23 августа – день памяти и прихода в мир неповторимого автора таких же неповторимых, как он сам, произведений – Александра Гриневского – более известного как писателя Александра Грина.
  Время его творчества приходится на тот период истории, когда для многих его соотечественников мир стал черно-белым. Это капиталистические реалии и мятежи в Царской России, революции, раскулачивание, НЭП и конъюнктура советского литературного издата… Для одних тогда настало время реализации своих созидательных, но сугубо пролетарских идей и замыслов. Для других – священства, монашества, дворянства и просто не принимающих Октябрь – расстрелы, ссылки, эмиграция или банальное вычеркивание из нового социума. Новая власть позиционировала себя безбожной и не стеснялась. Старая – ассоциировала себя с мученичеством – и не ошибалась. Вот на стыке этих двух эпох и восприятий появилось новое явление – литература бывшего революционера, скитальца и политического заключенного Александра Грина.
Не буду напоминать вам биографию писателя – ведь если оценивать не личность, а творчество скажу сразу – меня всегда удивляло, что литературоведы и критики в общем и целом сходились на его характеристике  как сказочника.
Но такая же трактовка его творчества слышна от непосредственных друзей и коллег по перу. Даже те, кто сейчас восхищается творчеством Грина и считает, что их детство состоялось уже только потому, что к пристани детского и юношеского воображения в свое время причалил корабль с Алыми Парусами, - и те не видят истинного смысла многих литературных посланий этого загадочного писателя к читателю.
Сегодня новые поколения взрослеют намного быстрее и интересуются дополнительным заработком и карьерой, а не чтением под светом вечерней лампы «Бегущей по волнам», «Блистающего мира», «Состязаниями в Лиссе», «Золотой цепью», «Капитаном Дюком», «Продавцом счастья», «Зурбаганским стрелком».
Позже мы видели экранизации по мотивам его произведений – но и сценаристы глубокие тексты интерпретировали в сказочные кино монологи. Так его и форматировали для восприятия – как сказочника, фантаста, мечтателя.
Так же относились к творчеству Александра Грина его современники. И более успешные коллеги по творчеству. По сравнению с ними финансовая судьба Александра Грина не была стабильной, чаще всего его существование балансировала на грани нищеты.
Вот всего лишь несколько выдержек из творческих оценок. 
Максим Горький (симпатизант и помощник Грина в тяжелых жизненных ситуациях) отзывался о писателе всего лишь как о «полезном сказочнике, нужном фантазёре». Хвалящий Грина литературный критик Аркадий Горнфельд сравнивал его стиль изложения и выбираемую тематику – с манерой Эдгара По и других мастеров фантасмагорий. Поэт и переводчик Эдуард Багриций ограничивался технической характеристикой: «мало кто из русских писателей так прекрасно овладел словом во всей его полноценности».
Некоторые коллеги находили что-то общее с творчеством Горького. Снисходительно относился к нему и Маяковский. (А, впрочем, к кому из конкурентов Маяковский не относился снисходительно?).
В любом случае – Грина не принимали всерьез. Продолжали сравнивать с По, Гофманом, Лондоном, Хаггардом… И кто прямо, кто косвенно обвиняли в эпигонстве, лишая даже намека на неповторимое авторской изложение. Чуть позже, когда печатать Грина начали временно регулярно, в употребление вошли такие характеристики как «мастер сюжета», «стилизатор» (как по мне – то же, что эпигон), «романтик» и «символист» и подобные культурные заменители предыдущих оценок.
Вся эта критика, которую одно время приходилось изучать, еще не добравшись до прочтения самих произведения писателя – уже формировала предвзятое отношение к прочтению литературных шедевров Грина. Нашпигованное оценками школьных и вузовских учебников, подсознание было готово к умственному отдыху, с очередной сказкой в руках. Хотя, как признавались мне друзья, это были не сказки братьев Гримм и не ужастики По. После них было надолго тревожно на душе. Она начинала томиться сбыточной мечтой…
И  только повзрослев, и изрядно нагрузив свое сознание всевозможными «измами», я понял один важный секрет этих всех скудных эпитетов в оценках современников-критиков Александра Грина: у них просто не было подходящего слова в сознании, дабы дать определение его творчеству. Вернее, само слово-то было и существовало на протяжении тысячелетий. А советские критики его элементарно не знали. Во всяком случае, не могли применить к светской литературе. Литературе может и не советской, но написанной в СССР.
Мне сразу показалось это странным – ведь среди друзей Грина были такие личности как Алексей Толстой, Леонид Андреев, Валерий Брюсов, Михаил Кузмин и Александр Куприн. Они-то могли знать, что все творчество Грина неповторимо и индивидуально, как проповедь пророка или апостола.
Позже те, кого знал уже я, в конце ХХ века, говорили, что воспринимают тексты Грина как аллегории и фантастические истории, но вспоминали их как почти Евангельские притчи. Вспоминали даже не умом, которому не на что опереться кроме атеизма и литературных шаблонов, а вспоминали душой, которая словно ученик, хочет спросить у Учителя: «Растолкуй нам притчу сию».
Действительно, если под этим ракурсом иносказания начать вчитываться в смыслы всех без исключения текстов Грина, начинаешь понимать: в то время и в тех условиях, когда Грину пришлось творить – он не мог писать иначе.
«Эпоха мчится мимо. Я не нужен ей такой, какой я есть. А другим я быть не могу. И не хочу… Пусть за всё моё писательство обо мне ничего не говорили как о человеке, не лизавшем пятки современности, никакой и никогда, но я сам себе цену знаю». Но, как по мне, Грин более знал цену своим произведениям. Позже в автобиографии он уточнит – что если кто-либо захочет когда-то узнать меня: пусть читает произведения. «В них я весь такой, каким есть на самом деле».
Давайте обратимся хотя бы к такой сцене из «Блистающего мира», безжалостно вычеркнутой ранней советской редакцией и впоследствии не возвращенной: героиня романа - Руна заходит в деревенскую церковь, становится на колени перед нарисованной «святой девушкой из Назарета», рядом с которой «задумчивые глаза маленького Христа смотрели на далёкую судьбу мира». Руна просит Бога укрепить её веру, и в ответ видит, как на картине появляется Друд (летающий человек) и присоединяется к Христу и Мадонне.
Во-первых, само напечатанное слово – «церковь» откровенно вспугнуло цензуру. Да и «святая девушка из Назарета» – не вписывалась в форматы раннего советского реализма.
Но не только эта сцена, а многочисленные монологи летающего Друда в романе показывают, что перед нами не супер-герой из бесконечного американского римейка «Железный человек». (А Друд, между прочим, тоже опережал внедрение кино-клише лет на 100). Способность преодолевать земную гравитацию, присущую Друду, осведомленные люди констатировали у многих святых, к тому же – живших на Русской земле. А летающий Друд не только показывает своими полетами, а призывает открытым текстом в блистающий мир, «где тихо и ослепительно».
Когда-то, читая эти строки, я четко увидел перед собой сцену беседы Мотовилова со старцем Серафимом, просиявшим в Благодати. Фраза «тихо и ослепительно» указала ориентир к сынам Фаворскомого Света, иконе «Преображения» и далее - в Рай. Именно туда и зовет своих встречных Друд. Но это сейчас, а тогда, в 20-х годах, когда вышел «Блистающий мир» - видимо ничего не вызвало подозрения – даже называние произведения. А стоило бы задуматься – почему это у Грина мир блистающий? И только конкретные оговорки автора – «церковь», «святая девушка из Назарета» да молящаяся на коленях героиня романа – Руна, откровенно бросались в глаза цензорам…
Когда друг Грина – Олеша, высказал автору восхищение выдуманным героем, и без того импульсивный Грин, не выдержал: «Это символический роман, а не фантастический! Это вовсе не человек летает, это парение духа!». Конечно – я совершенно соглашусь – а что еще как только парение духа, стремление к другой небесной родине, может оторвать человека от падения во ад. 
А как похожи на почти дантовские видения, описанные в «Крысолове» и «Возвращенном аде» ситуации встреч с темными силами. Герой «Крысолова» торопясь по предрассветному Петрограду по очень важному делу, видит плачущего хорошенького мальчика и пытается его успокоить, узнать кто он и где его мать. Но ребенок только плачет, ничего не отвечая, вызывая еще большее сострадание. «Подожди тут,- сказал герой плачущему ребенку, - я сейчас узнаю, кто тут рядом и мы отыщем твою ничтожную маму». Но ребенок вцепился в рукав так, что герой ощутил нечто дикое. Когда же он пытается оттолкнуть ребенка тот «не плача уже и так же молча, уставил на меня взгляд черных огромных глаз. Затем встал и посмеиваясь, пошел прочь так быстро, что я оторопел: «Кто ты?» - крикнул я. Он хихикнул и ускоряя шаги скрылся за углом… Но я еще смотрел вслед по тому направлению с чувством укушенного». И если Грина привыкли с кем-то сравнивать, то и я хочу спросить – не в его ли творчестве черпал свои кинофантазии Луис Бунюэль? А после и Булгаков?
Из биографии Грина мы узнаем, что он уходил в ночные кутежи и запои, оправдывая это обязательностью богемного образа жизни в Петрограде. И кто знает, каких сущностей он мог встретить на улицах в ночной и предрассветный час. Но не только описанная сцена похожа на галлюцинацию или более того – явление бесов. Еще более откровенен конкретный текстовой пассаж из «Крысолова»: «Коварное и мрачное существо это владеет силами человеческого ума. Оно так же обладает тайнами подземелья, где прячется. В его власти изменять свой вид, являясь как человек, с руками и ногами, в одежде, имея лицо. Глаза и движения подобные человеческим, и даже не уступающие человеческим. Крысы могут причинять неизлечимую болезнь, средствами, доступными только им».
И опять, современные Грину критики и последующие поколения литературоведов как-то стыдливо или по не знанию оценивают такой откровенный текст, как оценку писателем человеческого общества – окрысившегося, опустившегося до животных, хищнических инстинктов. Но я лично не встречал анализа его творчества и литературоведческого восхищения смелостью автора, способного так честно назвать бесов, заполонивших улицы революционных городов, - их собственным именем – бесы, «обладающие тайнами подземелья, где прячутся». И описать их так дословно, как описывают эти сущности келейники великих аскетов христианства, бывшие свидетелями их явления людям.
Да, тексты многих произведения наводят невообразимый страх на читателя, тем более маленького или молодого. Это и принуждало автоматически, не вдумываясь называть Грина подражателем По. Но Эдгар Аллан По не был православным христианином. А в случае с Грином - живописательный страх это, на мой взгляд – совершенно правильная постановка задачи для автора и верное ее выполнение. Бесов надо остерегаться. На незащищенную душу они наводят  эффект оцепенения. Только вряд ли со времен Грина, кто-то в школах или литературных детских кружках, или даже на православных детских и не детских воскресных занятиях захотел и смог разъяснить такую смелую проповедь Грина, актуальную и сейчас. А жаль.
Александр Грин не заслуженно не понят  как автор глубоко религиозный. Ведь более половины его произведений посвящены чуду. Но читатели, стараниями критиков, трактуют это чудо как рукотворное. Но я бы не останавливался на том, каким образом осуществляется всем известное чудо той же Ассоль. Не зря «Алые Паруса» одно из самых любимых произведений воинствующих безбожников. Там все объясняется творением чуда самими людьми.
Ведь что делает капитан Грей, узнав о мечте Ассоль? Он идет и покупает километры алой ткани. Как, оказывается все просто – узнал, пошел и купил. Нет никакого чуда. Конечно, мы должны всеми возможными способами помогать друг другу и совершать чудеса. Но в данном случае, совсем забыта Ассоль и ее мечта. Ее верность мечте. А если бы не нашлось капитана Грея, вы думаете, Ассоль отказалась бы от своей мечты? Нет. Ассоль осталась бы верна мечте, несмотря ни на что. Потому ее мечта и сбывается. Буквально – «по вере вашей – будет вам». Лично для меня «Алые паруса» именно об этом. И это совсем не сказка. Это вера. Не будь у Ассоль веры – ей вполне бы встретился тот же Грей без Алых Парусов и они бы поженились и жили долго и счастливо…
Но именно вера Ассоль, а не покупка алой ткани капитаном Греем и есть настоящее чудо.
Странно, как цензоры, вычеркивающие из произведений Грина откровенные духовные и религиозные сцены, пропустили эту фразу капитана Грея: «Новая душа будет у него и новая у тебя». Как могли они пропустить это откровение о душе в период становления и воспитания в читателях нового человека-реалиста, а лучше вообще – атеиста. Ведь обратите внимание – Грин не только говорит о душе. Он говорит о новой душе! А она может быть дана только после метанойи – покаяния.
В «Блистающем мире» аналогичный призыв звучит от летающего Друда: «Введите в свою жизнь тот мир, блёстки которого уже даны вам щедрой, тайной рукой».
Новая душа, щедрая рука…. Куда уже более откровенно мог бы выразиться автор? Жаль, что сегодня многие не могут рассмотреть такого Грина – светского религиозного проповедника, произведения которого целиком надо изучать в богословских университетах и даже духовных высших учреждениях. Зная их, намного легче было бы духовенству вести разговор с мятущимися атеистами и искателями истины. А еще лучше – цитировать таким людям отрывки произведений Александра Грина на память – пока душа обращаемого не готова к цитатам из Евангелия, писаний святых отцов и даже не готова к цитатам из Достоевского.
Но буду не точным, если не упомяну человека, который будучи современником Грина, прекрасно понимал этот сакральный смысл его текстов. Это была дочь священника, ставшая до корней волос советской писательницей в формате реализма. Но скажите мне, кто вспомнит сейчас фамилию Сейфулина и назовет ее произведения? Однако, кто как не она, воспитанная в определенной среде – могла понять опасность, которую нес Грин? Когда семья Грина отчаянно голодала и его произведения не печатали – особенно шедевр «Бегущая по волнам» долго не мог выйти в печать – автор обратился за материальной помощью в Союз писателей. Поехал в Москву для продвижения нового романа – все издания отказывали. Вот как раз на одном из заседаний Союза писателей, та самая дочь священника Лидия Сейфулина заявила: «Грин — наш идеологический враг. Союз не должен помогать таким писателям! Ни одной копейки принципиально!». Конечно, она-то знала, что значить ходить по воде, а тем более - бегать по волнам и какие люди на это способны. Склонен думать, что только она реально узрела главный смысл печатных проповедей Александра Грина. Потому и выступила не просто за запрет какого-то отдельного произведения, а вообще – за обречение Грина на голодную смерть.
Удивительная ситуация: рьяный борец за социалистический реализм, совершенно не известная сегодня мадам Сейфулина, воспиталась в семье священника и даже не сомневаюсь, что была желанным ребенком, прожила не голодную и довольно обеспеченную карьерным ростом, жизнь. Грин – наоборот, был обузой в семье родителей, что заставило его рано уйти из дома, скитаться, перепробовать множество профессий (и моряка в том числе), опускаться на дно запоев, быть не единожды арестованным по политическим мотивам и связям с эсерами, бежать из-под арестов, чуть не стать расстрелянным…. и в конце жизни – умереть голодным в единственном собственном доме за всю жизнь… в районе Старый Крым, на берегу Черного моря.
Однако Грин вполне мог работать, имея не одну практическую специальность в руках. Но предпочел проповедовать в своих рассказах и новеллах идеалы христианства, мечты о совершенном мире, который он не увидел в послереволюционной России. Он так и говорил: «В моей голове никак не укладывается мысль, что насилие можно уничтожить насилием».
Но Грин не переставал верить, что если не тут и сейчас, то в другом месте точно – этот совершенный мир есть. «Мы с Ниной верим, ничего не пытаясь понять, так как понять нельзя. Нам даны только знаки участия Высшей Воли в жизни». Грин отказался дать интервью журналу «Безбожник», сказав «Я верю в Бога». А жена – Нина Николаевна вспоминала, как часто они посещали церковь и как любили Пасху. Запомнившийся современникам как угрюмый отшельник, Александр Грин на самом деле выбрал довольно рискованный путь в жизни: а что если не напечатают его рассказ? И следующий? И вообще не за что будет жить? Если основательно ознакомиться с биографией Грина, напрашивается единственный вывод: вместо стабильного материального обеспечения семьи, он выбрал апостольский путь: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Матфея 10.) Действительно, с Ниной Николаевной они жили довольно скудно, единожды купив на гонорар собственный дом в Крыму. Именно тут – у моря, Грин начал и не закончил свой последний, наиболее откровенный роман «Недотрога» - о необычном растении-цветке, реагирующем на людей с чистой и запятнанной алчной душой. Наконец-то бессмертная душа стала в этом произведении Грина главным действующим лицом. И поверьте, в контексте задуманного Грином, слово «лицо» хочется написать с большой буквы…как одно из Лиц Троицы, реагирующего на приближающуюся запятнанную или чистую душу.
Наконец-то, на побережье Черного моря, Грин смог полностью погрузится в атмосферу своих написанных и задуманных морских историй, долго глядя на темнеющий горизонт и лучи заката. Что может вдохновлять и художника, и писателя мариниста, лучше самого моря? Кто из нас не знает, что этот вид, как никакой другой возрождает в утомленной земными заботами душе – мечту о том мире,  который скрыт там, за морским горизонтом - блистающий, зовущий бежать к нему по волнам.
Уже тогда и Грин, и многие его соратники-писатели были и при жизни, и по смерти отданы на судилища вплоть до изымания книг из продажи. Грин – по новой идеологии 50-х - «космополит», чуждый пролетарской литературе, «воинствующий реакционер и духовный эмигрант», предавший свою социалистическую родину, претерпел гонение после смерти. Его книги изымались из библиотек и уничтожались…
Только все так же заставляет сокрушаться, что и возрожден он и его произведения в отечественной литературной жизни были опять как сказочные, фантастические аллегории. И опять, ни в одной характеристике, ни в одной аннотации Грина не представили в его истинном свете – в свете Истины. И мне бесконечно жаль то поколение, которое при возвращении Грина в советскую литературу, видело в «Алых парусах» только вовремя купленные метры ткани, а в Друде из «Блистающего мира» только универсального героя из теперешних голливудских «Людей Х». 
Сейчас я не знаю, в каком именно состоянии находится домик музей Грина в Старом Крыму, тот самый, где после его смерти одно время был курятник, какие люди собираются туда на фестиваль, посвященный писателю и знают ли они истинное предназначение каждого написанного Грином, слова. Не знаю – служит ли кто из священников панихиды на его могиле, сохранилась ли церковь, в которую часто ходил Александр Грин с женой. Хотя именно церковь поблизости последнего места жизни и творчества христианского проповедника советской эпохи была бы наиболее важной для поминовения души Александра Грина, по-христиански исповедавшегося и причастившегося перед смертью.
А если этого нет, если поминать на церковной службе его забыли (ведь потомков у него не было) – лучшим поминовением и молитвой о нем для тех, кто еще не умеет бегать по волнам, ждать алые паруса и стремиться в блистающий мир, может быть только чтение его произведений. Читайте, читайте всего Грина.
Ведь для этого он и жил – чтобы вернуть людям черно-белых эпох мечту о другом, блистающем мире. Блистающем, как южное море в лучах полуденного солнца…

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.