Русское Средневековье: реабилитация Твери в противостоянии с Москвой

Роман Николая Фуделя можно назвать историческим лишь условно, чтобы хоть как-то определить принадлежность, текст этот намного шире. От русской прозы в нем – начало, первые строки, настроением напоминающие Шмелева. Те, кто бывал в детстве, особенно зимой, на церковной службе, мгновенно перенесутся на десятилетия собственной жизни назад – в стылую темень, в которой, топая по снегу, ты «в самом нутре сберегал от мороза тепло-пушистый домашний шар сна». В храме фитиль одной из близких свечей трещит, не хочет гореть ровно, и в «пустынной гулкости свода узко светлели утренние прорези, в слоях ладана, как в утреннем бору, подымался, нарастал хор…». Впечатление от прочитанного мгновенно узнается, присваивается. То, что за стенами не советская Москва раннего зимнего утра – редкие самосвалы со снегом, автобусы, светящиеся там и сям витрины, – а первая треть XIV века, что на службе стоишь не ты, а юный сын тверского князя Михаила Дмитрий, рождает пугающее мощью ощущение многовековой культурной преемственности. Николай Фудель (1924–2002), сын религиозного писателя Сергея Фуделя, фронтовик, закончивший войну в Берлине, писатель, филолог, имя которого прозвучало в 1983-м, после публикации в «Новом мире» повести «Маршрут Эдуарда Райнера». Он точно знает, о чем пишет, и сам – в иное поверить невозможно – в детстве отстаивал утренние службы.

Роман «Великий князь Михаил Тверской», по замыслу автора, является частью трилогии, в которую вошли книги «Андрей Курбский» и «Георгий Угрин». Роман был написан в конце 1960-х, но впервые опубликован в 1996-м под названием «Иго» и псевдонимом Николай Плотников. В 2016-м дождалась публикации последняя авторская редакция текста, которая получила второе место в номинации «Лучшее художественное произведение» на XI конкурсе «Просвещение через книгу», проходящего по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла.

С первых же строк молодой Дмитрий, возможно, не вполне повинуясь воле автора, становится одним из главных героев повествования. Фигура его отца, святого князя Михаила Ярославича, выступает из воспоминаний Дмитрия, его сыновней любви, попыток мысленно испросить совета. Но старший сын Михаила все же княжич, он не сдержался, на миг глянул в глаза сидевшего перед ним верхом ордынского наместника Арудая. И всевластный монгол долго не мог избавиться от наваждения, вспоминая, как «наливались глубинной синей угрозой глаза на бледном треугольнике худенького лица. Недетские, недрогнувшие, даже нечеловеческие, а как у ночных магнусов, которых нельзя убить». Позже Дмитрия будут называть Грозные Очи.

Противостояние Москвы и Твери в нашей литературе принято рассматривать с московской точки зрения. Николай Фудель обращает наше внимание на то, что Михаил Тверской, племянник Александра Невского, по закону и по завещанию получил ярлык ордынского хана Тохты. Споры между Москвой и Тверью за великое княжение, за главенствующую роль в очевидно назревшем объединении Руси в его время обострились до военной стадии; набиравшая силу Литва проявляла свои притязания, в Орде восторжествовал ислам, и зависимость от нее русских земель постепенно становилась невыносимой. Повествование неуклонно и ощутимо сдавливает читающего, разобщенность героев – Дмитрия, Михаила, его младшего сына Александра, московского князя Ивана Калиты, его брата Юрия Даниловича – на протяжении всего действия романа вырисовывается через их внутреннее одиночество. Действие развивается устрашающе машинально, будто уже ни от кого ничего не зависит, и, словно рок, всем управляет прихоть ханов.

После описанной с проникающим в кровь трагическим ужасом гибели Михаила в Орде на первый план снова выдвигается его сын Дмитрий. Ощущение неотвратимой трагедии становится для текста чем-то вроде вечного спутника. Дмитрий тоже едет в Орду, и, когда он попадает в темницу и хан все медлит с казнью, закрадывается обманная мысль: перед нами все же роман, возможно, дело обойдется без крови? Ведь слушал же юный Дмитрий в храме на первых страницах: «И так Петра стерегли в темнице… Ангел, толкнув Петра в бок, сказал: встань скорее. И цепи упали с рук его… Петр вышел и следовал за ним, не зная, что делаемое ангелом было действительно, а думал, что видит видение…».

Но историю не переменить. Представители пяти поколений династии тверских князей методично уничтожались Ордой, там помнили этот синий взгляд, против которого бессильны тьмы выносливых воинов и машины китайских инженеров. На острие этого взгляда автор сосредоточил всю мощь своего замысла, всегда передаваемого через конкретную личность, даже в момент гибели. «Предки столпились над ним, всматривались пристально, искали терпеливо, наконец, нашли, кивнули удовлетворенно…».