К корневищам одного кедра прижался ручей, забурлил, замыл крепкий корень. Я подошёл к нему и привязал небольшую сетку с сливочным маслом в полиэтиленовом мешке. Студёная вода Саклаяза не хуже твоего холодильника, в самый раз для масла. Правда может нагрянуть гость, жадный до этого лакомства, хозяин медведь, но, подумал я, вряд решиться, ведь запах дыма, да громкие голоса отпугнут его. 
Утром пошёл за маслом, пора чаем побаловаться, маслецо в самый раз к столу. Подхожу к ручью, наклоняюсь и вижу обескураженного бурундука, сидящего на крепком стволе корневища, у самой сетки с маслом. За ночь вода немного спала, поэтому часть сетки торчала над водой, а по крупной верёвке можно было до него легко добраться полосатому. Вот он и набил свои заветные защёчные, сел поправить ношу и растерялся. Слишком уж горячее тело у зверька, масло быстро начало таять. А он, горемышный, ничего понять не может, сидит лапками мешки прижимает, а они спадают. Часть масла течёт ему в утробу, другая сквозь зубы на брюхо. Испугался бурундук, заверещал, похлопал ещё раз по щекам, да вновь кинулся к сетке. Наклонился, наскрёб, набил рот, вскочил на сук, да опять сел, оторопело щупает, как оно тает, да пропадает. После третьего раза, зверёк истерично верещал, брызгался масляной слюной, дёргал хвостом и вскидывался столбиком. Жалко мне его стало, вытащил я початую пачку с печеньем, развернул, выложил у корня, отошёл. Пока я выкладывал мучное, бурундук уже охал, как больной старикашка, я даже удивился, что он может такие звуки издавать. 
Зверёк увидел печенье, пробежал по корневищу, сел рядом и стал лихорадочно набивать свои мешки. Потом осторожно пощупал, нет не пропадают, издал утробный писк и, радостно вздёрнув хвост, кинулся к соседнему кедру, где меж корней была у него норка.