Михаил Александрович Шолохов и Православие (к 110-летию со дня рождения)

Всесветно известный русский писатель Шолохов прожил долгую и внеш­не необычайно успешную жизнь. На самом же деле она была полна драмати­ческих поворотов и поистине трагических обстоятельств, порой глубоко скры­тых, во многом до сих пор не вполне очевидных. Основательная биография его не написана и вряд ли будет создана вскоре. Он подарил нам русскую "Илиаду", и творчество его есть некая тайна, которую мы можем только пы­таться постичь.

В земной своей жизни Михаил Александрович Шолохов был членом ВКП(б) с 1932 года, а с 1962-го – членом Центрального Комитета КПСС. Депутатом Верховного Совета СССР стал в 1937-м, академиком АН СССР – в 1939-м. Ла­уреат Сталинской (1941), Ленинской (1960) и Нобелевской (1965) премий, се­кретарь Правления Союза писателей с 1967-го, дважды Герой Социалистиче­ского Труда (1967 и 1980), обладатель бессчётного числа наград и званий.

Всё это, повторим, чисто внешнее, хотя и бросается в глаза. Достоверно известно, что за наградами он никак не гонялся, причитающихся ему почес­тей всячески избегал, ни малейшим грехом гордыни не отмечен. Большую часть жизни безвыездно провёл в глухой станице ("районном центре"), вда­ли от железной дороги, где по сей день нет приличного шоссе и надёжного моста через Дон.

Не правда ли, что образ жизни писателя никак не вяжется с обилием вы­соких наград и должностей? А ведь иные знаменитости в его же время вели себя совсем иначе. Вспомним хотя бы Эренбурга и Симонова, Томаса Манна или какого-нибудь Сартра. Нет, там был совсем иной тип поведения...

Спросим же в этой связи себя и других, был ли член ЦК и лауреат Шоло­хов православным русским христианином? Сложнейший вопрос и исключи­тельно ответственный. Однако начать разговор о том пора, и уже давно. Тут предстоит много и много думать, но попробуем всё же высказать некое пред­варительное, так сказать, суждение.

В доме Шолохова в Вёшенской, где он с семьёй прожил почти всю жизнь, иконы в красном углу не висели (свидетельствую, ибо имел честь не раз бы­вать там), нет сведений, чтобы он молился в храме, в своём приходском, в двух шагах от дома, или в иных. И никогда не выступал с суждениями по ре­лигиозным вопросам. Однако...

Скончался он у себя дома в феврале 1984-го во время правления мрачного русофоба Ю. Андропова. Похороны знаменитейшего писателя и общественно­го деятели в Вёшенской были весьма скромными и сугубо советскими по всем тогдашним привычным обрядам. Могила Шолохова по его завещанию находит­ся во дворе дома по-над Доном. Естественно, что обряда отпевания тогда не проводилось. Но вскоре родными и близкими покойного был тихо совершён об­ряд заочного отпевания по всем канонам Православной церкви. Трудно, невоз­можно даже предположить, что это сделали вопреки воле скончавшегося.

Шолохов и Православие – сложнейший и глубочайший вопрос, но мы мо­жем с полной уверенностью и ответственностью утверждать, что "Тихий Дон" и иные произведения писателя являются истинно православными художест­венными произведениями. Вопрос этот исключительно серьёзный, поэтому ограничимся лишь отдельными примерами.

Роман "Тихий Дон" начал публиковаться в 1928 году в журнале "Октябрь" с первого (январского) номера. Как известно, то было время яростной анти­религиозной пропаганды, и прежде всего антиправославной, разгула в печа­ти всякого рода "воинствующих безбожников". И вот в 3-м (мартовском) но­мере печатается шестая глава третьей части романа, приводятся полностью три казачьи молитвы. Напомним, что в те коминтерновские времена само слово "казак" было сугубо бранным. И вот советские читатели прочли (мы да­ём лишь начальные строки):

Так и в "безбожную пятилетку", и во времена новых гонений на Церковь в хрущёвские времена, и во всю пору безбожной власти на родном русском языке и на бесчисленных языках всего мира миллионными тиражами печата­лись эти изумительные, истинно народные молитвы. Конечно, слова "Гос­подь" и "Богородица" писались с малой буквы, но... печатались! Почему та­кое случилось, шолоховедами не объяснено. Полагаем, что без сил небесных тут не обошлось.

Известно, сколь значительное место среди всех героев "Тихого Дона" за­нимает дед Гришака, этот подлинный образец казачьего боевого сословия. Он истинно православный человек, и остался непреклонен в служении Богу, царю и отечеству. Только недавно мы смогли сказать вслух, что в чертах это­го героя Шолохов сумел с поразительной силой создать образ новомученика российского. Удивительно, что та трагическая сцена была впервые опублико­вана в том же "Октябре" в № 10 (октябрьском) 1932 года, когда в пору коллек­тивизации православное священство подверглось чудовищным гонениям.

Красный боец Мишка Кошевой, отравленный, как точно показано в рома­не, ядом троцкистской пропаганды, приезжает в родной хутор. Все мужчины и большая часть женщин перебрались на другой берег Дона, не без основа­ний опасаясь расправ от карательных войск, но остался в опустевшем курене дед Гришака, немощный уже старик. Мишка заявился в дом Коршуновых и застаёт на пороге деда. Тот встречает незваного гостя непримиримо:

"– Это ты, сукин сын, поганец, значит, супротив наших казаков? Супро­тив своих-то, хуторных?

– Супротив, – отвечал Мишка.

– А в Святом писании что сказано? Аще какой мерой меряете, тою и воз­дастся вам. Это как?

– Ты мне, дед,   голову не морочь святыми писаниями, я не затем сюда

приехал. Зараз же удаляйся из дому, – посуровел Мишка...

– Из своих куреней не пойду. Я знаю, что и к чему... Ты анчихристов слуга, его клеймо у тебя на шапке! Это про вас было сказано у пророка Еремии: "Аз напитаю их полынем и напою желчию, и изыдет от них осквернение на всю землю". Вот и подошло, что восстал сын на отца и брат на брата...

– Ты меня, дед, не путляй!..

– Во-во, оно к тому и подошло!   В книге пророка Исайи так и сказано:

"И изыдут и узрят трупы человеков, преступивших мне. Червь бо их не скон­

чается и огонь их не угаснет, и будут в позор всяческой плоти..."

– Ну, мне тут с тобой свататься некогда! – с холодным бешенством ска­

зал Мишка. – Из дому выходишь?

– Нет! Изыди, супостатина!

– Самое через вас, таких закоснелых, и война идёт! Вы самое и народ мутите, супротив революции направляете... – Мишка торопливо начал снимать карабин...

После выстрела дед Гришака упал навзничь, внятно сказал:

-     Яко... не своею... си благодатию... но волею Бога Нашего приидох...

Господи, прими раба Твоего... с миром... – и захрипел, и под белыми уса­

ми его выскочила кровица".

Почему эта жуткая картина гибели новомученика российского была опуб­ликована в разгромном тридцать втором году, как Шолохов написал такое, никакого рационального объяснения нет.

Не станем далее приводить примеры из "Тихого Дона", этой, повторю, истинной русской "Илиады", но и другие произведения писателя как бы оза­рены светом Православия. Для столь важного и совсем неожиданного сюже­та скажем предельно кратко: это истинно есть свет невечерний, порой совсем незаметный равнодушному взгляду, привыкшему искать в творчестве Шоло­хова нечто совсем иное, но при внимательном рассмотрении такое не может не броситься в глаза. То же можно сказать о некоторых образах "Поднятой це­лины" и "Они сражались за родину", если читать простые с виду шолоховские слова внимательно и с чувством.

Несколько особняком стоит в этом ряду рассказ "Судьба человека". Жиз­неописание простого русского труженика Андрея Соколова есть в чистом виде религиозная притча про Иова Многострадального, перенесённая в трагическую русскую быль XX столетия. Страдания и мытарства, его, как сказано у Шоло­хова, "нелюдские муки", многотерпение и стойкость есть выражение веры в благой промысел Господний, хотя внешних признаков того в рассказе мало или они едва намечены. Заметим попутно, что публиковалось это и получило громадный народный отклик в годы хрущёвских гонений на Православие.

В шолоховской "Илиаде" бессчётное число трагических описаний – и смерть Приама, и прощание Гектора с Андромахой, и кромешная гибель ка­зачьей Трои. Однако за всем этим и надо всем стоит неуклонная вера автора в благой Божий промысел.

Вот белые казаки безжалостно застрелили нищего бродягу бездомного по прозвищу Валет, по злобе примкнувшего к красным, тело его равнодушно брошено у дороги. И что же? По Промыслу Божию горемыка был похоронен по христианскому обряду. И вопреки своей грешной, расхристанной жизни по­хоронен вполне достойно.

. "Через полмесяца зарос маленький холмик подорожником и молодой по­лынью, заколосился на нём овсюг... Вскоре приехал с ближнего хутора ка­кой-то старик, вырыл в головах могилы ямку, поставил на свежеоструганном дубовом устое часовню. Под треугольным навесом её в темноте теплился скорбный лик Божьей Матери, внизу на карнизе навеса мохнатилась чёрная вязь славянского письма:

В годину смуты и разврата

Не осудите, братья, брата.

Старик уехал, а в степи осталась часовня горюнить глаза прохожих извеч­но унылым видом, будя в сердцах невнятную тоску".

Во времена жестокой и надолго затянувшейся смуты создать подобную картину мог только писатель с глубоким православным мироощущением.