Иеромонах Мефодий (ЗИНКОВСКИЙ)

доктор богословия, кандидат технических наук,

Русская Христианская Гуманитарная Академия,

г. Санкт-Петербург

 

УДК 234.14; 233.

ORCID - 0000-0001-5221-544X

БЕСЕДА О СВЯТОСТИ И СВЯТЫХ

Аннотация: Статья посвящена рассмотрению святости как важнейшего христианского личностного феномена, причиной возникновения которого является любовь Святой Троицы к человеку и ответная любовь человека к Богу. Святость рассматривается как потенциальный дар Божий каждой личности, реализующийся как ипостасный ответ на Божественную любовь. Возможность святости в человеке обусловлена благодатным действием Святого Духа, необходимыми условиями ее развития являются личностное произволение и посильные аскетические труды в содействии Божественных энергий. В статье анализируются такие свойства святости как парадоксальность, синергичность, отделенность, юродство, мужество, смирение. Важными личными качествами, способствующими достижению святости, признаются послушание старшим и чуткость к окружающим людям и миру. В движении к святости подчеркивается значение силы произволения, рассудительности и творческого подхода в подражании святым.

Ключевые слова: святость, святые, Святая Троица, любовь, синергия, ипостасное произволение, свойства святости

Святость – дар Бога Церкви и человеку

Святость очень разнообразна по образу реализации. Святые были разными, и в неоднотипности святости раскрывается богатство Православия, избыток даров Духа Святого. Сама возможность достижения святости еще здесь, в земной жизни, – это дар Божий Церкви и человечеству. Даром святости потенциально наделен каждый человек, и об этом говорит Господь наш Иисус Христос: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). Христос указывает на любовь как на путь к святости: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14, 23). Про желающих творить волю Отца Небесного Спаситель говорит, что их любит Сам Отец: «Не говорю вам, что Я буду просить Отца о вас: ибо Сам Отец любит вас, потому что вы возлюбили Меня» (Ин. 16, 26–27). То есть возможность достижения святости связана с тем, что вся Святая Троица любит каждого человека и желает обожить его.

О возможности достижения святости в наше время

Итак, с одной стороны, святость – дар Божий, но с другой – это ответ человека на дар Бога, потому что святость достигается не механически. Для Бога крайне важно личное произволение человека. Причем произволение не на одну секунду, наподобие мыслей, лежа на диване: «Я бы тоже хотел быть святым», – а долговременное, устойчивое произволение к тому, чтобы говорить Богу «да» на Его призыв в разных обстоятельствах жизни. Никто из святых не достиг легко вершины совершенства, мера которой индивидуальна. Более того, мы знаем множество примеров, когда святые спотыкались, падали и испытывали огромные, «огненные» искушения. Можно даже сказать, что святые были испытаны больше, чем обычные, среднестатистические люди, потому что они шли по стопам Христа. Идущий за Христом, как следствие, участвует в Его Кресте, в Его подвиге, в Его служении. И именно поэтому некоторые люди, даже будучи христианами, не хотят говорить и думать о святости.

В общем-то, это давняя тенденция, уходящая в глубину веков христианской цивилизации. Преподобный Симеон Новый Богослов говорил, что многие из его современников, подписываясь под православным Символом веры ,– за который святые отцы полагали порой и саму жизнь, проливали кровь, затрачивали огромные интеллектуальные, духовные и душевные силы, защищая его от искажений, – считали святость уделом и призванием прошлых поколений. В Византии X–XI веков, где Православие было частью государственной политики, легко было исповедовать себя христианином, подписываться под Символом веры , но жить по этому Символу, конечно, гораздо сложнее. И многие, особенно образованные, христиане того времени считали, что человек не может быть святым, да и не надо стремиться к святости, это некая ошибка. О таких заблуждениях писал святой Симеон: «Когда сущий над всеми Бог, стоя горе́, как бы во вратах неба, и призирая долу, и зрим бывая верными христианами, взывает чрез Святое Евангелие: " приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы ” (Мф. 11, 28), эти богоборцы, или лучше сказать, антихристы вопят: невозможно это, невозможно» [11, с. 427–428].

Похожую ситуацию можно наблюдать и в наше время, ведь все новое – это хорошо забытое старое. Подобного рода идеи звучали в дореволюционной России, звучат они и сейчас, может быть, в более грубом варианте, на либеральном Западе, который отказывается от идеалов Христианства. В современном постмодернистском мировоззрении отсутствует понятие святости, как отсутствует и понятие греха. Но для христиан всегда была, есть и будет очень острой тема святости, для каждого из нас всегда остро будет стоять вопрос – каким образом каждый в свою меру может идти этим путем.

Черты святости

Парадоксальность и синергичность святости. Примеры из жизни святых

Может быть, не так важно, на какой точке мы будем восхищены из этой земной жизни нашей смертью, сколько важно, в каком духовном направлении мы в этот момент будем двигаться. Вспоминаются слова Христа: «В чем Я найду вас, в том и буду судить» [1] . Важна направленность личного произволения человека, когда его душа выходит из этого мира. И даже в случаях, когда человек сделал много жизненных ошибок, он может покаяться в последний момент, как благоразумный разбойник, и это изменит направление всей его дальнейшей судьбы. И в этом смысле святость парадоксальна: длинный путь святости может оборваться тяжким и, не дай Бог, даже необратимым, падением, а нудная и разрушительная тропа греха может вдруг взмыть к небу через покаянный подвиг, хотя рассчитывать на такой неожиданный успех, по мысли отцов Церкви, весьма опасно.

Святость – это также синергическое понятие. На Божий призыв к святости каждый отвечает по-своему, своим личным ответом. И Богу важна глубинная мотивация этого ответа, не трафаретная, внешняя его форма. И в то же время, ответ этот должен быть, прежде всего, положительным в смысле открытости к непростому диалогу с Создателем, если человек действительно хочет быть с Богом, познать Бога, пройти ступени обожения, освятиться. При этом вопрос, каким образом христианин может реализовать святость в своей жизни, остается непрерывно открытым для каждого. Здесь важен процесс синергии как соработничества, сотрудничества Бога и человека. «Мы соработники (συν­εργοί) у Бога», – скажет святой апостол Павел (1 Кор. 3, 9), применяя греческое слово «συνεργία». В этом соработничестве первично вопрошание и действие Бога, но не менее важны ответы человека «по ходу пьесы».

Вспомним, например, жития святых, которые могут показаться друг другу противоречащими: жития святой Марии Египетской и блаженной Таисии. Обе были блудницы, обе покаялись. Но если преподобная Мария подвизалась семнадцать лет в пустыне, чтобы победить помыслы, а остальное время, еще много лет, жила, молясь за мир, то покаяние блаженной Таисии совершилось, по сути, «в единый час». Если вы вспомните ее жизнеописание, то после обращения к покаянию благочестивым монахом, она пошла с ним по пустыне в монастырь и в дороге ночью отошла ко Господу. В пути их застала ночь, и монах предложил ей место для сна, а сам заночевал неподалеку, в пятидесяти метрах, но утром застал ее уже умершей. Первая его мысль, наверное, была: Бог не принял ее покаяния, не пустил в святую обитель, куда они шли. Но тотчас он увидел, как ее душа в свете восходит на небо. И старцы монастыря сказали, что Бог принял ее покаяние, даже не дав ей дойти до места покаянных аскетических трудов. По всем человеческим разумениям, вроде бы нужно было время для очищения, для подвига борьбы с помыслами, какой был у святой Марии, время некоего многолетнего освящения и отмаливания совершенных грехов, но Господь забрал ее душу сразу. Как сопоставить два этих жития? Одна блудница носит епитимью много лет, покаяние другой принимается Богом буквально за несколько часов.

И в самом житии преподобной Марии тоже много парадоксов. Почему Господь допустил ее до Причастия сразу? По канонам Церкви, она должна была лет десять – пятнадцать оставаться без Причастия и каяться в своих грехах. За блуд, за разврат по древним канонам Церкви давалась серьезная, многолетняя епитимья. Мария покаялась, глубоко покаялась, конечно, и Господь сразу допустил ее до Святого Причастия. Затем она уходит в пустыню на много лет и там причащается в последний раз, во второй раз в жизни, – перед смертью.

Мы не можем применить подобный подход ко всем. Некоторые священники говорят: давайте будем кающихся блудниц сразу причащать, как преподобную Марию Египетскую. Но ведь мы не знаем состояния духа каждого человека. А в случае с преподобной Марией Бог Сам решил допустить ее, предвидя, что она будет семнадцать лет мучиться в тяжелейших пустынных подвигах.

Но вернемся к сопоставлению: мы видим двух святых, двух «долгосрочных» блудниц, известных своим грехом, многолетних грешниц, которые совершенно по-разному заканчивают земной путь. У обеих есть покаяние – это общее, но следствие покаяния и труды покаяния совсем разные. И сопоставив эти два Жития , остается сказать: «Дивны дела Твоя, Господи» [2] , и «Да молчит всякая плоть человеча» [3] , размышляя о Промысле Христа и о Его Домостроительстве. Полезно сделать вывод, насколько опасно с человеческими мерками подходить к суждениям о судьбах людей.

Можно продолжить список таких ярких парадоксов в житиях святых, который заставит нас все больше и больше недоумевать, каким образом действует Бог. Преподобный Пахомий Великий, воспитавший тысячи монахов, чувствуя приближение кончины, благословляет святого Феодора Освященного, самого молодого из учеников, произносить проповеди для монахов, предвидя в нем своего преемника. Это вызывает ропот среди братства, прожившего с преподобным в пустыне длительное время, и они высказывают святому Пахомию свое недовольство. В ответ преподобный говорит: «Чего стоят многолетние труды, понесенные нами, если вы не готовы принять того, что мне открыл Бог? Я не выше вас и не хочу первенствовать. Но если Господь открыл мне Свою волю, то помолитесь, чтобы принять ее, а не прекословьте по человеческому пониманию и не приносите мне скорбь. Ведь вы прекословите не по духовным причинам, а в вас говорит еще не изжитое "человеческое”». Под словом «человеческое» преподобный подразумевает человеческое рассуждение: «Мы здесь столько лет, у нас опыт, а этот – молодой, а ты хочешь, чтобы он был старшим? Почему?». Да, по-человечески, вполне можно посчитать, что, в общем-то, это – непонятное решение. Но проходит время, и, хотя святой Пахомий не настаивает, а только с болью говорит с ними, ученики смиряются перед святым Феодором, признавая его старшим по Духу, более богодухновенным, чем они. И жизнь показывает, что решение святого Пахомия было правильным: преподобный Феодор не просто свят, но и искусен.

«Некоторые святы, но не искусны» [4, с. 283]. Выражение это значит, что человек еще не до конца освящен Духом, то есть у подвижника много святой ревности, он стремится к Богу, упражняется в добродетели, может быть, даже многие с него могут взять пример, но когда дело начинает касаться каких-то сложных вопросов духовного бытия, он может рассуждать о них не согласно с «веяниями Духа». Даже великий святой Серафим Саровский скажет: «Когда я говорил от своего ума, то бывали ошибки» [см.: 13, с. 330]. И это говорил человек, которому не менее двенадцати раз являлась Пресвятая Богородица, которому являлся Сам Христос.

 

То есть на протяжении жизни синергия, взаимодействие Бога и человека, продолжается нелинейно; Бог далеко не всегда и не все открывает человеку, а дает возможность проявить долгосрочное произволение, некое постоянство слова, мысли и жизни по этой мысли. И не случайно, что долгосрочное произволение оказывается важной составляющей святости, которая позволяет человеку стать более искусным, не просто ревнующим о святости, о боголюбии, о молитве, об исполнении определенных добродетелей, но и ищущим и узнающим, каким образом это сделать.

В беседе о цели христианской жизни святого Серафима Саровского с Мотовиловым старец рассуждает, для чего существуют добродетели. Преподобный перечисляет наиболее распространенные добродетели, упоминаемые в житиях подвижников, где, например, говорится, что святой с детства постился, не брал грудь матери в среду и пятницу, не любил детские игры, любил уединение, много молился, читал Священное Писание. И святой Серафим обращает внимание, что эти добродетели сами по себе не являются целью, а являются только средством [10, с. 170]. Но многие люди останавливаются на исполнении добродетелей, и в этом выражается их несколько ветхозаветное понимание святости.

Отделенность как черта святости

Слово «святость» имеет прототип в еврейском слове «кадош», что значит «выделенный, отделенный. В святости есть эта составляющая, некая отделенность от страстей, отделенность от суеты мира. Но многие святые были отчасти «погружены» в наш мир, как святой Иоанн Кронштадтский, как многие другие праведники, святители и даже преподобные, подвизавшиеся на Афоне, – как святой Силуан Афонский, – которые молились за весь мир и проливали за него слезы и кровь. И эти святые духовно были гораздо более едины с миром, чем те люди, которые живут в мире и по его страстям, являясь некими частичками в системе непрекращающегося страстного броуновского движения, где «кто смел, тот съел», кто богаче, тот счастливее. Подвижник, молящийся на Афоне, проливая духовную кровь своего сердца за незнакомого ему человека, несомненно, ближе ему духовно, чем тот, кто находится рядом и, может быть, даже совершает вместе с ним какие-то дела.

 

Зачастую под святостью понимается некая отделенность, но глубинного понимания, в чем состоит эта отделенность-выделенность, нет. В новозаветном смысле святость как отделенность – совсем иное, чем в ветхозаветном. Апостолы были отделены от мира по дару Духа Святого, и они мыслили не по-мирски. Господь говорил о них: «Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15, 18–19), но они шли в этот мир и спасали людей проповедью.

И в умах современных людей часто бытует представление о святости, как о чем-то недоступном, может быть, даже очень хорошем, но предназначенном не для простых людей, не для обычных, повседневных «грешников». Можно привести такой смешной случай. Как-то раз врачи лечили одного батюшку и приехали в монастырь снимать кардиограмму. Сняв ее, они послали ее по интернету в больницу для консультации и диагностики. Из больницы спрашивают: «А что накануне ел пациент?» – и врач, снимавшая кардиограмму, отвечает: «Так это батюшка, он ест только просфору и святую воду». Вроде смешно – ведь священник не ограничен так жестко в питании, – но на самом деле показательно, и подобное представление о святости очень опасно, поскольку закрывает для воспринимающего ее таким образом реальную возможность и небесплодность старания идти святыми путями на этой земле для любого человека.

Есть другая крайность, когда святость признается, по сути, несуществующей. Например, сейчас на филологических конференциях обсуждается феномен классического текста, например, Пушкина, и некоторые прозападно мыслящие ученые утверждают, что классический текст – всего лишь плод пропаганды. Признание текста классическим когда-то просто проплатили некие «заказчики», а как таковой классики не существует, это выдумка. Но наши филологи, может быть, даже не все верующие, но опирающиеся на более здравое мышление, возражают: классический текст обладает определенными качествами, не принадлежащими другим текстам, это можно математически доказать, с помощью компьютерного анализа. Точно так же тем более говорят и о святости.

 

Юродство как черта святости

Как-то в юности мне довелось проводить экскурсию по Эрмитажу для американцев, с какими-то научными целями посетивших Санкт-Петербург. Подходим мы к картине, если не ошибаюсь, Евграфа Рейтерна, на которой изображен Авраам, занесший нож над своим сыном Исааком, а в это время Ангел протягивает руку, останавливая его. И, посмотрев на этот библейский захватывающий сюжет, одна из американок резанула: «Он был сумасшедший!» Я возразил: «Почему? Авраам – библейский святой». Она ответила: «Я этого не понимаю!» Понятие святости все больше улетучивается из нынешних западных культуры и менталитета, и человек, поступающий как Авраам, в рамках логики современного рационализма видится безумным, психически нездоровым. По сути, в ракурсе мировоззрения современного международного истеблишмента все наши святые будут выглядеть как сумасшедшие.

Между тем юродство – это еще одна характерная и неотъемлемая черта святости. Миром сим святость воспринимается как юродство, как скажет апостол Павел: «Мы безумны Христа ради» (1 Кор 4. 10). Конечно, это не означает, что все святые были в буквальном смысле блаженными, Христа ради юродивыми. Но какая-то степень несоответствия логике мира или, как скажет старец Паисий Святогорец, такое стремление к Богу, что оно воспринимается «обычным» современным человеком как сумасшествие, есть у всех святых. В жизни каждого святого можно проследить «одно и то же святое безумие, только в каждом оно проявляется по-разному», а причиной его является «пламенная любовь, которую они имели к Богу» [9, с. 151].

И Христос в этом смысле может восприниматься многими как очень эксцентричный человек и даже, по сути дела, сумасшедший, – для мира сего, для диавола и для людей, живущих по страстям. Зачем умирать для таких людей, которые не будут это ценить? В этом смысле мы можем вспомнить логику Великого Инквизитора, а по сути, логику диавола, у Федора Михайловича Достоевского в «Братьях Карамазовых». Перефразируя обращение Инквизитора к узнанному им Христу: «Зачем Ты пришел опять? Не надо, это бесполезно. Эти люди Тебя не готовы слышать. Им надо дать некое минимальное удовлетворение страстей и потом контролировать их. Твоя теория не действенна, Ты – идеалист, в лучшем случае, а по большому счету, Ты – не практик и сумасшедший. Уходи!». Эти мысли Великого Инквизитора стали, фактически, идеологией современной цивилизации, к сожалению, идущей все более демоническим путем. Подобное противоречие всегда будет существовать, и какой бы чин святости мы ни взяли, Христианство всегда будет восприниматься логикой мира сего как некая алогичность, неадекватность. В христианском мировоззрении всегда будет содержаться противоречие законам падшего с Адамом ветхого мира, и попытки реализации духовной логики Нового Адама, воплощенного Логоса, Сына Божия будут встречать сопротивление и обвинения в безумстве.

 

Мужество как черта святости

Следующая черта святости – это мужество. Все святые, как бы они по-разному ни жили, были мужественными людьми, ведь для соработничества с Богом нужно постоянство в исповедании смыслов Христа. Это постоянство возможно сохранить только людям мужественным, потому что Христос отнюдь не делает за нас всю духовную работу. Но возникает вопрос: в каком соотношении происходит это соработничество? Сколько в этой синергии за нас делает Бог, и сколько делать призваны мы?

Святые претерпели бо́льшие испытания, чем обычные люди, и это заставляет многих даже не хотеть святости из-за страха страданий. Но святые шли вперед за Христом, не думая о том, чего это будет им стоить, и в этом смысле они проходили очень непростые жизненные периоды, о которых ярко пишет, в частности, старец Софроний (Сахаров). Учение святоотеческое и в глубину веков уходящее говорит нам, что есть призывающая благодать, а есть период испытаний, период отступления благодати, некоего обезвоживания, некий опыт богооставленности, опустошенности. И, наконец, есть период благодатного укрепления в непоколебимом Царстве Любви и стояния в уже неотъемлемой благодати, которого даже не все святые достигли в полной мере [см.: 12; 3]. Но важен вектор движения, поэтому мы можем сказать, что святые показали именно христианскую мужественность, идя за Христом, который есть «муж скорбей» (Ис. 53, 1–2).

Святые зачастую подводились Промыслом Бога к грани человеческих возможностей. Если вникать в жития святых, то почти в каждом говорится об этой грани. Иной раз по забвению греховному нет серьезных, глубоких жизнеописаний некоторых святых. Но если бы можно было внимательно приникнуть к полноценным описаниям, то практически без исключений у любого святого мы обнаружили бы периоды скорбей на пределе человеческих сил. Может быть, исключения касаются только праведных отроков и младенцев, например, святого Артемия Веркольского, умершего во время грозы, мощи которого оказались нетленными. На этом примере тоже можно увидеть парадоксальность святости – неизвестно, почему он стал святым? Мы не знаем, что происходило в его юной душе и к какой грани испытания он был подведен Богом.

Большинство святых во внутренних испытаниях доходили до некоего подражания Христу в Гефсимании. Конечно, они не сравнивали себя со Христом. Все происходящее в их внутренней жизни сокровенно, но мы знаем, что у многих святых были «огненные» испытания, на грани физических и душевных сил.

Вспоминается старец Иосиф Исихаст († 1959), который восемь лет не чувствовал Божией помощи в борьбе с блудным бесом. Он воспитывался в девстве, в чистоте пришел на Афон, где не было ни журналов, ни интернета, ни опыта общения с женским полом. Он жил в пещере, а не в монастыре, где паломники могут что-то сказать или привезти. Он сидел в пещере, как древние аскеты, как «вран на нырищи» (Пс 101. 7), то есть имел аскетическое, можно сказать в экстремальной форме, житие. Он думал, что он умрет. И Бог показал, какая мужественная, титаническая, верная Богу душа была у этого святого.

Очевидно, Бог знает меру человека в этой синергии спасения. Преподобный восемь лет борется, восемь лет испытывает царапанье демонов, их «приставание» на физическом уровне, давление в мысленной сфере. И только на восьмой год получает облегчение, которое делает его молитвенником за мир, все больше погрязающий сейчас в блудных страстях и становящийся просто безумным. Наверное, сейчас миру нужен такой молитвенник, прошедший через жестокую борьбу, стоявший долго на грани человеческих сил. Его жизнь – яркий пример мужества в светлом, глубинном содержании.

Здесь можно вспомнить и святого архидиакона Лаврентия Римского (III в.), в житии которого говорится, что когда его опаляли на железном одре из решеток, он прославлял Бога и в какой-то момент сказал воину-язычнику: «Можно меня перевернуть, я с этой стороны уже хорошо прожарился». Какая сила Духа должна быть у человека, чтобы он мог еще шутить в таком состоянии! Примеры мужества от древности до современности связывают единой нитью святых. Понятно, что это мужество давал им Господь, но здесь, конечно, присутствовала синергия Бога и человека, что означает именно предельную меру испытания в мужестве с человеческой стороны.

Смирение как черта святости

Неотъемлемая черта святости – смирение. Все святые, где бы они ни подвизались, будь то святители, благоверные князья, мученики, преподобные, апостолы, были крайне смиренными людьми, и это их объединяет. Их смирение проявлялось отнюдь не только внешне, но оно было глубоким состоянием их духа. Так, например, святой Иоанн Кронштадтский мог надевать подаренные ему дорогие рясы. Но внутренне он совершенно ими не гордился и при первой возможности мог передарить. А какое-то время он носил их ради того, кто их ему подарил. Святые могли занимать какие-то светские или церковные должности, не кичась этим, а воспринимая это как послушание от Бога и имея очень смиренное мнение о себе. Вспоминается митрополит Антоний Сурожский, c которым нам довелось встретиться в 2001 году. Он тогда уже был очень известным человеком в России и в Англии, во всем православном мире. Но в личной беседе он очень скромно сказал, видно было, что без какой-то деланности: «Знаете, маленькая собачка – до старости щенок. Это я».

«Я, – говорил он, – никогда не хотел никаких чинов. Если Бог меня поставил на это место, то я делаю послушание, но себя ничем не считаю. Если что-то совершается через меня, то это действие Божие, а мое дело – просто не мешать Ему. А так, я – щенок, так себя вижу». И было видно, что человек говорит искренне. Мы ему передали: «Владыка, в России все Вас любят. Когда наши друзья узнали, что мы едем к Вам, то все стали передавать Вам поклоны». Он говорит: «Спасибо, но они меня не очень хорошо знают. Если бы они получше меня знали, то так бы меня не почитали».

Если открыть предсмертные дневники о. Иоанна Кронштадтского или его книгу «Моя жизнь во Христе», то можно увидеть, что он пишет там о себе в очень отрицательном контексте: «я – многогрешный человек», «холодный человек, иногда злой и недоброжелательный человек» [6, с. 143; 7]. И это звучит довольно сильно. Видно, что он это переживает, это не просто некая трафаретная фраза, он этим живет, продолжая смиренную борьбу с падшим человеческим естеством, несмотря на обилие дарований от Бога и множество совершенных чудес.

Преподобный Силуан Афонский спрашивает Христа: «Господи, почему я так страдаю?». И Господь отвечает: «Гордые всегда так страдают» [13, с. 41]. «Вся война идет за смирение» [13, с. 449], – напишет святой впоследствии в своих записках, на опыте познав божественность смирения.

Святой апостол Павел писал о себе: Христос «явился и мне, как некоему извергу» (1Кор. 15, 8). В русском переводе не очень понятно, что он имеет в виду, но можно вспомнить, что значение слова «изверг» – выкидыш [4] . С точки зрения Ветхого Завета, изверженный из чрева плод – это нечистота. Представьте себе неоформленное кровавое существо, и апостол, сравнивая себя с ним, говорит: «Я – недоношенный, изверженный из чрева младенец, лежал в своих грехах, и мне, как извергу, явился Христос». Насколько надо было смиренно о себе думать, чтобы так писать. Можно было сказать: «Я – великий грешник», но апостол применяет к себе такой образ, и этот образ остается в Священном Писании потомкам! Это – неподдельное смирение, человек искренне так думал и специально выбрал яркую фразу, чтобы еще больше это запечатлеть!

Князья, епископы, патриархи, занимавшие высокие государственные или церковные должности и ставшие святыми, всегда очень смиренно думали о себе, и это не было чем-то формальным и поверхностным. Святой князь Давид-строитель, грузин, двухметровый исполин, под которым каждые два часа меняли лошадь во время боя, который сам строил собор в Гелатском монастыре, был крайне смиренным человеком. Умирая, он говорит: «Да, я правил многими людьми, служил Церкви и своему Отечеству. Сейчас я умираю и прошу похоронить меня при входе в эту обитель [5] . Лягу как раз от одного края врат до другого, могила будет достаточно широкой, и через меня не смогут переступить. Пусть все наступают! И напишите на моей могиле: Православие без смирения бесполезно. Запомните это! » [см: 1, с. 570–571]. Можно было бы сказать: «Пришло время получить награду, воздайте мне почести, все-таки я трудился всю жизнь ради Бога, Церкви и Отечества», – а он думает о том, чтобы еще принести пользу своим соотечественникам, и подчеркивает, что если не будет смирения, каким бы ты себя православным ни величал, ты им не будешь являться, а уж тем более не станешь святым. Это еще один пример уподобления святых Христу, Который сказал и до сих пор говорит всем нам: «Научитесь от Меня, ибо я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11, 29).

 

Внешнее «несмирение»: рассудительность в узнавании святости

В житиях святых, особенно юродивых, иногда описываются поступки, которые на перый взгяд могут показаться далеко не смиренными. Например, святитель Николай Чудотворец дал пощечину Арию на Первом Вселенском Соборе. Святитель совершил этот поступок из смирения. Обычные люди совершенно не поймут этого – как можно дать человеку пощечину из смирения? Дело в том, что святитель Николай понимал, что Арий вел себя на Соборе примерно так, как это делают колдуны, он «охмурял» присутствующих. Его речь была подобна вставленной в окно трубе с инфекцией, например, с коронавирусом. Представьте, что к этой трубе подключили двигатель с насосом и начали закачивать инфекцию в помещение. Сколько можно ждать, пока люди заразятся? Святитель Николай понимал, что еретическая речь Ария, вдохновляемая гордостью и тщеславием, хуже, чем вирусная инфекция, это инфекция духовная. Арий – одержимый страстями человек, и, вещая на Соборе, он демоническими силами влияет на собравшихся. Святитель также понимал, что речь Ария может помешать установлению самых основ Православия, формулированию текста Символа веры , и эту «трубу» можно было заткнуть, только задев гордость этого человека. Получив пощечину, он замолчит, преткнется, потому что будет оскорблен.

При этом святитель Николай знал, что по строгим канонам древней Церкви, священник, ударивший кого бы то ни было, должен был быть лишен права служения. И он дал Арию пощечину отнюдь не в гневе, но из чувства самопожертвования, ради того, чтобы это еретическое «инфекционное» вещание прекратилось. Святитель знал, что он пострадает, – что, по Преданию, действительно и случилось.

Осознать такое толкование далеко не просто, и многие, не понимая, что, собственно, произошло, думают: «Святитель заткнул еретика, надо было еще посильнее ударить!». Но такая мысль – плод бытового человеческого мышления, а святой Николай был движим и дышал Духом Святым. Он поступил по смирению, рискуя собой и дорогим для него служением у престола Божия.

Понимание некоторых неординарных случаев из жизни святых, которые могут показаться поступками далеко не смиренными, требует определенной рассудительности, той искусности, которой часто не хватает и очень боголюбивым людям: «свят, но не искусен». Бывает, что у человека есть ревность, есть и многие добродетели, но нет еще добродетели рассуждения. А святость включает и ревность по Боге, и рассудительность, и понимание – как правильно поступить в той или иной ситуации.

Значение силы произволения в движении к святости

В борьбе за святость немалую роль играет личное произволение человека, образ его мыслей, устремленность его воли ко Христу. Церковное Предание хранит немало примеров, когда произволение подвижника, находившегося в искушении, колебалось, и он не выдерживал попущенных ему испытаний. Именно в искушениях испытуется, укрепилось ли произволение в Боге и есть ли в подвижнике сила, чтобы не отступить от Него. Вспомним апостола Петра. Он шел ко Христу по водам, видел величину надвигавшихся на него волн и, по-видимому, думал: «Ведь я иду по воде, а эти волны такие большие!» А подумав так, он сразу начал тонуть, потому что его произволение отклонилось от Христа. Стойкость произволения свойственна святым, но она должна поддерживаться далеко не только благодатью Божией, но и их собственной решимостью испытывать эти трудности ради Христа. Когда произволение подвижников укреплялось в этой решимости все претерпеть ради Христа, то они могли усваивать и подкрепляющую благодать Божию. Но при этом не настолько, чтобы стать совершенно бесчувственными к страданиям и безвольными в расслаблении. Подвиг есть подвиг, и в нем человек до конца должен проявить личное произволение.

Преподобный Иоанн Дамаскин скажет: «Именно произволение, как образ действования, оценивается и венчается от Бога» [6] . Не добродетель сама по себе – сколько человек претерпел, сколько поклонов сделал, – а само произволение, то есть ради чего, а, скорее, ради Кого человек совершает свой подвиг, чем или, скорее, Кем он вдохновляется. Святой Серафим Саровский подчеркивал, что «только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа» [см: 10, с. 170]. Это именно и есть личное произволение – «делание ради Христа».

Являя произволение к святости, подвижники были мужественны к своим личным падениям. Есть яркий пример из жизни одного святого, который приводит преподобный Серафим Саровский. Один монах подвизался в пустыне; однажды он пошел на источник, встретил там девицу и тяжко согрешил блудом и убийством. Потом он вернулся назад в пустыню. И далее преподобный Серафим говорит о его жизни: «Он жил по-прежнему, как жил, чем посрамил дьявола». Эта мысль звучит удивительно и даже где-то странно, но если обратиться к толкованиям, то смысл здесь такой. Дьявол, доведя подвижника до греха, желал, чтобы он погиб окончательно. И тогда бы подвижник либо опустил руки, сам на себе поставив крест, ушел в мир, где продолжал бы грешить: «Раз согрешил один раз, то можно грешить и два, и три». Либо другой вариант: если бы подвижник взял на себя покаянные подвиги сверх меры. Но он и так жил очень аскетически. Бог попустил ему пасть, возможно, потому, что в процессе аскетических подвигов в его душе тайно набиралась незамечаемая гордость. А в плане физических трудов он больше трудиться не мог. Если бы он трудился больше, то надорвался бы, заболел, и его аскетическая жизнь быстро бы закончилась. И, как ни парадоксально это звучит, в исправлении ему хватило смирения и мужества. Может показаться, что он был безразличен к тому, что произошло. Но на самом деле, нет. Иначе святой Серафим не сказал бы: «Он посрамил дьявола». А чем посрамил? Смирением и мужеством. Этот подвижник сказал Богу: «Господи, я ничтожество, я убийца, блудник, но я больше ничего не могу сделать. Я просто буду жить, как жил, а Ты сделай со мной, что считаешь возможным. Если Ты считаешь нужным убить меня – убей. Или дай мне жизнь, и я буду подвизаться, как раньше, ни на что не претендуя. Но по-другому жить я не могу».

Несколько десятков лет спустя Господь вернул ему благодать, а в старости он получил дар Святого Духа, засвидетельствованный чудесами. Как ни странно это звучит для светского уха, – убийца, блудник, которому полагалось в тюрьме сидеть или пойти рабом работать у родителей этой девицы, – стал святым.

Перед нами, действительно, подвиг смирения, мужества, рассудительности и искусности. Он понял, что если начнет что-то делать по человеческой гордой ревности: «Как же так!», – то ничего не добьется. Тогда он со смирением сказал: «Да, это я. Я должен был понимать, что могу это сделать. И без Бога я еще хуже сделал бы. Я должен быть в аду, но я не буду отчаиваться». Это пример, может быть, «ядреный», но показательный.

Современное человечество так же, как и прошлые поколения, остается призванным к святости. Схема движения остается той же: если человек хочет быть с Богом, то должен всеми силами двигаться к Нему. Если он хочет реализовать святость, то должен идти по дорожкам, начертанным в Евангелии и в житиях святых, давать Богу отклик в произволении, смирении, мужестве и юродстве в определенной степени.

 

Разнообразие святости

Святость разнообразна, и каждый раз это что-то новое, особое действие Духа, Который Себя не повторяет. И в то же время, в своем личностном ответе Богу каждый человек уникален и неповторим. Вспомним убиенных монахов Оптиной пустыни. Пред Богом они несомненно святы. И хотя какое-то время уйдет на канонизацию, уже сейчас перед нами еще один ряд святых, явленных в наше время. Эти монахи не только ревновали по Богу, но обладали определенной искусностью: отец Василий – в своем священническом служении, своих размышлениях о жизни во Христе и по Христу в нынешнее время, инок Ферапонт – в своем исихастском устроении, инок Трофим – в своем непрестанном служении окружающим, уходе за бабушками, беседах с наркоманами. Каждый из них полностью себя отдавал Богу и ближнему, и у каждого был свой личный почерк подвига и ответа на призыв Господа.

Святость как ипостасный ответ человека Богу, внутреннее воздаяние святости

Разнообразие святости возникает как результат неповторимого взаимодействия где-то в сфере между творческим движением Святого Духа и творческим ответом человека. Когда есть это взаимодействие, синергия, когда человек не глух к движению Духа, тогда человек получает некое внутреннее подтверждение об этом. Как можно понимать, в верном ли направлении по отношению к Богу ты находишься? Средневековое западное мировоззрение пропагандирует, что воздаяние будет в конце жизни или времен, на Страшном Суде, то есть когда-нибудь не скоро и не сейчас. Но восточные святые отцы, как правило, говорят, что воздаяние начинается уже здесь, ведь «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). Святой человек внутренне ощущает расширение своего сердца, усиление способности любить, это состояние, которое трудно объяснить словами, возрастание над самим собой, над мертвящей логикой падшего разума, которой часто пользуется дьявол, возрастание степени неуязвимости от личных падений, от обстоятельств, от человеческих грехов вокруг. И этот отклик является неким внутренним воздаянием. И это более органическое представление, чем представление, что ты работаешь, а где-то там тебе будет награда. Эта награда начинает ощущаться и восприниматься уже здесь. Как та благодать Духа, о которой говорит святой Серафим Саровский, что все добродетели совершаются ради того, чтобы стяжать благодать Святого Духа [см: 10, с. 170]. В евангельских притчах благодать Святого Духа – это и елей мудрых дев (Мф. 25, 1–13), и серебро в талантах, которое должно умножаться (Мф. 25, 14–30). И в этом умножении благодати призван участвовать каждый из нас, имея для этого свои, уникальные возможности и средства. Каждому из нас предстоит разумно искать внутри себя этот отклик, формирующий лик человека к концу его жизни.

 

Короткий путь к святости через послушание

Большая часть святых все эти добродетели получала через послушание, ведь редкие святые не находились хотя бы часть жизни в послушании кому-то из людей, напрямую руководимые Богом. Послушание позволяет человеку работать над собой.

Многие вещи сокрыты от нас. Например, мы знаем, что преподобный Антоний Великий подвизался в пустыне, но если читать более подробное житие, то становится известно, что у него изначально был духовник, о котором более ничего не известно. Но видимо, этот человек был святой жизни, потому что он подготовил святого Антония к пустыне.

Если послушание совершается не конкретному лицу, то это послушание Церкви, игумену, монастырю и духовникам, которые там подвизаются, как у святого Силуана Афонского. Если это послушание не духовнику, то родителям, семье, мужу, близким. Но возможность проявить послушание у любого человека всегда в жизни есть. Послушание – это часть смирения, которое вырабатывается через умение слушать людей и Самого Бога.

Заключение: о подражании святым

Будем учиться благодарить Бога за то, что мы имеем такой великий сонм святых. Будем пользоваться возможностями узнать о них. В то же время мы должны учиться у святых, ведь что-то мы можем делать в подражание им. При этом мы должны почувствовать и выбрать, в чем именно мы можем и призваны им подражать. Часто бывает, что есть какие-то святые поступки, дела, способы жизни, но они – не твои. Поэтому мы должны разбираться: почему святые так делали, почему они такой путь выбирали, и тогда мы, надеюсь, научимся, как мы должны поступать. Но это не просто – поставить себя на место святого, понять образ его бытия и обстоятельства. Это, на самом деле, целый подвиг – «вжиться» в святого. С одной стороны, хорошо читать жития разных святых, а с другой, – хорошо найти жизнеописания святых, близких по духу именно нам, и потом спрашивать разрешения, совета у духовника: каким образом мы можем хоть в чем-то быть похожими на них. Но, конечно, ясно, что полностью трафаретная схема не сработает, надо чутко и творчески подходить к этому подражанию.

Молитвами святых отец и матерей наших, всех святых, от века Богу угодивших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас и благослови на мудрый и терпеливый путь к Твоей святыне! Аминь.

Литература:

1. ГабидзашвилиА. Э. Давид IV Строитель // Православная энциклопедия. М.: Издательство Православная энциклопедия , 2006. Т. 13. С. 569–571.

2. Даль В. И. Большой иллюстрированный толковый словарь русского языка: современное написание: ок. 1500 ил. М.: Астрель: АСТ: Транзиткнига, 2006.

3. Захария (Захару), архим. Три периода духовной жизни. URL: https ://pravoslavie.ru/91462.html#_ftnref1 (дата обращения: 22.07.2022).

4. Игнатий (Брянчанинов), свт. О молитве Иисусовой. Беседа старца с учеником // Сочинения епископа Игнатия (Брянчанинова). В 5-ти т. Т. 1. Аскетические опыты. СПб.: Издание И. Л. Тузова, 1886. С. 203–295.

5. Иоанн Дамаскин, преп. Священные параллели (S.JoannesDamascenus. Sacra Parallela) // J.-P. Migne (ed.). Patrologiae cursus completus (series Graeca). In 161 t. Paris, 1857–1866. Vol. 95: 1041–1588.

6. ИоаннКронштадтский,св.прав. Моя жизнь во Христе. СПб., М.: Иоанновский ставропигиальный женский монастырь; Издательство Отчий Дом, 2015.

7. Иоанн Кронштадтский, св. прав. Предсмертный дневник. 15 августа 1908 г. URL: https://predanie.ru/book/72161-predsmertnyy-dnevnik/ (дата обращения 26.07.2022).

8. Иустин Философ, мч . Разговор с Трифоном иудеем // Он же. Сочинения. М.: Университетская типография, 1892. С. 132–362.

9. Паисий Святогорец, преп. Слова. В 6-ти т. / Пер. с греч. Т. 5: Страсти и добродетели. М: Издательство Святая Гора, 2009.

10. Серафим Саровский, преп. Беседа о цели христианской жизни // Преподобный Серафим Саровский. Стяжание Духа Святого / Сост. и примеч. А. Н. Стрижева / Отв. ред. О. А. Платонов. М.: Издательство Институт русской цивилизации, Родная страна, 2014. С. 161–204.

11. Симеон Новый Богослов, преп. Слово 47 // Он же. Творения. В 3-х т. В пер. на рус. яз. с новогреческого еп. Феофана. Издание Афонского Русского Пантелеймонова монастыря. Т. 1. Слова. М.: Типо-лит. И. Ефимова, 1892. С. 424–433.

12. Софроний (Сахаров), преп. Беседа 26: О трех периодах духовного роста и о тайне рождения слова в сердце // Он же. Духовные беседы: В 2 т. Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь, Эссекс-М., 2003. Т. 1. С. 266–269.

13. Софроний (Сахаров), иером. Старец Силуан Афонский. Житие, учение, писания. Минск: Лучи Софии, 2005.

 

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.