Цивилизационный подход к истории народов. Влияние цивилизационного выбора князя Владимира на историческое развитие России

Обычно события, связанные с историей народов и государств, воспринимаются сквозь призму общепринятой схемы, хорошо знакомой каждому из нас еще со школьной скамьи. Речь идет об известном в исторической науке делении на периоды: история древнего мира, история средних веков, новейшая история и т.п. Если безоговорочно следовать данной традиции, то особенное значение в общемировой истории приобретает история Европы, которая на фоне прочих народов и цивилизаций выглядит оплотом прогресса, законности и культуры. Соответственно, значимость остальных наций напрямую зависит от степени усвоения ими атрибутов Европейской цивилизации, и всякому народу, стремящемуся сохранить свою самобытность, как, например, нам – русским, – отводится роль «пасынков истории». Не удивительно, что многие из нас в своих мыслях, словах и поступках обнаруживают устойчивое стремление к самозабвенному копированию Запада и подражанию ему. Так и хочется воскликнуть вслед за Н.Я. Данилевским: «…Что наш край европейский, европейский, европейский - что прогресс нам пуще жизни мил, застой пуще смерти противен, что нет спасения вне прогрессивной, европейской, всечеловеческой цивилизации…»[1] Впрочем, итог данного пассажа оставит новоиспеченных западников в недоумении: «И все это, - заключает известный русский мыслитель, - совершеннейший вздор, до того поверхностный, что даже опровергать совестно»[2].

Дело в том, что законы существования и исторического развития того или иного племени, народа, государства не имеют ничего общего с вышеприведенным схоластическим делением[3]. Если постараться, то, конечно, можно выделить древнюю, средневековую и новейшую историю для каждой нации или страны, но это совсем не означает, что данные периоды у большинства из них будут протекать синхронно и совпадать по длительности. А при более углубленном исследовании выяснится, что у многих народов и государств некоторые общеобязательные для принятой классификации явления и периоды попросту отсутствуют. Поэтому для оценки тех или иных этнографических и исторических процессов следует использовать цивилизационный подход.

Родоначальниками или «основателями цивилизационного подхода»[4] считаются философы К.Н. Леонтьев[5], Н.Я. Данилевский[6], О.А. Шпенглер[7] и историк А.Д. Тойнби[8]. Мир, согласно этой концепции, состоит из цивилизаций, «разнящихся своей инаковостью»[9]. Называя цивилизации «культурно-историческими типами» Данилевский подчеркивает, что «только внутри одного и того же типа… и можно отличать те формы исторического движения, которые обозначаются словами: древняя, средняя и новая история»[10]. Впрочем, данное деление не является фундаментальным и носит подчиненный характер. «…Главное же, - по мысли Н.Я., - должно состоять в отличении (друг от друга – А.В.) культурно-исторических типов, так сказать, самостоятельных, своеобразных планов религиозного, социального, бытового, промышленного, политического, научного, художественного – одним словом, исторического, развития»[11]. Следует обратить внимание на первенствующее положение у этого известного русского философа религиозной составляющей цивилизации. И действительно так, ведь еще древними авторами подмечена всеобщность религии: «Посмотрите на лицо земли, - пишет Плутарх[12], - вы найдете города без укреплений, без наук, без чиноначалия, увидите людей без постоянных жилищ, не знающих употребления монет, не имеющих понятия об изящных искусствах, но не найдете ни одного человеческого общества без веры в Божество»[13]. Именно на религию опирается «классик цивилизационного подхода», занимавшийся сравнительным исследованием цивилизаций, английский историк А.Дж. Тойнби. «…Вселенская церковь[14], - по его мнению, - является основным признаком, позволяющим предварительно классифицировать общества одного вида»[15]. «Озарение душ светом высших религий, - заключает Тойнби, - определяет духовный прогресс земной жизни человека. Мирные завоевания высших религий значат в истории человечества значительно больше, чем всё, что знала история до их появления»[16]. Не удивительно, что данные выводы шокируют представителей атеистической науки, критикующих ученого за такое «мракобесие»[17].

Цивилизационный подход позволяет всесторонне рассматривать каждый культурно-исторический тип, выявлять особенности цивилизаций и их влияние друг на друга. Кроме того, указанный исторический метод в корне меняет критерии оценки отсталости и прогрессивности тех или иных народов и стран, оценивая путь, пройденный каждой отдельной цивилизацией. А как же иначе? Ведь не считаем мы своего младшего ребенка отсталым и непрогрессивным, если он родился на пять лет позже старшего! Но именно такую точку зрения навязывают нам сторонники формационного подхода и апологеты единой общечеловеческой западной цивилизации. Этим они пытаются оправдать как агрессии прошлых столетий, так и современную непрекращающуюся экспансию Европы и Америки на земли славян и других «полуварварских» или «туземных» по отношению к колеснице западного общества»[18] цивилизаций. Чему удивляться, вот свидетельство ученого представителя этого самого общества – англичанина Тойнби: «Жители Запада, - пишет он, - воспринимают туземцев как часть местной флоры и фауны, а не как подобных себе людей, наделенных страстями и имеющих равные с ними права. Им отказывают даже в праве на суверенность земли, которую они занимают»[19]. При этом они не перестают искренне считать себя добрыми христианами. Впрочем, православное христианство воспринимается ими тоже весьма своеобразно. Оно «либо считается частью западного христианства… либо изображается временным наростом[20] на теле западного общества»[21]. Следовательно, не учитывать цивилизационные различия между Россией и Европой безрассудно, а слепо верить в то, что «Запад нам поможет» является не более чем самообольщением. Как пророчески точно охарактеризовал взаимоотношения наших старинных и современных западников с предметом их обожания великий русский поэт Федор Иванович Тютчев:

«Напрасный труд — нет, их не вразумишь.
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация — для них фетиш,
Но недоступна им её идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы»[22].

Указанная особенность западного общества проявлялась и раньше, вот как высказывался о людях «старого Рима» живший во времена преподобного Сергия Радонежского Константинопольский Патриарх Филофей[23]: «…Те больше лицемерят, смотря по тем или иным обстоятельствам и главным образом выгодам, и не искренни во взаимной дружбе. Ведь они по (своей) жадности и надменности хотят вообще всем повелевать»[24]. Как видим, устойчивое стремление европейцев господствовать обозначилось давно и распространялось не только на русский народ. Поменялись только средства достижения цели, если раньше окрестные народы закабалялись в основном с помощью меча и религии, то теперь к этому тандему подключили и более «гуманные» методы – экономику, идеологию и культуру, науку и в том числе образование. А как же иначе, зачем «холопам» знать свою историю, зачем помнить о том, что они создали свою великую цивилизацию!? Тем более что она, в отличие от дряхлеющей западноевропейской[25], еще даже не достигла своего расцвета. «…Невозможно осознать, - пишет Н.А. Нарочницкая[26], - своеобразие пути России... руководствуясь марксистким формационным и европоцентристким подходом. Если же изучать Россию и её путь через призму цивилизационного подхода, эта миссия весьма очевидна, как и враждебное отношение к ней Европы»[27]. Что интересно, исключение цивилизационного метода при рассмотрении взаимоотношений романо-германского мира со славянским и другими самобытными обществами крайне вредно сказывается на самой Западной цивилизации. Под давлением фактов всякий объективно мыслящий ученый, да и любой честный человек придет к неизбежному разочарованию в ее ценностях и впадет в противоположную крайность – западное общество будет восприниматься им исключительно в негативных и даже злодейских тонах. Немалое число таких вот убежденных правдоискателей пополнили в свои времена ряды революционеров. Только цивилизационный подход позволяет без лишней экзальтации спокойно оценить ситуацию и осознать, что Россия, Европа, Китай, исламский мир и прочие культурно исторические типы просто иные по отношению друг к другу.

Исходя из всего вышесказанного, мы можем утверждать следующее: подобно тому, как в каждое из семян заложена возможность прорасти и стать деревом или цветком, как у каждого младенца имеется потенциал повзрослеть и достичь совершеннолетия, так и каждый из народов способен развиться и создать свою цивилизацию. Конечно, не всем это удается. Данилевский обозначает по крайней мере три варианта развития исторических событий. «…Или, - по мнению Н.Я., - положительная деятельность самобытного культурно-исторического типа (создание своей цивилизации – А.В.), или разрушительная деятельность так называемых бичей Божьих, предающих смерти дряхлые (томящиеся в агонии) цивилизации, или служение чужим целям в качестве этнографического материала - вот три роли, которые могут выпасть на долю народа»[28]. В контексте данного наблюдения несомненный интерес представляют условия или законы возникновения и развития цивилизаций, выявленные ученым:

«Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группою языков, довольно близких между собою для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий, - составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества (языковая общность[29]).

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью (политическая независимость).

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций (невозможность экспорта цивилизации другим народам; самобытность).

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, - когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию, или политическую систему государств (разнообразие и относительная независимость этнографических элементов государства или племенного союза).

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения относительно короток и истощает раз [и] навсегда их жизненную силу (продолжительный рост и относительно короткий период расцвета цивилизаций)»[30].

Таким образом, мы выяснили основные условия возникновения и дальнейшего успешного развития цивилизации. Попробуем теперь применить эти законы к эпохе святого равноапостольного князя Владимира и посмотрим, что из этого выйдет. Спрашивается, почему не к Рюрику, Олегу или Игорю, почему не к равноапостольной Ольге? Потому что, как мы уже выяснили, стержень любой цивилизации – религия. В связи с этим определяющее значение для России и всего Славянства приобретает выбор веры, сделанный Владимиром.

С 1-м, 2-м и 4-м законами всё ясно – наличествует и языковая общность племен и политическая независимость, отсутствует насильственное подавление этнографических элементов многонациональной Киевской Руси, ассимиляция племен проходит постепенно мирным путем. Что касается 5-го закона, указывающего на продолжительный рост и краткий период расцвета цивилизаций, то он на русской почве должен рассматриваться в контексте христианства. Речь идет, прежде всего, о вневременном значении последнего и о глубине его восприятия народом. С этой точки зрения приобретает неоценимую значимость так называемый славянский проект[31] Византийской империи и подвиг главных его исполнителей - равноапостольных Кирилла и Мефодия. «Обращение славян в христианство, - пишет автор монографии, посвященной святым братьям А.-Э.Н. Тахиаос, - произошло… в период высочайшего расцвета духовной и культурной жизни империи»[32]. Благим плодом этого расцвета сделалась славянская письменность, позволившая новообращенным славянам понимать основы христианской веры и прославлять Бога на родном языке. Данный факт позволяет поставить сроки существования Русской цивилизации в прямую зависимость от верности и преданности нашего народа православному христианству. Будем с Богом – сроки существования Русской православной цивилизации в Его Божественной Воле, отступим от Бога – отсчет времени пойдёт по расчетам и наблюдениям Данилевского и Тойнби. Сразу же вспоминается известная доктрина «Москва – III Рим»[33]: «Два убо Рима падоша, а Третий стоит, а четвертому не быти»[34]. Следует упомянуть и вывод, к которому приходит псковский инок Филофей, основываясь на своей историософской концепции и с которым обращается к царю этого III Рима: «Видиши ли, избраннице Божий, яко вся христианская царства потопишася от неверных, токмо единаго государя нашего царство едино благодатию Христовою стоит. Подобает царствующему держати сие с великим опасением и Богу обращением, не уповати на злато и богатьство исчезновенное, но уповати на все дающаго Бога»[35].

Впрочем, не всё так благостно и лучезарно, как хотелось бы. Есть основания считать, что с соблюдением 3-го закона возникали проблемы столетием раньше во времена крещения киевлян при Аскольде и Дире. А.В. Карташев приводит два свидетельства, где новокрещённые руссы именуются подданными ромейского императора. Это, во-первых, Окружное Послание 866-867 г. Патриарха Фотия, где говорится не только о крещении болгар, но и о прославленных своей «жестокостью и скверноубийством… руссах»[36]. Вот строки документа: «А в настоящее время, - пишет Святитель, - даже и они променяли эллинское (языческое) и нечестивое учение, которое содержали прежде, на чистую и неподдельную христианскую веру, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших…»[37] Вторым свидетельством является рассказ «Гавдерика, епископа Веллетрийского, «о перенесении мощей папы Климента»[38], который используется историком в качестве одного из аргументов весьма убедительной гипотезы, что хазарская миссия Кирилла и Мефодия являлась на самом деле миссией русской[39]. «Утвержденные в кафолической вере и наставленные, - сообщает епископ Гавдерик, - они с великой радостью благодарили Всемогущего Бога и Его служителя Константина Философа. Сверх того они послали императору письмо, благодаря его, что он постарался обратить к истинной и кафолической вере и утверждая, что они за это всегда останутся вернейшими подданными его власти»[40]. С одной стороны, вышеприведенные заявления вряд ли предполагали какие-нибудь серьезные политические шаги, кроме юрисдикционной зависимости Русской митрополии от Константинопольской Церкви. Но с другой, можно предположить, что подданство, пусть даже и формальное, было для дружины и горожан – язычников дополнительным поводом к недовольству правителями, о чем, по-видимому, узнал и чем воспользовался князь Олег. Впрочем, для нас имеет важность другое. Если применить к данной ситуации выводы Н.Я. Данилевского и прежде всего его 3-й закон о том, что «начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа»[41], то можно увидеть угрозу нашей самобытности со стороны греков. Не нужно думать, что они заботились о наших интересах больше, чем о своих.Следовательно, велика была вероятность эллинизации принявших крещение русичей.

Равноапостольный Владимир разрешил данную проблему иначе, «он, - подчеркивает Карташев, - не ввел вновь воссозданную им Русскую Церковь в юрисдикцию Константинопольского патриархата»[42]. Связано это событие с участием русского экспедиционного корпуса в подавлении восстания Варды Фоки. Оказавшись в тесных обстоятельствах, ромеи обратились за помощью к Владимиру, за что последний запросил себе в жены сестру императора Анну, и договор был заключен. Руссы спасли пошатнувшийся императорский трон, но Василий II не спешил выполнять свои обещания в отношении их князя. Пришлось будущему Крестителю Руси заставить греков исполнить договор путем завоевания Херсонеса Таврического. «…После греческого вероломства в столь важном для него и личном, и политически и канонически деле, - продолжает историк, - он не мог не использовать легально открывавшейся ему возможности, через постановку русского христианства в каноническую независимость от Цареграда, и замену ее канонической зависимостью от автокефальной же Ахридской (Охридской – А.В.) архиепископии»[43]. Шаг вполне оправданный и дальновидный. В славянскую Болгарию, а не в Византию бежали ученики Кирилла и Мефодия из склонившейся перед Западом Моравии. Только там можно было найти достаточное количество славяноязычных проповедников и священников, необходимые книги и нелицемерную помощь. Зависимость от Болгарской Церкви длилась недолго, до 1037 года[44], но за столь короткий срок Киевская Русь успела стать христианским государством, сохранив при этом свою славянскую самобытность.

Женитьба на византийской царевне в контексте происходящего также была значимой, и не только тем, что Владимир через этот брак значительно повысил свой статус. «…Тогдашний двор византийский, - пишет архиепископ Филарет, - презирал варваров, когда являлись к нему без оружия, хотя трепетал их, когда видел их меч; даже бл. Ольга испытала это на себе»[45]. Более того, Константином Багрянородным такое отношение было закреплено законодательно: «с сими северными народами (казарами, турками, руссами) неприлично (дому императорскому) обязываться браками»[46]. Но с греками нужно было общаться только на равных, иначе молодое русское государство делалось игрушкой в руках ловких ромейских дипломатов со всеми вытекающими из этого обстоятельствами. Да и свои подданные не поняли бы князя, а значит, имелся риск повторить судьбу Аскольда и Дира. Вот почему «Владимир… решился завоевать веру оружием», только «смиренно просить наставления в новой вере у греков» казалось ему не «неприличным»[47], как считает архиепископ Филарет, а политически нецелесообразным. Великий князь не «возгордился своим величием»[48], когда запросил руку Анны, как думает, к примеру, Н.М. Карамзин, но заботился о благе своего народа. «Лишь это родство, - заключает Карташев, - открывало надежды на получение от Византии всех благ и секретов ее первенствующей во всем мире культуры и прочного вхождения проснувшегося русского варвара в круг равноправных членов народов христианской семьи»[49].

Таким образом, только при святом равноапостольном князе Владимире сложились наиболее благоприятные условия для соблюдения 3-го закона, выявленного Н.Я. Данилевским, т.е. при принятии нашими предками православия и широком византийском влиянии была исключена опасная возможность пересадки чуждой славянам греческой цивилизации. (Наша история имеет печальные примеры нарушения этого закона. Попытка огречивания Русской Церкви в XVII веке привела к церковному расколу, последствия которого до сих пор не преодолены. А пересадка западной цивилизации на русскую почву, предпринятая Петром Великим, привела Россию сначала к потере национальной власти, а потом к крушению самого государства.)

Попробуем рассмотреть возможность иного выбора и оценить его неизбежные последствия.

Язычество. Общеизвестно, что попытка князя Владимира объединить восточнославянские племена вокруг язычества не принесла успеха. Отсутствие единства неотвратимо привело бы нас к повторению судьбы наших западных собратьев[50]. Кроме того, следует отметить свойственные славянам-язычникам человеческие жертвоприношения, причем особой популярностью пользовались жертвы христианского вероисповедания. Вот что пишет автор Славянской хроники «немецкий священник и миссионер из Гольштейна»[51] Гельмольд: «Когда жрец, по указанию гаданий, объявляет празднества в честь богов, собираются мужи и женщины с детьми и приносят богам своим жертвы волами и овцами, а многие и людьми – христианами, кровь которых, как уверяют они, доставляет особенное наслаждение их богам»[52]. Как видим, о каком-либо мирном сосуществовании с христианскими государствами говорить не приходится, и непрекращающаяся война со всем христианским миром становится неизбежной. С веротерпимостью тоже проблемы, хотя для славян она была в большей степени характерна, чем, например, для католической Европы[53]. Как бы там не складывалось, но о создании многонациональной обширной державы говорить не приходится. Итог помимо принудительной христианизации только один – стравливание католиками славянских племен друг с другом, покорение и постепенное онемечивание.

Западное христианство. Неверно думать, что церковное разделение между православными и католиками началось в 1054 году. Указанная общеизвестная дата – только итог, к которому постепенно пришло западное христианство. Н.Я. Данилевский указывает иную датировку великого раскола, юридически оформившегося в XI веке. Вот что он пишет: «В половине VIII века ко всем различиям Германо-Романского и Греко-Славянского мира присоединяется еще различие религиозное, через отделение римской церкви от Вселенского православия»[54]. Пагубность церковного разделения, как мы уже убедились, проявилась прежде всего в корыстолюбии и властолюбии «людей старого Рима»[55]. Первопричиной такой трансформации западного христианского общества, по мнению о. Серафима Роуза, является «потеря благодати, следующая за отдалением от Церкви Христовой и ставящая человека в зависимость от «духа времени» и от чисто логического и земного образа жизни и мысли»[56]. Именно с этой духовной катастрофы началась неизбежная дехристианизация Запада. Показательно, во что превратилась под влиянием различных заблуждений и злоупотреблений Рима христианская миссия: «Нигде в славянском мире, - отмечает академик Владимир Николаевич Топоров, рассказывая о проповеди среди наших западных собратьев, - переход от язычества к христианству не был сопряжен со столь тяжелыми и кровавыми событиями. Роковое отождествление свободы с язычеством, а неволи с христианством, с одной стороны, и, с другой, убеждение в том, что нужно непременно выбирать между двумя взаимоисключающими состояниями – или оставаться славянином, или стать христианином, в очень значительной степени определили трагическую судьбу этих племен, потерявших сначала свободу и язычество, а потом и язык, свою этническую принадлежность и даже свое имя»[57]. Неудивительно, что при маловразумительной проповеди, подкрепленной силой оружия и нередко сопровождавшейся банальным грабежом[58], славяне часто поднимали восстания и жестоко расправлялись с христианами. Следовательно, и нас ожидало неизбежное «облатынение и обнемечение»[59]. Ни о какой государственной самостоятельности тоже говорить не приходится.

Ислам и иудаизм. Вероятность принятия русскими ислама в рассматриваемую эпоху достаточно высока. В те времена мусульманство не отличалось ещё такой нетерпимостью к христианам и иудеям, какая обнаружилась позже. Впрочем, отношение к язычникам и тогда было крайне нетерпимым, поэтому принятие ислама восточнославянскими племенами сопровождалось бы большой кровью и заняло длительное время. Кроме того не приходится рассчитывать на сохранение национального славянского облика. «…Даже в наши дни, - отмечает исследователь данной религии С.Ф. Якупов, - исламскую цивилизацию можно считать наименее восприимчивой к иной культуре»[60]. Данная особенность на нашем еще тогда языческом многонациональном пространстве совершенно исключает создание в короткие сроки мощного государства, способного к длительному противостоянию католической Европе. Да и последующее освоение северных регионов Восточной Европы, Сибири и Дальнего Востока ставится под сомнение. Следовательно, нас ожидало бы в таком случае уже упоминавшееся порабощение Западом, только наступило бы оно несколько позже в силу консолидирующих особенностей мусульманской религиозной общины. «Исламское общество возникло как религиозное братство (умма). – Пишет Якупов. – При отсутствии государства умма была и религиозным братством и государством»[61]. Но в многонациональных условиях, при насаждении веры мечем, это не было бы прочным союзом – союзом любви. А значит, такое государство не смогло бы выстоять и неизбежно оказалось бы в политической или экономической зависимости от Запада.

То же можно сказать и об иудаизме, обрядовые особенности которого имеют некоторое сходство с мусульманскими. Вот, к примеру, точка зрения византийского императора Иоанна Кантакузина: «У сарацин и иудеев ведь немало общего… И вовсе не погрешит тот, кто назовет закон Мохамеда испорченным иудаизмом»[62]. Да и о проповеди среди многочисленных племен и народов восточной Европы и Сибири в данном случае следует позабыть. «…В средние века, – сообщает профессор Г.М. Прохоров[63], – соответственно изменениям в исторической обстановке и в самом иудаизме – еврейские общины практически замкнулись»[64]. Причем, дело не столько в запрете евреям во многих христианских странах обращать христиан в свою веру, сколько в их усилившемся стремлении к сохранению «чистоты крови»[65]. «…Изречения отцов талмудического раввинизма, вроде «прозелит причиняет такие же беспокойства, как чесотка», - подчеркивает профессор, - стали со временем восприниматься как религиозное запрещение прозелитизма»[66]. Как видим, проповедовать каким-нибудь карелам, зырянам, якутам или чукчам никто бы не стал, да и в Киевской Руси иудаизм сделался бы скорей всего достоянием правящей верхушки, как это произошло в Хазарском каганате.

Эллинизация. Об опасности эллинизации для русского народа говорить как-то не принято, возможно, из-за обилия грекофилов в Русской Церкви и многочисленных мероприятий, связанных с этим грекофильством, начавшихся ещё во времена церковной реформы XVII века. Но это не отменяет самой проблемы. Властолюбие, характерное для гордых и высокомерных ромеев, обязательно бы проявилось, если не в самих проповедниках, то в тех, кто шел следом за ними или ими руководил. Вот как отзывается об этой черте греческого характера их единоплеменник и почитаемый в России старец Паисий Святогорец: «Греки же, будучи очень умными в подавляющем большинстве своем, все до единого хотят управлять и распоряжаться, а подчиняются с трудом»[67]. Он приводит любопытную итальянскую поговорку: «Из десяти греков пять хотят быть командирами»[68]. Во что могло вылиться такое руководство, несложно представить, достаточно вспомнить митрополита Исидора, предавшего на Ферраро-Флорентийском соборе Веру ради политических выгод своей страны. Что интересно, это ещё не самый худший представитель своего народа, просто он оказался «гумманистом», т.е. «человеком, настолько отрешившимся от твердой почвы церковности, что для него были совершенно безразличными мелкие вероисповедные разности отдельных церквей»[69]. Среди греков, в различные времена оказывавшихся на Руси, встречалось немало самозванцев и проходимцев, которые ради своих целей, а особенно ради наживы, не брезговали интригами, кляузами и клеветой. Вот как отзывались о них соловецкие иноки в XVII веке: «А нынешнии, государь, греческии учители приезжают из своей земли в твое государьство, благочестивое царство, не исправлять, но злата и серебра, и вещей собирати, и мир истощати…»[70]. Как это перекликается со знаменитым высказыванием первой русской летописи о том, что «греки лукавы и до сего дня»[71].

Следовательно, и в данном случае потребности, силы и средства Киевской Руси были бы принесены в жертву чужим интересам. Но самоотверженная подпитка дряхлеющей Византийской империи могла только отодвинуть её неизбежную гибель, а обескровленная Русь превратилась бы в поле бесконечной битвы между европейцами, турками-османами и многочисленными кочевыми ордами.

Может быть, кто-то возмутится такими резкими заключениями относительно колыбели нашего православия! Здесь уместно вспомнить слова известного русского философа А.С. Хомякова[72]: «Христианство жило в Греции, но Греция не жила христианством»[73]. Не так много там было личностей, подобных святителю Фотию, равноапостольным Кириллу и Мефодию, святителю Григорию Паламе, Паисию Святогорцу и прочим святым. Чаще почему-то встречаются иные персонажи, вроде вышеупомянутых вероотступника Исидора или императора Василия II Болгаробойцы, по приказу которого были ослеплены 14 тыс. пленных болгарских воинов[74].

Как видим, при ином выборе история Руси была бы недолгой и весьма печальной. После короткого в историческом понимании периода героического сопротивления нам пришлось бы стать «этнографическим материалом» скорей всего для той же Европы и загадкой для ученых – историков, этнографов, археологов и прочих немногочисленных специалистов. Данный процесс мы можем сейчас наблюдать на примере последней волны российской эмиграции, когда уехавшие на Запад стыдятся того, что они русские, а их дети уже не знают родного языка. Вот почему крайне опасно для нас беззастенчивое копирование западной цивилизации. Мы рискуем привнести в свою страну все ее ошибки и старческие недуги, рискуем потерять свою веру и самобытность, после чего неизбежно сделаемся холопами Европы и Америки, превратимся в так называемый этнографический материал. Может быть, за счет своих сил, своего нереализованного потенциала нам удастся продлить агонию Запада на полвека или век, но затем мы неизбежно умрем вместе с ним.

Таким образом, вывод, сделанный Н.Я. Данилевским, крайне важен и для нас! Его надлежало бы начертать на самом большом транспаранте во всяком русском государственном, военном, учебном и проч. заведении: «Итак, для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, словенца, болгара (желал бы прибавить, и поляка), - после Бога и Его святой Церкви, - идея Славянства должна быть высшею идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага, ибо ни одно из них для него не достижимо без ее осуществления, - без духовно-, народно- и политически-самобытного, независимого Славянства; а напротив того, все эти блага будут необходимыми последствиями этой независимости и самобытности»[75].

В заключение хотелось бы сказать несколько слов о святом равноапостольном великом князе Владимире. Понятно, что князь не был знаком с цивилизационным подходом к изучению истории, да и саму историю если и изучал, то исключительно с прагматической целью. Креститель Руси сам был творцом истории, и правильность, фундаментальность его выбора свидетельствует не столько о его мудрости, сколько о водительстве Духом Святым. Ему не были нужны Данилевский и Леонтьев, Шпенглер и Тойнби, чтобы понять те или иные исторические законы, его учителем и вдохновителем был Сам Законоположник, Творец всего сущего – Бог. Устойчивое стремление, приняв Христианство, сохранить самобытность не прошло даром ни для Руси, ставшей великой державой, ни для самого князя. Общеизвестно, что Владимира долго не прославляли. Не потому ли это произошло, что киевские митрополиты из греков, а в домонгольский период почти все они были греками, недолюбливали князя за его самостоятельную политику? Зато его помнил и любил (надеюсь, что и сейчас помнит и любит) русский народ, ласково величая Владимиром Красное Солнышко.