра считали, что занимаются благим делом, они действовали по порыву души, однако, к сожалению, рядом не оказалось людей, которые могли бы им подсказать, как такую правильную и благую идею облечь в законные юридические формы. Ведь можно, и не совершая самоуправных, насильственных действий, получать от своей деятельности не меньший эффект. Егору Бычкову и его коллегам, судя по всему, не хватило этого понимания, что иногда нужно и ум «включить», и просто посоветоваться с кем-то, с юристами, например... В целом это была благая идея, которая не совсем верно реализовывалась.

Беседовал С. Стефанов