«Метрополь» — новый роман немецкого писателя Ойгена Руге. Он продолжает тему «семейной истории», начатую его предыдущей книгой «Дни убывающего света» (2011). В этом полуавтобиографическом произведении Руге изобразил жизнь четырех поколений семьи из ГДР, списанной с его собственных родных. В «Метрополе» писатель уходит еще глубже в семейное прошлое и на этот раз обращается к небольшому эпизоду из биографии своей бабушки Шарлотты и дедушки Ганса (в книге он назван Вильгельмом) — немецких коммунистов, работавших на Коминтерн. После прихода нацистов к власти они бежали в СССР, а в 1936 году во время очередной чистки их отстранили от разведывательной работы. Шарлотта и Ганс провели 15 месяцев в гостинице «Метрополь» в ожидании ареста.
Бабушка никогда не рассказывала о своем пребывании в Советском Союзе («ты была уверена, что она [эта история] никогда не увидит свет»), поэтому любопытному внуку пришлось совершить путешествие в Россию, чтобы, изрядно настрадавшись от архивных работников, наконец добраться до ее личного дела.
«Метрополь» — хроника тех 15 месяцев и предшествовавших им событий, реконструированная или, вернее сказать, сконструированная Руге на основании архивных материалов и рассказанная через истории трех участников событий: самой Шарлотты, репрессированной немецкой коммунистки Хильды Таль и судьи Василия Васильевича Ульриха, председательствовавшего на Московских процессах в годы Большого террора.
Почти все персонажи и основные детали книги не были вымышлены. Руге взял за основу реальный сюжет из биографии своей бабушки и, как он сам пишет, «прикинул», как могли бы размышлять, разговаривать и вести себя в повседневных ситуациях те, чьи имена он обнаружил в архивных документах.
Основную часть «Метрополя», где действие происходит в сталинской Москве, обрамляют пролог и эпилог, в которых Руге рассказывает об идее книги и сборе материалов для нее. Однако провести четкую грань между двумя режимами письма («документальным» и «вымышленным») не получится. Руге помещает в «вымышленную» часть книги тексты архивных документов (фотокопии с грифом «строго секретно» прилагаются), а иногда напрямую обращается к читателю. Так происходит, например, в эпизоде с появлением Лиона Фейхтвангера — Руге понимает, что читателю оно может показаться слишком неожиданным и спешит уверить, что «бывают случаи, когда правда одерживает верх над любой вероятностью».
В прологе Руге описывает Российский государственный архив социально-политической истории, где хранится фонд Коминтерна. Архитектурой он не впечатлен: «Это неуклюжее строение 20-х годов, несколько напоминающее саркофаг, в который одели печально знаменитую Чернобыльскую АЭС. Но здесь, в центре Москвы, захоронены не радиоактивные отходы, а часть истории Советского Союза». К тому же между Руге и личным делом его бабушки встают преграды вроде полицейского, требующего propusk на входе, и строгих правил заведения, из-за которых писателю приходится несколько месяцев ждать копии необходимых документов.
Гостиница «Метрополь». Стены шахты лифта
В 2001 году Винфрид Зебальд — еще один писатель, размывающий грань между фактом и вымыслом, — опубликовал роман «Аустерлиц», рассказывающий об искусствоведе Жаке Аустерлице, чьи родители бесследно исчезли в нацистских лагерях смерти во время Второй мировой. На протяжении тридцати лет Аустерлиц ездит по Европе, пытаясь найти хоть какие-то их следы. Он оказывается в только что построенном здании Национальной библиотеки Франции, которая, несмотря на внушительный размер, совершенно бесполезна в его поисках: «Новое здание библиотеки [...] направлено на то, чтобы вытеснить читателя как своего потенциального врага, — оно [...] являет собой официально санкционированную демонстрацию все более настойчиво заявляющей о себе потребности положить конец всему, что так или иначе питается жизненными соками прошлого».
Две книги сближает не только мотив поиска семейного прошлого, но и заложенное в них неприятие «официальной» версии истории и тех, кто призван ее поддерживать. Что примечательно, и Жак Аустерлиц, и рассказчик в «Метрополе» ведут свой поиск в рамках событий, «признанных» в качестве трагедий (к Холокосту, впрочем, это относится в большей степени, чем к Большому террору). Иными словами, пафос их борьбы заключается не в «переписывании истории», а в попытке вернуть себе право на ту часть большого нарратива, которая принадлежала когда-то им самим или их семьям. И выбор способа изложения материала в этом случае играет большую роль.
По странному стечению обстоятельств, зимой 1936–1937 годов в соседнем с Шарлоттой и Вильгельмом номере действительно проживал Лион Фейхтвангер — один из почетных гостей Второго Московского процесса. В самом тексте книги Фейхтвангер мелькает всего несколько раз, да и то в основном в чужих разговорах и размышлениях. Он скорее тень, нависшая над зимней Москвой, присутствующий в отсутствии. («Но что если об этом деле услышит Фейхтвангер?» — сам себя вопрошает Василий Васильевич). Уже в эпилоге Руге называет «Москву, 1937», написанную Фейхтвангером по итогам своего визита, «эвфемистическим памфлетом», которым писатель «увековечил позор своего падения». Впрочем, Фейхтвангер — не единственный, кто оставил отчет о событиях того времени. Отец Руге Вольфганг (он также появляется в основном тексте книги) в 1930-е годы жил в Москве, был репрессирован, а после возвращения в Восточную Германию стал крупным историком рабочего движения. Вольфганг написал книгу воспоминаний «Земля обетованная», но Руге отмечает, что она полна неточностей. Как и Фейхтвангер, он «попался в ловушки своих маленьких легенд» (конечно, цена их ошибок несоизмерима).
