Земледельческое хозяйство Западной Сибири в XVII — начале XVIII вв.

Для выявления основных закономерностей экономических процессов и социальных отношений в западносибирской деревне необходимо комплексное изучение крестьянского земледельческого хозяйства, сыгравшего ведущую роль в создании за Уралом пашенного земледелия — основы экономического развития Сибири. В этой связи выбранная тема органична современному этапу развития отечественной историографии. Нынешняя эпоха с особой остротой выдвинула проблему исследований локальных процессов. Этим обусловлен поиск новых подходов и обновления проблематики исследований. Актуальность изучения проблемы обусловлена также востребованностью современным аграрным сектором экономики. Будущее аграрной сферы страны и региона во многом зависит от степени учета исторического опыта, восстановления прерванной преемственности трудовых земледельческих традиций народа.

До настоящего времени крестьянское хозяйство Западной Сибири не являлось предметом специального исследования. Имеющийся богатый историографический задел по проблемам истории крестьянства, агротехники, сельскохозяйственного производства, землепользования, землевладения и др. (1) на данном этапе открывает перспективы комплексного изучения истории крестьянского хозяйства, его типологии, трансформации функциональной структуры от начального этапа становления до приобретения им развитых форм специализированного товарного хозяйства.

На разных этапах колонизации в освоении восточных территорий участвовали различные социальные слои населения: дети боярские, конные и пешие казаки, стрельцы, пашенные, оброчные, монастырские крестьяне, половники, бобыли, гулящие люди и др. Наиболее усердными землепашцами в XVII в. были сибирские служилые люди (2). В этой связи, рассматривая общую проблему развития крестьянского хозяйства Зауралья, важно обращение к его истокам — истории становления земледельческого хозяйства служилых людей, составляющих, в силу специфики колонизационных процессов в к. XVI—начале XVIII вв., основные производительные силы по созданию местной хлебопроизводящей базы за Уралом.

Для изучения истории становления аграрного сектора экономики региона необходимо привлечение основной группы статистических источников кон. XVI—XVII в. — дозорных и переписных книг. Сочетание их с актовыми материалами, челобитными и др. документами текущего делопроизводства дает возможность рассмотрения поставленной проблемы. Источниковую базу данной работы составил широкий круг архивных материалов из фондов РГАДА и ТГИАМЗ: дозорная книга 1623 г., переписные книги 1710 г., наказные памяти, указные грамоты, челобитные служилых людей и др. Основная группа указанных источников и извлечения из них впервые включены в настоящий сборник (см. Документальные материалы)

В колонизации Зауралья правительство усматривало главную цель — формирование государевой вотчины на плодородных землях лесостепной зоны. Однако развитие государственного феодализма в Западной Сибири в конце XVI —начале XVIII вв. сдерживалось напряженной военной обстановкой на южных рубежах. Данное обстоятельство существенным образом влияло на динамику земледельческого освоения территории, демографическую ситуацию, вносило специфику в систему землепользования. После «Сибирского взятия» основную часть населения за Уралом составляли военные служилые сословия: конные и пешие казаки, стрельцы, пушкари, бронники и др. Среди служилых земледельцев особую категорию составляли люди «литовского списку». По версии С. В. Бахрушина, появление в Сибири «новгородских и литовских иноземцев-литвинов, немчинов, черкас» явилось следствием иностранной интервенции начала XVII в. (3). Во время Смутного времени был отмечен приток в Россию большого количества иноземцев, которые впоследствии не смогли уехать на родину. В период правления М. Ф. Романова, во избежание смуты, большая часть иноземцев была удалена в Сибирь. Первое упоминание о ссыльных литвинах датировано концом XVII в. В челобитной конного казака, литвина Павлика Гудина записано, что «... в прошлом 87-году ехали отец мой Гудин с Костелиц- ким рохмистром литвинским с Витецким 130 человек литвины и черкасы и послан на Вашу государеву службу в Сибирь Вашу государскую отчину ставите городов с Вашим государевым воеводой на Лозьве и Пелыми...» (4).

К первой четверти XVII в. в предместье Тобольска проживало 36 человек «людей литовского списка» (5). К служилому сословию П. Н. Буцинский причислял и ссыльных. По его подсчетам, с 1593 по 1645 гг. число сосланных «русских и литовских людей, черкес, мордвы» было 1500 человек, которых либо переводили на военную службу, либо сажали на пашню (6). В целях закрепления территории служилые люди, кроме военной службы, строили остроги, города, опорные оборонительные пункты.

С конца XVI в. основные меры со стороны государства были направлены на организацию защиты южных границ и закрепление вновь вошедших в состав государства районов (7). Утвердившись в бассейне Иртыша, русские двинулись занимать лежавшие к югу и востоку от него плодородные степи. Однако следование в южном направлении было сопряжено с большими трудностями, так как приходилось бороться с военными ногайскими и татарскими отрядами. Только после постройки цепи острогов: Ялуторовского, Тебендинского, Ишимского и Тархан- ского напряженность здесь удалось устранить. Русская колонизация к этому времени достигла былых границ Сибирского ханства. Но продвижение в глубь степи не остановилось. В 50 верстах ниже впадения р. Оми в Иртыш была построена слобода Чернолуцкая (8). Данный укрепленный пункт находился на рубеже двух степей — Киргизской и Барабинской, принадлежащих царству Джунгарскому, которое не было заинтересовано в расширении русской государственности. Передовые оборонительные линии стали объектом интенсивных нападок кочевников. Это обстоятельство заставило правительство укрепить свои владения на юге первой пограничной линией. Она пролегала от вышеназванной слободы Чернолуцкой через остроги Ишимский, Тебендинский, Коурдакский, Вагайский, Тарханский, Адбажский; форпосты — Верхнеутянский, Чернавский, Лебяжий и, наконец, примыкала к укреплениям Оренбургской линии (9). Линия получила название Ишимской. Ее протяженность составила 985 верст (10).

В начале XVIII в., по инициативе губернатора М. П. Гагарина, возводится вторая оборонительная линия — Иртышская, которая продвинулась еще южнее и составила официальные границы России в Казахской степи, оберегая молодые колонии от джунгарской экспансии (11). Одновременно с укреплением южных границ и урегулированием отношений с соседними государствами на территории Западной Сибири шел активный процесс создания местной хлебопроизводящей базы на землях Верхотурско-Тобольского разряда. До прихода русских в Сибири отсутствовала практика выращивания зерновых культур. С 1590 г. хлебные запасы начинают поступать за Урал из черносошных уездов Европейской России. Однако правительство понимало, что такие затратные поставки могут носить временный характер, тем более, что потребности в хлебных ресурсах с каждым годом возрастали ввиду постоянного притока населения в Сибирь. Эти обстоятельства, как и сама логика присоединения новых территорий делали проблему создания местной хлебопроизводящей базы все более актуальной.

По указам государя уже с конца XVI в. сибирским воеводам поручалось заводить «города пашенные». Им предписывалось: «... служилых людей в пашню вваживать, чтоб себе пашню пахали и впредь бы с Руси хлебных запасов посылати меньше прежнего и велети пашенных и посадцких людей призывать с Перми, с Вятки, с Солей Вычеготцких, на льготу охочих людей от отца сына, от брата брата и от дядь племянников и от суседа суседов, по тамошнему делу на сколько лет пригож...» (12). Меры местных воевод по привлечению служилых людей к земледелию, которое «им не в обычай», были обусловлены прежде всего малочисленностью собственно пашенного населения. Несмотря на то, что первое появление русских земледельцев за Уралом источники фиксируют 1590-м г., сложная военная ситуация и угроза разорения сдерживали процесс переселения малоземельных крестьян из Европейского Севера, желающих осесть в этих местах (13). Как свидетельствуют многочисленные челобитные пострадавших крестьян, разорительные набеги кочевников на русские владения за Уралом отмечены в течение всего XVII в. Как отписывали крестьяне из Тюменского уезда в 1634 г., «...что приходили под Тюмень кучумовы внучата с калмыками и тюменскими татарами и в Тюменском уезде их, пашенных крестьян, повоевали, в полон поймали и побили, деревни с хлебом пожгли, лошадей и всякий скот отогнали и им жеребьев своих пахать стало немочно, потому что стали одиноки, бедны и безлошадны, от воинских людей совсем разорены...» (14). Поэтому на начальном этапе проблема обеспечения региона продовольствием решалась посредством доставки хлебных запасов из черносошных уездов Европейского Севера и взимания натурального оброка с пашен служилых людей — основных поставщиков местного хлеба « в государевы житницы» в конце XVI — начале XVII вв. (15) «До Тюмени, — пишет С. В. Бахрушин, — хлеб доставляли сухопутным путем. Отсюда хлебные запасы отправляли по реке. Судя по источникам, вся ответственность по доставке хлебных запасов до конечного пункта вменялась уездам — поставщикам. Мастера заводили в Тюмени «дощанищные плотбища», где сооружали небольшие суда — кочи, дощаники, на которых доставляли хлеб в «непашенные городы». Так, «для Мангазейсково отпуску во 167-м году делано 5 кочей...» (16).

Основной массив пашен служилых людей отмечен в предместье Верхотурья, Туринска, Тюмени, Тобольска и вблизи укрепленных пунктов на оборонительных линиях. «Занятие сельским хозяйством, — пишет Р. М. Кабо, — накладывало свою печать на облик городов. Воеводы «пашенных городов» доносили в Москву, что ... город летом совершенно пустой, потому что городские жильцы и служилые и посадские люди и крестьяне живут по своим деревням, на своих пашнях» (17).

Однако производимого хлеба было крайне недостаточно. После разорения опричниной основных житниц в уездах Европейского Севера поставки хлеба в Сибирь резко сократились. Как отписывал в 1609 г. в Москву воевода Шуйский, «... служивым людем на жалование на прошлый 117 и нынешний 118 не прислано и в сибирских городах служилые люди помирают голодною смертию и от голода хотят пометать сибирские городы и остроги пометать и брести с женами и детьми на Русь...» (18).

В масштабах Сибири, несмотря на вклад служилых пашен, проблема продовольствия могла негативно сказаться на удержании позиций Российского государства за Уралом. Ситуация усугублялась неэффективностью системы наместнического правлени я дальней Сибирской вотчиной, т. к. царские указы, ввиду слабого контроля, зачастую не выполнялись. В Сибири процветало взяточничество и казнокрадство. Многие процессы были неуправляемыми, носили стихийный характер. Прибывший в Тобольск в 1621 г. архиепископ Киприан отписывал в Москву, что «...усмотрел в Сибири всякого роду бесчинства и беззакония великое...» (19).

Такое положение обязывало центр предпринять меры по организации в Сибири местной хлебопроизводящей базы, созданию системы управления Сибирью, типичной для Европейской России. Новый этап развития Сибири связан с деятельностью тобольского воеводы Ю. Я. Сулешева (20). По прибытии в Тобольск он проверил состояние земледелия, наличный состав земледельческого населения. В уездах Верхотурско-Тобольского разряда к 1624 г. было выявлено 423 человека служилых людей, занимающихся земледелием. В целях формирования местной хлебопроизводящей базы, ввиду малочисленности пашенного населения, Сулешев узаконил практику «службы с пашни ...за которыми за служилыми людми объявлялась пашня и теми пашнями велел владеть ими по- прежнему, а хлебного жалования давати им не велел» (21).

Главная суть «Уложения» Сулешева в отношении земледельческого хозяйства сводилась к следующему:

— определялся размер земельных окладов в соотношении с размерами «положенного в оклад жалования»;

— в зависимости от служебного положения служилые люди могли получать в пользование «от 5 до 10 чети в поле а в дву потому ж»;

— в условиях Сибири «служба с пашни» предусматривала более льготный порядок наделения пашенными окладами только за хлебное жалование, оставляя за служилыми людьми право получения соляного и денежного жалований;

— если размер пашни превышал установленную норму, налог брался в объеме 1/10 части урожая. Однако этот объем в каждом уезде отличался. В Тюменском уезде — распашка 1 десятины «доброй» земли приводила к вычету из оклада 4 четвертей ржи и 1.875 четв. овса; в Тобольском уезде, где преобладали «середине земли», урожайность зерновых была значительно ниже, вычет составил 1.812 четв. ржи и 1.875 четв. овса; в Туринском — 2.312 четв. ржи и 0.75 четв. овса (22).

Механизм реализации реформ Сулешева был очень гибкий, учитывающий локальную специфику природных, социально-экономических, политический условий. Позиция местных властей определялась наказом государя «смотреть по тамошнему делу...». Вынужденное привлечение к земледелию вызывало массовые протесты в служилой среде. Ситуация усложнялась отсутствием у части служилых людей навыков хлебопашества, малым составом семьи, отсутствием материальной базы для «пашенного обзавод- ства». В челобитных казаки жаловались, что они не успевают «упа- хивать себе пашнишки и что в период отлучек» хлеб у нас «... по многие лета уходит под снег, потому что снять его некому и нечем» (23). Также многие казаки выступали с просьбами о восстановлении прежнего, убавленного жалования. Но, несмотря на явное ущемление интересов служилых людей, государь указал: «... быть тому и впредь так, как учинил князь Сулешев и они б о том не били челом...» (24). При всей непопулярности мер тобольского воеводы, очевидна их результативность. «Уложение» Сулешева позволило упорядочить систему землеустройства и сбора налогов среди служилого населения, оказало большое влияние на процесс формирования Верхотурско-Тобольского хлебопроизводящего района. Практически за два года была заложена прочная база сельскохозяйственного производства, где ведущее место занимало земледелие (25). По данным 1623/24 гг. земледелием занималась значительная часть служилых людей, проживающих в городах и одноименных уездах — Тобольском, Тюменском, Туринском и Верхотурском (26).

Начальным этапом в становлении земледельческого хозяйства служилых людей было заведение «отъезжих пашен», «пашни наездом», «заимки», «починка», «дачи», имевших статус временных, сезонных хозяйств, что было обусловлено, с одной стороны, спецификой службы, которая требовала частых отлучек, с другой, диктовалась необходимостью выявления плодородия почв посредством пробных запашек, на что порой уходило несколько лет. Такая практика была характерна и для пашенных крестьян. Первые пашни, как правило, разрабатывались на открытых от леса местах— «кулигах», или в «реднике» — местности, поросшей редким лесом. Участок для размещения хозяйства служилые люди выбирали самостоятельно. Затем земельный надел фиксировался в воеводской канцелярии и закреплялся за владельцами на основании «данных», «купчих» грамот, где подробно описывалась местность, межевые ориентиры всех владений, вместе с лесами, болотами, лугами, пашенными землями (27). На основании материалов дозорных книг, земледельческое хозяйство служилых людей можно трактовать как деревня — двор, тип замкнутого хозяйства, обеспеченного необходимым комплексом сельскохозяйственных, лесных, промысловых угодий и водоемом.

Переход временного, сезонного хозяйства к постоянному осуществляется посредством возведения на участке жилых и хозяйственных построек. С этого момента временное, сезонное поселение переходит в статус постоянного. По материалам дозорных книг четко прослеживается формирование двух форм земельных держаний — индивидуальное ( дворохозяин) и групповое (воопче): «...во дворе люди ево Богдащка Колуянин с товарищи 4 человека»; «... во дворе служилые люди литвин Первуш- ка Сергеев да стрелец Степан Назаров...» (28). В местности, где открытых участков было мало, на начальном этапе основная часть хозяйств обрабатывала землю совместно. В одном дворе проживало несколько человек, которые обрабатывали пашню «со товарищи», «воопче». В подобных дворах ведение хозяйства носило складнический характер, т. к. работники обрабатывали землю на равных долевых условиях. Так, «... у пешего казака Васки Тарасова складник гулящий человек Васка Афанасьев не теско, а по скаске его живет он у Васки со 123-го году, а от сроку до сроку по уговору жить 10 лет а как он отживет срочные лета и ему у Васки Тарасова во всем взяти половину живота» (29). В другом дворе литвина Богдашки Чернецова «половник Ивашка с женою, а по скаске его со 128-го году в половниках у Богдашки жить ему 5 лет» (30). По материалам дозорной книги, практически в каждом дворе начальных людей и детей боярских к обработке пашни привлекались половники, гулящие люди и другие категории наемных работников: «...во дворе иноземца Саввы Францу- женина половники Фетка Павлов и два половника гулящие люди Кирилка да Фетка...»; «...у атамана пеших казаков Третьяка Юрлова три половника...»; «... а всего вверх по Иртышу у детей боярских и у ротмистра и у головы и у атамана девять деревень, а в них 10 дворов... у них половников и их детей 10 человек» (31).

Другую разновидность держания и совместной обработки земли составляли братские семьи. «Так, в Саусканской луке в Ондрюшковой деревне пашня служилых людей Левки да Еремки Трофимовых...»; «...деревня в Саускане за рекою Иртышом, во дворе служилые люди конные казаки Савка да Мишка да Гришка Измайловы» (32).

Отметим, что размеры пашенных наделов были неравномерными, ввиду имевшей место уже на раннем этапе социальной дифференциации. Приведем несколько примеров: «...во дворе сына боярского Михаила Ушакова пашни 10 четей, перелогу 8 четей, пашенного лесу дубровы 9 десятин, у него ж другая деревня Ти- мофеевская, а в ней двор, пашни паханные 8 четей, перелогу 10 четей, пашенного лесу дубровы 12 десятин...» (33). У сына боярского М. Ушакова учтено всего земель 31 десятина; у главы конных казаков Грозы Иванова всего пашенных земель 32 чети (34). У рядовых служилых людей размеры составляли от 3 до 5 чети, перелога от 2 до 4 десятин (35). По материалам Тобольского уезда: в деревнях вверх по Иртышу в среднем на двор у детей боярских приходилось по 22, 4 чети пашен, 7,4 перелога, 3,9 дес. пашенного леса (36). В хозяйствах рядовых казаков на один двор приходилось пашни 4 чети, перелога 3,1 чети, пашенного леса 9 десятин (37).

Однако в ряде случаев пашенные наделы у рядовых служилых людей превышали размеры пашен у начальных людей, что обусловлено рядом причин: уровнем производительных сил, материальными возможностями рядовых служилых людей, их инициативой и трудолюбием. Крупные размеры земельных наделов отмечены у крестьян, «поверстанных в службу». Однако, в отличие от гарнизонной верхушки казачества, рядовые служилые люди получали низкие пашенные оклады.

Структура землепользования у служилых людей практически не отличалась от землеустройства крестьянского населения. Комплекс земельных угодий включал пашню, перелог, «пашенного лесу дубровы», поскотину, сенокосы, «луговые и водопойменные земли», «земли леснова места», «рыболовные и птичьи ловли», «хмелевые ухожья, бобровые гоны». Отличия наблюдаются лишь в размерах сенокосных угодий. У служилых людей этот показатель был значительно выше.

На начальном этапе реализации реформ Сулешева в Верхо- турско-Тобольском разряде учтено 320 дворов служилых людей военных сословий: начальные люди, дети боярские, литва, новокрещенные, конные, пешие казаки, стрельцы, пушкари; обрабатывалось 1311,4 дес. пашни, общая запашка (перелог, «пашенного лесу дубровы») составляла 4989,3 дес. В среднем на 1 двор приходилось пашни общих пашенных земель — 15,7 дес.

По уездам эти показатели распределились следующим образом:

• Тобольский уезд: 127 дворов; 739 дес. пашни; общая запашка 2468 дес., в т. ч. на 1 двор — 19,4 дес. (38);
• Тюменский уезд: 158 дворов; 463,4 дес. пашни; общая запашка 2013,2 дес., в т. ч. на 1 двор 12,7 дес. (39);
• Туринский уезд: 10 дворов; 23 дес. пашни; общая запашка — 117 дес., в т. ч. на 1 двор 11,7 дес. (40);
• Верхотурский уезд: 25 дворов; 86 дес. пашни; общая запашка 391 дес., в т. ч. на 1 двор 15,6 дес. (41);

По подсчетам В. И. Шункова, к концу XVII в. в Верхотурско- Тобольском земледельческом районе в вышеперечисленных уездах из 5508 служилых людей земледелием занималось 1203 чел., площадь пашенных угодий составила 2767 дес. в поле (в среднем 2,3 дес. пашни на 1 двор) (42). К 1699 г, здесь выращивалось 90% всего производимого хлеба в Сибири (43).

В конце XVII—начале XVIII вв., ввиду включения в пашенный оборот плодородных южных массивов и заселения этой территории крестьянским населением, удельный вес служилого земледелия начинает снижаться. Но в старозаселенных и пограничных районах местная администрация отходит от практики «выдельно- го хлеба» постепенно. Опыт показал, что многие пашни «лежат впусте» у тех казаков, которые либо регулярно отвлекались на «годовые государевы службы», либо не имели достаточных материальных средств и рабочей силы для обработки пашни. К концу XVII в. у пеших казаков, служивших с пашни, жалование соотносилось с размером «...5 десятин в поле, а в дву потому ж». У остальных групп приборных людей пашенные оклады стали более дифференцированными, а для служилой верхушки казачества и служилых людей «по отечеству» значительно превышали оклады рядовых казаков. К этому времени изменились взаимоотношения служилых людей с местной администрацией. Держание земли регламентировалось следующими условиями: «... у кого из них найдут выдельщики на пашнях их посеяно хлеба много, а с того хлеба с полной его оклад, что кому по окладу государева хлебного жалования написано, и тем с пашен своих служить без государева хлебного жалования, за полные оклады... А у которых служилых людей наехали выделыцики на пашнях их сеяно хлеба мало, а довелось взять с них десятого снопа по смете и по опыту по умолоту против чьево окладу в полы или трети или в четь или меньше и тот хлеб, у кого десятый сноп взять довелося, зачинать им в годовые их оклады, а достальной оклад их додать им государева хлебного жалования сполна...» (44). Часть пашен обрабатывалась на условиях наследственного держания. Например, конный казак Яков Копылов, владевший по отводу пашенной землей многие годы на Долгом Яру, в 1697 г. передает все земельные владения на прежних условиях держания своим сыновьям, служившим в рейтарях Левке, Омельяну и Ивану Копыловым (45).

По мере роста крестьянского населения нередкими были случаи захвата служилых пашен крестьянами, т. к. те «были впусте многие годы». Однако при разборе спорной ситуации такие земли возвращались прежнему владельцу, как это видно на примере Левки Копылова, который из-за частых отлучек не мог обрабатывать пашню и «выгородил ее под поскотину, потому что пахать ее было некому». Однако, если кто-либо из посторонних занимал пустующие наделы, по решению местной администрации полагалось вернуть ее прежним владельцам. В случае Левки Копылова решением тобольской казенной палаты «... велели ему, Левке, тою землею отеческою владеть по-прежнему...» (46).

По данным переписной книги 1710 г. в уездах Верхотурско- Тобольского разряда всего было учтено 1602 двора, в т. ч. 104 двора пеших и конных казаков, имевших пашни (47). Основная часть пашен обрабатывалась на условиях наследственного держания уже во втором поколении — «казачьих детей». Ввиду возрастающего реального малоземелья в районах раннего оседания переселенцев (территория, прилегающая к Тобольску и Тюмени) усиливается наступление крестьян на земли служилых людей. Многие пашенные и сенокосные угодья отторгались в пользу крестьян посредством захвата. В этот период усиливается тенденция перехода служилых людей в сословие пашенных и оброчных крестьян. В целом земледельческое хозяйство служилых людей в начале Х.ПІ в. функционировало на принципах простого воспроизводства и было натурально-потребительским, по типу приближено к крестьянскому земледельческому хозяйству.

Однако, наряду с общими чертами, хозяйству служилых людей был присущ ряд отличительных особенностей, которые определялись необходимостью сочетания земледелия с основной службой «в рейтарях», спецификой хозяйствования начальных людей и «служилых по отечеству», перечнем предоставляемых льгот, дифференциацией пашенных окладов, более ранним вхождением в систему товарно-денежных отношений, многоотраслевым характером хозяйства и др.

Примечания

1 История Сибири. Т. 2, 3, 4. Л., 1968; Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1983; Миненко Н. А. Массовые источники по демографии крестьянского двора в XVIII—первой половине

XIX в. (по материалам Западной Сибири). В кн.: Источниковедение и археография Сибири. Новосибирск, 1977; Она же. Историография Сибири (периода феодализма). Новосибирск, 1978; Вилков О. Н. Ремесло и торговля Западной Сибири в XVII в. М., 1967; Бахрушин С. В. Научные труды. Т. 3. Ч. 1. М., 1955; Шунков В. И. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII—начале XVIII в. М., Л., 1946; Он же. Очерки по истории земледелия Сибири (XVII в.). М., 1956; Александров В. А. Особенности феодального порядка в Сибири в XVII в. ВИ. 1973. №8; Громыко М. М. Западная Сибирь в Х.ІП веке. Новосибирск, 1965; Она же. Некоторые вопросы истории сибирского крестьянства периода феодализма // Проблемы истории советского общества Сибири. Вып. 2; Преображенский А. А Урал и Западная Сибирь в конце XVI—начале XVIII в. М., 1972; Никитин Н. И. Служилые люди в Западной Сибири. Новосибирск, 1988; Аполлова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в к. XVI—первой половине XIX в. М., 1976; Зверев В. А. Семейное крестьянское домохозяйство в Сибири эпохи капитализма. Новосибирск, 1991; Пундани В. В. Государственная деревня Западной Сибири во второй половине XVIII—первой половине XIX в. Челябинск, 1984; Шадурский В. И. Народный опыт земледелия в XVII—начале XX в. Свердловск, 1991; Леонтьева Г. А. Пашни служилых людей в Сибири в XVII — начале XIX вв. // Земледельческое и промысловое освоение Сибири* XVII — начало

XX вв. Новосибирск, 1985; Миненко Н. А. Землепользованйе государственных крестьян Западной Сибири во второй четверти XIX века // Там же.

2 История казачества Азиатской России. Т. 1. Екатеринбург, 1995. С. 153

3 Бахрушин С. В. Научные труды. Т. 3. М., 1956. С. 163.

А Балюк Н. А. Тобольская деревня в конце XVI —XIX вв. Тобольск, 1997. С. 36

5 Там же.

6 Буцинский П. Н. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889. С. НО

14

7 Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1983.

8 ГАДА. Ф* 214. Кн. 1473. Л. 8.

9 Там же.

10 Там же.

11 Крестьянство Сибири в эпоху феодализма... С. 15

12 История северного крестьянства. Архангельск, 1984. С. 100

13 Буцинский П. Н. Указ. соч. С. ПО

14 Крестьянство Сибири в эпоху феодализма... С. 31.

15 История казачества... С. 154.

16 РГАДА. Ф. 214. Кн. 368. Л. 258

17 Кабо Р. М. Города Западной Сибири. М., 1949. С. 62

18 Щеглов И. В. Хронологический перечень важнейших данных по истории Сибири. Иркутск, 1883. С. 69

19 Актовые источники по истории России и Сибири XVI—XVIII вв. в фондах Г. Ф. Миллера. Т, 1. М., 1993. С. 71

20 Балюк Н. А. Тобольская деревня... С. 78

21 Там же. С. 90

22 Там же; Крестьянство Сибири в эпоху феодализма... С. 128-129; ПСЗ. Т. IV. № 1822. С. 122.

.23 Там же. С. 129

24 Балюк Н. А. Тобольская деревня... С. 92

25 Там же.

26 Шунков В. И. Очерки по истории колонизации... С. 13.

27 РГАДА- Ф. 214. Кн. 3. Л. 76 об.-180.

28 Там же. Л. 86 об

29 Там же. Л. 88 об.

30 Там же.

31 Там же. Л. 83.

32 Там же. Л. 88 об.

33 Там же. Л. 78 об.

34 Там же. Л. 78 об.-81.

35 Там же.

36 Там же.

37 Там же.

38 Балюк Н. А. Тобольская деревня... С. 127.

39 Никитин Н. И. Служилые люди Западной Сибири... С. 158.

40 Там же... С. 156.

41 Там же. С. 155.

42 Шунков В. И. Очерки по истории земледелия... С. 50.

43 Там же.

44 Крестьянство Сибири в эпоху феодализма...

45 Балюк Н. А. Родословие от земли. Тобольск, 1992. С. 36.

46 Там же.

47 РГАДА Ф. 214. Кн. 1320. Л. 1. 580 об.; Крестьянство Сибири... С. 48.