«У нас, детей, отобрали деньги и начали бить» — страшная история, которую я вспоминаю с благодарностью

Мы — я, Андрей, Серёга и Вася — не были пай-мальчиками. Нам нравилась опасность, нравилось обзываться, а потом убегать. А еще нам нравилось исследовать заброшенный кирпичный завод, свалки под мостами на болоте, территорию гаражного кооператива, заставленного старыми аккумуляторными батареями… Всерьёз мы боялись только банду «камышей» (их так прозвали за идиотскую манеру поджигать коричневые «сигары» соцветий рогоза и носиться с ними по дворам, воняя дымом): они ругались матом, отбирали у ребят игрушки, велосипеды, мелочь и раздавали тумаки.

И вот однажды на пустыре, где мы тусовались, вдруг застыл трактор, зарывавший там какую-то канаву.

— Слышь, присмόтрите за техникой? — возившийся в моторе пузатый мужик в кепке протянул нам пару сотенных.

Мы дождались, когда добрый дядя скрылся с глаз и начали «охранять»: мы рылись в бардачке и под поролоновым сидением, открывали пахучий бензобак и ржавую канистру с водой, танцевали на крыше «автобота» и на его чёрном носу. И тут…

— Стоять, салабоны! — это был Мишка Орлик, главарь «камышей» по кличке Бес.

Нас окружили, обыскали, отобрали деньги. Потом нас мутузили руками и ногами, просто так — для ощущения собственной власти. Били, куда попало, ничуть не думая о последствиях. А что им будет? Несовершеннолетние неподсудны, а их родителям не привыкать.

Больше всех молотили нас белобрысый главарь Мишка Бес и Стёпка Чеченец. Остальные больше толкали и дико издевательски смеялись. Они считали себя крутыми бандитами.

Потом они переключились на трактор. Мгновенно вытащили из-под сидения и шумно разделили сигареты, выплеснули воду из канистры, раскидали вещи из бардачка. И вдруг раздался крик. Медленно опустившись на землю, Мишка Бес сквозь зубы процедил:

— Чу-ума! Офигел что ли?..

— Я нечаянно, Бес, прости!

Это Пашка Чубаров, он же Чума, закрывая дверь, не заметил Мишкиных пальцев. И теперь Мишка катался по земле и выл.

И тут:

— Слышите, ребята, проводите мальчишку в больницу: не дай Бог гангрена — полруки отнимут. Вот так назовешься Бесом — бес тебе же и напакостит, — прозвучал спокойный голос.

Невысокий худой паренёк, проезжавший мимо на велосипеде, сообщил:

— Я — Пётр.

«Камыши» тут же ретировались.

Петр был старше нас. Он работал грузчиком. А ещё он был пономарём — правда, мы были тогда очень далеки от всего церковного и не совсем понимали, что значит это слово.

— Давайте погляжу раны, — предложил он. — Вы ещё легко отделались — в других местах бьют так, что скорая помощь нужна. А у вас всего несколько синяков. Выходит, помогла моя молитва — не получилось на этот раз избиение младенцев.

Мы не поняли, при чём тут младенцы, и Пётр рассказал, как злому правителю древнего царства предсказали рождение того, кто его уничтожит, и царь, испугавшись, велел убить всех детей…

Он медленно ехал на велике, провожая нас домой, и рассказывал об Иисусе Христе, которому пришлось претерпеть гораздо больнее нашего. А потом серьезно сказал:

— Этого спускать нельзя, ведь трактор разворовали они, а будут думать на вас. А эта шелупонь, между прочим, не первый раз на кражах попадается! Они в соседнем дворе сарайку взломали и деда пьяного избили. Сделаем так: я одного знаю — соседского, но вы мне назовёте ещё пару фамилий, а я дам знать тёте Тамаре, чтоб её муж, участковый, их построже допросил. Дальше — посмотрим! А вообще, рад знакомству. Приходите ко мне завтра к магазину после пяти…

Дома, конечно, мне устроили допрос с пристрастием, и я всё рассказал, как на духу. Всполошились и родители всей нашей побитой компании: телефон звонил весь вечер, Андрюху и Васю возили в больницу, а нас с Серёгой водили в травмпункт «снимать побои».

На следующий день Пётр объявил нам, что план приведён в действие. Но моя мама негодовала: детей избили, а вступиться за них, оказывается, некому, кроме какого-то грузчика.

— Пономаря… — уточнил я.

— Ещё чище, — отмахнулась она. — Иду в полицию!

И тут раздался стук в дверь.

— Простите нас, не подавайте заявление, пожалуйста! Проси прощения, кровопийца! — на пороге стояла измученная женщина, а рядом — насупившийся Орлик, вовсе не геройский, а жалкий, с забинтованными пальцами. — Пьёт из меня жизнь, понимаете? — причитала Мишкина мама.

Мишка повернулся и… попросил прощения.

С этого случая «камыши» поутихли, а потом их банда и вовсе распалась: кто-то взялся за ум, кто-то попал в тюрьму.

Петра мы встречали еще не раз. Его любимой темой была вера. Он интересно рассказывал о Боге, об апостолах. Я общался с ним чаще остальных, и даже выучил несколько молитв. Одна из них — «Отче Наш».

Сейчас, уже будучи взрослым, я понимаю: то мое детское знакомство с Петром, начавшееся с его помощи в беде нам, чужим для него хулиганистым ребятам, и привело меня впоследствии в храм Божий.

А сам отец Петр теперь священник в одной из омских церквей.

***

Недавно отец Пётр позвонил мне и пригласил на детский спектакль, поставленный приходом храма, где батюшка настоятель, и посвящённый событиям Великой Отечественной войны. Я пришел на репетицию перед их выступлением в Омской Духовной семинарии. Зашёл в класс, где одни дети повторяли роли, а другие рисовали. Один из уже готовых рисунков меня особенно зацепил и я взял его в руки, чтобы лучше рассмотреть.

Это был рисунок трактора — живого, накрытого пледом, изображённого по-детски сказочно. Тракторёнок наработался в поле, где росли ромашки, и словно собирался прикорнуть, прикрывшись пледом.

Потом выяснилось, что нарисовал его сын отца Петра…