Красные жернова. Гонения на Церковь в УССР в годы «Большого террора». Ч. 6

27 октября 1943 года Патриарх Московский и всея Руси Сергий направил Председателю Совета по делам РПЦ при Совнаркоме СССР Геооргию Карпову заявление с просьбой возбудить «ходатайство об амнистии» 26 священнослужителям, расчитывая «привлечь их к церковной работе». Согласие на подобное обращение было получено еще 4 сентября, в личной беседе с главой советского правительства. «Я не беру на себя решать вопрос, насколько эти лица заслужили отбываемое ими наказание», – дипломатично писал побывавший в свое время в Бутырской тюрьме и готовившийся к репрессированию в 1937-м Предстоятель РПЦ. Но питаю надежду, что «милость» со  стороны правительства даст возможность им «приложить все свое старание, чтобы показать свою лояльность…и без следа загладить свою прошлую вину…»[1].

Единственный выживший

Полковник Карпов приказал своему заместителю, чекисту К.Зайцеву срочно получить от Управления делами Патриархии данные о светских именах 24 архиереев, архимандрита и протоиерея, часть из которых служила и на Украине. За считанные дни до своей кончины, 5 мая 1944 г. Патриарх на встрече с «куратором» Церкви вновь вернулся к сути своего запроса. В ответ ему зачитали справку, составленную по данным архивов Наркомата госбезопасности: «По наведенным справкам в разное время в местах заключения умерли» (перечислялись фамилии и имена шести владык), отбыли заключение, но «нынешнее местожительство неизвестно» – двое, об остальных «сведения отсутствовали»[2].

Независимо от полноты тогдашних сведений (стандартные отписки типа «умер от (указывалась вымышленная болезнь) в 1942 году» долгое время практиковалась органами госбезопасности при переписке с родственниками расстрелянных в 1937–1938 гг. и в постсталинское время, вплоть до «перестройки»), горькая правда состояла в том, что из всего списка в живых оставался архиепископ Николай (Могилевский, 1877–1955). Уроженец Екатеринославской губернии, владыка Николай служил первым выборным ректором Черниговской духовной семинарии, настоятелем Елецкого Успенского монастыря, епископом Стародубским – викарием Черниговской епархии, отличился непримиримым противостоянием обновленческому расколу. Неоднократно арестовывался, отбывал лагерные сроки, чудом выжил в ссылке в Казахстан. Освободили архиерея (будущего митрополита Алма-Атинского и Казахстанского) только 19 мая 1945 года, после многочисленных просьб Патриарха.

Ситуация с упомянутым списком как раз показала последствия Большого террора для Православной Церкви, ведь в 1936–1939 гг. было расстреляно или скончались в местах лищения свободы примерно 165 архиереев РПЦ – около 80% ее епископата[3].

Генеральная линия намечена

Напомним, что в начале августа 1937 г. органы госбезопасности НКВД СССР приступили к реализации оперативного приказа от 30 июня 1937 г.  № 00447  «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» («кулацкая операция»). Незадолго до начала операции руководство НКВД СССР соответствующим образом «стимулировало» подчиненных.

29 марта 1937 г. по решению Политбюро ЦК ВКП (б) арестовали бывшего главу НКВД СССР (1934–1936), первого генерального комиссара госбезопасности и чекиста с 1918 года Генриха Ягоду – «ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений Наркома связи Г. Г. Ягоды, совершённых в бытность его Наркомом внутренних дел»[4]. В течение месяца в камерах оказались руководители всех основных оперативных подразделений центрального аппарата госбезопасности (ГУГБ)  НКВД – их имена как «участников заговора в НКВД» назвал сам Ягода на допросе 29 апреля 1937 года. Первым же, еще в феврале, арестовали начальника Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Георгия Молчанова, отвечавшего и за борьбу с «церковно-сектантской контрреволюцией» (10 января 1936 г., в частности, он подписал циркуляр «Об агентурно-оперативной работе по церковно-сектантской контрреволюции», предписавшего «не оставлять не репрессированными ни одного участника контрреволюционного подполья»).

К июлю 1937 г. задержали свыше 140 руководителей НКВД (включая заместителя наркома Якова Агранова, долгое время отвечавшего и за работу в религиозной сфере в ГПУ-НКВД УССР), поменяли и верхушку НКВД Украины, некоторые высокие чекисты покончили с собой, ожидая неминуемого ареста. Всего с 1 октября 1936 по 1 сентября 1938 гг. арестовали 2273 сотрудника госбезопасности (82% из них – за «контрреволюционные преступления»). Одновременно, в  июне-июле 1937 г. орденами и медалями наградили более 170 руководителей-чекистов (подавляющее большиство из них не дожило до 1939 года). 21 июня 1937 г. состоялось заседание руководящего оперативного состава НКВД УССР, на котором прибывший заместитель главы НКВД СССР Михаил Фриновский[5] требовал устранить инертность в работе, активизировать поиск агентов иностранных разведок, в т.ч. – в самом аппарате НКВД[6].

Для создания соответствующего мнения в руководстве партии, в мае-июне 1937 г. Н.Ежов буквально засыпал И.Сталина спецсообщениями от руководителей территориальных органов НКВД о «разоблачении» повстанческих организаций, их связей с белой эмиграцией и зарубежными спецслужбами. Формировалось представление о вездесущей «пятой колонне» (благо в стране проживало большое количество реальных бывших участников различных повстанческих движений 1918–начала 1920-х гг. и антиколхозных выступлений периода коллективизации – НКВД УССР за период Большого террора, например, по обвинению в участии в «постанческих организациях» репрессировал до 115 тыс. человек!). Более того, чекисты принялись за участников «красных» партизанских отрядов времен Гражданской войны, не исключая культовые фигуры вроде «красного конника» Дмитрия Жлобы, комадира 1-го конного корпуса, кубанского казака. В апреле 1937 г. с санкции Сталина Жлобу арестовали как «главного организатора повстанчества на Кубани» (в 1938 г. расстреляли).

«Пожелания»  относительно борьбы с «церковниками» высказывали и местные органы прокуратуры. 5 мая 1937 г. прокурор УССР Г.Железногорский информировалсекретаря ЦК КП(б)У М. Хатаевича об «активизации религиозной пропаганды и антисоветской контрреволюционной работы со стороны церковников», «активизацию национальных религиозных групп и сект»[7].

2 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление об антисоветских элементах. Предписывалось, в частности, вернувшихся из ссылки «кулаков» и уголовников брать на учет, выявлять зачинщиков антисоветских выступлений и «диверсий», немедленно их арестовывать и осуждать к расстрелу решением «троек». Июль прошел за составлением (начальниками УНКВД и местными партийными руководителями) списков лиц, подлежащих репрессированию. «Железный нарком» Ежов, дабы политически сориентировать подчиненных, 16 июля провел совещание руководящего состава, где критиковал подчиненных за «оперативную инертность», неспособность достижения «разворота дел» и «полного разбега по вскрытию контрреволюционных формирований внутри партии и вне ее». Советовал арестовывать группами, выпуская постепенно тех, на кого не поступило «материалов», фактически разрешил применение физического воздействия[8].

Даешь «лимиты»!

 На областные управления НКВД возлагались задачи «проверки» ранее собранных материалов (доносы, агентурные сообщения и др.) на намеченных к аресту лиц (входивших в определенные приказом категории или ранее определенных оперативными учетами). За пять дней до начала операции в определенных админпунктах создали 45 межрайонных оперативных групп оперативних групп во главе с руководящими работниками областных УНКВД, гор-райотделов НКВД. Арестованных свозили в имеющиеся тюрьмы или по месту работы таких групп.

Сами аресты санкционировались начальниками опергрупп и согласовывались с районными прокурорами. Областные «тройки» как органы чрезвычайного (внесудебного) преследования должны были выезжать в места концентрации задержанных, вызывать их, чего на деле они не могли делать физически в силу масштабов беззакония (приговоры буквально штамповались по спискам, сшитых в т.н. «альбомы»). На деятельности подобных «органов правосудия» еще мы остановимся, отметим лишь, что в наши дни осуждение гражданина подобными внесудебными органами («тройки», «двойки», «особые совещания») служит основанием для безусловной реабилитации жертв. Для пресечения возможных «побегов» за 5 дней до старта операции на усиленный режим службы перешли Пограничные войска НКВД СССР.

В ходе операции «внимание» к религиозному участку усиливалось. Так, в проекте директивы главы НКВД СССР Николая Ежова (составленном по итогам поездки в Украину в феврале 1938 г.) среди категорий лиц, подлежащих репрессированию, появилась группа «ж» – «черное и белое духовенство, проникшее в промышленные предприятия, на транспорт, и духовенство, связанное с закордоном», а также группа «з» – «сектантские руководители и проповедники». Таким образом, давалось указание, позволявшее при фабрикации дел «привязывать» православное духовенство  к диверсионной и «вредительской» деятельности в народном хозяйстве, к делам по «шпионажу» в пользу «иноразведок».

Определили персональный состав республиканских и областных «троек» – начальник УНКВД, прокурор и секретарь территориального партийного комитета. Общую «директивную» цифру репрессированных по СССР установили в 298 950 человек[9].

Особо следует сказать об установленных для «кулацкой операции» т.н. «лимитах», т.е. квотах определенным органам НКВД по репрессированию. Они определялись «по первой категории» (расстрел) и «второй категории» (8-10 лет лагерей). Сами «категории» определялись телеграммой Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 июля 1937 г. «Лимит» жертв, первоначально установленный для Украинской ССР, составлял 28 800 человек, в т.ч. по 1­-й категории – 8000.

Квоты, по просьбам в Москву НКВД УССР и Н.Хрущева как первого секретаря ЦК КП (б)У неоднократно увеличивались. К тому же в самих подразделениях органов госбезопасности, занимавшихся «церковно-сектантской контрреволюцией», оказалось немало людей малообразованных, морально ущербных, почувствовавших вседозволенность и развращенных полученными свыше «лимитами по первой категории» – квотами на вынесение смертных приговоров. Так, в январе 1938 г. дополнительно выделили 6 тыс., 17 февраля – санцкционировали еще 30 тыс. арестов «кулацкого и прочего антисоветского элемента» (всего в 1938 г. увеличили «лимит» по Украине до 46 тыс. человек, из них «по первой категории» – 23650)[10]. Наркому внутренних дел Украинской ССР Александру Успенскому в сентябре 1938 г. пришлось шифровкой увещевать начальников областных УНКВД: «лимиты по 1-й категории увеличены не будут. Необходимо уложиться в те, что Вам предоставлены»[10]. Однако до того, в июне 1938 г. сам А.Успенский пытался выбить «лимит» еще на 40-45 тыс. жертв, но безуспешно.

В целом первоначальные «лимиты» исчерпали к сентябрю 1937 г., арестовав в СССР почти 147 тыс. человек, из них 710 как «участников церковно-сектантских, повстанческих и фашистских организаций». Превышение «лимитов» в ходе «кулацкой операции» составило три раза – к 1 ноября 1938 г. по ней в СССР осудили 767 397 человек, из них почти 387 тыс. расстреляли. Непосредственно в УССР по приказу 00447 репрессировали примерно 116 тыс. граждан.

«Грубые искривления»       

О механизме деятельности чекистов в период проведения «кулацкой операции» сухо, но емко говорится в докладной записке (26 августа 1939 г.) заместителя главы НКВД УССР Амаяка Кобулова Особоуполномоченному НКВД СССР, старшему майору государственной безопасности Стефанову (Москва) «Об извращениях в оперативно-следственной работе в УНКВД по Полтавской области»: «Материалами расследования и документами, изъятыми в УНКВД установлено, что в оперативно-следственной работе УНКВД по Полтавской области в 1938 г. были допущены грубые искривления революционной законности: а) при проведении массовых операций в ряде случаев допускались необоснованные аресты, как в областном аппарате, а также и в горрайотделах НКВД; б) применялись извращенные методы ведения следствия – избиения арестованных, непрерывные их допросы и фальсификация следственных документов – протоколов допроса, очных ставок и другие; в) искусственно создавались контрреволюционные формирования…»[11].

При этом начальник Полтавского УНКВД, майор госбезопасности Александр Волков[12] для фабрикации «дел» и развертывания незаконных репрессий и «успешного получения признаний от арестованных» создал специальную следственную группу, куда «Волковым специально были введены Мироненко и Устенко как хорошие физкультурники – боксеры, которые за непродолжительное время работы в УНКВД отличались от остальных сотрудников жестокими избиениями арестованных». Только за январь-июль 1938 г. в области арестовали 6791 человек, в т.ч. непросредственно по обвинению в «церковно-сектантской контрреволюции» 74 человека. Представители клира и верующие проходили и по другим обвинениям, прежде всего – в «антисоветской агитации», по которой тогда же арестовали в области 464 гражданина.       

В процессе «следствия», давала показания одна из жертв «физкультурников», «я подписал показания не только об участии в военно-фашистском заговоре, но и шпионаже. Подписать и писать их меня вынудили невыносимые, нечеловеческие избиения и экзекуция, применяемая ко мне следователем Мироненко. Спросив мою фамилию, и в чем я обвиняюсь, я неожиданно получил от Мироненко сильный удар в спину в область почек… На другой день, вызвав меня, Мироненко предупредил, что вчерашний удар, это еще по-хорошему для первого знакомства, что он как физкультурник обладает особым способом бить самых сильных людей, которые вскоре остаются без печенок и легких, а меня он может убить единым ударом, а убить арестованного – это ему ничего не составляет, он (Мироненко) имеет на это полномочия, т.к. по смерти составляется соответствующий акт…»[13].        

Низким оставался культурно-образовательный уровень чекистов. Как отмечало руководство, в ІV отделе (секретно-политическом) того же Полтавского УНКВД «большинство работников» по церковной линии «являются людьми недостаточно грамотными и в узком, и в широком значении этого слова», не имеют «политического и чекистского кругозора»[14].

Отметим, что каток беззакония в полной мере прошелся и по чекистам, с начала 1920-х годов боровшихся с Церковью. Мы уже неоднократно писали об одном из ведущих «религиоведов» ГПУ УССР, начальнике (с 1927 г.) подразделения по «церковно-сектантской контрреволюции» Секретно-политического отдела ГПУ Украины Сергее Карине-Даниленко, «мастере» насаждения расколов и иных «оперативных комбинаций» по уничтожению Церкви.

28 августа 1937 г. С.Карина арестовал НКВД УССР по подозрению в участии в «антисоветской украинской организации», его тут же исключили из ВКП (б), этапировали в Москву, где ему было суждено пройти все круги следственного ада. Всего же чекиста держали в Лефортово и Бутырках 26 месяцев – по обвинению в участии в т. н. заговоре В.Балицкого (репрессированного наркома внутренних дел Украины), и создании «антисоветской националистической организации». 

Бывшему начальнику Управления НКВД УССР следователь с порога заявил: «Нас не интересует, виноват ты или нет, но сейчас такая политическая обстановка, что раз ты арестован, значит, ты враг. Давай показания на себя и других. Иди и подумай, приступай к работе, иначе убьем...». На что контрразведчик ответил: «Лгать в этих стенах на себя и других я не буду, и хочу умереть честным человеком». Уже после войны С.Карин вспоминал: «у меня хватило силы остаться честным до конца и не оклевать ни себя, ни других».

Дело в том, что на Карина-Даниленко дал ложные показания «польский шпион», заместитель начальника Разведывательного управления Народного комиссариата обороны СССР, старший майор госбезопасности Михаил Александровский. Под «мерами воздействия» Александровский, бывший начальник Особого отдела (военной контрразведки) Украинского военного округа (УВО), оклеветал сослуживца из Украины, заявив, что Карин-де проник в органы НКВД по заданию националистического подполья для «предательской работы». Однако дело было не только в давлении на сломленного физически и морально высокопоставленного чекиста. Как пояснил арестованный ответственный сотрудник НКВД УССР, капитан госбезопасности Абрам Сапир (осужденный за нарушения законности уже в 1955 г. и умерший в местах лишения свободы) оказавшись начальником Карина по особому отделу УВО и ГПУ, а затем и по контрразведке УГБ НКВД УССР, М.Александровский третировал имевшего свое профессиональное мнение коллегу, создавал ему «невыносимые условия работы».

Карина обвиняли в передаче по линии разведки «под видом дезинформации» «участникам контрреволюционной троцкистской шпионской организации» сведений о Красной Армии, провале двух закордонных агентов НКВД. На очных ставках в Лефортово Карин себя виновным также не признавал, несмотря на «изобличения» таких же измордованных «визави». Оказавшись соседом по камере, М.Александровский «увещевал» Карина: «Дайте показания, не мучьте себя, все равно покалечат… Расстреляют все равно. Лучше дайте показания, пусть расстреляют нормально…», иначе – «вас уничтожат с жесточайшими муками». «Сотрудничество со следствием» Александровскому не помогло – 15 ноября 1937 г. его расстреляли (реабилитирован 24 декабря 1957 г.)[15]. Дело Карина-Даниленко дважды направляли в Военный трибунал войск НКВД Киевского округа, но каждый раз отклоняли за недоказанностью преступления. После 26 месяцев издевательств ставшего инвалидом чекиста освободили.

Дмитрий Веденеев, доктор исторических наук

Примечания:

1. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 г.: Сборник документов. М.: Изд-во Крутицкого подворья, 2009. С. 78–79.
2. Одинцов М.И. Патриарх Сергий. М.: Молодая гвардия, 2013. С. 358.
3. Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М.: Вече, Лепта, 2010. С.126.
4. Расстрелян 15 марта 1938 г. на своей бывшей подмосковной даче «Коммунарка», превращенной в место казней высокопоставленных осужденных. По показаниям расстрелянного в 1940 г. начальника правительственной охраны (1-й отдел ГУГБ НКВД) Израиля Дагина, перед казнью Н.Ежов приказал ему избить Ягоду. Отметим, что у ведущих «религиоведов» из ОГПУ-НКВД СССР и УССР как правило, оказывался общим последний земной адрес – 24-й километр подмосковного Калужского шоссе, спецобъект НКВД «Коммунарка». Она стала «элитным» кладбищем – там проводили расстрелы или хоронили тела репрессированных военачальников, руководящих работников НКВД, представителей высшей партийной номенклатуры, а также известных деятелей науки и культуры (ориентировочно – до 6 тыс. человек).
5. Расстрелян в феврале 1940 г., казнены его жена и17-летний сын.
6. Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. М.: РОССПЭН, 2009. С.126–129, 258.
7. Радянські  органи  державної  безпеки  в  Україні  (1918-1991 рр.): історія, структура, функції: Матеріали круглого столу,  19  грудня  2013 р., м. Київ. Упоряд.: О. Г. Бажан, Р. Ю. Подкур. К.:  Інститут історії  України НАН  України, 2014. С. 243.
8. Там же. С.263–264.
9. Юнге М., Биннер К. Как Террор стал «Большим». М., 2003. С. 25.
10. Політичні репресії в Українській РСР 1937-1938 рр.: дослідницькі рефлексії та інтерпретації. До 75річчя «Великого терору» в СРСР: Матер. Всеукр. наук. конф., м. Київ, 15 березня 2012 р. К.: Ін­т історії України НАН України, 2013. С. 146.
11. ОГА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д.7. Л.97.
12. Лошицький О. «Лабораторія»-2: Полтава. Документальні матеріали про масові репресії в Полтавській області у 1937–1938 рр. // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 2000. № 2-4. С.131.
13. В рамках проводимой новым наркомом внутренних дел СССР Л.Берия кампании по расследованию нарушений «социалистической законности» А.Волкова 9 марта 1939 г. арестовали в Москве по делу «заговорщиков в НКВД». Осужден к высшей мере наказания, 16 октября 1941 г. (в связи с угрозой прорыва немцев к Москве) расстрелян в составе большой группы «особо важных» заключенных.
14. Обзор по Полтавскому УНКВД дан по: Лошицький О. «Лабораторія»-2: Полтава. Документальні матеріали про масові репресії в Полтавській області у 1937–1938 рр. // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 2000. № 2-4. С.129–178.
15. ОГА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д.7. Л.50.