Христианская парадигма в «Школе ныряльщиков» Дмитрия Емца

Произведения Д. Емца за прошедшие годы, с момента появления первых книг, переросли в серьезную молодежную фантастику, несущую в себе значимую религиозно-философскую составляющую. Автор начал свое творчество с пародии на Гарри Поттера, но вскоре от нее отстранился и создал для «Тани Гроттер» и «Мефодия Буслаева» отдельную оригинальную и проработанную вымышленную вселенную. В ней необычным синтезом сплелись волшебство, мифические существа вместе с миром светлых духов-ангелов и христианским Богом-Творцом[1]. Из фэнтези с довольно легким и юмористическим содержанием «Таня Гроттер» и «Мефодий Буслаев» переросли в более серьезные фантастические произведения, вмещающие в себя большой пласт религиозно-философского содержания.

От заданного вектора не отстает и новая серия произведений Д. Емца, называемая «Школой ныряльщиков» (в сокращении – «ШНыр»). Совершенно независимая от прошлых книг других серий (мир «ШНыра» – совершенно новая, самобытная вымышленная вселенная, имеющая своих, отличных от запомнившихся по прошлым произведениям персонажей, а также мифических существ) «Школа ныряльщиков» вышла на новый, более глубокий уровень: произведение стало еще более взрослым, поскольку поднятые темы для размышления в данной книге имеют место быть не столько в жизни ребенка, сколько в жизненном полотне стремящегося к зрелости человека. Автор вводит в текст рассуждения о смысле жизни, о верности и дружбе, настоящей любви, милосердии и самоотдаче, жертве, о свободе воли каждого человека. Весь этот философский массив в тексте сосуществует с умеренной долей юмора, что позволяет читателю воспринимать произведение не сугубо философским и нравоучительным, а молодежным и современным. Афоризмы, изобилующие в тексте, разбавляются приключениями вместе с необычным миром, волшебством, чудом, настоящей борьбой за Свет и добро, которая в «ШНыре» выступает не глобальной и абсолютной, как, например, в «Мефодии Буслаеве», а обыденной и простой, сводящейся к услужению окружающим персонажей книги людям. Такие простые истины делают серию, пожалуй, более актуальной и привлекательной для современной молодежи.

Мир «ШНыра» значительно изменился, если сравнивать его с вымышленными вселенными предыдущих серий: атмосфера в нем резко изменилась в пользу реальности. Если ранее в мире «Тани Гроттер» и «Мефодия Буслаева», даже с учетом утраты значения во многих книгах, превалировала магия и волшебное, то в мире «Школы ныряльщиков» волшебного поубавилось, хотя и не было абсолютно проигнорировано автором. В новой вымышленной вселенной есть место пегасам – крылатым коням, на которых путешествуют в иные миры главные персонажи серии – шныры; в противовес пегасам у противников шныров, представителей темной силы в мире «Школы ныряльщиков» – ведьмарей[2], есть свои крылатые существа гиелы – помесь гиены, льва и рептилии. Собственно, крылатый «транспорт» шнырам и ведьмарям нужен для того, чтобы путешествовать между двумя потусторонними мирами – болотом и двушкой. Болото – это мир зла, отравления, загнивания, место, которое «искажает, подменяет, тайно соединяет»[3] любую мысль человека. В этом гиблом месте, мире, который сам себя погубил и лишил радости, надежды, движения, обитают злобные духи – эльбы или эли, паразитирующие на людях, и ведьмари – основные оппоненты шныров, учиняющие таковым разные неудобства. Двушка – это полная противоположность и миру людей, и болоту. Во второй книге серии ее характеризуют так: «здоровый неизменный мир, свободный от смерти, вечный»[4]. Действительно, этот необычный мир, таящий в себе закладки (волшебная вещь или существо, – например, цветок или бабочка), которые шныры в буквальном смысле откапывают, чтобы через испытания и искушения принести их в наш, посюсторонний мир, где закладка сможет помочь нуждающемуся: вернуть зрение слепому, встать с инвалидной коляски и т.д. Также в вымышленной вселенной встречаются волшебные пчелы, разные артефакты, магические вещи, чудеса, делающие каждое произведение красочным и соответствующим всем канонам фантастической литературы. И все же главные герои – это не какие-то великие избранные маги или повелители тьмы: это простые люди, хоть и соприкасающиеся с необычным и волшебным. «Ведьмарь будет рассуждать о глобальных законах по искоренению голода в масштабах вселенной, а шныр просто молча сунет кому-нибудь яблоко или пирожок, да и пойдет себе дальше»[5] ‒ так характеризует их автор книги. Такая простота положительных героев приближает к реальности, являющейся для этой серии важным атрибутом, без которого не было бы всей религиозно-философской глубины, занявшей очень большую часть содержания книг серии.

Философскими смыслами, как и обычно, изобилует текст книг «Школы ныряльщиков». В данной серии даже убавилось иронии в пользу глубокого осмысления тех или иных вопросов. Однако с религиозной составляющей обстоят дела не так просто: если сравнивать религиозную составляющую «Мефодия Буслаева» и «ШНыра», то в первом случае что-то конкретное, относящееся к религии обнаружить гораздо проще: во-первых, конфронтация между воинами света и мрака, между конкретными ангелами и демонами, четкая демаркация между черным и белым отчасти соотносится с христианским представлением об ангелологии и демонологии; во-вторых, служители света в книгах серии нередко упоминают о конкретном Творце мира, который есть «Истинный Свет, призвавший к жизни и стражей, и людей»[6]. Пусть зачастую упоминания о Боге в «Мефодии Буслаеве» косвенные, но они все-таки есть. В «ШНыре» подобных косвенных отсылок намного меньше, и порой может показаться, что Д. Емец в данном случае сделал свое новое детище более приземленным, оставив оное без каких-либо религиозных идей. Тем не менее, в «Школе ныряльщиков» религиозного обнаруживается куда больше, поскольку вся эта серия являет собой некую аллегорию жизни христианина.

Д. Емец, в духе К.С. Льюиса, считает, что о христианстве и христианском лучше рассказывать языком сказки, в иносказательном ключе. В одном интервью он замечает, что «упоминание Таинств, креста, Церкви, молитв имеет право существовать только в реалистических жанрах. Когда же все это прокрадывается в фэнтези – это губительно»[7]. Поэтому «Школа ныряльщиков» в виде приключенческой истории людей, которые таинственно выбраны кем-то для того, чтобы нести в мир больше добра и благости, идеально являет собой именно жизнь каждого христианина, находящегося постоянно в борьбе и в делании добра, несении света миру через самые простые дела, вроде милосердия (Мф. 5, 16).

Если обратиться к самому основному – кодексу ШНыра, который изложен в нескольких книгах (дополнительная часть была изложена в 5 книге серии), можно найти абсолютное сходство с главными принципами христианской жизни: «Степень служения определяется степенью бескорыстия, и больше, по сути, ничем … На дне всякого удовольствия лежит жаба … Мало верить в Бога. Надо довериться Богу … Совлекись собственных хотений … Как растение вбирает свет, так и человек вбирает любовь»[8] и т.д. Из этого кодекса, а также из всей серии, мы видим образ шныра как человека, избранного свыше для важных целей, притворить которые в реальность довольно сложно: шныру приходится от многого отказаться, постоянно рисковать и бороться, как с реальными врагами – эльбами (то же самое, что демоны) и ведьмарями (бывшими шнырами), так и со своими желаниями, страстями, искушениями, которые нападают на шныров чаще, чем реальные враги. Мотив борьбы с личными искушениями не один раз поднимается в «ШНыре»: каждый шныр стоит всегда перед особым и сложным выбором: перейти к ведьмарям, которые живут комфортнее и могут позволить себе разнообразное меню, или остаться аскетичным шныром, претерпевающим отсутствие комфорта и роскоши, оставить закладку с чудодейственной силой себе, приобретя дар этого артефакта или, пробиваясь через ведьмарей и преодолевая наваждения эльбов, донести этот дар до нуждающегося в нем человека. Жизнь шныров заключается в самопожертвовании. Будучи избранным шныр почти перестает жить для себя, отдавая все для других, порой просто неизвестных для него людей. «Жизненные испытания на безоблачное существование я не променяю. Потому что от испытаний я улучшаюсь, а от радостей наглею»[9] – в этих словах выражено основное кредо всех шныров, для которых аскетизм и собранность являются важными атрибутами их служения. Конечно же, шныры – не монахи в обыденном, распространенном понимании (у шныров возможны брак, семья, в конце концов, до крайнего аскетизма они тоже не доходят) и не абсолютно святые (шнырам свойственно оступаться), но эти обстоятельства, поставленные автором, делают их образ наиболее приближенным к реальной жизни христианина.

Вместо масштабных битв между светом и мраком здесь, в «ШНыре», битва разворачивается в душах людей. Сквозь боль, слезы, кровь, усталость шныры идут, чтобы изменить мир, сделать его добрее, внести в него свет, без которого люди могут потерять надежду или жизнь. Тема света в «ШНыре» занимает особое место и имеет прямое отношение к Богу в этой вымышленной вселенной. И шныры и ведьмари (здесь они еще менее определены ко злу, поскольку, даже с учетом используемого ими колдовства, они остаются обычными людьми, которым добро не чуждо) имеют понятие о свете, который способен обновить и мир людей, и болото: «наш мир исчезнет. С домами, с лесами, с морями – весь … Зальет его светом. От края и до края. И он растает, потому что он ненастоящий… Или, может, настоящий, но не такой, каким должен быть … Думаю, люди перейдут туда! В тот мир, где все сияет. И все такое новое … Останется то, что мы, люди, сумеем пронести в своей душе. Все, что мы любим, обязательно окажется в том прекрасном мире»[10] – такое представление о свете было явлено во сне одному ведьмарю. У шныров, в отличие от ведьмарей, понятие об этом обновляющем свете более конкретное и лишено доли сомнений, что говорит о наличии веры у первых, которую автор ясно и четко прописал в своих произведениях серии: «Есть наш мир. Есть болото – уничтоживший себя мертвый мир. И есть двушка – здоровый неизменный мир, свободный от смерти, вечный. Глубже всех миров – свет. Огромное любящее солнце, но не звезда, не материальное тело, а нечто гораздо большее. Оно поддерживает нашу жизнь, согревает нас, но видеть его мы не можем. В лучшие наши минуты оно только брезжит, прорывается, и то гадательно»[11] или «Когда-нибудь Первая Гряда станет не нужна и рухнет, — храня в голосе надежду, сказала она. — Ослепляющий свет Межгрядья хлынет и зальет все до самого болота. А там кто знает… Возможно, болото испарится, не вынеся света, а свет хлынет через проход и доберется до человеческого мира, мгновенно обновив его»[12]. Такая концепция света, обновляющего мир, немало прорабатывалась христианскими богословами, например у Симеона Нового Богослова: «Приди, свет истинный … могущественный, всегда творящий, претворяющий и изменяющий все одним движением воли»[13]. В «ШНыре» хоть и редко, но ясно дается понять, что данный свет имеет мало общего с привычным нам солнечным или любым другим светом: этот свет не связан со светилами, он не есть Солнце, он надмирен, он вне космоса, но при этом все равно от мира не отделен, так как имеет на него определенное влияние, власть. В двушке – особом мире, где нет смерти и тления, этот свет особо чувствуется: он не подпускает близко неподготовленных шныров, для которых воздействие такого света может стоить жизни:  «Я туда не доныриваю. Глаза слезятся, уши начинает давить. Света там гораздо больше»[14]. В данном случае, где свет, обновляющий и восстанавливающий, способен препятствовать и останавливать на пути к себе, мы тоже найдем аналогию с христианским богословием, где тот же свет называется неприступным (1 Тим. 6, 16) и огнем поядающим (Исх. 24, 17). Свет в мире «ШНыра» является причиной всего: «Если света нет, бессмертия нет, то все человеческие занятия и обязанности – фикция»[15]. Вообще, тема Света в «ШНыре» и «Мефодии Буслаеве» перекликается, и во втором примере Свет подразумевался там именно как Бог, Творец: «Истинный Свет, призвавший к жизни и стражей, и людей»[16]. В «Школе ныряльщиков» Свет выступает отнюдь не творением высших сил и не каким-то конкретным объектом, вроде какого-то волшебного светила, но как нечто большее, имеющее божественные качества и не относящееся к вещам и явлениям как мира людей, так и двушки.

Автор также уделяет место и конкретике в рассуждениях о Боге: в последних книгах серии таких конкретных мест немало: «Человек часто не знает, что есть Бог, потому что всегда существовал в Боге. И лишь теряя Бога, он мучительно ощущает, что что-то не так, и начинает Его искать»[17] или «Бог безграничен … Но там, где есть подлость, Его нет»[18]. Следует не забывать о кодексе шныров, где сказано о доверии Богу. Д. Емец взял на себя смелость вплести в молодежное фэнтези довольно ясные христианские размышления, касающиеся Бога, смысла жизни, при этом не лишив каждую книгу характерной фэнтези атмосферы и интересного сюжета. Конкретно теологических рассуждений здесь не так много, они ненавязчивы, но при этом слагают определенную картину вымышленной вселенной «ШНыра», где Бог и религиозные понятия существуют наравне с реальным миром.

Сами шныры не отстают от реальных христиан: они верят, молятся, надеются. Вся жизнь шныра сопряжена с верой в то, что он не просто так рискует жизнью, он не случайно попал в непростые обстоятельства, он Кем-то избран для нужных дел, о нем Кто-то промышляет. Он верит, может, не совсем осознанно, что все приключившиеся события – провиденциальны. Вера в «ШНыре» занимает важное место: практически все важные и нужные моменты шныровской жизни сопряжены с этой верой: и нырки в двушку, и поиск нужной закладки. Для шныров не чужда вера в загробную, будущую жизнь, рядом с упомянутым выше обновляющим светом: «За гробом каждого из выстоявших ждет свободный проход на двушку! За вторую гряду – в те неведомые дали, куда шныры могут пробиться только мертвыми»[19]. Такое определенное автором место загробного мира для шныров говорит об особой отделенности оных от остального мира: в данном случае напрашивается ассоциация с известной цитатой: «много званных, а мало избранных» (Мф. 20, 16). Действительно, шныров в вымышленной вселенной Д. Емца – меньшинство, это особые, избранные из среды обычного народа люди. Избрание их в основном объясняется малопонятно: во всех произведениях сложно найти, например, указание на то, кто именно призывает шныров на их ответственное служение: известно лишь то, что за оными присылаются волшебные пчелы, но кем – неизвестно. Лишь один момент являет нам некоторую ясность, от которой мы можем оттолкнуться и предположить, что шныров избирает и призывает именно Бог: «"Помоги мне! Пожалуйста! Я же пришел на двушку для тебя! Ты сам позвал меня, прислав ко мне пчелу!" — прошептал он. Сашка не знал, к кому он обращается, даже откуда к нему пришла мысль просить, но ощущал, что его слышат и что тот, кого он просит, ближе его собственной кожи»[20]. Мы видим, что шныр, хоть и интуитивно, но понимает, что за всем этим делом стоит Некто, Кто способен помочь, решить ситуацию. Именно к этому неведомому Богу обращена молитва одного из главных героев. Автор неявно обращается к этому мотиву присутствия Бога в вымышленной вселенной и непосредственного влияния Его на развитие сюжета. Нечто подобное мы могли наблюдать, например, в произведениях Дж. Р.Р. Толкина, где Творец мира, не заявляя о Себе, влиял на происходящие события. Д. Емец, следуя за родоначальником фэнтези, не вводит Бога как конкретного персонажа, как это обычно бывает в некоторых религиозных фантастических произведениях, а позволяет читателю в гуще событий книги найти для себя Его присутствие.

«Школа ныряльщиков», на первый взгляд предстающая более простой по содержанию вымышленной вселенной, в сравнении с предыдущими сериями, на деле оказывается глубокой и насыщенной христианскими образами и мотивами. Автор, создавая очередную серию фэнтезийных романов для молодежи, максимально абстрагировался от присущего «Тане Гроттер» и «Мефодию Буслаеву» специфического молодежного юмора, сделав «ШНыр» фантастическим произведением для молодого поколения с серьезным посылом. При этом увлекательность книги, доступность подаваемого материала не были утрачены: все те христианские истины, поданные читателям в виде цитат христианских авторов или афоризмов самих персонажей, не уходят в нудный, чрезмерный догматизм и морализаторство. В итоге, перед каждым открывшим для себя «Школу ныряльщиков» предстает чудесная история-аллегория, рассказывающая нам о том, что значит быть настоящим человеком и христианином. Несомненно, можно рассматривать «ШНыр» на разных уровнях, выделяя в нем лишь, например, светское гуманистическое начало, однако, зная об отношении автора, Дмитрия Емца, к христианству, можно предположить, что «Школа ныряльщиков» написана в христианском ключе, причем, отнюдь необязательно с конкретным намерением: так уж повелось у христианских фантастов. В одном из писем К.С. Льюис писал: «некоторые считают, что вначале я спросил себя, как рассказать детям что-нибудь о христианстве, потом как средство выбрал сказку, собрал сведения о детской психологии и определился, для какого возраста буду писать, набросал список христианских истин и придумал к ним аллегории. Это – полная ерунда. Так я бы не написал ничего. Все началось с образов: фавн под зонтиком, королева в санях, величавый лев. Сперва там не было ничего от христианства, это пришло само собой, позже, когда я уже кипел»[21]. Для автора, чья жизнь тесно сопряжена с Церковью, христианское вплетается в полотно текста само собой, дополняя и углубляя созданные писателем образы. Сложно отрицать в «ШНыре» след христианства, видя проявление оного почти на каждой странице: и кодекс шныров, и сами шныры, их образ построен именно на христианской этической модели поведения. Среди приближенной земным реалиям борьбе за добро и зло, среди конкретной приземленности, в сравнении с «Мефодием Буслаевым», обнаруживается большая глубина христианских смыслов, образов, отсылок. В этой серии даже имеет место быть камень, которым Каин убил Авеля, что говорит нам и об отсылках к Библейской истории, что расширяет картину и дает понять, что даже при отсутствии явной религиозности в виде обрядов и догм, религиозное – важная основа «Школы ныряльщиков». Автор изображает удачную аллегорию на жизнь христианина, которая может быть понятна любому человеку, обратившемуся к данной серии книг. Он переплетает здесь и сказочное, и приключенческое, и христианское, являет нам, наконец, на страницах книг Бога, создавая вымышленный мир по глубине и интересности в духе многогранного Средиземья Толкина, только более приближенный к нашим земным реалиям, скрашивая молодежное и городское фэнтези глубоким христианским пониманием мира, человеческой жизни, смысла человеческого бытия и назначения человека в мире.

[1] См. подробнее: Религиозные мотивы в творчестве Дмитрия Емца // Сайт «Богослов.ru». URL: http://www.bogoslov.ru/text/4152287.html

[2] Данные персонажи являются бывшими шнырами.

[3] Емец Д. ШНыр: Пегас, лев и кентавр. М., 2010. С. 54.

[4] Емец Д. ШНыр: У входа нет выхода. М., 2010. С. 248.

[5] Емец Д. ШНыр: У входа нет выхода. М., 2010. С. 29.

[6] Емец Д. Мефодий Буслаев: Танец меча. М., 2011. С. 28.

[7] Емец Д. «Ложь в литературе не живет» (интервью) // Сайт «Церковный вестник». URL: http://www.tserkov.info/numbers/reading/?ID=2693&forprint (дата обращения 21.04.2016)

[8] Емец Д. ШНыр: Муравьиный лабиринт. М., 2013. С. 7-8.

[9] Емец Д. ШНыр: Мост в чужую мечту. М., 2011. С. 202.

[10] Емец Д. ШНыр: Стрекоза второго шанса. М., 2012. С. 16.

[11] Емец Д. ШНыр: У входа нет выхода. М., 2010. С. 248.

[12] Емец Д. ШНыр: Череп со стрелой. М., 2014. С. 48.

[13] Симеон Новый Богослов, преп. «Прииди, Свет Истинный». Избранные гимны. СПб., 2010. С. 46-47.

[14] Емец Д. ШНыр: Пегас, лев и кентавр. М., 2010. С. 70.

[15] Емец Д. ШНыр: Стрекоза второго шанса. М., 2012. С. 139.

[16] Емец Д. Мефодий Буслаев: Танец меча. М., 2011. С. 21.

[17] Емец Д. ШНыр: Глоток огня. М., 2015. С. 72.

[18] Там же. С. 140.

[19] Емец Д. ШНыр: Стрекоза второго шанса. М., 2012. С. 93.

[20] Емец Д. ШНыр: Стрекоза второго шанса. М., 2012. С. 41.

[21] Льюис К.С. Собрание сочинений в 8 т. Т. 6. М., 2005. С. 405.