Как город переживал зиму с 1919 по 2015 год: истории очевидцев, архивные фото и видео. Временами до −51°

  Январь 2015-го оказался едва ли не единственным морозным месяцем нынешней зимы — в третьей декаде на Новосибирск двинулась волна 40-градусных морозов, которые, впрочем, быстро отступили. Однако даже несколько дней холодов имели ледяные последствия. В «скорой» зафиксировали 25 января резкий всплеск обморожений — помощь врачей потребовалась 10 новосибирцам, которые обморозили руки, щеки, уши... На загородные трассы дорожникам пришлось отправить специальные патрули, которые отогревали замерзшие в дороге автомобили — в числе спасенных в эти дни оказалась даже молодежная хоккейная команда «Иртыш», автобус которой заглох в дороге ночью, — выручать юниоров пришлось сотрудникам ГИБДД, дежурившим неподалеку.
 И все-таки удар морозов, считают синоптики, был не слишком сильным — особенно если сравнивать нынешнюю зиму с годами, когда сильные морозы держались по 2-3 месяца подряд. Пик холода, говорят записи метеорологов, случился в нашем городе ровно 100 лет назад — 9 января 1915 немногочисленные городские градусники показывали −51,1 градуса по Цельсию. В Новосибирском Гидрометцентре по просьбе НГС.НОВОСТИ составили список самых холодных зим в истории столицы Сибири. В него попали годы, когда декабрь, январь и февраль были не равномерно холодными — без пиков, как в 1915-м, но и без серьезных потеплений. Самой холодной за всю историю наблюдений по трем месяцам оказалась зима 1968 года. На втором месте ледяного пьедестала оказался год 2009-й. Еще восемь дат оказались равномерно распределены по прошлому столетию и миновали, по странному совпадению, лишь 90-е. Корреспонденты НГС.НОВОСТИ показали этот список метеорологам, очевидцам той поры и историкам, попросив поделиться воспоминаниями, — и нашли сибирскую зиму жестокой и одновременно пугающе красивой.
 ... Каждое утро Михаил Сергеевич, названный в честь одного уважаемого агронома, идет неторопливой походкой в кабинет начальника агрометеорологической станции «Огурцово» Петра Нечипоренко, совершенно не переживая — занят тот или нет. Завидев визитера, Петр Петрович обычно откладывает дела и идет к дальнему от стола сейфу, где у него лежат сухофрукты, яблоки, всегда полная пачка сахара и еще куча всякого. Достав коробку, Нечипоренко насыпает на пол горсточку «вискаса» и добродушно произносит: «На, ешь». Угощение выходит чисто ритуальным — во-первых, еда для котов расставлена по всей базе в больших тарелках, и Михал Сергеич уже так разъелся, что лоснится шерсть. Во-вторых, на запах слетаются остальные коты, которых тут море. На базе к ним так привыкли, что давно считают за своих. Закон жанра требует написать, что дымчатый котяра помогает двуногим коллегам предсказывать погоду, но с метеорологической точки зрения Михал Сергеич — ноль без хвостика. «Ну почему же — он, когда сильные морозы, на батарею ложится», — защищают кота женщины-синоптики.
 С помощью от кого-либо тут вообще туго. Пробыв на станции пару часов, ловишь себя на ощущении, что базу — просторный деревенский дом с просевшим крыльцом — забыли где-то в 90-х. И с тех пор она судорожно барахтается между темным прошлым и туманным будущим.
 Раз в 10 дней техник-метеоролог Людмила Александровна и ее коллега Яна прыгают в валенки, надевают охотничьи лыжи «Вятка» и отправляются в поля делать замеры — им нужно пройти 4 километра по целине с приборами в руках.
 Послать бы на этот маршрут кого помоложе, но выпускники местного метеотехникума, узнав зарплату, бегут на Крайний Север — там хотя бы надбавки и «северные» платят.
 — В девяностые не так обидно было. Тогда всем плохо было, — задумчиво произносит Людмила Александровна.
 — А сейчас — только вам?
 — Не знаю. Может, и еще кому-то, — с сомнением произносит она.
 Человек, от которого зависит ширина улыбки телеведущей утреннего прогноза погоды, получает оклад 6 тысяч рублей в месяц — и это с учетом десятилетий стажа. В стойкости метеорологов есть что-то от девиза ВДВ — кто, если не они, в самом деле будет это делать? Люди, в отличие от кота, в сильные холода не могут нормально лечь даже на диван — раз в 3 часа положено выходить в поле, заставленное приборами, делать замеры и заносить данные в журнал.
 Самые ранние наблюдения, занесенные в таблицу метеостанции, относятся к 1931 году. Помноженный на суровые условия жизни, холод тогда играл решающую роль — благодаря или вопреки ему происходили события, меняющие ход истории прошлого века.

9 декабря 1919.
Мороз-освободитель

 Гражданская война гремела всполохами ужаса — жаркая, как топка паровоза, но скованная ледяными объятиями сибирской зимы. Разгар Новониколаевской операции —50-тысячная армия Колчака безнадежно проигрывали сражение войскам 5-й армии — 31 тысяче штыков и сабель под командованием Генриха Эйхе. Бойцы Белой гвардии сломлены — не только победами противника, но и погодой. Мороз явно играл в тот год за красных. От станции Чулымской до Новониколаевска по железной дороге растянулась огромная гусеница застывших на месте эшелонов. Паровозы замерзли и вышли из строя, на отопление вагонов и теплушек не хватает ни сил, ни дров... «В эшелонах находились раненые, больные, обмороженные, беженцы, в основном — семьи офицеров Белой гвардии. Почти все эти люди замерзли», — описывает ужасы той зимы историк и сотрудник музея Новосибирска Константин Голодяев.
 Люди в промороженных вагонах ждут — к ним вот-вот придут, сейчас откроется дверь, и принесут хоть немного еды. Слушая вой ледяного ветра за дощатыми стенами вагона, они засыпают навсегда. Деморализованные и замерзшие белогвардейцы оставляют будущий Новосибирск, бросив два бронепоезда, около тысячи пулеметов, десятки эшелонов с военным снаряжением и оборудованием для заводов. Но морозы, в отличие от армии Колчака, никуда не уходят. Рука об руку с ними по городу с косой идет еще одна страшная напасть — тиф.
 Некоторые семьи погибают целиком, заезжать в город без особой надобности решаются немногие — и то со словами «Господи, убереги от мора!». Из 130 тысяч жителей Новониколаевска до весны 1920-го доживут лишь 67 тысяч человек.
 * * *
 Перелистывая журнал наблюдений, Нечипоренко неторопливо читает лекцию по основам метеорологии. Наугад находит какой-то год, вдумчиво произносит: «Первая декада января была теплее нормы». Это, впрочем, еще не говорит о том, что в том далеком году не было жуткой холодины.
 Осадки и температуру сверяют со средним арифметическим за последние 30 лет — так что норма для 40-х годов прошлого века и начала «нулевых», следует из лекции, разная.
 «Нормы должны быть современные. Три раза они уже менялись», — от нормы к норме, припоминает синоптик, всегда какие-то показатели перемещается по месяцам.
 Уже вторую неделю Аня просыпалась от холода — этим утром было то же самое. Она спала не раздеваясь — в ватных штанах и отцовской шинели. Ничего не помогало — в пять утра мама хлопала дверью и запускала в темную комнату новую порцию стужи.
 Вода в колодце опять замерзла, — тяжелая глыба снега со стуком опустилась в котел. Мама наклонилась, чтобы раздуть угли. Огонь погас еще вечером — к утру сгоревшие опилки отсырели и подернулись инеем.
 — Анька, вставай. Пойдешь дядю Ваню откапывать, давно что-то его не видно.
 Девочка нехотя поднялась, зачерпнула из котла талой воды со льдинками и быстро умылась над тазом. Шинель обвязала веревкой вокруг пояса и замоталась шалью. Потом схватилась за лопату, набрала полную грудь воздуха и протиснулась в дверь — чтобы выйти из дома, нужно было карабкаться вверх по ступеням, выбитым в снегу.
 От дома соседа дяди Вани осталась одна труба, черневшая в предрассветных сумерках. Аня проваливалась по колено и волочила за собой лопату. Изо рта валил пар, ресницы покрылись инеем. «Согреюсь как раз», — подумала Аня и принялась за работу.
 Сосед дядя Ваня был инвалидом — он лишился ноги на фронте, зимой не выходил из дома без надобности. Аня рыла лопатой снег и вспоминала его лицо — усы, покрытые инеем, и собачью шапку. Она волновалась, что в доме погасла печь и дядя Ваня больше не проснется.
 Наконец она раскопала крыльцо. Потянула дверную ручку и заглянула в комнату — увидела мужчину, лежащего на нарах в дальнем углу. Он не шевелился и, кажется, не дышал. Не отряхиваясь, Аня забежала в комнату и принялась барабанить его по спине. Фигура безвольно сотрясалась, но не подавала признаков жизни. Аня опустилась на пол и долго терла глаза — плакать она не могла из-за инея на ресницах. Вдруг на ее плечо легло что-то тяжелое.
 7-летний Ваня вприпрыжку бежал по скользкому склону. На дне оврага серебрилась Каменка — весь декабрь стояли лютые морозы, и речка померзла до самого дна. Ваня мороза не боялся. Старшие девочки сказали ему, что в город вернулся летчик Покрышкин — его дом с синей трубой стоял прямо на пригорке. Мальчик мечтал разглядеть между прутьев забора высокую фигуру в летной куртке и с перевязанной рукой — поговаривали, что героя контузило во время последнего боя. Картина стояла перед глазами — летчик склоняется к нему, протягивает руку и приглашает полетать. Тропинка вывела на узкий мост. Казалось, мотор уже заводится, и Ваня прибавил шагу.
 Вдруг ноги не почувствовали земли, мальчик взмахнул руками и провалился в прореху между досками — часть из них давно сгорела в чьей-то печи. В последний момент он за что-то зацепился. Тяжелые валенки тянули вниз, а каждый вдох обжигал горло. «Лететь невысоко — нырну в сугроб и поплыву, как рыба», — подумал мальчик, разжимая руки.
 Тем вечером мама сидела в углу и долго плакала. Бабушка размешала в кипятке полкубика рафинада и приложила к его посиневшим губам кружку. Одно осталось в тумане — кто выкопал из сугроба закоченевшего ребенка, донес его до дома и передал в руки родственникам. В памяти Вани остались лишь жесткая кожа летной куртки и слабый запах керосина.
 Как-то неожиданно выясняется, что начальнику метеостанции уже 66 лет — а он по утрам протаптывает охотничьими лыжами тропинки вокруг базы для своих сотрудниц. Выясняется это вообще случайно — увлекшись рассказом про нормы для разных декад января, он раз за разом находил в журнале почему-то именно 1948 год.
 «Я в этом году родился. Январь был очень теплый: первая декада минус 6,5, вторая — минус 11,8 третья — минус 24,1. Средняя по месяцу — минус 14,4, когда у нас норма в январе — минус 19. Получается, очень теплый январь был», — погрузился собеседник в воспоминания. Родись он на 20 лет попозже, этот месяц был бы уже, наверное, не таким теплым.

Декабрь 1968.
В снежном плену

 Людмила ехала на трамвае на первую пару в НЭТИ. На Люде было драповое пальто и свитер под ним — надевать уродливый тулуп, который предлагала ей мама, она наотрез отказалась. В пальто (даже с натянутым под него тонким свитерком) уже через 10 минут ходьбы становилось холодно, но девушка утешала себя мыслью, что почти весь путь она проделает на трамвае. Город, казалось, побелел — все было покрыто слоем колючего инея, который нарастал на любой выделяющий хоть какое-то тепло предмет. Двери трамвая закрывались неплотно, и из щелей в салон задувал кинжально холодный воздух. И все же даже этот заиндевевший железный пенал казался таким уютным и теплым по сравнению с белым городом за его окнами. Дом Люды был в Октябрьском районе — путь неблизкий. Едва заехав на Октябрьский мост, трамвай остановился.
 Вагоновожатая, крепко сбитая женщина, вышла на мороз через переднюю дверь и через несколько минут вернулась с печальными известиями: пути замело, на мосту собралась уже целая вереница замерших вагонов.
 — И чего теперь делать-то? — спросил кто-то из пассажиров.
 — Снимать штаны и бегать, — с веселой злостью сказал мужик в тулупчике, — пешком надо идти, а то пока расчистят, околеем тут.
 Мало-помалу пассажиры начали просачиваться наружу, и, постояв на ветру, начинали брести в сторону противоположного берега. Люда с ужасом подумала о том, что ей придется идти по мосту пешком, но делать было нечего.
 Машин почти не было, да если бы и были, девушка вряд ли решилась бы просить ее подвезти. Постепенно холод проникал повсюду, залезая, кажется, в самые укромные уголки тела. Люда помнила, что единственным способом спастись от мороза в такой ситуации было движение, и пыталась идти как можно быстрее. В какой-то момент ей стало по-настоящему страшно.
 Навстречу, с левого берега, подъехала и остановилась грузовая машина. С нее начали спрыгивать молодые люди, которые, вооружившись лопатами, принялись расчищать пути. Оказывается, несколько групп студентов сняли с занятий и отправили ликвидировать снежные заносы.
 Один из парней узнал Людмилу — их знакомили на какой-то вечеринке — и, окинув взглядом ее явно не соответствовавший ситуации наряд, озабоченно побежал к машине. Через пару минут девушка сидела в кабине.
 
 
 * * *
 — Так все-таки: у нас в Сибири глобальное потепление или похолодание?
 — Сейчас покажу, я тут когда-то занялся чуть-чуть, — хитро улыбается Нечипоренко и достает пожелтевший лист бумаги, мелко исписанный неровными строчками цифр.
 В максимальном упрощении схема его подсчетов выглядит так: Петр Петрович выписал из журнала все года, начиная с 1934-го, когда зимой случались морозы ниже −39. «Потому что если −40 есть — уже холодно», — поясняет метеоролог.
 Поделив 80 лет наблюдений на отрезки по 30 с небольшим лет, он подсчитал, сколько зим в каждом были, по его меркам, холодными. «С 1934 по 1969 год таких зим было 26. А вот следующие, с 70-го по 2006 год, да — из 37 лет только в 12 годах было 40 градусов мороза. То есть последние годы часто зимы были без −40».
 По подсчетам Петра Нечипоренко, погода все чаще дает сибирякам передышку. Например, в его таблице зияет дыра длиной в 5 лет — с 2001-го по 2006-й, когда 40-градусных морозов не было вовсе. Впрочем, вскоре после этого природа взяла реванш...

Январь 2010, −34 °С.
Замороженная романтика

 Зимой 2009-го ГИБДД растиражировала специальное объявление для водителей: на трассы без лишней необходимости не выезжать! Барнаулец Степа Тарасов его не слышал. Он просто стянул ключи от отцовской «девятки», наскреб денег на букет роз, и уже около 16:00 серые «Жигули» пересекли границу Алтайского края и Новосибирской области. Мчался Степа к девушке Юле, которую ни разу не видел — общались только по интернету. Ехал сюрпризом, надеясь поразить неожиданным визитом — еще бы, ведь запланированная поездка в гости сорвалась из-за отмененных по случаю морозов междугородных автобусов. За постом ДПС в Черепаново на приборной панели замигала лампочка-индикатор — кончилось масло. Пока открывал крышку капота, пока в тоненьких зимних туфлях пританцовывал, заливая масло в двигатель, — промерз до глубины души. Наконец тронулся — но через пару десятков километров «девятка» встала как вкопанная. «Недостаточно средств на счету абонента» — равнодушно сообщил мобильник, когда Степа решился позвонить отцу и признаться в побеге.
 Парень снова выскочил из машины — где-то в интернете он читал, что дальнобойщики, замерзая на трассе, жгут покрышки. «Отец убьет за запаску... Да и хрен с ней, не замерзать же», — мелькнуло у него в голове. Но пока доставал, замерз так, что пальцы перестали гнуться вовсе. Заскочив в машину, Степа тоскливо окинул тонущую в сумерках пустую трассу. Ему повезло — в тот морозный январь ГИБДД усилила патрулирование загородных дорог. Через час возле «девятки» остановился наряд ДПС. «Иди, отогрейся в нашей, потом до СТО дотащим», — хмуро предложил вылезший из машины лейтенант. Спустя два часа Степа уже гнал без остановки в сторону Новосибирска — остановиться ему теперь не давал страх. На заднем сиденье, свесив замерзшие бутоны, болтался букет алых роз...

13 декабря 2012, −42 °С.
Министерство спасения слонов

 Замполит отдела полиции «Татарский» Руслан Ульбертов долго пытается вспомнить хоть одного спасенного от мороза на трассе водителя зимой 2009-го. «Нет, не помню. Были такие, это точно, но в памяти остались только те двое в 2012-м», — наконец сдается он. «Те двое», впрочем, тоже были не водителями — слонами польского передвижного цирка, которых везли в прицепе грузовика из Новокузнецка в Омск.
 Дальнобойщики до сих пор рассказывают друг другу эту историю как анекдот: темная ночь, на градусниках −42. На обочине трассы стоит пылающий прицеп фуры, вокруг которого нарезают круги два замерзших до ужаса в глазах слона и одеревеневший от холода дрессировщик.
 — Тут прицеп со слонами на обочине горит, километров 30 от Татарска, — позвонил в дежурную часть «пожарки» очевидец.
 — Кто-кто там горит? — не поверил дежурный. Но наряд отправил — мало ли, вдруг не розыгрыш все-таки. Оказалось, правда. Сюрреализм полный — по обочине носятся заиндевевшие слоны, а пожарные покрывают горящее авто слоями льда. Воды на таком морозе нет — она мгновенно замерзает, образуя толстую корку. Сбив огонь, слонов кое-как загоняют обратно — и бегом в город, отогревать. Мало необычного в двух ящиках водки в спортзале техникума. Но в ту ночь в Татарском политехническом на фоне матов и колец для баскетбола пировали два индийских слона. Выдув 20 бутылок водки, размешанной с водой, погорельцы уснули — а утром их, все еще обалдевших от приключения, уже везли в Омск. В Татарске пришлось оставить только дрессировщика — бедолага так обморозился, пока бегал за слонами, что попал в больницу.
 * * *
 Освобождая на столе место под чай и сушеные абрикосы, Нечипоренко берется за увесистую книжку «Облака», задумчиво качает в руке. «Вон всего сколько выучить надо, чтобы погоду предсказывать. Тут одних только облаков — больше 100 видов», — произносит начальник метеостанции. И тут же выдает одну из маленьких хитростей синоптиков: чтобы правильно измерить температуру на улице, градусник нужно спрятать. Для него мастерят затейливую конструкцию, чем-то похожую на скворечник: над землей на длинных ножках стоит ящик, внутрь которого не попадают прямые солнечные лучи — чтоб прибор не нагревался.
 — Во всем мире, на всем земном шаре на всех метеостанциях меряют температуру на высоте 2 метров над уровнем земли, — завершает рассказ Петр Петрович.
 — Тогда уж — над уровнем снега, — поправляем, глядя через окно на сугробы.
 — Нет, все-таки земли, — упрямится Нечипоренко и сбивается на длинный рассказ о том, как замерзающая вода согревает и оттаивает землю.
 Потом неожиданно замолкает, и в нем появляется что-то неуловимое от персонажа балабановского «Брата».
 — У нас почему 40 градусов мороза нет? Мы живем рядом с гигантом, городом таким. Он очень согревает. Он по территории большой, загрязнения есть, над ним ядра конденсации больше. Слышите же в прогнозах погоды, да? Барнаул, Кемерово — под 50 градусов! В Барнауле замерз уголь, не могут разогреть его — а в Новосибирске нету мороза. Вот гигант это делает, согревает нас.

Декабрь 2014, −12 °С.
Земля без радости

 Директор Института проблем освоения Севера СО РАН (г. Тюмень) Анатолий Багашев уверяет, что жители Новосибирска мало знают о морозах. Вспоминая дни, проведенные в научных экспедициях, он только что не ежится от холода. Природа, считает ученый, дала его подопечным — малым народам Севера — уникальный шанс выжить в этих суровых краях. «Низкорослые, коренастые, у них такой квадратный тип телосложения — укороченные руки, туловище, ноги. Плюс к этому — жировая прослойка соответственно, особенно на лице более отчетливо выражена. Она предохраняет от обморожения. Поэтому они такие... кругломорденькие», — улыбается, восстанавливая в памяти образ ненцев, Анатолий Багашев. Жители городов, конечно, совсем не такие — и стать чуть квадратнее из-за суровостей местного климата нам вряд ли грозит. «Эволюция не по такому пути идет, конечно. Если нам холодно, мы не шерсть отращиваем, а шубку себе покупаем, само собой», — смеется ученый.
 Можно быть гурманом и как угодно относиться к идее есть рыбу сырой — но на Крайнем Севере, обещает ученый, рано или поздно любой начинает есть местную жирную рыбу — нельму, муксуна... Отказаться от этой диеты невозможно — иначе не выживешь, злые духи все здоровье заберут.
 Больше некому, добрых в эти краях нет вообще. «Деда Мороза нет. Всякие персонажи, связанные с вьюгами и прочими носителями зимних явлений, — одни злыдни. А положительных у них нет вообще», — расстроился за своих подопечных Анатолий Багашев.
 
 Текст: Александр Агафонов, Дарья Староверова, Стас Соколов

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.