Митрополит Тихон: «Бог нас позвал, что же мы будем отказывать?..»

 — Владыка, мы встречаемся с вами накануне вашего юбилея. И я думаю, что многим нашим читателям было бы интересно узнать о вас подробней. Вы родились в Воронеже. Расскажите о своем детстве и о своей семье.

— Да, действительно, я родился в Воронеже, это средняя полоса России, европейская часть. У нас там очень хороший климат, зим не бывает суровых и лето не очень жаркое, все хорошо растет. Особенно фруктовые деревья. Родители мои — фронтовики, там же, на фронте, и познакомились. Отец — воин-сибиряк, призывался он из-под Иркутска. Можно сказать, из ссылки, он был из репрессированной семьи. Отец воевал под Курской дугой. Вы же знаете, сибиряков всегда бросали в самые трудные места боевых действий. С мамой он познакомился на Курской дуге, она была медицинским работником. Фактически, он считает, что она его спасла. У него было сильное воспаление легких, она проявила большую заботу о нем. У них был первый эшелон. И отец был на передовой, и мама. Лечиться его отправили сюда, в тыл. Если быть точнее — в Алтайский край, в Бийск. Здесь он подлечился, ну а через два года войны они вновь встретились под Киевом и прошли почти до Берлина.

После войны, в 45-м году, создали семью. День Победы они всегда считали и днем создания нашей семьи. Вместе прожили 65 лет. Мама умерла три года назад, а отец жив и здоров. В августе ему исполнится 96 лет. Они поселились на окраине Воронежа. Но это тогда было окраиной города, города растут, сейчас та улица является почти центральной в городе. Там же жила и бабушка, мама моей мамы. Домов-то тогда практически не было, Воронеж на 90 процентов был разбит немецкой авиацией. Один зять привез бабушке с железнодорожного переезда будку, и она жила в этой будке какое-то время.

Родили нас, четверых детей, построились, рядом как раз был свободный участок. Я считаю, что с бабушкой нам повезло. Она имела четыре класса церковно-приходской школы, знала Закон Божий, умела читать, петь. С ней вместе жила ее бездетная дочь, тетя Шура. Они и воцерковляли нас, как могли. Родителям было трудно, они работали, заняты были все время. Так что нашим воспитанием занимались бабушка и тетя. Мы очень рано научились читать по-церковнославянски, знали, что такое молитвенное правило, утренние и вечерние молитвы, акафисты, жития святых. Правда, у бабушки было только одно житие — Алексея, человека Божия. Она нам все время перечитывала его.

Что касается духовной жизни — мы многое почерпнули именно от бабушки. С ней мы ходили в храм и на первую исповедь, и на первое причастие. Я никогда не чувствовал себя неверующим, мы всегда считали себя верующими. Хотя в то время дети уже должны были быть исповедниками за Христа. В школах-то и кресты снимали с нас, и домой приходили учителя, проверяли, есть ли дома иконы, на педсоветы вызывали.

— И такое было после войны? Казалось бы, во время войны от советской власти было большое послабление Церкви…

— В 50-х годах очень сильно закручивали гайки. Да что говорить, даже в Новосибирске, в здание больницы у Нарымского сквера, которое сейчас разобрали, привозили на расстрел до 1954 года…

Конечно, я с большой теплотой вспоминаю бабушку. Она действительно вложила в наше воспитание часть своей души. Она имела настоящий талант воспитателя, была очень доброй. Ее житейские наставления я помню до сих пор. Например, она говорила: с кем поведешься, от того и наберешься, — не дружите с дураками. Известно ведь, что очень многие через не самых лучших знакомых, друзей приобретают различные пороки. Еще она говорила, например: не ссорьтесь до последнего слова, оставляйте последнее слово для примирения. Бабушка была очень мудрой женщиной, все ее любили. Четыре ее зятя никогда с ней не ругались. Я как-то спрашиваю: пап, почему вы не ругаетесь? Он, улыбаясь, говорит: ну у нас же не теща, у нас патриарх. Вот так они ее ценили.

Первое паломничество в Троице-Сергиеву лавру мы тоже совершили с бабушкой. В храме тяжело ведь было детям стоять, мы были маленькие, службу не понимали. А храм у нас в Воронеже был очень посещаемый, всегда было много народу на праздники. Стоим, духота, а она нас ставила в самый центр. Я говорю: бабушка, хочется присесть, давай выйдем на улицу. А она говорила: потерпи, нужно мужество, надо себя переломить, надо уметь набираться терпения. Сейчас понимаешь — служба-то всего полтора часа идет. А вот тогда казалось это просто бесконечностью.

Чтобы не болтался по улицам, мама устроила меня в 16 лет работать на завод, на станок (учеником фрезеровщика). Я окончил вечернюю школу и поступил сразу в техникум. Мне дали его закончить и забрали в армию. Я попал в Москву и решил после армии не идти на светскую работу, решил посвятить себя церковной деятельности. Моя сестра в это время уже вышла замуж за выпускника Московской духовной академии, ее муж, впоследствии — отец Борис, стал священником, у него была хорошая библиотека. У нас в Воронеже-то тогда ничего, никаких книг практически не было, все погибло во время войны, а в Москве многое сохранилось.

Отец Борис мне сказал, что Церкви не хватает кадров. Я решил: почему я, верующий человек, должен вместе со всеми строить коммунизм, безбожное общество? Я же верю в Бога, и надо стараться послужить Ему. Тогда это считалось особенно непочетным, особенно для молодого человека. В храмах стояли в основном одни бабушки. Когда я в Воронеже появлялся в храме, все удивлялись тому, что на службу пришел молодой человек. Хотя, конечно, молодежь тогда ходила в храм, но совсем немного, все-таки боялись. Я тогда подумал: вот это как раз и нужно, необходимо тогда было иметь мужество, чтобы ходить в храм. И в Евангелии есть слова Иисуса Христа: Кто Меня постыдится, того и Я постыжусь перед Отцом Небесным.

После армии я взял письмо у архимандрита Кирилла (Павлова), духовника Троице-Сергиевой лавры, у которого тогда уже окормлялась вся наша семья. Он направил меня в Переславль-Залесский, где я прислуживал год в Покровском храме. После этого я поступил в семинарию, и началась моя церковная жизнь.

— В конце 70-х годов вы работали в редакции «Журнала Московской Патриархии». Как именно вы туда попали?

— В 1974 году я поступил в семинарию, в 1976 году меня заметил архимандрит Иннокентий, заместитель главного редактора митрополита Питирима. Протоиерей Борис вместе со своей женой — моей сестрой — приходил в корректорскую издательства Московской патриархии работать. Тогда, в 1976 году, издавалась так называемая «зеленая Библия», т.е. Библия в зеленой обложке. Объем работ, особенно корректорских, был очень большой. А мой зять с сестрой хорошо знали Священное Писание. И вот они сидели и считывали. И меня пригласили на эту работу в корректорскую.

Когда меня представили архимандриту Иннокентию, он спросил: ты учишься? Я ответил: да, учусь в семинарии. Он сказал, что издательству нужны люди. Меня представили владыке Питириму. А в это время как раз в редакции «Журнала Московской Патриархии» создавали богословский отдел. Архимандрит Иннокентий сказал, что хотел бы взять меня в богословский отдел, а владыка Питирим ответил: сначала пусть семинарист иподьяконствует у меня, а потом поговорим о богословии. Приехал на службу в Сокольниках в день празднования Иверской иконы Пресвятой Богородицы, с этого дня началось мое иподьяконство при владыке. А позже в издательстве взяли меня в богословский отдел и дали отдел церковной проповеди. Несколько лет занимался проповедью. Закончил семинарию, академию, аспирантуру. Меня поставили в журнале начальником отдела «Церковная жизнь». В 1981 году я принял монашество в Троице-Сергиевой лавре. В это же время я принял и священнический сан, а в 1986 году меня перевели в Данилов монастырь, а через полгода, 12 мая 1987 года, поставили наместником Данилова монастыря.

— Известно, что в советское время официальная идеология была атеистической. Насколько сильно это отражалось на работе Журнала? Вероятно, тематика печатных материалов подвергалась цензуре?

— Было, но очень немного. Я не помню, чтобы целую статью из журнала вовсе запретили. Из календаря церковного вымарывали только одно событие. Почему-то коммунистам очень не нравилась Курская Коренная икона. Я даже не знаю толком, почему она им не нравилась. Мы каждый раз ставили ее в календарь, а они ее постоянно вымарывали. Возможно, это было связано с тем, что с этой иконой всегда ходили большие крестные ходы. Кстати, и сегодня в Курской Коренной пустыни крестные ходы с этой иконой собирают десятки тысяч человек.

Богослужебные книги они не цензурировали. Мы ведь издавали их на церковнославянском языке. А советским цензорам этот язык было тяжело читать. Я помню, что «проскакивали» в этих книгах даже такие места, где говорится о поминовении императора Николая II и его семьи. Никто этого и не замечал. Но главное-то было не в цензуре. Главным было то, что ограничивали тиражи церковных книг. Что касается Библии, то перед перестройкой мы с трудом дошли до 70 тысяч экземпляров. На 300-миллионную страну это было каплей в море. Тем более что наши представительства были еще и за границей. Библия очень высоко ценилась. Очень мало издавалось молитвословов, обычно тиражом 10 тысяч.

— А как часто выходили тиражи?

— Обычно раз в четыре-пять лет разрешалось издавать тираж. А ограничивался тираж очень просто — не давали бумагу. Все же было фондовым. Давали 200 тонн бумаги на все религии Советского Союза. Повторюсь — это капля в море.

— Скажите, почему в епископы избирают из монашествующих?

— У Церкви большой опыт. Монашествующих избирали, как правило, из практических соображений. Во-первых, монахи всегда показывали себя как люди, особо преданные Церкви, как люди, стойкие в защите догматов Церкви. Во-вторых, монашествующие в основном были очень грамотными людьми. Они занимались и научными исследованиями во все времена. В частности, они внесли большой вклад в определение библейского канона. Вы знаете, что сегодня в Новом Завете четыре Евангелия. Но явление Христа вызвало большое потрясение для человечества. Евангелия писали многие. Но, конечно, далеко не все они были достоверными.

Нужно было, имея немалую ученость, определить Евангелия истинные. На Первом Вселенском Соборе святые отцы составили канон и Ветхозаветный, и Новозаветный.

Вообще, монахов трудно запугать. Даже в советское время репрессии обрушивали на семьи женатых священников. Семья, жена, дети были хорошим средством для воздействия на священника. Я уже упоминал о своем зяте, отце Борисе. Его отец был инвалидом Великой Отечественной войны первой группы. Таким инвалидам давали квартиры без всякой очереди. А ему не давали, ему так и отвечали: ваш сын священник. Хотя, казалось бы, при чем тут сын, если квартиру дают этому человеку, ставшему инвалидом во время защиты своего Отечества.

А монах — он посвящает себя служению Церкви. Человек, который принимает монашеский постриг, дает обеты отречения от мирских удовольствий, мирских радостей. Этот человек уже набрался мужества, чтобы отторгнуть себя от некоторых радостей этого мира. Ну чем можно запугать одинокого человека? Отберут квартиру? Но он уже живет в монастыре, и у него нет квартиры. Отберут зарплату? Но монах никакой зарплаты не получает.

— Вас постригали в монахи с именем Тихон. А кто и почему решил, что у вас будет именно такое имя?

— Какое имя дать будущему монаху, решают наместник и духовник монастыря. Я пришел к наместнику Троице-Сергиевой лавры, это был архимандрит Иероним (Зиновьев). Он стал наместником монастыря совсем недавно. До этого был начальником миссии в Иерусалиме. Он меня спросил: какое ты хочешь себе имя? А мой духовник мне сказал: если будут предлагать, возьми имя святителя Митрофана Воронежского. Я и сказал наместнику, что я воронежский, хочу имя святителя Митрофана Воронежского. А когда меня начали постригать в монахи, в тот момент, когда уже постригали волосы на голове и нужно было называть новое имя для постригаемого, наместник вдруг говорит: брат наш, иеродьякон… Тихон!.. Я, конечно, очень удивился.
…Прежде чем продолжить, я расскажу необычную историю, которая произошла со мной ранее. Святитель Тихон жил в Воронежской области (теперь это Липецкая область) в Задонском монастыре. А мама моя родилась в селе Елецкая Лозовка, которое находится как раз в 15 километрах от этого монастыря. Мама говорила: сколько себя помню, ездили в этот монастырь 26 августа на празднование дня памяти святителя Тихона. Также и меня всегда возили в Задонск на этот праздник.

И когда я решал, принимать или не принимать монашество, мама сказала: поехали в Задонск на праздник, туда приезжает один батюшка духовный. Мы приехали, и там, в день памяти святителя Тихона, этот батюшка мне сказал: тебе надо принимать монашество, у тебя монашеский путь…

…И вот я вдруг неожиданно во время пострига получаю имя святителя Тихона. Но все равно и святителя Митрофана считаю своим небесным покровителем.
Через три дня после пострига положено приходить к наместнику и благодарить за постриг. Я пришел и говорю: «Отец Иероним, благодарю вас за постриг». Он вдруг спрашивает: «Ну имя-то тебе понравилось?» Я говорю: «Понравилось, Тихон-то тоже воронежский». Он отвечает: «Я хотел было дать тебе имя Митрофан, но подумал… Имя какое-то деревенское! И решил дать тебе имя Тихона». Вот так, необычным образом, и я стал Тихоном (смеется).

— В этом году Новосибирской епархии исполнилось 90 лет. Какой начиналась епархия и какой она стала сейчас?

— Я приехал в Новосибирск в 1990 году. В области было всего (!) два храма. Один в городе — это наш Вознесенский кафедральный собор, и в области, в Новолуговом — храм святителя Николая. Было еще несколько молитвенных домов. В городе было всего четыре священника. А боролись с ними 200 тысяч атеистических сотрудников «Общества знания». 200 тысяч, представьте себе!

Я приехал из Москвы, где участвовал в восстановлении Данилова монастыря, в Москве уже работали воскресные школы, возрождались и другие церковные структуры. Но в Новосибирской области практически не было ничего. И вот в 1991 году Новосибирск решил посетить Патриарх Алексий II. Это, конечно, способствовало тому, что нам стали помогать местные власти. Но главным образом не хватало кадров. А в храме тогда было очень много молодых людей, которые хотели принять священнический сан. Мы открыли для них курсы. У нас был небольшой зал, в котором помещалось 40 человек. Почти все они приняли сан. Стратегия была таковой — в каждом районе города и в каждом районном центре области открыть молитвенный дом или храм. Конечно, мне пришлось поездить, познакомиться с главами администраций. С некоторыми из них у меня до сих пор хорошие, именно дружеские отношения.
Проблема с кадрами начала решаться очень быстро. Тогда мы практически каждое воскресенье рукополагали одного в дьяконы, другого в священники. За пять лет, к 1995 году, мы открыли 90 приходов. Потом меня призвали обратно в Москву. В 2000 году я снова возвратился в Новосибирск. За последние 13 лет мы укрепили церковную экономику, и это открыло нам большие возможности для социального служения.

Сегодня у нас более 30 отделов в епархиальном управлении, которые занимаются различными направлениями церковной деятельности. Прежде всего, это работа с социально незащищенными людьми, с людьми, которые оказались в трудных жизненных обстоятельствах.

Сегодня у епархии и под нашим попечительством существует 17 реабилитационных центров для наркоманов. Всего в России таких центров 40. Из них три у государства. У нас есть 18 летних детских лагерей, в которых ежегодно отдыхает около 2000 ребятишек. Мы окормляем 50 детских домов и интернатов. Окормляем все колонии, 30 медицинских учреждений. Наши сестры милосердия бесплатно ухаживают за больными. Есть два центра, в которых оказывают помощь людям без определенного места жительства, мы называем эти центры богадельнями. Там живут и инвалиды, которым негде жить и которым не могут за собой ухаживать. Помогают богадельни, особенно суровой сибирской зимой, людям, которым негде жить. За эту зиму от обморожения спасли тысячу человек. В Омске 20 человек замерзли насмерть. У нас, слава Богу, ни одного.

Наш центр помощи людям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации, за этот год оказал 70 тысяч социальных услуг. За год мы потратили десятки миллионов только на социальную работу.

Конечно, и строительство храмов продолжается. Каждый год по области открываются по 5—10 храмов.

— Известно, что новосибирский Академгородок в советское время был, скажем так, атеистическим центром области, а сейчас там существуют сразу две православные гимназии. Как так получилось? У вас сложились какие-то особенные «отношения» с жителями Академгородка?

— В Советском районе, частью которого является Академгородок, открыто пять приходов. Действительно, там есть две гимназии и православные детский сад и ясли. Первое мое знакомство с Академгородком было при академике Валентине Афанасьевиче Коптюге. Тогда отец Борис Пивоваров, который сейчас является начальником епархиального отдела образования, сказал мне: «Владыка, мы храм в честь Всех святых, в земле Российской просиявших, в Академгородке построили, а землю оформить не можем». А Валентин Коптюг в то время уже был замом Зюганова. Я захожу к нему в кабинет, а он мне говорит сразу: «Владыка, зачем нам Церковь? Мы входим в капитализм, будет процветающая страна, будет развитие техники, науки, новых технологий. Где во всем этом новом место Церкви?» Я засмеялся и говорю: «Валентин Афанасьевич, я же церковный журналист и даже бывал на Западе на журналистских съездах. На одном из таких съездов сказали, что наша страна по развитию запланирована как страна третьего мира. В России все будет закрыто, будут только народные промыслы. Это раз. А во-вторых, я говорю: вот вы своим умищем облагодетельствуете человечество, а к вам придет какой-нибудь паренек, приставит к голове пушку и скажет, вот мол, дед, переписывай на меня свою премию Нобелевскую. И дальше, говорю, вы так и останетесь в потертом свитере, а он поедет на Канары отдыхать. Чтобы такого не было, и нужна Церковь». Валентин Афанасьевич подумал и говорит: всемерно буду помогать Русской Православной Церкви!

В Академгородке есть ученые, с которыми мы встречаемся, кто-то и в гимназии у нас преподает. А именно с Академией наук у нас контактов особо никаких нет. Это и понятно. В Академии люди в основном атеисты. Или, как это ни странно… представители сект. Именно Академгородок славится тем, что наводнен сектами. Именно ученые люди как раз попадаются в сети сектантов. Там даже была печально известная своими сексуальными скандалами секта «Семья». К счастью, ее удалось искоренить.

Я знаю, что некоторые ведущие ученые Академгородка являются членами секты последователей Рерихов.

— Видимо, поэтому на одном из жилых домов Академгородка, кстати, неподалеку от НГУ, висит большая табличка Рериховского общества…

— Есть там и ученые, замеченные в контактах с руководителями секты «Белое братство». А ведь известно, что если ты хочешь вступить в «Белое братство», то ты должен плюнуть на свою мать или плюнуть на ее могилу… Религиозное невежество как раз дает толчок тому, чтобы человек попадал не в Церковь, а в секту.

— Даже если ты ученый?

— Как правило, от учености это не зависит. У человека есть духовная жажда, он начинает интересоваться. Но зло, как правило, более активно, нагло, агрессивно, в его сети попасть проще. Зло также может и подкупить. Помните, когда в 90-е годы улицы заполонили сектантские миссионеры, они обязательно дарили много подарков. В год наша область получала гуманитарной помощи для сект по 50 «Боингов»! Сейчас лидеры или члены этих сект сильно поднялись и являются крупными бизнесменами. Деньги делают очень многое.

Я помню, в 90-е годы пришел к тогдашнему ректору Новосибирского государственного университета. Говорю ему: «У вас в университете огромная доска объявлений. И ни одного объявления от православных, только самые различные секты, которые приглашают к себе студентов». А он вдруг и отвечает: «Сектанты доплачивают каждому профессору, сектанты привезли нам оргтехнику… А вы что нам сделали?» Я отвечаю: «Ну неужели вы никаких корней не имеете в русской земле, что вы продались так быстро? Вы же сами учили нас патриотизму». Он покраснел, правда. И говорит: «Ну давайте сотрудничать, но только на профессорском уровне!»

И до сих пор, конечно, отношения с Президиумом Академии наук сложные. Помните, недавно 10 ученых написали президенту что-то типа политического доноса на Церковь. Написали, что вот, мол, клерикализм в нашей стране. Клерикализм-то ладно. Церковь не имеет ни намерений, ни желания, ни сил, ни возможности, чтобы взять все общество под свой контроль. А вот у сект, у всяких извращенцев, у криминала есть и такие цели, и деньги на это. Но эти ученые, написавшие донос президенту, почему-то не выступают против этого. Они почему-то не замечают, что сегодня работают тысячи активных русскоязычных сектантов (кстати, это именно сектанты стучатся в ваши двери). А вот возрождение Русской Православной Церкви многим почему-то очень не нравится, они считают, что это плохо.

Но ведь от ученых очень многое зависит. Они были всегда авангардом атеистической идеологии в нашей стране. Я как-то разговаривал с одним академиком… Он даже не знает, сколько заповедей существует. Я говорю: «Неужели не интересно прочитать, почему многие народы всего мира считали именно нравственные законы основой бытия? Неужели ученому не интересно, что же написано в этих 10 нравственных заповедях?» Нет, ученый, конечно, сказал мне, что этих заповедей 11. Я тогда ответил ему: одиннадцатая заповедь, наверное, самая главная: «не зевай»…

— Владыка, может, это вопрос не к вам, но я его задам, он сегодня является очень актуальным для нашей страны. Как возродить в России село?

— Селу сегодня очень трудно. Многое находится в упадке. Село нужно возрождать. Я считаю, нужно начинать всегда со святыни, с храма. Для того, чтобы настроение людей, дух их поднять, рассказать и показать, что не все потеряно. Если мы будем едины — Церковь и общество, если мы будем понимать друг друга — мы сможем решить многие проблемы.

У нас есть в селе Новошилово подсобное хозяйство. Мы пришли туда пять лет назад. Вот для сравнения: есть там рядом село Пайвино. Вот такое же было и с тем селом — убитое, как после войны. Пустые фермы, заброшенные государственные учреждения, разбитые дороги и улицы. За пять лет усилиями епархии и жителей все село приведено в порядок. Построен храм, отремонтирована школа, в которой 50 лет не было ремонта, открыт дом детского творчества, досуговый центр, восстановлены почти все фермы, появился скот. Раньше на 1000 дворов было пять коров. Сейчас 160 коров в нашем хозяйстве. Планируем открыть конный клуб, построить современную ферму. Народ стал откликаться. Многие предприниматели с удовольствием помогают: и улицы привели в порядок, высадили недавно сто деревьев. Мы должны быть неравнодушными, это же все наше. Мы помогаем также учителям, библиотекам, детскому саду, почте. Почта и библиотека вообще находятся в наших помещениях. Если бы эти помещения выкупил кто-то другой, то их бы просто выкинули оттуда, и все. Такими общими усилиями и надо возрождать то место, где мы живем. Важно, чтобы было больше неравнодушных людей.

— Почему вы избрали церковное служение?

— Я отвечу не задумываясь. Христос говорит: Не вы Меня избрали, а Я вас избрал. Бог позвал, что ж мы будем отказываться, правда? (улыбается). Сам Господь призывает: приходите, послужите. Как же мы можем отказаться? (улыбается).