Диакон Димитрий Цыплаков. Только ли наука ищет и находит истину?

Ответить на этот вопрос и просто, и сложно. Просто — потому что ответ на поверхности: французские просветители. Именно они, французские просветители, посеяли вражду между наукой и религией — Вольтер и Дидро, Гельвеций и Гольбах и другие мыслители и писатели. Наука, по их мнению, — единственный источник истины. Они верили во всемогущество научного знания. Религия представлялась им ненужной. Поэтому в XVIII веке антиклерикально настроенные философы решительно противопоставили науку религии: только научное знание дает человечеству свет истины. «Да воссияет свет разума и скроется тьма мракобесия» — этот лозунг в XIX веке подхватили и сторонники позитивизма — учения, провозгласившего естественнонаучный разум венцом развития человечества.

Попутно на скорую руку создавался миф о том, что христианская Церковь ненавидела науку с самого ее зарождения, а инквизиция преследовала и сжигала ученых. В ход пошло всё: и неизвестно когда исчезнувшая Александрийская библиотека, которую якобы сожгли христиане, и Галилей, и Коперник, и Джордано Бруно, и даже казненный за теологические взгляды женевскими кальвинистами Михаил Сервет. И сейчас многие школьники по вторяют как скороговорку: «Инквизиция всегда сжигала ученых, она сожгла Галилея с Коперником». При этом совсем не важно, что Коперник был уважаемым ученым, труд которого («О вращении небесных сфер») был временно запрещен к использованию в 1616 году, но сам Коперник занимал церковную должность каноника и умер в мире с католическими властями. Неважно, что печально известный процесс над Галилеем закончился всего лишь домашним арестом, а Джордано Бруно был не ученым, а философом пантеистом и был казнен за свои оккультные взгляды. Безусловно, не следует обелять или оправдывать папскую инквизицию, но нужно четко понимать, что частный конфликт католических властей с учеными по поводу гелиоцентрической системы мироздания не следует трактовать как конфликт науки с христианской верой в целом. Тем более что для современной космологии Солнце давно не центр мироздания: Солнечная система всего лишь пылинка на просторах вселенной. Модель системы видимых планет для современной науки не принципиальна: можно и Землю принять за центр, но полученная модель будет сложнее гелиоцентрической. 

Европейская наука не могла конфликтовать с христианством, потому что сама родилась в недрах христианской цивилизации, а европейская ученость зачастую заботливо пестовалась в тиши монастырей. Так, знаменитый ученый и философ Блез Паскаль поправлял свое здоровье и писал свои «Элементы геометрии» во французском монастыре ПорРояль. Многие европейские ученые были людьми глубоко верующими, а один из авторов теории Большого Взрыва Жорж Леметр был католическим священником, президентом Папской академии наук. Верующим был и великий русский ученый-просветитель М.В. Ломоносов, который писал, что «Наука и Вера суть две сестры родные, дочери одного Всевышнего Родителя, и в распрю зайти не могут, аще кто по тщеславию своему на них вражду всклеплет».

Именно так: науку поссорили с христианской верой. Первоначально европейская наука, наука Нового времени, стремилась найти истину, понимая под ней то, «каков мир на самом деле», то есть «как мир видит Бог» с точки зрения вечности (subspecie aeternitatis). Так думали рационалисты, так думали Ньютон и Кеплер. Так думали и некоторые французские просветители, которые отвергли религию, но основывали свой культ разума на вере в Бога-Творца. Эти антирелигиозные просветители рассуждали очень просто: если наука открывает истину, значит, религия закрывает истину от людей. То есть наука и религия находятся в противоборстве. И по мере продвижения вперед научного знания та область, где значима христианская вера, будет сокращаться. В XXI столетии мы знаем, что это не совсем так, вернее совсем не так, как представляли себе идеологи религии Разума.

Уже шотландский ученый и философ Дэвид Юм поставил под сомнение абсолютный характер научной истины, поставил под сомнение то, что мы можем познать мир таким, каким он существует «на самом деле», то есть sub specie aeternitatis. За это его прозвали «агностиком», а на вопросы, заданные Юмом, в конце XVIII века попытался ответить представитель немецкого Просвещения Иммануил Кант. Он, однако, пришел к ясному выводу, что возможности науки в познании истины весьма ограничены. Наука познает только мир явлений, феноменов и не может познать мир «сам по себе», мир «вещей в себе». Наука скользит по поверхности бытия. «Мне пришлось ограничить знание, чтобы освободить место вере», — обозначил свою позицию немецкий просветитель.

Далее был XIX век, век позитивизма. Позитивизм — это философское направление, исходящее из тезиса о том, что все подлинное, «положительное» (позитивное) знание возможно только на путях научного знания. Его сторонники, и в особенности Огюст Конт, создавали религию Человечества (Religion de l’Humanite[), призывая вместо Бога поклоняться человечеству как Великому Существу (GrandE^tre). Но сам же Конт создал учение о позитивном знании, которое не стремится создать метафизику природы, не отвечает на вопрос «почему», но отвечает на вопрос «как все устроено». А значит, как бы ни расширялись наши естественнонаучные взгляды об окружающем мире, целостной картины бытия в них не обрести. К концу XIX века пришло осознание того, что наука не видит мир как отражение Абсолютного Разума, но ищет истины инструментальные, прикладные. Как писал известный английский позитивист Б.Рассел в очерке «Наука и религия»: «Наука… отказывается от поиска абсолютной истины и заменяет ее „технической истиной", принадлежащей любой теории, которая успешно используется в предсказаниях или в изобретениях… „Знание" перестает быть разумным отображением Вселенной и становится практическим орудием управления материей». Несмотря на то, что и Конт, Рассел и другие позитивисты выступали против религии, по сути, они расчистили поле мировоззренческого выбора, уточнив границы научного поиска. Наука не способна обрести полноту ведения о мире и человеке. Сколько ни продолжай плоскость вширь, объемной фигуры не получить.

В результате в XX веке философия выяснила для себя и открыла для научного сообщества вненаучные формы познания окружающей действительности. Оказалось, что наука в мировоззрении человека может и, в сущности, должна дополняться вненаучными формами знания, например, ценностным знанием, в том числе религиозным. Возникла возможность гармоничного сочетания научной рациональности и религиозных представлений в сознании современного человека. Научное и религиозное понимание истины различаются. Но это не две разные истины — это два разных аспекта истины, которые не противоречат друг другу, а могут быть взаимно дополняющими. Поясним нашу мысль на примере: мы видим студента, бегущего на остановку вслед за автобусом. На вопрос: «Почему он бежит?», можно дать два ответа: потому что у него сокращаются мышцы, и потому что он опаздывает на лекцию. Оба эти ответа будут истиной, и они не противоречат, а дополняют друг друга. Так, религиозные истины говорят о добре и красоте, нравственной правде, а истины науки описывают мир прагматически, то есть с точки зрения потребностей практической деятельности. И то и другое нужно человеку: без науки человек не сможет эффективно удовлетворять свои жизненные потребности, но без религии, или  — возьмем шире — без ценностей, существование человека будет зачастую лишено смысла. Но необходимо заметить, что важным условием гармонии науки и религии должно быть ясное понимание границ компетенций, методов, познавательных возможностей той и другой области.

В заключение хотелось бы при вести пространную цитату из дневника российского ученого, академика Бориса Раушенбаха, который много размышлял об истине: «Когда-то я полагал, что только точные науки занимаются настоящим делом. Но эти науки никогда не дадут объяснения феномену человека, неписаным законам, по которым он живет, и сопряженным с ними этическим понятиям — справедливости, совести, умению прощать… Нелогическое знание в большой мере формирует их. Человек просто знает, что хорошо, что плохо. Доказать это невозможно. Часто мы наблюдаем, как здравый смысл приводит нас к глупостям. И в понимании общечеловеческих ценностей большую роль играет иррациональная составляющая человеческого сознания. Так что совершенно естественно, что у людей два канала восприятия информации. Рациональный — это наука, логические рассуждения, к коим мы привыкли, и иррациональный, что часто называют откровением. Откровения идут помимо науки. Это весьма важный путь — в том отношении, что очень дополняет привычный нам путь по знания. И очень плохо, когда кто-то пытается создать чисто научное мировоззрение. Восприятие мира не может быть лишь научным, оно может быть целостным. Человеку недостаточно просто знаний, ему необходима высокая культура, духовность, нравственность и, если хотите, религия, потому что она отвечает на вопросы, на которые не может ответить наука» («Дневник академика Б.Раушенбаха»).