Пий VIII в соборе Святого Петра на Sedia Gestatoria (1829). Художник: Фрэнк Бернард Дикси
Кризис во взаимоотношениях между Поместными Церквями, спровоцированный вторжением Константинопольской патриархии на каноническую территорию самоупраляемой Украинской Православной Церкви, состоящей в каноническом единстве с Московским Патриархатом, обнажил проблему глобального для Православия масштаба — усвоение Фанаром экклезиологии, сложившейся в Римской курии в эпоху Средневековья, но с переносом папских полномочий, прав и привилегий из Рима Ветхого в Новый Рим — Стамбул.
Обращаясь к обстоятельствам, в которых совершился «великий раскол» 1054 г., и к его предыстории, нельзя не прийти к заключению, что его главной причиной были претензии епископов Рима на господство над Церковью, а не спор о Filioque: евхаристическое общение между Церквями Запада и Востока сохранялось в течение нескольких столетий после изобретения этой неуклюжей формулы, получившей неотразимую критику со стороны великого богослова святителя Фотия, и почти два века после того, как это неуместное дополнение было официально включено в римский Символ веры. И вот, история повторяется, как в кошмарном сне. Паролем претензий Фанара на господство над Вселенским Православием стала формула «первый без равных» — primus sine paribus. Так, один из авторов, писавших на тему статуса Константинопольского Патриарха, иеромонах Никита Пантократорский, настаивает на том, что Патриарх Нового Рима — «первый без равных» ему епископов. Своеобразную находку подхватили и некоторые из видных греческих богословов.
Primus inter pares
Чтобы полнее и точнее понять смысл, влагаемый в это замечательное выражение, обратимся к истокам, к тому, в каком смысле употреблялась в прошлом формула primus inter pares (первый среди равных), которой противопоставляется ныне основополагающая идея новейшей константинопольской экклезиологии. В Древнем Риме, в I столетии до Р. Х., «первым среди равных» ему граждан называли Гая Юлия Цезаря, когда он осуществлял реально диктаторские полномочия, но в юридических рамках республики. А затем эту формулу применяли и по отношению к Октавиану Августу, когда он усвоил себе должность принцепса, что значило функционально «первый сенатор», но, расширительно и фигурально, также и «первый гражданин». И вот, ныне для Патриарха Константинополя подобная модель взаимоотношений с епископатом и с главами Поместных Церквей оказалась стеснительна и узка. Ему удобнее радикально другая позиция в церковной иерархии — и если приводить аналогии из политического устройства древних государств, то, вероятно, эта идеальная, с новейшей константинопольской точки зрения, модель действовала в Египте фараонов, в Персии Дария и Ксеркса, в эллинистических монархиях, когда цари правили не равными им гражданами, но подданными.
Эта модель действовала в Египте фараонов, в Персии Дария и Ксеркса, когда цари правили подданными
Модель primus inter pares (первый среди равных) до эпохи абсолютизма была в ходу в средневековой Европе. Именно так характеризовались взаимоотношения между королем и его вассалами: герцогами, маркизами, графами, виконтами, которых во Франции и в Англии называли «пэрами», то есть «равными» королю, возвышавшемуся над ними лишь как первый среди сеньоров. Но для Патриарха Константинополя модель взаимоотношений с другими Патриархами, до известной степени аналогичная той, которая сложилась во взаимоотношениях средневековых королей с пэрами, стала слишком унизительной.
Servus servorum Dei
Средневековая Европа знала лишь одного монарха, равных которому тогда не обреталось, — папу. Патриархи, митрополиты, архиепископы и епископы Запада перестали быть равными ему собратиями, став подданными «раба рабов Божиих» (servus servorum Dei). Ныне, как это было недвусмысленно заявлено и многократно повторено, только такая модель устраивает Патриарха Нового Рима. Византийский почетный титул «Вселенский», которым удостаивались высокопоставленные вельможи (например, «вселенский судия», что значило «имперский судья», — при том, что этот титул часто не был привязан к исполнению судейских полномочий, вроде российских чинов «тайный советник» или «коллежский секретарь», обозначавших ранг, а не указание на служебные обязанности), интерпретируют как точное описание географических границ юрисдикции «Вселенского Патриарха».
Чтобы принять такую модель взаимоотношений между Поместными Церквями, понадобилась бы радикальная ревизия самых основ православной экклезиологии. Поэтому Православная Церковь, даже в случае вероотступничества видных Первоиерархов Поместных Церквей, не пойдет вслед за отступниками, охраняя свое Богом переданное её учение, аутентично выражающее Священное Предание. Согласно канонам, главы Поместных Церквей, какое бы место они ни занимали в диптихе, равны по своим полномочиям, и место в диптихе, включая также и первое из них, относится к чести, а не к власти. Боле того, сакраментально не только Предстоятели Поместных Церквей, но все вообще епископы, даже при значительной разнице в их административном статусе, равны между собой.
Primus sine paribus
Папизм с Православием несовместим. Измышленная на Фанаре формула primus sine paribus, саморазоблачительная в своей непомерной притязательности и высокомерии, неуместна, по соображениям евангельской этики, даже и для описания взаимоотношений епископа с подведомственным ему духовенством епархии. Епископ, конечно, не равен пресвитерам и диаконам, но нет нужды в том, чтобы прибегать для характеристики канонически правомерных взаимоотношений клириков со своим правящим архиереем к столь провоцирующему выражению, чуждому духу христианского братолюбия.
Усвоение Патриарху Константинополя звания primus sine paribus выглядит уже прямо карикатурно в свете канонов. Ни один из них не усваивает епископу Константинополя первенствующее место в диптихе, потому что в эпоху создания канонического корпуса это место принадлежало епископу Ветхого Рима. В канонах (3 прав. II, 28 прав. IV Вселенского Собора) престол Нового Рима — не первый, но второй в диптихе. 28 правило IV Вселенского Собора, на которые ссылаются апологеты притязаний Патриарха Константинопольского на монопольную юрисдикцию в диаспоре, относится к территориальным границам Константинопольского Патриархата. 9-е и 17-е правила того же Собора, как это в свое время разъяснил великий канонист Иоанн Зонара, говорят о праве Константинопольской патриархии принимать апелляции в тех территориальных границах, которые установлены были Константинопольской Поместной Церкви Халкидонским Собором и зафиксированы в его 28-м правиле. Иными словами, из этих трех правил нельзя извлечь ни даже намека на исключительный статус кафедры Нового Рима среди других Первосвятительских престолов.
Ни законодательной, ни административной, ни судебной власти за пределами Римского Патриархата папе каноны не предоставляли
Лишь вследствие раскола 1054 г. эта кафедра заняла первое место в православном диптихе. Перешли к ней, вследствие отпадения Рима от Православия, канонические полномочия прежде первенствовавшей Римской кафедры или нет? Да, перешли. Но эти полномочия, согласно канонам, заключались лишь в первенстве чести, а не власти: ни законодательной, ни административной, ни судебной власти за пределами Римского Патриархата папе и папской курии каноны не предоставляли. В канонический корпус включено послание Африканского Собора папе Келестину, в котором решительно отвергается право епископа Рима принимать апелляции, исходящие от клириков других Поместных Церквей, на которые юрисдикция папы не распространяется:
«Умоляем вас, господине брате, дабы вы впредь не допускали легко до вашего слуха приходящих отселе, и не соизволяли впредь приимати в общение отлученных нами...».
Ссылаясь на правила I Никейского Собора, африканские отцы изрекают глубокое экклезиологическое основание для непризнания за Римскими епископами права на юрисдикцию в иных Поместных Церквях:
«Ибо отцы судили, что ни для единыя области не оскудевает благодать Святаго Духа, чрез которую правда иереями Христовыми и зрится разумно, и содержится твердо, и наипаче, когда каждому, аще настоит сомнение о справедливости решения ближайших судей, позволено приступати к соборам своея области, и даже ко Вселенскому Собору. Разве есть кто-либо, который бы поверил, что Бог наш может единому токмо некоему вдохнути правоту суда, а безчисленным иереям, сошедшимся на Собор, откажет в оном...».
Далее в Послании говорится:
«О том, чтобы некие, аки бы от ребра твоея святыни были посылаемы, мы не обретаем определения ни единаго собора отцев».
А в заключении Послания находим пророческое предостережение, которым пренебрегли в Риме:
«Итак не соизволяйте, по просьбе некоторых, посылати сюда ваших клириков изследователями, и не попускайте сего, да не явимся мы вносящими дымное надмение мира в Церковь Христову, которая, желающим зрети Бога, приносит свет простоты и день смиренномудрия».
Слова эти поражают своей актуальностью применительно к развитию событий во взаимоотношениях между Поместными Православными Церквями в настоящий момент. Константинопольский Патриархат в прошлом, до злополучных акций Патриарха Мелетия (Метаксакиса), предпринятых в XX веке, когда на Фанаре не удержались от искушения по-мародерски воспользоваться плодами кровавых гонений на Русскую Церковь, подчинив себе часть ее канонической территории, противостоял папизму западному и не пытался подражать ему, претендуя на вселенскую юрисдикцию. Так, Патриарх Анфим VI вместе с Синодом Константинопольской Церкви писал папе Льву XII в ответ на его послание:
«Божественные отцы, почитая епископа Рима только как епископа столичного города государства, предоставили ему почетное старшинство председательства, рассматривая его просто как первого по порядку епископа, то есть первого среди равных... Ни у кого из отцов нет намека на то, что епископ Рима есть единый началовождь Кафолической Церкви».
Новоявленный претендент на неограниченную власть над Церковью могуществом папы не обладает
А ныне преемник по кафедре православного Патриарха Анфима VI и его апологеты, порывая с многовековой традицией своей Поместной Церкви, публично заявляют, что есть епископ, равных которому в мире не обретается, и это Патриарх Нового Рима — primus sine paribus (первый без равных). Когда в Средневековье подобные заявления звучали из Рима Ветхого, епископ этого города по крайней мере обладал политическим могуществом, в чем с ним в ту пору не могли конкурировать светские монархи католической Европы, ни даже сам император Священной Римской империи германской нации. Когда носитель этого титула Генрих IV вступил в соперничество с папой Григорием VII, оно закончилось для него Каноссой. Новоявленный претендент на неограниченную власть над Церковью политическим могуществом папы, унизившего императора, не обладает. Вторгаясь в область мирской политики, папы действовали в Средневековье как могущественные суверены. В наши дни в злополучном развитии событий на Украине Патриарх Нового Рима поучаствовал отнюдь не как суверен, но действуя на подхвате, в стиле услужения.
Папистская экклезиология на Западе не появилась на свет в одночасье, она резюмировала постепенное развитие ложных идей, она созрела под действием многих и разных исторических факторов. Притязания пап на универсальную юрисдикцию, принявшие болезненный характер уже в понтификат Геласия, первого из самозванных «наместников Христа», усваивавшего Римской курии власть назначать и смещать епископов, не встречали должной критики со стороны восточных богословов. Уступки непомерным аппетитам Фанара, которые ранее делались в поисках компромисса, ради поддержания церковного мира, не сдерживали, а, скорее, поощряли рост его властных амбиций. Экклезиологические догматы, отраженные в святых канонах, — это часть Священного Предания, они из области вероучения, а в вопросах веры компромиссов не может быть по самой природе вещей.
