Сергей Худиев. Символический ущерб

Разумеется, и отечественные, и зарубежные противники властей не упустили случая привлечь к собранию самое пристальное внимание и изъявить свое возмущение. Да и кто бы на их месте упустил такой щедрый подарок?

Месяцами основной, и, казалось, беспроигрышной медийной темой против киевских властей было указание на ультраправых, которые сражаются на их стороне. И ведь правда — батальон «Азов» с вольсангелем, бойцы в зоне «АТО» позирующие со свастиками, зигующие перед камерами и вообще всячески заигрывающие с неонацизмом. Это определенно было некоторой пиар-проблемой для сторонников Порошенко.

Но теперь она решена — поглядите, вот в Питере, очевидно, с ведома властей, собираются известные неонацисты, какой еще «Азов»? На себя посмотрите! Да, собравшиеся вели себя тихо, зиги не кидали, свастиками не махали, даже с протестовавшими левыми не подрались. Речи вели ничуть не подпадающие под статью и вообще не оправдали ожиданий почтеннейшей публики. Но Ник Гриффин, Удо Фойгт и другие участники — это достаточно известные люди, так что дорогой подарок неприятельской пропаганде был сделан, и нет необходимости долго объяснять, что делать его не стоило.

Стоит объяснить, что назвать это собрание «консервативным», а уж тем более «ультраконсервативным» было бы вредной путаницей. Существуют три разных явления — расизм, политика, направленная на ограничение иммиграции и христианский консерватизм. Расизм постулирует (предполагаемую) биологическую общность в качестве политического субъекта, он разделяет «наших» и «ненаших» по принципу происхождения. Классические расистские партии — греческая «Золотая Заря» и Британская Национальная Партия (BNP), для которых «свои» это свои «по крови», люди правильного происхождения.

Люди, требующие ограничения иммиграции, полагают, что их страна исчерпала свои возможности принимать и адаптировать иностранцев, и их дальнейший приток порождает все более серьезные социальные проблемы. Они могут быть расистами (и расисты — всегда против иммиграции), а могут и не быть — Марин Ле Пен, например, выступает за ограничение иммиграции, избегая расистской риторики — хотя противники и ищут повода обвинить ее в расизме.

Христианский консерватизм — явление, которое было представлено христианско-демократическими партиями Германии и Италии 1960-тых годов. Он исходит из христианского видения человека, которого Бог наделяет достоинством и на которого Он возлагает обязательства по отношению к ближним. Христианский консерватор может выступать за ограничение иммиграции, но в принципе не может быть расистом — в силу христианского взгляда на единство человеческого рода, падшего в Адаме и искупленного во Христе.

Эти три разных явления оказываются в одной графе классификации для их либеральных оппонентов. Консерватор, который полагает свою страну исторически христианской,  считает брак союзом мужчины и женщины, предпочитает детей — абортам, и поддерживает обучение религии в школе, обязательно получит ярлык расиста, фашиста, и, разумеется, гомофоба.

Либеральная пресса на любого отступника от либеральной ортодоксии одевает ку-клукс-клановский балахон — но это не значит, что его нужно носить. Консерватизм — это идейное течение, которое существует не «назло либералам», а само по себе. У него есть собственное, позитивное содержание. Если Вы консерватор — Вам не нужно бежать рукопожиматься со всеми антилибералами в округе. В этом случае (как и во многих других) поговорка «враг моего врага — мой друг» неприменима.

Например, есть такой британский журналист Питер Хитченс. Он родной брат скончавшегося некоторое время назад известного атеиста Кристофера Хитченса, но человек прямо противоположных убеждений — христианин и консерватор. Он неоднократно и красноречиво выступал против вмешательства Запада в Ираке и Ливии, предсказывая, что такое вмешательство не приведет ни к чему, кроме хаоса — в чем оказался совершенно прав. В отношении текущего кризиса на Украине он также занимает достаточно охлажденную и уравновешенную позицию. Резко критикует европейские вообще и британские в особенности либеральные элиты.

Ему пишут — да запишись ты, наконец, в BNP — там ругают то же, что и ты ругаешь. На что Хитченс терпеливо объясняет: «Пожалуйста, не голосуйте за BNP. Я получаю удручающее количество писем от, видимо, разумных людей, которые зачарованы этой организацией. Они думают, что она искренне обеспокоена проблемами Британии. Я так не думаю. Я думаю, эта партия одержима дискредитированными и нехристианскими расовыми теориями.

Если бы она заботилась о Британии и хотела стать реальной частью национальной жизни, она бы избавилась от лидера, который однажды, ухмыляясь, сравнил веру в то, что нацисты истребили шесть миллионов евреев с верой в то, что земля — плоская»

Лидер, о котором идет речь — тот самый Ник Гриффин, который включен в список выступавших на мероприятии.

Можно заигрывать с расизмом — это сделает вас маргиналами и внутри страны, и за рубежом, хотя бывают идейные воины белой расы, которых это не пугает. Можно обращаться к традиционным христианским ценностям. Но нельзя делать того и другого одновременно — это два абсолютно несовместимых мировоззрения.

Но обратимся к бессмертному творению Вагнера, столь жестоко пострадавшему от рук новосибирского режиссера. В сети можно ознакомиться с мнением людей,  которые пишут, что единственное чувство христианина, которое можно оскорбить — это гордыня, но в то же время страшно оскорбляются на собрание ультраправых в Питере, и предъявляют властям упреки, что они его допустили.

Как это понимать? Это гордыня мешает смириться с ультраправыми? Они же там никого не били, не кусали, не нанесли никакого физического ущерба ни людям, ни собственности, просто излагали свои взгляды на вещи, свое художественное видение ситуации. Вы находите их взгляды скандальными и неприемлемыми? Так современное искусство и должно провоцировать, не так ли? Оскорбительными для памяти жертв нацизма? Так ведь единственное чувство христианина, которое можно оскорбить — это гордыня, не так ли?

И в случае со скандальной постановкой Тангейзера, и в случае с тусовкой ультраправых, мы имеем дело с оскорблением чувств, не больше и не меньше. Вам не нравятся неонацистские сборища? Ну так и не ходите на них, кто вас неволит! Что, если залезть на шкаф, можно оскорбиться зрелищем заслуженного фашиста Удо Фойгта? Так не лезьте на шкаф!

Вас это не убеждает? Чисто символические действия, не наносящие никакого материального ущерба, все равно могут быть неприемлемыми? Почему? Давайте подумаем.

Наверное, потому что они оскорбляют людей, и разрушают некий символический капитал, которым живет общество. Они противны нашим ценностям. Победа над нацизмом, за которую десятки миллионов наших сограждан заплатили жизнями — это символическая ценность, предмет почитания и безусловного уважения. Собрание ультраправых в городе на Неве разрушает эту ценность. Это неправильно и вызывает наше обоснованное возмущение.

Но тогда давайте сознаемся сами себе, что вся аргументация «нет физического ущерба — нет проблемы, а людям, которые лезут в чужие дела надо давать по рукам» не работает. Не работает в отношении собрания ультраправых, не работает в отношении постановки «Тангейзера».

Можно спорить о том, каковы символические ценности нашего общества, что именно надлежит запретить от оскорблений, какие действия считать морально недопустимыми и как на них реагировать. Но в любом случае аргументацию «не нравится — не ходи» или «материального ущерба тут никакого» стоит отложить как явно неработающую.