Отношения греческого государства и Константинопольской Патриархии к русскому монашеству на Афоне в первой половине XX века

После революции 1917 г. в России и завершения Первой мировой войны была окончательно забыта идея признания Афона автономной территорией под совместным управлением шести православных государств (Россия, Греция, Румыния, Болгария, Сербия, Черногория) под духовным главенством Константинопольского Патриарха. В отличие от российских властей советское правительство в то время Афоном не интересовалось. Положение о греческом суверенитете Афона было утверждено Севрским договором 1920 г., а в 1923 г. ратифицировано Лозаннским договором при полном отсутствии какой-либо российской позиции.

До 1924 г. делами русских святогорцев номинально занималось прежнее генеральное консульство России в Салониках. К тому моменту реальной силы оно уже не представляло, а с признанием Советского Союза Грецией вообще было закрыто. Тем не менее, в послевоенных международных договорах было предусмотрено сохранение прав и свобод насельников Афона — негреков.

Так, 10 августа 1920 г. оказался заключен Севрский договор между странами Антанты и Грецией, в 123-й статье которого Греция обязывалась «признавать и хранить традиционные права и свободы», которыми пользуются негреческие монашеские общины на Афоне, в соответствии с 62-й статьей Берлинского трактата от 13 июля 1878 г. Севрский договор ставил исполнение этого пункта под контроль Совета Лиги Наций, каждый член которого мог вносить в Совет предложение о принятии тех или иных мер против Греции за нарушение с ее стороны этого пункта.

В целом Севрский договор так и не был ратифицирован, но его постановления о национальных меньшинствах, в частности на Афоне, вошли в Лозаннский мирный договор от 24 июля 1923 г., который был зарегистрирован Советом Лиги Наций 5 сентября 1924 г. под № 701, и 26 сентября взят Лигой Наций под ее гарантию. 1-я статья договора гласила: «Греция обязуется признавать постановления статей от 2 до 8 [о меньшинствах] этой главы как основной закон, так что никакой закон и никакие правила, никакой официальный акт не могут быть в противоречии или в несогласии с этими постановлениями».

Согласно 13-й статье Лозаннского договора, «монахи Афонской горы, какова бы ни была страна их происхождения... будут пользоваться без всякого исключения полным равенством прав и прерогатив». В 4-м параграфе 7-й статье договора говорилось: «Не будет предписано никакого ограничения против свободы употребления какого бы то ни было языка... как в религии, периодической печати и в изданиях всякого рода, так и на публичных собраниях», а «меньшинства могут в судах пользоваться своим языком как устно, так и письменно».

5-й параграф этой же статьи гласил, что «меньшинства могут в судах пользоваться своим языком как устно, так и письменно». В 8-й статье указывалось, что «греческие подданные, составляющие меньшинство по национальности, вере и языку, могут на свои средства основывать, управлять и контролировать благотворительные, религиозные и социальные учреждения, школы и другие воспитательные заведения с правом свободного пользования здесь своим языком».

На деле же правительство Греции в сложной международной обстановке 1920-х гг. не во всем соблюдало эти статьи. Вопреки гарантиям Лиги Наций, оно провело на Афоне ряд законодательных и административных мер, противоречащих Лозаннскому договору. В новых внешнеполитических условиях греческие власти взяли курс на эллинизацию Святой Горы. Жесткость такой политики отчасти была обусловлена прежним российским проектом отделения Афона от Греции. Еще на завершающем этапе Первой мировой войны ряд представителей греческих монастырей в Священном Киноте занялся разработкой юридического статуса Афона в составе королевства Греция.

На Пасху 1918 г. на Святую Гору прибыл салоникский генерал-губернатор Аргиропуло, который известил Протат, что греческое правительство готово предоставить афонитам автономию и самоуправление и предлагает избрать комиссию для выработки новых законов. Не полагаясь полностью на свои силы, Протат обратился к греческому правительству, прося оказать содействие в выработке устава (так называемого «Нового канонизма»). В сентябре 1918 г. на Афон по поручению правительства прибыли товарищ министра исповеданий Н. Маврудис и прокурор салоникской судебной палаты И. Стефанидис. Маврудис передал согласие правительства на автономию Афона. Стефанидис же был командирован для совместной работы с Протатом по выработке Нового канонизма.

В том же месяце Кинот создал особую комиссию из 8 антипросопов греческих монастырей с участием И. Стефанидиса, которая к середине лета 1919 г. подготовила проект Нового канонизма в виде трех тетрадей. 23 июля напечатанный текст проекта был привезен на Афон и 1 августа разослан в трех экземплярах по всем монастырям для ознакомления и обсуждения.

Братия Руссика внимательно изучила проект и обсудила его на общих собраниях и 1 сентября выслала в Кинот свой развернутый аргументированный ответ, в котором отмечала: «...нам доселе неясны цели, с которыми составляется предложенный нам проект Нового канонизма, равно как и основания, на каких утверждались в своей работе его составители, и все вообще обстоятельства, при каких он составляется». В ответном письме подчеркивалось, что в работе по составлению проекта должны были участвовать представители всех монастырей без исключения, но Руссик «к величайшему... сожалению» в ней совершенно не участвовал, делали же ее насельники лишь некоторых монастырей, «в совершенной тайне от прочих».

Новый канонизм оценивался как гораздо более худший, чем действующий проект устава, опубликованный в 1911 г. Многие параграфы документа были подвергнуты резкой критике, в частности, осуждалось намеченное вмешательство светских чиновников во внутреннюю жизнь Святой Горы, почти полное устранение власти Константинопольского Патриарха над Афоном, неизбежные огромные денежные расходы в случае принятия проекта и т.д. В заключение говорилось, что монастырь, «признавая Новый канонизм неосуществимым, отказывается дать свое согласие на введение его даже и в исправленном виде».

В монастырской летописи Руссика за 1919 г. отмечалось, что много переживаний «вызвала выработка Кинотом Нового канонизма для Святой Горы, направленного явно в ущерб интересов русского монашества». В октябре проект обсуждался на чрезвычайном собрании Кинота, однако он вызвал разногласия и среди братии греческих монастырей, так как предусматривал создание нескольких новых учреждений, содержание которых вызвало бы большие расходы. Поэтому дальнейшая разработка документа была временно приостановлена. Оказала свое воздействие и подготовка к подписанию Севрского мирного договора.

Между тем Греция вскоре пережила тяжелый кризис, связанный с разгромом ее армии в неудачной войне с Турцией и наплывом полутора миллионов обездоленных греческих беженцев из Малой Азии, что отразилось на судьбе ряда монастырских владений. Еще 30 марта 1919 г. Протат известил братию афонских монастырей о том, что правительство издало новый земельный закон, по которому с метохов (имений) взимается в казну 15-20 % всех доходов (ранее взималось 10 %). Кроме того, правительство требовало предоставить точные сведения о количестве земли, урожае и т.п. Правда, первоначально Кинот высказался против этого закона и предложил монастырям не давать требуемых сведений.

В конце октября 1922 г. Константинопольский Патриарх Мелетий телеграммой известил Священный Кинот, что греческое правительство хочет поселить на Афоне около 10 тысяч детей-сирот из Малой Азии, и рекомендовал принять их «во избежание насильственного водворения». В связи с этим Кинот разослал в монастыри циркуляр с просьбой принять Комиссию по делам беженцев и в первую очередь решил предоставить для размещения детей странноприимницу Руссика, обширный корпус Новой Фиваиды и некоторые здания в Дафне. В циркуляре указывалось, что заведование, обучение и содержание сирот берет на себя Американское благотворительное общество.

8 ноября в Руссик приехала специальная комиссия для осмотра зданий вне монастырской ограды, на следующий день она посетила скит Новая Фиваида. Согласно решению Кинота от 11 ноября реквизиции подлежали следующие здания Свято-Пантелеимоновского монастыря: почти весь Преображенский корпус, Рабочий корпус, первый этаж Кузнечного корпуса и арсана Новой Фиваиды. На следующий день в обитель вновь прибыла комиссия, и началось освобождение указанных зданий. Однако детей на Святой Горе все-таки не разместили, и освобожденные для них помещения несколько месяцев стояли незаселенными.

21-22 декабря прибывший на Афон капитан, по указанию правительства, реквизировал у монастырей для нужд греческой армии годных к работе мулов и лошадей, причем Руссик пострадал больше других, лишившись лучших 10 мулов и 4 лошадей. Правда, за них позднее обещали выплатить вознаграждение.

Вскоре у командования греческой армии появились планы создать на территории Руссика военный госпиталь или санаторий. 30 марта 1923 г. монастырь посетили врачи Главного штаба армии, которые осмотрели шестиэтажный Преображенский (прибрежный) корпус, включавший 700 комнат, и выразили желание занять его для размещения больных солдат. Уезжая, они сказали игумену Мисаилу: «Будьте покойны — женской прислуги не будет».

10 апреля обитель посетила комиссия из военных врачей и представителей Протата, которые заявили, что на основании решения Священного Кинота намерены реквизировать намеченный корпус на 3-4 месяца под санаторий для выздоравливающих солдат и офицеров (в греческих обителях их размещать не стали). На возражения игумена антипросоп Великой Лавры заявил: «Русские солдаты, когда были на Афоне, не спрашивали у наших монастырей, как им поступать». В монастырской летописи с горечью отмечалось, что греческие антипросопы отдали правительству корпус, «пользуясь нашей политической беззащитностью».

18 апреля вышло соответствующее распоряжение Главного штаба армии, 10/23 апреля о. Мисаил был вынужден подписать с одним из врачей документ о передаче Преображенского корпуса, и через десять дней в нем разместились 40 греческих санитаров. Одна из часовен (параклисов) корпуса (Преображения Господня) осталась действующей, в ней начал служить греческий иеромонах Неофит. При этом две часовни — Божией Матери Скоропослушницы и св. Иоанна Златоуста были закрыты. Из корпуса пришлось выселить приют на 26 престарелых монахов, монастырскую больницу, странноприимницу, живописную мастерскую, лавку, столовую и кухню для трудников.

Греческие солдаты перед преобразованным в санаторий Преображенским корпусом Руссика.

3 мая российский генеральный консул в Салониках написал игумену Мисаилу: «Главнокомандующий сказал мне, что он на днях назначит коменданта этого санаториума с дачей ему строжайших инструкций о личной его ответственности перед Главнокомандующим в случае каких-либо недоразумений между обителью и администрацией санаториума. Затем генерал Пангалос присовокупил, что открываемый им санаториум для выздоравливающих будет функционировать в течение лишь трех — четырех летних месяцев, а затем будет передан снова монастырю».

Но эти обещания выполнены не были. В течение месяца прибыло несколько партий больных и выздоравливающих солдат, и к 31 мая здание корпуса было переполнено — в нем разместили более 1200 человек, не обращавших внимания на правила монастырского общежития. На монастырской территории и берегу моря солдаты играли в карты и шашки, смотрели устроенные им начальством театральные представления с греческим «петрушкой» и т.п. Против подобных развлечений возражали как насельники Руссика, так и Протат, однако комендант санатория настоял на своем. Он даже попросил у Протата разрешения устроить кинотеатр перед воротами монастыря, и хотя получил отказ, все-таки осуществил задуманное. До трех часов ночи на берегу моря раздавался шум, песни и звучали музыкальные инструменты, утром солдаты просыпались и строились по звуку трубы. Кроме того, солдаты похищали овощи с монастырских огородов и различные мелкие вещи (замки, скобы и т.п.).

В монастырской летописи того времени отмечалось: «Все это вкупе создает вокруг монастыря вполне военную обстановку, ничуть не похожую на благотворительное учреждение — санаториум». В одном из своих писем 1924 г. игумен Мисаил так описывал эти события: «Две тысячи человек солдат находившегося летом 1923 г. в нашем монастыре военного санаториума, представляли собой всеистребляющую саранчу. Монастырю нельзя ничего ни посадить, ни посеять и ни положить».

22 июня приехавший из Салоник старший врач армии Куртакис потребовал у игумена передачи здания хлебного магазина и Кузнечного корпуса для размещения там новой партии раненых солдат, которых хотели привезти с фронта. Настоятель отклонил это предложение, сославшись на то, что греческие афонские монастыри пока ничего не сделали для своей армии. На угрозы Куртакиса применить силу о. Мисаил ответил, что «силой он может сделать что угодно, но добровольно монастырь не может уступить им более ни одного здания, так как все указанные корпуса заняты нуждами обители». В конце концов, план расширения санатория не был реализован.

Существовала и другая опасность. Состоявшие в братии Руссика монахи-греки вели пропаганду среди солдат и офицеров санатория, что Свято-Пантелеимоновский монастырь — на самом деле греческий, лишь насильно захвачен русскими, и теперь настало благоприятное время, когда его надо вернуть грекам. В связи с этим был даже составлен план — 27 июля, в престольный праздник св. вмч. Пантелеимона, с помощью солдат сместить администрацию обители и поставить греческое правление, но до реализации данного плана дело не дошло.

По некоторым сведениям греческое правительство Николаоса Пластироса, в 1923 г., в связи с «малоазиатской катастрофой» вообще планировало удалить часть русских монахов с Афона. В апреле 1923 г. братия Руссика обратилась к министру исповеданий Королевства сербов, хорватов и словенцев протоиерею Воиславу Яничу с жалобой, в которой писали, что греческие войска вселились в некоторые здания монастыря и хотят устроить рядом кинотеатр.

По запросу министерства консульство Королевства сербов, хорватов и словенцев в Салониках 7 мая 1923 г. сообщило о проекте строительства военного госпиталя на Афоне, при этом в зданиях русского Свято-Пантелеимоновского монастыря будто бы планировалось разместить 3500 греческих солдат и офицеров. К тому же для госпиталя были наняты 200 медсестер, что должно было привести, впервые после греческого восстания 1821 г., к появлению женщин на Афоне.

В дальнейшем последовало дипломатическое вмешательство Королевства сербов, хорватов и словенцев, и существующая угроза была ликвидирована. В первой половине сентября 1923 г. с территории Руссика увезли солдат, 12 сентября уехал комендант санатория, но Преображенский корпус остался под охраной военного караула из одного офицера и трех солдат. 17 сентября приехавшая в монастырь комиссия предложила игумену Мисаилу задним числом подписать протокол от 23 апреля о добровольной передаче корпуса греческому военному ведомству под санаторий и госпиталь, но встретила категорический отказ.

В декабре в Руссик приехала комиссия из Протата по вопросу возвращения Преображенского корпуса монастырю, но и она в качестве условия предложила о. Мисаилу подписать документ о добровольной передаче здания военным властям, а когда игумен отказался, лаврский антипросоп иеромонах Григорий сам подписал его вместе с другими членами комиссии. По этому делу братия монастыря сделала запрос Киноту, прося его ходатайствовать об освобождении корпуса от военного караула, но этого не произошло.

31 декабря в греческой правительственной газете был опубликован королевский указ об устройстве в Преображенском корпусе военной больницы 2-го класса, которая должна была начать работу с 1 апреля. Протест братии поддержал Кинот, который 31 января написал министру иностранных дел о том, что эти планы нарушают канонизм Святой Горы, но не получил ответ. В феврале 1924 г. игумен Мисаил в письме Сербскому Патриарху Димитрию (Павловичу), прося помощи и защиты, сообщил, что в здании Преображенского корпуса обители с 1 апреля планируется открыть военный госпиталь.

В марте встревоженный настоятель послал в Белград письмо бывшему российскому посланнику в Сербии Василию Николаевичу Штрандтману с просьбой ходатайствовать о покровительстве Руссику сербского короля. Отец Мисаил отмечал, что по его настоянию бывший российский посланник в Греции Елим Павлович Демидов три раза обращался к греческому правительству по вопросу возвращения корпуса монастырю и дважды получал отказ, а в третий раз — обещание урегулировать проблему «в желательном смысле».

27 апреля Кинот повторно известил, что принято постановление о возвращении Преображенского корпуса монастырю, однако оно тоже не состоялось. Напротив, вскоре на территорию монастыря вновь прибыли солдаты, которые, впрочем, оставались там недолго. 28 сентября наместник Руссика и иеромонах Пимен поехали в Афины по вопросу реквизиции корпуса и монастырских метохов. 11 октября они возвратились обратно, не добившись реальных результатов. Правда, консульства Болгарии и Королевства сербов, хорватов и словенцев обещали возможность защиты, представительства же российского правительства уже не существовало. К советскому полпреду Устинову монахи, естественно, обращаться не стали.

Больше полутора лет Преображенский корпус стоял пустой, постепенно разрушаясь. Лишь 13 мая 1925 г. был получен указ правительства о его возвращении монастырю. 18 мая игуменом Мисаилом и греческим офицером был подписан акт о передаче здания, и в этот день военный караул окончательно оставил обитель. Однако возвращенный корпус потребовал длительного серьезного ремонта.

В конце 1924 — начале 1925 гг. Свято-Пантелеимоновский монастырь утратил снабжавшие его насельников продовольствием метохи (земельные владения) в Северной Греции, реквизированные правительством для размещения беженцев-греков из турецкой Малой Азии, а именно метохи Каламария, Кассандра и Сики. В это же время греческие власти реквизировали подобные владения других афонских обителей, в частности метох Нузлы Свято-Андреевского скита в Кавале, заселив их беженцами из Турции.

Иноки русских обителей, получавшие основные доходы и продовольствие от метохов, пробовали протестовать в разных инстанциях, обращались к лорду Керзону, Сербскому Патриарху Димитрию, югославским и болгарским властям в 1924 г. и в Лигу Наций в 1928 г., но в тот период без особого успеха. Греческое правительство заявило, что согласно законам страны не подлежат экспроприации только земельные владения не более 300 стремов (то есть 30 гектаров).

Правда, в 1928-1929 гг., после вмешательства Лиги Наций, правительство частично компенсировало афонским монастырям (в том числе Руссику) стоимость реквизированных метохов, разместив соответствующие суммы на монастырских счетах в Национальном банке. При этом оценка земли была проведена по заниженной стоимости, а предоставленные суммы нельзя было снимать со счетов, использоваться могли только проценты.

10 мая 1924 г. пятичленная комиссия чрезвычайного Двойного собрания Святой Горы выработала «Уставную хартию Святой Горы Афонской» (известную как «Новый канонизм») из 188 статей, которая была объявлена составленной «на основании царских хрисовулов, типиков, Патриарших сингиллиев, султанских фирманов, действующих общих канонизмов, древнейших монашеских уставов и статутов» (статья 188). Однако она содержала ряд положений, ставивших негреческие обители в неравноправное положение и нарушавших древнюю практику.

В частности, в 6-й статье Нового канонизма говорилось, что «все живущие на Святой Горе монахи, какой бы национальности они ни были, считаются приобретшими греческое подданство»; согласно 8-й статье «представитель Греческого государства на Святой Горе действует и приводит в исполнение через подчиненные ему органы решения монастырей и Священного Кинота, поскольку таковые издаются согласно с настоящим Основным Канонизмом».

В новом уставе, в отличие от прежнего, отсутствовал раздел о правовых гарантированных основах пополнения негреческих монастырей и принятия в них новых монахов. Подразумевалось, что этот вопрос должны решать по своему усмотрению светские греческие власти, ведающие визами и паспортами. Тем самым была создана возможность произвольно чинить препятствия паломничеству из славянских стран и приезду из них новых послушников и иноков в славянские монастыри на Афоне.

В Новом канонизме был закреплен также ряд положений, ставящих негреческие обители в неравноправное положение по отношению к греческим. Вместо международных обязательств Севрского и Лозаннского договоров новый афонский устав ввел совершенно иные предписания. Согласно его 180-й статье на Афоне могла быть только одна типография, а именно греческая, абсолютное право учреждения которой имел лишь Священный Кинот. В 182-й статье говорилось, что «каждый монастырь обязательно и безоговорочно должен посылать в Афонскую церковную школу в Карее из числа монахов или послушников по крайней мере двоих учеников» и «никакой монастырь не может отказаться от взноса соответствующей суммы на содержание школы, который будет определяться на основании его экономического положения». Кроме того, «посылка монахов или подчиненных для обучения за пределы Святой Горы, если прежде они не закончили Афонскую школу, категорически» запрещалась.

В судах и в официальных учреждениях должен был использоваться только греческий язык (26-я статья). В 187-й статье говорилось, что «всякое распоряжение, противоречащее настоящему Уставу, не может иметь силы на Святой Горе». Тем самым были отменены все прежние уставы и типики, а вместе с ними и прежние права славянских монастырей. 9-я статья Нового канонизма обязывала обители вместо своих традиционных типиков составить новые правила, подлежащие утверждению и надзору Кинота, большинство в котором составляли греки (17 представителей от греческих монастырей и по одному от русского, болгарского и сербского монастырей). Устав ограничивал власть настоятеля монастыря и передавал в ведение Кинота утверждение важнейших решений всех органов монастырского самоуправления.

Согласно международным и каноническим постановлениям о Святой Горе, ее насельники, независимо от их национальности, никогда не рассматривались как обыкновенные жители или подданные государства, в пределах которого находился Афон. Они всегда составляли отдельную самостоятельную монашескую республику, вполне автономную в своей внутренней жизни; прием желающего поступить в монастырь был исключительно внутренним делом каждой обители, в него не вмешивались ни Священный Кинот, ни Константинопольский Патриарх, ни, тем более, светская власть.

За всю историю святогорского монашества светские правители, даже византийские императоры, не имели на Афоне своих постоянных представителей, для решения сложных вопросов направлялся лишь временный экзарх. Поэтому претензии греческой братии передать издревле самоуправляемую территорию Святой Горы в подчинение греческим гражданским властям вызвали негативное отношение со стороны русских святогорцев. 27 мая 1924 г. состоялся большой Собор братии Свято-Пантелеимоновского монастыря по поводу Нового канонизма, предложенного Протатом для подписания всем монастырям Святой Горы. После длительного обсуждения братия единогласно решила не подписывать устав, так как сочла некоторые его параграфы неприемлемыми: обязательное греческое подданство монахов, самостоятельность принятия решений антипросопами, введения пошлин на ввоз и вывоз товаров для содержания Афонской школы в Карее, подчинение меньшинства большинству и т.д.

В целом же в 1924 г. Новый канонизм одобрили все афонские монастыри, кроме русского. Интересно отметить, что духовник Свято-Пантелеимоновского монастыря архимандрит Кирик (Максимов) составил свой «Черновик основного канонизма Святой Горы Афонской», который передал игумену Мисаилу. В этом проекте предлагалось ввести отдельное святогорское подданство, которое бы принималось добровольно. Однако данный документ даже не рассматривался Кинотом. Согласно его 188-й статье Новый канонизм вступал «в действие с момента его принятия Священным Кинотом и легализации (узаконения) государством».

В 1926 г. доработанный комиссией юристов канонизм утвердил Константинопольский Патриарх Василий III, в том же году положение об Афоне было ратифицировано парламентом Греции, а в 1927 г. вошло в состав статей 109-112 новой Конституции страны. Афон (Агион-Орос) при этом рассматривался как неотъемлемая часть греческой территории, образующая особый, самоуправляемый ном (область) с собственным правительством, Кинотом. Его духовным главой, по многовековой традиции, оставался Патриарх Константинопольский. Вводилась новая государственная должность — губернатор, представлявший греческое правительство. Он имел ранг префекта и отчитывался перед министерством иностранных дел.

10 сентября 1926 г. греческое правительство издало закон «Об утверждении Устава Святой Горы», согласно которому все афонские монахи, независимо от их национальности, должны были считаться подданными греческого государства, а лица, не имеющие греческого подданства, не могли быть приняты в афонские монастыри; постоянное проживание иностранцев на полуострове не допускалось. С тех пор все святогорцы, вне зависимости от их происхождения, официально считаются греками, с возможным добавлением «русскоязычные», «болгароязычные» и прочие. Свято-Пантелеимоновский монастырь становился, таким образом, «греческим русскоязычным». Для того, чтобы лицо негреческой национальности могло получить право на гражданство, ему полагалось прожить в Греции не менее десяти лет, причем сведения о нем в полиции должны были быть благоприятными.

Правительством был назначен афонский губернатор, подчинявшийся Министерству иностранных дел Греции, на которого возлагалась обязанность охранять гражданский порядок на Афоне и следить за точным исполнением Нового канонизма (3-я статья). Этим законом фактически закрывался въезд и поселение славян в негреческих монастырях на Афоне. Тем самым были нарушены традиционные свободы этого иноческого всеправославного центра и международные постановления о нем, в результате чего величайшая святыня Православия была в определенной степени изолирована от многих Поместных Православных Церквей.

Таким образом, русский и другие славянские монастыри на Афоне лишились некоторых своих прежних прав и привилегий. Новый устав Афона отчасти аннулировал их равенство в правах с греческими иноками, предоставив последним преимущества. Так, например, для того, чтобы стать насельником Свято-Пантелеимоновского монастыря, власти требовали принятия греческого подданства, что было зафиксировано в 109-й статье греческой Конституции 1927 г. Поэтому представители Свято-Пантелеимоновского монастыря, хорошо понимая опасность от Нового канонизма, ущемляющего права русских иноков, решительно уклонились, несмотря на угрозы, от обсуждения и от подписания его.

27 января 1927 г. Священный Кинот написал игумену Мисаилу о необходимости указать антипросопу Руссика подписать протокол чрезвычайного Двойного собрания Святой Горы о принятии Нового канонизма, иначе никакой вопрос, касающийся монастыря, якобы «не может быть принят». Братия Свято-Пантелеимоновского монастыря в свою очередь неоднократно протестовала против попрания своих прав Новым канонизмом и фактического запрещения въезда на Святую Гору новых иноков-негреков.

В начале 1927 г. она обратилась с письмом к Константинопольскому Патриарху Василию III по вопросам принятия Нового канонизма и реквизиции греческим правительством метохов обители. В своем ответе в марте Патриарх сообщил об утверждении им нового устава Афона и о том, что реквизиция метохов будет денежно компенсирована греческим правительством. 24 мая 1927 г. Кинот еще раз написал братии Руссика, что по решению годичного Двойного собрания после Пасхи всем афонским обителям рекомендовано сообразовывать свою жизнь с новым уставом. Все обращения братии Руссика по поводу Нового канонизма в Священный Кинот, к Константинопольскому Патриарху, греческому правительству и в 1931 г. — даже в Лигу Наций не дали никаких результатов.

Естественно, что правительство Советского Союза в период жестоких антирелигиозных гонений 1920-х — 1930-х гг. не предпринимало никаких шагов для защиты интересов Русской Православной Церкви на Афоне. Между тем, некоторые представители международной общественности справедливо оценивали сложившуюся ситуацию. Так, например, корреспондент американской газеты X. Смит писал: «Что бы ни было: нездоровый ли шовинизм, историческая вражда или злой умысел, но греческие гражданские власти проводят систематическое преследование других народностей, которые веками жили и создавали величие Афонской Горы. Есть основание думать, что, запрещая негрекам поступать в монастыри Афона, они добиваются того, что эти монастыри перейдут в греческие руки, ибо их коренные обитатели вымрут».

Чехословацкий журналист доктор А. Рибарж также отмечал: «Я — мало верующий и не православный. Но и меня задела несправедливость и жестокость греков в отношении славянских монастырей на Афоне. Греки не пускают туда вовсе молодой смены, и когда старые монахи вымрут, они отберут славянские монастыри с их имениями и вековыми ценностями, добровольными жертвами благочестивых славянских людей» и т.д.

Постепенно положения Нового канонизма реализовывались на практике. Так, в письме от 25 июля 1929 г. Константинопольская Патриархия выразила удовольствие, что Кинот решил основать на Афоне богословскую школу, типографию для издания древних рукописей и школу живописи и резьбы. И в 1930 г. была открыта Афонская священническая школа (среднее учебное заведение типа гимназии). До своего закрытия после вступления Греции во Вторую мировую войну 1940 г. она работала в одном из зданий русского Свято-Андреевского скита под началом архимандрита Иоакима (из Ивирона), а затем архимандрита Афанасия (из Пантократора). Деньги на содержание школы, в числе других монастырей, давал и Руссик. С 1926 г. обители Афона также стали проводить ежегодные денежные сборы в пользу Константинопольской Патриархии. Кроме того, святогорцы пересылали средства на содержание Патриаршей богословской школы на острове Халка.

В 1924 г. Константинопольский Патриархат и Элладская Православная Церковь перешли на новоюлианский календарь. 27 февраля 1924 г. Патриарх Григорий отправил на Афон письмо с извещением о введении с 10 марта этого календаря по всем епархиям и монастырям Вселенского Трона. Однако Священный Кинот первоначально решил узнать мнение монастырей Святой Горы и своим письмом от 2 апреля попросил их братию письменно высказать его Киноту.

Почти все афонские обители, в том числе Руссик, следуя своей многовековой традиции, сохранили верность старому стилю (кроме Ватопеда). Так, например, члены Духовного Собора Свято-Ильинского скита 28 декабря 1924 г. «на вопрос иеромон[аха] Иувиналия о том, что Патриархия принуждает принять новый стиль, решили не принимать новый стиль». При этом существовали планы и перевода Пасхалии на григорианский календарь, что уже начали делать в Румынской и Финляндской Православной Церквах. Только 1 декабря 1925 г. новый Константинопольский Патриарх Василий III написал святогорцам, что ввиду разнообразных протестов, следует оставить празднование Пасхальных праздников в 1926 г. по юлианскому календарю. Но это лишь отчасти разрядило ситуацию.

В Великий Четверг 1926 г. 450 иеромонахов и монахов Святой Горы во главе с отцом Арсением (Коттеасом) подписали документ против нового стиля. Была создана «Священная Лига монахов-ревнителей», которая заявила о разрыве канонического общения с церковной иерархией. В том же году Лига начала выпускать свою Конституциональную хартию под названием «Якорь Православия», пока она не была запрещена новым законом о Святой Горе Афон, принятым греческим правительством в 1927 г.

17 февраля 1927 г. Константинопольский Патриарх Василий III написал Священному Киноту послание с предложением ввести на Афоне новоюлианский календарь, сохранив прежнюю Пасхалию. В полученном Кинотом 17 марта послании Патриарх высказал убеждение Патриархии и членов Синода, что новый стиль является только поправкой юлианского календаря, как неправильного и ошибочного. Однако эти доводы не помогли.

Посетивший Афон в мае 1927 г. русский писатель Б.К. Зайцев в своей книге отмечал: «Это вовсе не в духе Афона. Вопрос о стиле здесь стоит остро — Вселенский Патриарх ввел его в Греческой Церкви, но Афон есть Афон, за ним вековая давность и вековая традиция — Патриарху он не подчинился и живет по-старому. „Лучше умрем, — говорили мне русские монахи, — а нового стиля не примем. Нынче стиль, а завтра латинство появится".»

В том же 1927 г. все-таки был достигнут определенный компромисс между Константинопольским Патриархатом и насельниками афонских обителей. Патриарх Василий III разрешил инокам Святой Горы сохранить старый стиль, с условием возобновления возношения имени Вселенского Патриарха, оставив решение вопроса о календаре на усмотрение будущего Всеправославного Собора. Это частично успокоило насельников Афона, — с таким решением согласились настоятели всех монастырей, но далеко не все монахи.

Некоторые из них, так называемые зилоты (буквально — ревнители), не достигнув согласия по некоторым каноническим вопросам, разорвали церковное общение с Константинопольским Патриархом и с иерархией Элладской Церкви, а крайние зилоты объявили таинства, совершаемые священниками-новостильниками, безблагодатными. Именно афонские зилоты возглавили движение противников нового стиля в Греции. Они отказались иметь общение с новостильной «обновленческой» иерархией и следовавшим за ней клиром, обвиняя их в симпатиях к Западной Церкви и «римском папизме». Покинув новостильную иерархию, зилоты считали, что остались в Церкви, а новостильников признавали отпавшими от Церкви, вернуться в которую те могли только путем отречения от реформы календаря. Попытки примирения со старостильниками провалились.

В числе первых зилотов были 24 монаха из Великой Лавры, вскоре некоторых из них сослали в Виглу, в пещеру преп. Афанасия. В 1927 г. 19 зилотов изгнали из скитов Ватопедского и Кутлумушского монастырей, причем часть заключили в Митиленский монастырь на острове Лесбос. 21 августа 1928 г. Патриарх Василий III послал на Святую Гору Патриаршую экзархию для борьбы с зилотами. 23 июля 1929 г. Константинопольская Патриархия указала Киноту выяснить, кто из священнослужителей не поминает Патриарха для их удаления со Святой Горы и составить комиссию для испытания, кого можно посвятить во иеродиакона, иеромонаха и назначить духовником (прежде все подобные вопросы решали сами монастыри).

В результате репрессий и убеждений зилотское движение пошло на спад, и Афон в целом остался в юрисдикции Вселенского Патриарха и в молитвенном и церковном общении со всеми Поместными Православными Церквами. Следует отметить, что позитивную роль в деле умиротворения афонских монахов-зилотов сыграл Первоиерарх Русской Церкви за границей митрополит Антоний (Храповицкий). Вступив в переписку со святогорцам, он убеждал их в необходимости пребывания в каноническом единстве со священноначалием.

Следует также упомянуть, что румынские афониты категорически отвергли проведенную в 1924 г. в Румынской Православной Церкви календарную реформу. В 1926 г. иеромонах Арсений (Котеа) отправил с Афона на родину письмо, в котором «всем благочестиво верующим румынам заповедывалось следовать обычаю Восточной Церкви и избегать григорианского календаря». Вскоре отец Арсений посетил Румынию, а затем издал три книги с осуждением календарной реформы. Русские монахи-святогорцы с помощью писем, воззваний и личных посещений также призывали верующих в Румынии к борьбе с новым стилем, советуя им не переходить на него «даже если их будут убивать или сжигать заживо».

В 1930 г. на Афоне произошел острый конфликт, о котором был уведомлен Первоиерарх Русской Православной Церкви за границей митрополит Антоний (Храповицкий): «...в Молдаванский скит приехал из Румынии, командированный патр[иархом] Мироном, скитский иеромон[ах] Симеон, лет пятидесяти от роду, для пропаганды на Афоне нового стиля. Он привез с собой много денег и обещал высылать подарки и натурой из Румынии. Он привез также из Румынии и адвоката, заручившись согласием из Афона вести дело о возврате метоха на острове Тассо. Скитяне приняли его с честью, обещали собрать собор и говорить на соборе о принятии нового стиля, но устроили ему ловушку.

Зазвали в залу, остригли ему бороду и косу, взяли деньги, привезенные для пропаганды, сняли рясу, одели ему пиджак и шляпу и выгнали за порчу. Он обратился в Карею к полиции, но те ответили, что это не входит в круг их обязанностей. На том пропаганда нового стиля на Афоне и закончилась. Это уже вторая проделка румын. Первый раз было получено послание патриарха с предложением перейти на новый стиль. Скитяне, получив это послание, отслужили торжественное всенощное бдение, на другой день — литургию с молебном, после которого провозгласили анафему патриарху, составили об этом грамоту, которую и препроводили ему».

Календарный конфликт наложил свой отпечаток и на проходившем в июне 1932 г. на Афоне в монастыре Ватопед по инициативе Константинопольского Патриарха Фотия Всеправославном Предсоборном совещании (Просиноде). Приглашения были разосланы всем автокефальным Православным Церквам, в том числе Московскому Патриархату. Однако Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) решил воздержаться от участия в Просиноде; Константинопольский Патриарх в то время рассматривал Русскую Церковь как неорганизованную церковную массу, не имеющую канонического возглавления, и русские представители не имели бы решающего голоса на совещании. Вслед за Русской Церковью от участия в Просиноде отказались некоторые другие Поместные Церкви. Представители Сербской и Польской Церквей попросили для богослужений отдельный храм.

По свидетельству епископа Ефрема, «когда греки стали настаивать на том, чтобы все служили вместе, то славяне отказались, говоря в свое оправдание, что у них другой язык, а также и типикон, и что может случиться искушение. Греки продолжали настаивать, а славяне отказывались, и фактически до самого конца собора они так и не сослужили. Стало ясно, что славяне в то время считали календарный вопрос достаточно важным, чтобы из-за него отделяться от греков. Когда они говорили, что их типикон иной, было очевидно, что календарь играл при этом значительную роль, как часть этого различия».

На этом совещании, в частности, горячо защищал юлианский календарь известный сербский святитель епископ Охридский Николай (Велимирович). Совещание было устроено с целью подготовить созыв Восьмого Вселенского Собора, многие делегаты настаивали на том, чтобы провести его как можно скорее. Однако представители Сербской Церкви во главе с епископом Николаем (Велимировичем) энергично требовали, чтобы, прежде всего, разрешился вопрос о схизме Болгарской Церкви, а также был отложен созыв Собора до тех пор, пока и Русская Православная Церковь не будет в состоянии свободно участвовать в нем. В результате проведение Собора оказалось отложено.

Во второй половине 1920-х — начале 1930-х гг. Константинопольский Патриархат, греческое правительство и Священный Кинот приняли участие во внутреннем конфликте братии Свято-Пантелеимоновского монастыря. 7 августа 1925 г. проживавший в обители греческий монах Геронтий (уставщик) обратился с жалобой в Министерство иностранных дел на якобы несправедливое отношение к нему русской братии. Министерство переслало жалобы в Кинот с предложением разобраться в деле.

На соответствующий запрос игумен Мисаил ответил, что жалоба не имеет никаких оснований, наоборот греческая братия (12 человек) пользуется большими привилегиями, чем русская, в частности, не используется на тяжелых физических работах. Однако монах Геронтий, который давно хотел, чтобы монастырь стал греческим, не успокоился. 10 декабря 1925 г. он подал жалобу Константинопольскому Патриарху Василию III, требуя, чтобы греки находились на всех ответственных послушаниях в монастыре, участвовали в заседаниях Собора старцев и т.п.

Патриархия поручила Киноту на месте расследовать дело, 2-3 мая 1926 г. в монастырь приехала комиссия Протата, которая опросила всех 12 греческих насельников. Из них четверо заявили, что никаких претензий не имеют, остальные восемь поддержали жалобу, хотя накануне все они, кроме о. Геронтия, говорили игумену Мисаилу о своем негативном отношении к письму и полном отсутствии претензий. В ответ на жалобу греческих насельников Руссика Константинопольский Патриарх Василий III в письме от 18 января 1927 г., переданном через Кинот, указал, чтобы братство жило в монастыре, соблюдая положения сингилиона 1875 г., и братолюбивое внимание и попечение проявлялось равно и к монахам-грекам. Это письмо было напечатано в журнале, издававшемся Константинопольской Патриархией.

Но монах Геронтий не успокоился и весной 1931 г. написал жалобу новому Константинопольскому Патриарху Фотию, упрекая руководство Руссика в стремлении ликвидировать греческое братство в монастыре. Этот вопрос рассматривался на Священном Синоде, и в соответствии с его решением Патриарх Фотий в письме игумену Мисаилу и братии от 11 июня повторил высказанные Василием III пожелания.

Еще до получения этого письма в Руссике произошел конфликт, заметно ухудшивший ситуацию. 14 июня Собор старшей братии монастыря рассмотрел жалобу монаха-грека Герасима (Маргетиса) на пребывавшего 9 месяцев в обители молодого греческого послушника Паисия Ипсиланта, который преследовал его и грубо оскорблял. Так как этот послушник грубил и старцам, а также воровал овощи с монастырского огорода, Собор единогласно постановил удалить его из обители. Однако Паисий не подчинился и нашел поддержку у монаха Геронтия, который вновь обратился с жалобами в Священный Кинот и к Константинопольскому Патриарху.

10 июля Кинот обратился с соответствующим запросом к игумену Мисаилу, который в письме от 19 июля ответил, что эти жалобы вызвали недоумение, и все заявления о. Геронтия не соответствуют действительности. Настоятель отмечал, что за 26 лет его игуменства из обители не был изгнан ни один грек, кроме послушника Паисия, в 1927-1930 гг. в монастырь приняли шесть молодых греков, сейчас из 430 насельников 10 являются греками, и все они пользуются равными правами с русскими.

Вскоре игумену Мисаилу поступило и новое, гораздо более резкое письмо Патриарха Фотия от 17 августа, в котором он выражал неодобрение неучастию греков в управлении и администрации монастыря и якобы существовавшему их вытеснению из обители. Патриарх настаивал, чтобы права греков не ограничивались, и им не препятствовали поступать в монастырь. Первосвятитель также требовал, чтобы Руссик признал и принял новый устав, утвержденный Церковью и признанный государством в качестве закона. В конце письма подчеркивалось, что отныне всякое непослушание Матери-Церкви, неподчинение правилам устава и принятым на его основе решениям Кинота «вызовут принятие соответствующих церковных и иных мер для решения окончательно незаконной неправильности».

Получив через Кинот это письмо, игумен Мисаил уже 22 августа 1931 г. написал ответ, в котором выразил свое глубокое огорчение, так как письмо присоединилось «почти всецело к неосновательным обвинениям наших клеветников о якобы несправедливом отношении нашем к грекам-монахам». Настоятель отмечал, что все обвинения «не отвечают действительности», в частности, с 1928 г. монастырь принял шесть греков и в тоже время ни одного русского (кроме нескольких старцев — пустынников и келлиотов, взятых из милости на покой или в больницу) — из-за «преувеличенно строгих мер греческого правительства», граничащих с фактическим запретом. Насельники-греки, по установившемуся обычаю и настойчивому требованию о. Геронтия, освобождены от тяжелых работ и занимаются почти исключительно церковью, в то время как остальные трудятся на конюшне, лесопилке, поварне, корабле и т.п.

Отец Мисаил также писал, что монастырь старается выполнять основные постановления Нового канонизма: предоставляет списки монахов и внутренний устав, финансово участвует в содержании Афонской школы, ведет переписку с Константинопольской Патриархией через Кинот и т.д.; не отвергает братия и греческого подданства (в чем ее обвиняли), которое получило автоматически согласно Конституции 1927 г. Но некоторые второстепенные статьи устава трудно применить к Руссику, поскольку они находятся в явном противоречии с постановлениями сингилионов Вселенского Патриарха 1803, 1833 и 1875 гг. (определяющих внутренний строй, права монастыря и его игумена), так как значительно ограничивают власть игумена в пользу эпитропов, Собора старцев и Кинота. Кроме того, вместо эпитропа в Руссике существует наместник и т.п.

Настоятель замечал: «Надо было Священному Киноту и уважаемому греческому правительству, составляя и утверждая новый основной канонизм, не вводить в него элементов, ограничительных или не совместительных с обычаями нашей обители». В заключение игумен просил Патриарха Фотия «разрешить нам продолжать вести жизнь нашего общежития согласно внутреннему уставу его... без вмешательства Священного Кинота в чисто внутренние наши вопросы». Это обращение возымело свое воздействие, и конфликт был улажен.

Упоминавшиеся в письме ограничения приема новых русских насельников в монастырь действительно существовали. С конца 1920-х гг. греческое правительство предприняло ряд энергичных действий по эллинизации Афона. Светские власти чинили всевозможные препятствия приезду послушников, иноков и даже паломников в славянские монастыри. Правительство Греции дало своим заграничным представительствам негласные указания — не пропускать на Афон никого, кто желал бы остаться там навсегда и принять монашество. Негативно сказалось на славянских монастырях и введение в 1938 г. запрещения вывоза со Святой Горы богослужебных книг и церковных предметов нового времени, что существенно ограничило их просветительскую и миссионерскую деятельность, а также связи с «внешним миром» в целом.

В 1920-е — 1930-е гг. в результате проводимой греческими властями политики прекращения доступа новых насельников из славянских стран быстро сокращалось количество не только русских, но и других негреческих монахов на Святой Горе. В 1914 г. в болгарском монастыре Зограф было 182 насельника, а в 1938 г. — 37, в сербском монастыре Хиландар — соответственно 115 и 45, в крупнейшем румынском скиту св. Иоанна Предтечи — 91 и 38. Правда, в отличие от русских святогорцев, болгар, сербов и румын поддерживали их Православные Церкви, а также национальные государства, которые отстаивали права своих соотечественников перед Вселенским Патриархатом и греческим правительством. Общее количество болгарских монахов Святой Горы в 1935 г. составляло 140 человек.

Как и все другие обители Афона, Зограф находился в юрисдикции Константинопольского Патриархата, но монастырь имел значительную собственность на территории Болгарии, и 5 июня 1926 г. по указу царя Бориса III была создана неподвластная Болгарскому Синоду специальная комиссия (эфория), которая распоряжалась имуществом Зографа. 7 июня 1928 г. указом Софийского митрополита Стефана (Шокова) Зографу в качестве подворья был передан Германский мужской монастырь св. Иоанна Рильского вблизи с. Герман (в 15 км от Софии), и 25 декабря того же года афонская обитель вступила во владение им. В июле 1936 г. Германский монастырь посетил болгарский царь Борис III, подаривший драгоценную дарохранительницу. Впрочем, Болгарская Церковь находилась в состоянии схизмы, наложенной Вселенским Патриархатом, что существенно ограничивало ее возможности.

Хиландар же сохранял теснейшие связи с Сербским Патриархатом, что в 1933 г. даже привело к серьезному конфликту с Константинопольским Патриархом. В феврале этого года в обитель приехал епископ Охридский и Битольский свт. Николай (Велимирович) и в соответствии с результатами голосования монахов преобразовал монастырь из особножительного в общежительный и поставил игумена.

В результате с 8 апреля по 23 мая 1933 г. Константинопольским Патриарх Фотий написал Сербскому Патриарху Варнаве три письма с довольно резкими упреками и указанием, что «всякое действие, противоречащее Новому канонизму, не может быть терпимо и допущено», а виновные «изнутри» (т.е. в Хиландаре) должны дать ответ на суде перед Церковью и греческим государством. В конце концов, конфликт был улажен. Константинопольский Синод согласился с преобразованием монастыря в общежительный с условием, чтобы Хиландар послал в Кинот прошение с прошлогодней датой о своем преобразовании для его формального одобрения задним числом.

Однако, проблема пополнения братии Хиландара осталась. В середине 1930-х гг. лорд-мэр югославского города Скопле (Скопье) инженер И. Михайлович на докладе в Ротари-клубе сказал, а затем написал и в газете: «Турция уважала устав этой „монашеской республики". Греция значительно урезала ее права, и некоторые монастыри лишила их имений. А это имело своим последствием обеднение их и уменьшение числа монахов. Лондонским и Лозаннским договорами Греция гарантировала все права, которые имели афонские монастыри испокон веков. Этими же договорами были подтверждены и права сербского монастыря Хиландара. Между тем позже некоторые из этих вековых привилегий были уничтожены распоряжениями греческих властей, которые постановили, что не могут принимать монашество и вообще быть монахами на Афоне те лица, которые не имеют греческого подданства. Это показывает, что больше не исполняется Лондонский и Лозаннский договоры».

Начавшиеся еще в 1920-е гг. переговоры о судьбе Хиландара между югославским и греческим правительствами продолжались безрезультатно до осени 1940 г. После нападения Италии на Грецию та пошла на определенные уступки в переговорах (в связи с заинтересованностью в поддержке Югославии), которые в основном касались увеличения числа насельников монастыря. В конце марта 1941 г. стороны подписали соответствующий договор, но он никогда не был ратифицирован, так как вскоре Югославия и Греция были разгромлены и оккупированы. Накануне вступления Греции в войну иноков Свято-Пантелеимоновского монастыря продолжали побуждать признать Новый канонизм. Поводом для этого были выбраны кончина игумена Мисаила и избрание новым настоятелем наместника схииеромонаха Иустина (Соломатина) в конце января (начале февраля) 1940 г.

В условиях жесткой диктатуры И. Метаксаса греческое правительство категорически потребовало от насельников Свято-Пантелеимоновского монастыря признания Нового канонизма, мешая утверждению нового настоятеля. В письме от 31 января братия Руссика сообщила Константинопольскому Патриарху Вениамину об этих событиях. В другом письме Патриарху от 3 марта говорилось, что Собор старцев монастыря под председательством иеросхимонаха Иустина состоит из следующих пожизненных членов: иеромонахов Пинуфрия, Иосифа, Флегонта, Виссариона, Сергия, Андрея, монахов Николая, Кифы, Матфея, Митрофана, Мефодия, Протогена и Василия; в Эпитропию входят иеромонахи Сергий, Андрей и монах Митрофан, а антипросопом является монах Протоген.

Однако 25 марта братия получила через Кинот телеграмму Патриарха Вениамина от 19 марта: «Сообщите монастырь Пантелеимоновский. Ожидаем подписи им Устава». В ответ местоблюститель игумена о. Иустин переслал Патриарху свое письмо Киноту от 23 марта, из которого Первосвятитель должен был убедиться в законопослушании братии Руссика «действующему строю» Афона, чтобы решить вопрос «о беспрепятственном принятии в монахи наших единоплеменников». По совету Первоиерарха Русской Православной Церкви за границей митрополита Анастасия (Грибановского) братия монастыря в мае 1940 г. согласилась исполнять предписания Нового канонизма, в качестве существующего государственного законоположения, но представители обители под уставом все же не подписались.

7 декабря того же года, уже утвержденный в качестве игумена и возведенный в сан схиархимандрита о. Иустин с братией написали Патриарху Вениамину о том, что «будут сообразовывать свою жизнь» с Новым канонизмом. Таким образом, насельникам Руссика при всей сложности их отношений с греческим правительством и Вселенским Патриархатом удавалось находить компромиссы и избегать открытых конфликтов.