Мусульманский ренессанс

Результатом усилий Стивена Старра стал фундаментальный труд об удивительном временном, географическом, психологическом и социальном пространстве — о Центральной Азии, от арабского завоевания 680–740 годов до XV века, до Тамерлана и его наследников. Это были Золотые века, новый этап в жизни древней центрально-азиатской цивилизации.

В течение нескольких сотен лет территория современного Восточного Ирана и Западного Китая, южного Казахстана и Афганистана — Большая Центральная Азия — была центром мира. Процветала торговля, возникали и развивались самые богатые и крупные города. Например, Мерв, от которого остались лишь находящиеся ныне на территории Туркменистана руины. Мерв до прихода воинов Чингисхана был не только древнейшим из известных среднеазиатских городов, но и самым густонаселенным городом XIII века в мире. Воинам отца монгольской нации пришлось немало потрудиться, чтобы, как свидетельствовали хронисты, убить за тринадцать дней семьсот тысяч человек. Да и то убить всех им не удалось: примерно столько же бежали, а часть, женщины и дети, были захвачены и проданы в рабство.

На этой территории, благодаря наследию прошлого, культурным контактам, ресурсам, достаточным для поддержки сонма выдающихся мыслителей и художников, многие из которых намного опередили свое время, сложилась почти идеальная среда для философских размышлений и научных изысканий. Одни и те же мыслители — например, Ибн Сина или аль-Бируни, зачастую плодотворно работали во многих областях. Внимание ученых Золотого века сосредотачивалось не на какой-то одной сфере знания, а на методах достижения знания и знании как таковом. Главные мыслители региона — аль-Хорезми, математик, создавший алгебру как самостоятельную науку; Хайям, бывший, как известно, не только автором рубаи, но творцом неевклидовой геометрии, за 700 лет до Лобачевского и Римана; аль-Фараби, энциклопедист, считавшийся «Вторым учителем» после Аристотеля; Ибн Сина, создатель «Канона врачебной науки» и энциклопедии «Книга исцеления»; аль-Газали, философ, правовед, мистик, основатель суфизма, чьими труда восхищался Фома Аквинский, — жили и работали, так сказать, в единстве времени и места. Все эти гениальные люди не только продвинули главные орудия эпистемологии — геометрию, математику и логику, — но и расширили понимание того, каким образом происходит сам процесс познания. Их труды находили деятельный отклик у тех, кого принято называть представителями власти, от местных правителей до государей, большинство из которых считали приращение знаний одним из своих предназначений, боролись с другими правителями за право быть покровителем того или иного знаменитого ученого.

Стивен Старр показывает, как начиналось центрально-азиатское Просвещение, возникшее, конечно же, не на пустом месте. Географ Страбон за полтысячи лет до арабского завоевания описывал Центральную Азию как «землю тысячи городов». Сравнимый с Мервом Балх, ныне Афганистан, еще в начале нашей эры имел внешние стены длиной в 120 километров (в Мерве — 250), за которыми орошенные сложнейшей ирригационной системой находились апельсиновые рощи, виноградники, плодородные поля. Здесь царила интенсивная цивилизация. На пересечении торговых путей возникали центры культуры, чуждой противопоставления «свой-чужой».

В одной из глав книги, озаглавленной «Кипящий котел навыков, идей и религий», автор дает красочную картину практически исчезнувшего доисламского мира, который тем не менее оказал серьезное влияние на расцвет культуры, начавшийся после прихода арабов. Их появление в конце VII века стало катастрофой для старого мира, но не было, как утверждает автор, беспрецедентным: «Внешние силы неоднократно завоевывали города-государства и подчиняли их своей власти». Однако каждый раз каждое завоевание огромных территорий подтверждало слова Эдуарда Гиббона о том, что захваченные земли неизменно являются источником не силы, а слабости. Завоеватели, как те же арабы, стремились уничтожить не только материальные носители мудрости прошлого, но и память о них, и, если бы не случайные открытия середины ХХ века, когда в Южном Таджикистане были найдены написанные на пергаменте документы историков, юристов, философов доисламской эпохи, наше знание о предыстории этого региона было бы минимальным.

Из Центральной Азии — и до, и после арабского вторжения — распространялись не только знания и науки, но и изобретения, во многом изменившие мир. Здесь изобрели жесткое седло и стремена, перегонный куб. По мнению некоторых исследователей, умельцы Центральной Азии самостоятельно пришли к отличной от китайской технологии изготовления бумаги, причем их бумага, из хлопкового волокна, была лучше китайской.

Примерно через триста лет после исламизации Центральной Азии начался небывалый взлет науки и искусства. То один, то другой регион выходил на первые роли. Шла напряженная идеологическая, религиозная, догматическая борьба. Начался расцвет Саманидской династии с центром в современной Бухаре, павшей в конце Х века под напором вышедших на авансцену тюрок. Одним из самых поразительных примеров влияния этого региона на весь мир было то, что саманидский дирхем стал для «серьезных» людей конца первого тысячелетия нашей эры тем же, что доллар для мира нынешнего: в период раннего Средневековья более трети денежных средств, находившихся в обращении на севере и востоке Европы, были из саманидских земель, из монетных дворов Бухары, Самарканда и Балха, викинги стремились перевести награбленное в дирхемы, понимая надежность и полновесность этой монеты.

Автор не дает ответа на вопрос, почему случился феноменальный научный, культурный, экономический расцвет. Более того, он считает, что дать точный ответ на него невозможно. На протяжении всей книги Старр подробно описывает многочисленные культурные факторы, повлиявшие на центрально-азиатское Просвещение, пытается найти зацепки в удивительном финансовом, экономическом благополучии, в технически передовых решениях таких проблем, как орошение засушливых земель, добыча полезных ископаемых.