Первые русские иноки на Афоне: 1000 лет

Точно определить время первых контактов между «монашеской республикой» на Афонском полуострове и Киевской Русью едва ли возможно. До наших дней сохранилось крайне мало исторических источников, которые могли бы пролить свет на этот вопрос. В 1307 году, когда древнерусская обитель на Афоне была сожжена каталонскими пиратами, огонь уничтожил не только постройки и имущество, но и все документы монастыря, о раннем периоде деятельности которого сохранилось, таким образом, мало сведений. Однако есть все основания считать, что зарождение духовных связей со Святой Горой произошло на Руси вскоре же после принятия христианства и возникновения основ монашества, то есть не позднее конца Х века, – а возможно, даже и ранее.

Как известно, христианство на Руси стало распространяться задолго до принятия его в качестве официальной государственной религии. Более 10 византийских хроник сообщают, что уже после похода Руси на Константинополь в 860 году киевский князь Аскольд и часть его дружины приняли христианство. К 940 г. в Киеве уже было несколько христианских храмов и «соборная церковь» св. Ильи. В течение всего столетия страна поддерживала тесные связи с Константинополем и Болгарией, принявшей христианство в конце IX века.

К преп. Афанасию в Великую Лавру собирались монахи (и миряне для пострига) из Италии, Фессалии, Эпира, Македонии, Фракии, из придунайских областей, Малой Азии, Грузии и Армении. «Не невозможно», – пишет В. А. Мошин, – «что между пришельцами из придунайских областей могли находиться и русские». В адресованном игумену Лавры императорском хрисовуле 963 года, а также и в других документах этих лет, упоминаются воины- наемники из Руси, которые вместе с другими византийскими воинами были на Афоне. Количество их едва ли могло быть значительным, но важно само предположение, что русская община (или же отдельные русские по происхождению иноки) могла быть на Афоне и до крещения Руси.

Митрополит Макарий (Булгаков) в своих трудах по истории Русской Церкви, подчиняясь церковной традиции, исходит из того представления, что митрополия в Киеве была организована «вдруг» после крещения Руси при Владимире. Он делает акцент на происходившем на Руси и подчеркивает процесс формирования нового христианского государства, но не упоминает встречных шагов – в частности, формирования русского представительства в Византии. Меж тем наличие в двух соседних государствах взаимных представительств всегда являлось нормой дипломатических отношений. Русская колония в Константинополе была довольно многочисленна; по словам историка М. Н. Тихомирова, она являлась «заметной единицей в Византийской столице». Исследователь также отмечает, что «другим пунктом культурного общения между русскими и южными славянами становится Афон – Святая Гора». Таким образом, кроме Русского подворья в Константинополе, у Киевской Руси появилось представительство и в духовном центре Византии – Афоне.

Те отрывочные знания об Афоне, что были накоплены благодаря случайным паломникам и возвратившимся на Русь наемникам Византийской армии, постепенно заняли четкое лидирующее место (после Константинополя) в общей системе знаний русских о христианском мире.

Митрополит Михаил и прибывшие с ним на Русь духовные лица, иерархи вновь сформированной митрополии, были носителями всей полноты православного знания, и принесли на Русь сведения как о литургике, патристике, священных книгах, так и о географии святых мест, в том числе об Афоне. Информация о нем, вероятно, ложилась на уже подготовленную почву: о Святой Горе рассказывали возвратившиеся на родину воины русских отрядов, сражавшихся в составе византийских войск, греческие, славянские и варяжские торговые люди, а также, возможно, первые русские паломники. Так или иначе, известия о прославленном центре православного иночества проникали на Русь и привлекали на Афон из новопросвещенной страны многих христиан, стремившихся к духовному подвигу.

Одним из таких паломников был преп. Антоний Печерский, основоположник монашества на Руси и создатель Киево-Печерской Лавры. О его путешествии на Святую Гору ПВЛ рассказывает под 1051 годом (в связи с поставлением митрополита Иллариона), но, несомненно, оно состоялось раньше. В некоторых источниках говорится о двух путешествиях преподобного на Афон: в правление киевского князя Владимира (когда Антоний принял монашеский постриг и позже получил благословение вернуться и быть основателем монашеской жизни у себя на родине), и во время неурядиц в Киеве после кончины князя (1015). Ясно одно: «можно считать несомненным фактом, что Св. Антоний подвизался на Святой Горе и что это имело место в молодости преподобного».

О том, где именно преподобный пребывал на Афоне, его Житие не сообщает. По преданию, он был пострижен в русской обители Ксилургу. Ученые мужи обосновывали вероятность этого предания русских святогорцев. Существует также более позднее предание, что преподобный Антоний Печерский был пострижеником Эсфигменского монастыря: там и до сих пор показывается пещера, в которой он якобы подвизался. Однако эта пещера позднего происхождения и до начала XIХ в. о ней не знает ни один документальный источник. Большинство исследователей, светских и церковных, подвергают сомнению истинность этой греческой версии. Побывавшие на Афоне выдающиеся церковные историки и археологи, такие как епископ Порфирий (Успенский), посетивший Святую Гору в 1846 году, архимандрит Антонин (Капустин), паломничавший туда в 1859 году, профессор МДА Евгений Голубинский, независимо друг от друга пришли к выводу, что Эсфигменское жизнеописание и предъявляемая пещера не являются истинными. В 1895 году в ответ на прошение эсфигменского настоятеля Луки Агиографа учредить в Киеве подворье Эсфигменского монастыря с часовней в честь преподобных Антония, Афанасия и Григория Паламы, Киевская Духовная Консистория, заседавшая под председательством известного церковного историка и краеведа протоиерея Петра Лебединцева, ответила отказом по причине отсутствия достаточно убедительных к тому оснований. В частности, отец Петр Лебединцев в отзыве писал, что «... о пребывании и пострижении Антония Печерского в Афонском Эсфигменском монастыре нет ни записи, ни предания в Летописях и Печерском Патерике...»

Монах Азарий (Попцов), заведующий библиотекой Свято-Пантелеимонова монастыря, составитель книги актов Пантелеимонова монастыря , после того, как впервые была обнародована греческая версия о месте пострига и первоначального подвига преподобного, высказал недоумение от лица Русской обители, что несомненно выражало позицию ее старцев, иеросхимонаха Иеронима (Соломенцова) и схиархимандрита Макария (Сушкина). Ведь среди русских монахов на Святой Горе издавна существовала уверенность в том, что преподобный Антоний подвизался именно в Русской обители Ксилургу. С появлением же новых редакций эсфигменского жития и постепенным внедрением греческой версии в сознание русской общественности отец Азарий довольно резко комментировал их, в частности — интерпретацию имени игумена, постригшего св. Антония. Как упоминалось выше, звали игумена по-прежнему Феоктист, но на сей раз уже второй. Имя, скорее всего, было взято из реально существующего акта обителей Эсфигмена и Русика за 1030 год, где упоминаются имена игуменов: Феоктиста и Феодула. Возмущенный беззастенчивой манипуляцией, о. Азарий иронично восклицает: «Почему же сим старцем [в силу свободы интерпретации] не быть Ксилургийскому Феодулу?!»

Современник монаха Азария иеросхимонах Сергий Святогорец (Веснин) в составленном им Путеводителе по Афону скептически высказывается об Эсфигменской версии и приводит в качестве альтернативы русское предание об обители Ксилургу. Он дает подробный список ссылок на авторитетных ученых, выступавших с критикой греческой версии. Относительно новой ее редакции о. Сергий пишет, что «и в новом виде сообщаемые в нем сведения мало удовлетворительно показывают, что преподобный Антоний подвизался действительно в Эсфигмене».

Категоричная, хотя и сдержанная позиция представителей Пантелеимонова монастыря объясняется наличием в Русской обители альтернативного, самостоятельного предания, согласно которому преподобный Антоний принял постриг и приобщился к школе святогорского монашества в древнем Русском монастыре на Афоне.

Не знает ничего о Эсфигменском прошлом святого Антония и общее Афонское предание.

Предание Эсфигменской обители сравнительно позднего происхождения и возникло в 40-е годы XIX столетия. До этого о нем не было ничего известно. В то же время старинные русские паломнические отчеты (например, иеромонаха Ипполита Вишенского) указывают и другую пещеру, связанную с именем преподобного Антония, в окрестностях Великой Лавры, то есть в противоположном Эсфигмену конце Афона, выкопанную им же самим. Впоследствии священноначалием Лавры было отказано русским паломникам в почитании этой пещеры, которая была названа именем преподобного Петра Афонского.

На наш взгляд здесь имеет место попытка благочестивых наших паломников самостоятельно отыскать место подвига преподобного. И если Великая Лавра отказалась признать паломническую идентификацию пещеры, находящейся в ее пределах, то обитель Эсфигмен – сочла это возможным и позволила русским паломникам воздвигнуть храм над пещерой в честь святого Антония.

Хронологические неточности в Эсфигменской версии первых трех редакций, существенно отличающиеся от жития преп. Антония в Киево-Печерском Патерике, дают основание предположить, что преп. Антоний Эсфигменский, хотя и реальная личность, однако не имеющая ничего общего с основоположником русского монашества. Попытка идентифицировать подвижника Эсфигменского монастыря с преп. Антонием Печерским была предпринята в канун прибытия на Афон великого князя Константина Константиновича Романова в 1843 году.

Возвращаясь к личности прп. Антония Печерского, необходимо отметить, что после возвращения в Киев старец, принесший на русскую землю благословение и аскетический опыт Афона, поселился в пещере на берегу Днепра. Вокруг него собирается братство, которому преподобный Антоний передает свой духовный и подвижнический опыт, приобретенный на Святой Горе. Таким образом, можно говорить о том, что монашество на Руси ведет свой род с Афона. Другим же важным последствием путешествия преп. Антония, несомненно, стало увеличение числа тех, кто в подражание ему пожелал отправиться в «столицу» византийского монашества.

Наиболее раннее сохранившееся документальное свидетельство о присутствии русских на Святой Горе – широко известный акт Великой Лавры за февраль 1016 года, под которым в числе двадцати двух подписей настоятелей афонских монастырей стоит подпись «Герасима монаха, милостию Божией пресвитера и игумена обители Роса» (Γεράσιμος μονάχος ἑλέφ Θεοῦ πρεσβύτερος καί ἡγούμενος μονῆς τοῦ Ῥῶς μαρτυρῶν ὑπέγραψα ἰδιοχείρως).

Названная в документе «обитель Роса» и была тем самым «монастырем Древодела» (Ксилургу), акты которого от 1030, 1048, 1070 и 1142 годов дошли до нас в составе архива монастыря св. Пантелеймона – теперешней святогорской русской обители – и об изначальной принадлежности которого русским свидетельствует акт Протата от 1169 года. Примечательная деталь: слово «русский» употреблено здесь не во множественном, а в единственном числе (в отличие от документов более позднего времени, которые, как правило, именовали монастырь Ксилургу «обителью русских»). Это может означать, что основатель монастыря был еще жив или умер совсем недавно, и память о нем была жива на Афоне: монастырь именовался по его национальности, а не по национальности братии. Если так, то русская община на Афоне к 1016 году уже сложилась, но была сравнительно очень молодой, что также согласуется с предположением о появлении русской обители вскоре после принятия христианства св. Владимиром Киевским.

Вполне возможно, что основателем и строителем монастыря был игумен Герасим, подписавший этот документ. Примечательно, что время его игуменства совпадает со временем пребывания преп. Антония на Святой Горе. В житии преподобного Антония сказано, что он очень рано почувствовал призвание к монашеству. Святой Антоний родился в 983 году. Принимая во внимание, что в Древней Руси совершеннолетие начиналось в 15-летнем возрасте, когда молодой человек получал права быть воином, вступить в брак и вести самостоятельную жизнь, можно предположить, что именно тогда юный Антипа решил стать воином Небесного Царя, то есть – монахом, принять иноческий постриг вместо брачных уз и покинуть родную землю ради осуществления своего духовного призвания. Таким образом, на Святую Гору он мог прибыть в конце 90-х годов X века. В житии сказано, что преподобный прожил на Святой Горе времени "довольно" (надо полагать – не менее 10 лет), после чего, примерно в 1010-1013 гг., по повелению Божию, игумен посылает его обратно на Русь для устроения общежительного монашества по святогорскому образцу. Согласно 2-й редакции инока Кассиана Киево-Печерского Патерика, уже в 1015 году, после смерти равноапостольного князя Владимира, преподобный возвращается на Афон, к старцу, постригшему его, по причине святополковой братоубийственной смуты. В это время игуменом Русской Свято-Успенской лавры Ксилургу был игумен Герасим, подписавший в 1016 году упомянутый нами документ. Несомненно, что именно он является тем старцем, который постриг преподобного Антония, и чьим благословением назнаменовано все русское монашество, поскольку преподобный Антоний, основав Киево-Печерскую обитель, произнес такие слова: "Да будет на месте сем благословение Святой Афонской Горы и старца, постригшего меня". Этот вопрос имеет чрезвычайную важность, поскольку речь идет о начальном звене духовной преемственности Святой Руси от Святой Горы.

Появление на Афоне русской монашеской общины может быть отнесено к третьему периоду (по классификации П. П. фон Винклера) истории Византии (867–1081), характеризуемому следующими важнейшими чертами:

1. Подъем литературы и науки, активное распространение византийской культуры на Юго-Восточную Европу: благодаря трудам Кирилла и Мефодия славянским народам стали более доступны культурные богатства Византии.

2. Богословское обоснование права Константинополя на церковную независимость от Римского престола (труды Патриарха Фотия).

3. Во внешней политике – отвоевание Крита у арабов (961) и трудное замирение Болгарии (1018).

Таким образом, создание на Афоне русского монастыря находилось вполне в русле внешней политики империи (в частности, славянской политики).

К концу Х века Афон представлял собой в сложной византийской государственной системе в значительной мере автономную монашескую территорию, внутренняя и внешняя деятельность которой регламентировалась системой нормативно-правовых документов и исполнительных органов. Помимо Уставов, существовал институт Протата с Советом старцев, Иериссовская епископия, исполнявшая по приглашению функции поставления иеромонахов и иеродиаконов.

Стратегические решения, касающиеся отношений Афона с другими государствами, принимались в соответствии с Уставом Святой Горы (формирование русской обители произошло в период действия Устава 971 года, традиционно называемого «первым») и с хрисовулами императора Константинополя. До 1313 года Афон был в непосредственном подчинении Императора, который решал все вопросы, если их не мог решить Прот, официально управлявший делами Горы с 883 года. Негреческая община (оформленная в виде монастыря) не могла возникнуть на Афоне без соответствующего распорядительного документа.

В Византии, и в особенности на Святой Горе, свято сохраняли традиции. Процедура обретения русской общиной обители на Афоне могла быть схожа с обстоятельствами возникновения там других негреческих монастырей. Рассмотрим вкратце процедуру обретения обители Хиландар сербами при участии Св. Симеона – великого жупана Стефана I Немани (правил 1170–1196, ум. 1199 или 1200).

Пробыл здесь [в Ватопеде] блаженный [св. Симеон] не долго и пожелал найти место спасения приходящим отовсюду, подобно тому, как здесь оправдал свое царство [земное], выпросил у греческого царя Алексея, своего свата, пустынное место в Святой горе на устройство монастыря.

<...>

Пришел он в ту святую пожить из своего отечества и нашел некогда бывший монастырь, по имени «Милея», во имя Введения во храме Пресвятой и Преславной Владычицы Богородицы, совершенно разоренный безбожными воинами, и потому принял на себя новый лучший подвиг, потрудил свою старость и меня недостойного, которого имел своим работником: и как здесь [Студеницу] возобновил и устроил все, так и то святое место [Хиландар] воздвиг, чтобы и там в будущей жизни Бог не лишил обновления, памяти и прибежищ.

Налицо три основных момента, которые можно проследить и при обретении Ксилургу:

1. Инициатива принадлежит первому лицу государства.

2. Просьба обращена к императору Византии – Алексию III Ангелу (1195–1203).

3. Достигается договоренность о передаче национальной общине маленького оставленного монастырька.

Со значительной степенью достоверности можно предполагать, что послы киевского князя Владимира, направленные в 989 году в Константинополь с богатыми дарами за архитекторами и строителями для возведения Десятинной церкви – первого каменного храма Древней Руси, посвященного (как и храм в афонском Ксилургу) Успению Пресвятой Богородицы, склонили Василия II принять решение об обретении русской общиной на Афоне своей обители. «Не невозможно, – пишет В. А. Мошин, – что и сам св. Владимир, в заботах о насаждении на Руси христианского просвещения, мог думать об установлении связей с Афоном и ввиду этого поддержать, может быть и материально, дело создания русской обители на Горе. Во всяком случае, на Афоне твердо держалась традиция, что Русский монастырь построен во время Владимира Святого и с его помощью».

Женитьба русского великого князя на сестре императора также, надо полагать, имела немалое влияние на принятие решения о создании на Афоне обители народа, только что обращенного Византией в христианство. Это же соображение высказывает и инок Руссика о. Азарий (Попцов): в устроении особого монастыря «для русских на Афоне» могла принимать участие и супруга равноапостольного Владимира, «Анна Грекиня», которая могла испросить для русских у своих братьев, византийских императоров, один из святогорских монидрионов и убедить русских князей устроить там обитель для русских. Можно также предположить, что реализации идеи князя Владимира, получившей благословение митрополита Киевского Михаила, способствовал и сам преп. Афанасий Афонский, по одной из версий – земляк митрополита.

О. Азарий, говоря о начале исчисления первого периода в истории Руссика, очень мягко и корректно пишет: «от утверждения и водворения русской иноческой общины на Афоне...» Он абсолютно прав – трудно предположить, чтобы вдруг, в один конкретный день, на Афон прибыла некая иноплеменная братия и ей была выделена свободная обитель. Если какой-то монастырь был передан русской общине в конце X века, то это могло произойти при двух условиях со стороны Руси:

– присутствие на Святой Горе общины русских подвижников;

– обеспечение материальной ктиторской поддержки со стороны великого князя Киевской Руси.

Поименование обители Древодела «лаврой» в Питтакионе императора Константина IX Мономаха 1048 года (с указанием на необходимость возместить Ксилургу ущерб, нанесенный его пристани насельниками Дометиева монастыря) позволяет предположить, что русский монастырь не сформировался поначалу в образе келлии, а сразу был основан (и узаконен императорским хрисовулом) как монастырь («лавра»). Патриарших актов, адресованных непосредственно Руссику, не сохранилось.

Так или иначе, но русской общине был выделен в конце Х века небольшой опустевший монастырек (либо, возможно, келлия или скит Великой Лавры, так как документы свидетельствуют о постое воинов в Лавре). Можно предположить также, что именно после водворения русской общины (имевшей, надо думать, в своем составе плотников) эта опустевшая обитель обрела имя Ксилургу (как предполагают ученые, по склонности и способности русских работать с деревом). Издатели Актов Руссика предполагают, что формирование русской общины на Святой Горе могло происходить примерно так: «явился туда сначала один какой-нибудь русак с топором и долотом и занялся там родным своим ремеслом – плотничаньем; к нему потом пристали и другие его земляки».

Реализация инициативы принадлежала русским подвижникам, но она безусловно была поддержана киевскими великими князьями – как Владимиром, так и Ярославом. Без ктиторской поддержки подвижники не смогли бы создать такой монастырь в конце X века, а ктитором мог быть в то время только великий князь. Великая Лавра могла также оказать помощь при освоении обители Ксилургу: по хрисовулу Иоанна Цимисхия (970) она получала ежегодно по 244 номисмы.

Монастырь Ксилургу традиционно считался первой славянской обителью на Афоне (второй – болгарский Зограф, на основании подписи в документе 1169 года, третьей – сербский Хиландар, с 1192 года).