Протоиерей Андрей Ромашко. Идеал современного молодого христианина

Не говори: «отчего это прежние дни были лучше нынешних?»,

потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом. 

(Екклесиаст 7:10)

В моем детстве, в далекие 80-е и 90-е, нас учили ответственности на советских примерах: Валя Котик, Алексей Маресьев, Александр Матросов... Время было такое: «ты должен», «ты обязан», «ты за это отвечаешь». Может быть, и до сих пор учителя постарше потчуют современных школьников фразами типа: «люди вон, в пятнадцать лет полком командовали, а ты…». И это советское воспитание дало потом плоды в Церкви. Нам, молодым послушникам можно было поручить все, что угодно, кроме совершения Литургии, конечно. Чего стоит, например, взрослая воскресная школа, человек на тридцать, когда ты сам только вчера прочитал то, что собираешься рассказывать. А ведь еще будут вопросы! А катехизация непосредственно перед Крещением? Пока батюшка уехал напутствовать умирающего ты, подросток, должен держать внимание двух десятков людей, стоящих перед тобой с детьми на руках, и только потертый стихарь и уверенный голос делают тебя хоть сколько ни будь авторитетным для аудитории. Ребят постарше отправляли открывать новые приходы. Священников не хватало, приходилось брать на себя часть их функций. И брали. Да, были люди в наше время…

Большинство из этих ребят стали священниками, причем еще совсем в юном возрасте. Как же тяжело нам, повзрослевшим «православным комсомольцам» обращаться к теперешней церковной молодежной аудитории. Вспоминаешь себя в юности, что было интересно, что зажигало душу, пытаешься передать свой «меседж», а в ответ тишина… Другое время, другие люди, другие интересы. Но хуже всего – полное отсутствие ответственности и полная, ошеломляющая инфантильность: все – великовозрастные дети. 

Иногда с гордынькой, такой, думаешь: мне бы сейчас пяток ребят, таких, какими были мы в молодости, – горы можно свернуть. Вот и решил немного помечтать. А что, если найдутся люди способные загореться? Может, будет толк? Я не буду писать конкретно о себе или о ком-либо из своего окружения. Все мы обычные люди, мы делали ошибки, глупили, тупили, дурили… но у нас был образец для подражания, этакий православный супергерой, с которым мы постоянно сверяли свои поступки, и нам было очень неуютно, если мы не оправдывали его надежд. Он не существовал реально, более того, у каждого из нас он был свой, особый, но все они, наши личные супергерои были на удивление похожи, как родные братья. Вот с этими «крутыми ребятами» мне и хочется познакомить нынешних тинэйджеров. 

Прежде всего наш супергерой – глубоко церковный человек. Он не только не пропускает субботние всенощные и воскресные литургии, он еще старается забежать в храм на буднях между уроками и тренировкой, ибо это круто! «Ты был вчера на Акафисте? Нет? Ну, ты, брат, даешь!» И тебе реально стыдно, ведь твой идеал смотрит на тебя как на…. Ну, вы же знаете этот мем? Мы реально дрались (правда, не часто) за право читать Шестопсалмие в храме. А уж если кому-то батюшка благословил читать Апостол – ооо! ведь это вершина пономарского искусства! Мы изучали богослужебный устав буквально по крупицам (интернета ведь не было, да и книг тоже), мы хвастали друг перед другом новым знанием тех или иных подробностей чтения прокимнов и пения стихир. А когда появилось доступное издание Типикона, мы скупили его на корню и с жадностью бросились искать ответы на накопившиеся вопросы, ибо наш идеал обязан был уметь провести службу без регента и при полном отсутствии музыкального образования… 

Наш идеал был очень строгой жизни. Он не ходил на уроки, если их ставили в субботу во время всенощной, всенощная ведь важнее! Он соблюдал посты, даже, если приходилось голодать из-за отсутствия постных блюд в школьном или институтском меню. Наш идеал требовал полностью читать утренние и вечерние молитвы, заставлял соревноваться в ночном чтении Псалтыри, кто дольше продержится? Особая статья – отношение к противоположному полу. Нам было очень стыдно, когда мы позволяли себе вольности. Страшной вольностью считалось потанцевать с девушкой (на чужой свадьбе, конечно, ибо других поводов для танцев у нас не было) или поговорить о чем-нибудь ином, кроме веры. И даже слишком длинный чисто миссионерский разговор с молодой собеседницей воспринимался как слабость. Мы не собирались в монахи, но считали, что для неженатого молодого человека вести себя не по-монашески – не круто. Планка была слишком высока, и все что не доставало до нее, становилось поводом для серьезного разговора с духовником. 

При этом, мы не готовили себя всерьез к церковной карьере. Нет, мы, конечно, мечтали «стать батюшкой», но потом говорили об этом на исповеди, как о тщеславных помыслах. Вся эта сугубая церковность воспринималась нами тогда, как норма для любого православного парня. А возможностей «поиграть бицепсами», проверить себя, тогда было предостаточно. Хочешь толковать Евангелие – пожалуйста, весь Красный проспект забит сектантскими проповедниками, вопрос только в том, кто первый тебе попадется: кришнаит или мунит. Они ходят по двое, а ты один: не найдешь аргументов – будешь краснеть и за себя, и за Церковь, тебе будет стыдно перед тем крутым парнем, что существует только в воображении, он то наверняка заставил бы сектантов ретироваться и идти учить матчасть. 

Хочешь поговорить с детьми – иди в школу. Ты ведь в девятом классе уже, да? Знакомая завуч к шестиклассникам приглашала на другой конец города, по вторникам Закон Божий, два урока… Там, один на один с классом ты сможешь узнать насколько ты прокачан. А, может быть, зря тебе доверяли? Смотри, не подведи, ведь для детей это первая встреча с Богом. Бог будет общаться с ними через тебя, а первоклассники, увидев подрясник, будут показывать пальцем и шептаться: «смотри, боженька идет!» Хочешь попробовать социальное служение – вот тебе письмо из зоны. Мужик за убийство сидит, хочет о Боге с верующими переписываться. Пойдешь в больницу, по заповеди Христа? Вон, детское отделение тебя ждет, ребятишки из деревни от 6 до 16 лет, о Боге им никто не говорил никогда. Ты первым будешь. Они по две недели лежат, значит, у тебя максимум две встречи с ними, в столовой, после полдника. Постарайся ВСЕ успеть рассказать… Не хватает острых ощущений? Тогда тебе на стадион, там пятидесятники съезд проводят, тысяч пять-десять народу соберут, охмурять будут. Нужно им помешать, людей остановить, вразумить. Да, один пойдешь, у других свои послушания. Если в милицию попадешь – не сопротивляйся, там разберутся и отпустят, заодно им расскажешь о вреде сектантства. Они ведь наши, православные русские люди, поймут. А лет через десять у тебя будет неожиданно-приятная встреча в храме с тем самым милиционером: «а помните, батюшка, мы с Вами на стадионе спорили?».

Мир в то время не был настолько испорчен, как сегодня, но мы и в том (достаточно целомудренном) постсоветском мире не находили себе места, считали себя чужаками, пришельцами в нем. Нас интересовала только Церковь. В то время при храмах не было никаких православных клубов и молодежных встреч, не было православных тусовок, но мы не отходили от Церкви. Единственным способом встретиться было прийти на службу и помолиться вместе. При нас начали возрождаться частные исповеди и стали раздаваться робкие голоса о том, что нужно регулярно причащаться. Мы стали первыми в длинных очередях к духовникам. Мы знали назубок фразу «кому Церковь не мать, тому и Бог не отец». 

Святоотеческие писания были самой большой статьей наших расходов. Можно с уверенностью сказать: все, что было издано и переиздано в 90-е годы попало личные библиотеки православной молодежи 90-х. Ведь идеал должен был без запинки истолковать любое место из Библии на основе Предания, ответить на самый каверзный вопрос по догматике, с легкостью опровергнуть любой аргумент против Истины. Такими мы мечтали видеть себя: православный духовный спецназ, для которого нет задач невыполнимых. Хоть в школу, хоть в больницу, хоть на стадион к сектантам, хоть на пикет, хоть на службу. Конечно мы реальные сильно не дотягивали до заявленного образца, но нам было куда расти, было куда стремиться, а «старшие товарищи» подкидывали все новые и новые поводы для самосовершенствования. Сегодня ты недоволен собой за вчерашний спор с рериховцами, а завтра тебе уже православную передачу снимать...  

Главное, у нашего идеала была готовность к служению Церкви в том месте, в том качестве и в то время, в которое потребуется. А оглядываясь вокруг, видя, как мало людей на нашей стороне, мы прекрасно понимали: если не мы – то никто!