Митрополит Вениамин (Федченков)

Зимой 1945 г., после 25 лет изгнания, руководителю военного духовенства Добровольческой армии Врангеля митрополиту Алеутскому и Северо-Американскому Вениамину (Федченкову) было разрешено приехать в Советский Союз. На родину он прибыл главой тех пятидесяти приходов, которые с любовью собрал за 14 лет своего пастырского служения в Америке (1933—1947) и которые стали как бы ядром, сердцевиной нынешней пятимиллионной Американской Православной Церкви.

В благополучном еще 1911 г., выступая перед будущими пастырями в Санкт-Петербургской духовной академии, архимандрит Вениамин сказал: «Братие! Путь пастыря именно есть путь воина Христова, путь крестный, путь мученический». И сам он всю жизнь шел этим путем.

Родился будущий Владыка в 1880 г. в Тамбовской губернии в большой и дружной крестьянской семье. Родители его, люди небольшого достатка, сумели дать шестерым своим детям хорошее образование, а главное — сумели передать им веру, которая освятила их знания, дала им и силу.

Будущий Владыка не помышлял об иночестве, но старцы дважды ему предсказали архипастырское служение. «Придется быть монахом», — в простоте верующего сердца решил он и в 1907 г. в стенах Санкт-Петербургской духовной академии принял постриг и вскоре был рукоположен в иеромонаха. Предсказание старцев сбылось в суровом 1919 г.: в Симферополе состоялась архиерейская хиротония архимандрита Вениамина во епископа Севастопольского. Находясь в Крыму, Владыка Вениамин становится свидетелем и участником общерусского исхода. Добрый пастырь делил судьбу одетой в серые шинели паствы.

Годы эмиграции: Сербия, Чехословакия, Париж. В 1925-1927 и 1929-1830 гг. он преподает в Парижском православном богословском институте во имя преподобного Сергия Радонежского. После подписания Владыкой Вениамином Декларации Митрополита Сергия началась полная суровых испытаний и скорбей жизнь среди враждебно настроенных соотечественников. Пришлось оставить профессорство в богословском институте.

Вместе с двумя своими учениками он основал первый приход Московской Патриархии в Париже — Трехсвятительское подворье и стал его настоятелем. Митрополит Антоний (Сурожский), бывший в те годы прихожанином подворья вспоминает:: «Жизнь тогда была суровая; жило их пять человек в гнилых кельях, денег не было никаких, на которые можно было покупать пищу, ели они только то, что прихожане складывали в картонные ящики у двери одной кельи — остатки их собственной еды. Когда не было ничего — не ели. А милостыню давали не деньгами, не едой; но вот придешь как-нибудь вечером, поздно, и видишь: лежит на цементном полу старый уже тогда епископ Вениамин, закутавшись в свою монашескую мантию; в его келье на его койке — нищий, на ковре — нищий, на матрасе — нищий; ему там места нет...»

С 1933 г. Владыка несет послушание в США. Он временный экзарх Московской Патриархии в Северной Америке.

В 1947 г. он окончательно возвратился на родину и до 1958 г. продолжал архипастырское служение. Только в 78-летнем возрасте он ушел на покой в Псково-Печерский монастырь, где скончался в 1961 г. и похоронен.

Митрополит Вениамин оставил по себе светлую память и большое письменное наследие: труды по богословию, богослужебные тексты, проповеди, жития и автобиогр< записки. Мы предлагаем знакомство с отрывками из замечательной книги митрополита Вениамина «О вере, неверии и сомнении», актуально звучащей и сегодня.

ВЕРУЮТ ЛИ УЧЕНЫЕ?

Митрополит Вениамин (Федченков)

В широких кругах интеллигентного общества установилось, как известно, ужасное предубеждение, будто наука несовместима с верою; или проще, что ученые, умные люди не могут веровать.

И должно сказать правду, что фактически это имело основание: наши, сравнительно образованные, классы в последнее столетие несомненно проявили огромную наклонность к неверию. Неверие сделалось почти признаком “мыслящего” человека. Все мы, русские, знаем это и по опыту школьному, и по выдающимся писателям нашим, и просто по интеллигентскому быту. Вера ушла от интеллигенции.

Но вот вопрос: почему? Обычно на это отвечают, что прежде же люди были “темные”, непросвещенные, всему слепо верили, а теперь будто стали умными и увидели-де, что все это одни лишь выдумки, нужные для обмана простодушных людей.

Но в самом деле это — неверное объяснение. Причина неверия наших образованных классов иная: не в науке, а в их воле; не в уме, а в сердце. А что это именно так, доказать совершенно легко — хотя неверующий всегда будет противиться и самоочевидным доказательствам. Но мы пишем не для “жестоковыйных” упорцев, а для ищущих истины.

Путь доказательства — очень прост. Если бы в самом деле ученость и вера были несовместимы по существу своему, тогда ни один ученый не был бы верующим. И наоборот: если хоть некоторые истинно ученые люди все же остаются и верующими, то очевидно, что наука и вера совместимы сами по себе. Если же, следовательно, есть ученые неверующие и ученые верующие, умные безбожники и умные христиане, то совершенно ясно отсюда, что причина веры и неверия — не в уме или не в недостатке ума, а в чем-то ином.

И вот давно уже существует один способ опровержения лживого предубеждения о неверии ученых — это собрание фактического материала о вере ученых людей. Таких сборников немало и за границей, на иностранных языках; появились они и у нас в России, ввиду нараставшего безбожия интеллигенции. Мне известен из позднейшего времени сборник английского исследователя этого предмета, Табрума, — именно по вопросу о том, веруют ли современные ученые. Сначала скажу об иностранцах. Чтобы не ссылаться на другие подобные источники, я остановлюсь на нем, тем более что мне посчастливилось заполучить эту книгу недавно из России...

Вот что дает нам этот интересный и серьезный труд нашего современника. Оказывается, что из 100 запрошенных современных ученых людей лишь около 10% заявили себя неверующими; а остальные 90% открыто признавали себя религиозными людьми. Правда, ответы их были разными, соответственно их вероисповеданиям; но все они заявляли о своей вере в Бога.

Называть отдельные имена их не имеет смысла, потому что нам, русским, они неизвестны, разве, может быть, за исключением нескольких ученых наших. Напомню лишь ученейшего Оливера Лоджа. Но русские люди даже и не слышали этого имени; и оно ничего не говорит нам.

Зато всякому образованному человеку известно имя Чарльза Дарвина. Его имя не упоминается у Табрума; потому что он относится к более старому поколению. Но дело не в этом, а в том, что именем его злоупотребляли и злоупотребляют доселе: представляют его чистым материалистом и противником религии. Судя по прежним его заявлениям, Дарвин не был чистым безбожником, а признавал некую творческую силу, которая создала первые виды организмов. И если он впоследствии и склонялся к неверию, то все же признать его неверующим нельзя. И наши материалисты уже поправляют его, — то говоря о “неодарвинизме”, то ссылаясь на его письмо к К. Марксу, что “он сознательно избегал говорить о религии и ограничил себя областью науки”.

Но если бы он и был после неверующим, то никто не говорит, что среди ученых нет безбожников: они всегда были, и есть, и будут. Что же из этого? Безбожники всегда были. Не об этом мы говорим. А о том, что многие ученые были верующими: прежних времен — Ньютон, Лейбниц, Кант и др. Были и есть верующие из ученого мира.

Но я позволю себе идти далее: для ума и этот мир представляет сплошное чудо. То есть мы “знаем”, то есть опытно воспринимаем существование этого мира и его функций (действий); но не “понимаем”, не “воспринимаем” ни первоначального появления его, ни даже функционирования проявлений. Мы наблюдаем факты, но объяснить их не в состоянии. Приведу пример.

Недавно я имел встречу с профессором ботаники, который проработал в университете сорок лет; потом вышел на пенсию. И теперь интересуется религией. Я видел у него богословские книги.

В беседе я задал ему простой вопрос. Мы все “знаем” по опыту розы: розовые, красные, белые, желтые.

— Понимаете ли вы как профессор ботаники, почему (не для чего, а именно почему?) розы разнообразны по окраске?

— Нет! — ответил он скромно.

Не будем увеличивать число примеров — хотя их можно бы приводить без числа!

А факт — налицо! Этого никто отрицать не может! Но как все “это происходит” (не говорим уж: как произошло?) — не “знаем”. Кругом — чудеса!

Если так происходит в земном, естественном мире, то что же говорить про так называемый “сверхъестественный”?

И потому неверно говорят, что этот мир “познается умом”, а сверхъестественный — “верою”. Нет!

И тот и другой воспринимаются непосредственною верою, опытом, — как факты. А “понимать” их мы не можем. Поэтому нужно различать лишь предметы (объекты) восприятия и органы, коими мы это воспринимаем: мысли есть, но их мы не “видим”; любовь есть, но мы ее не “слышим” ухом, и т. д. А путь познания один и тот же: “непосредственное восприятие” — опыт. А предшествует ему — вера (доверие). Но об этом будет еще специальная речь дальше.

Можно указать на другую книжку по вопросу об ученых и верующих. Деннерт (немец) на эту тему приводит также массу примеров.

Из русских писателей нужно сослаться на профессора Киевского университета (бывшего), прот. Светлова [4], который с резкостью даже высмеивает тех, кто думает, будто “ученые” и “наука” давно сдали в архив вопрос о превосходстве науки пред религией.

Но нам, повторяю, достаточно назвать несколько имен ученых и верующих: и для нашей цели (о совместимости веры и ума) совершенно довольно. Кстати, напишу об известном французе Вольтере. Читателям известно, что будто он не только не верил в Бога, но даже шутливо кощунствовал. Но, кажется, почти никто не знает конца его. К нему пришел священник... И Вольтер написал последние слова, что он умирает верующим. Эта запись хранилась в Парижской библиотеке. Кто сомневается в этом, тот пусть заглянет в Энциклопедию Брокгауза и Ефрона и прочитает точные слова его.

Впрочем, должно признать справедливым отчасти это ходячее представление, что “ученость” действительно часто соединяется с безрелигиозностью. Не будем исчислять, кого больше из ученых — неверующих или верующих? Но несомненно существует связь между неверием и так называемой образованностью.

Во всяком случае, среди христиан первого времени верующие происходили по преимуществу из “простого”, так называемого низшего класса. Именно. Апостолы набраны были Господом из рыбаков, а из образованных были немногие: Никодим, Савл-Павел и т. д. Наоборот, “образованные” (по тому времени) начальники — первосвященники, фарисеи, книжники, саддукеи, Пилат (ни во что не верующий скептик: “Что есть истина?” — и ушел, не дождавшись ответа от Господа) и др. — не только не приняли Христа, но и распяли Его.

Из апостолов может быть выделен бывший сборщик податей Матфей — евангелист, Лука — врач и художник и т. п.

Но зато с уверенностью можно сказать, что большинство христиан происходило из рабочего класса, о чем свидетельствует ап. Павел: “Посмотрите, братия, — обращается он вообще ко всем, — кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти (внешней ученостью), не много сильных (власть имущих), не много благородных...” (1 Кор. 1, 26).

И теперь верующие происходят преимущественно из рабочего класса: они наполняют и храмы наши, из них набирались монахи, оттуда же пополнялись и кадры клириков (до семинарий, т. е. до половины XVIII столетия, и теперь); а главное — на “народе” стояла Церковь Божия, это — неоспоримые факты!

Но дело здесь не в учености, по нашему мнению, а в чем-то ином. В чем же именно?

В несмиренности! Или проще, в гордости! По крайней мере, мое наблюдение таково. Ученость выделяет людей из массы простых рабочих, дает им преимущества пред последними, растет самомнение, прибавляется и богатство: а со всем этим приходит и гордость.

“Вера же есть смирение”, — говорит св. Варсануфий Великий. Но главное — не в этом; ученый человек начинает верить в себя: в свой ум, в свои знания, а не в Бога, не в благодать Божию.

Это же самоверие, ни в чем ненуждаемость мало-помалу затемняют все иное, кроме себя, и прежде всего — Бога. Так и говорит тот же апостол:

— Потому “Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значущее избрал Бог, чтобы упразднить значущее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом” (1 Кор. 1, 27 — 29). И о самом себе апостол говорит: “И слово мое и проповедь моя” заключалась “не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией” (2 гл. 4 — 5).

Смирение — путь к откровению Божию нам, уподобляющее нас Богу, делающее нас способными воспринимать сродную истину (Мф. 11 гл., 19, 27, 29). Обратимся теперь к своим русским ученым. Нам, русским, ничуть не менее авторитетны и, конечно, гораздо более известны и убедительны имена и сведения о наших русских ученых верующих людях. Не имея под руками подобных сборников, я сошлюсь на всем известных русских выдающихся людей, открыто исповедавших веру. Перечислю лишь их имена; иногда же скажу и еще два слова о них.

Писатели-беллетристы. Н. В. Гоголь. В его письмах осталось очень много религиозных мыслей; у него есть объяснение Божественной Литургии. Но кто знает об этом? И говорили ли нам о том в гимназиях и семинариях?.. Увы, нет! “Ревизора” учили, как заповеди Божии; читали “Мертвые души” и мелкие рассказы его. А о письмах не слышали даже. И смысла “Ревизора” не знают доселе, хотя Н. В. Гоголь сам объяснил его: истинный ревизор — Господь.

В. А. Жуковский. От него осталось очень много рассуждений философско-религиозного характера и именно по вопросу о вере и знании. Но я уверен, что разве 1:1000 интеллигентов хоть слышал об этом! А баллады учили наизусть.

Ф. М. Дocтoевcкuй. Boт о ком уж все мы знали, что это был человек не только верующий, но и православный христианин. Но даже и этот гигант не мог повернуть на путь веры современную интеллигенцию, уклонившуюся в либеральное безверие. Так и не осталось у Достоевского прямых учеников и наследников. Большинство пошли по западническому пути — атеизму и гуманизму. Но достаточно назвать одно имя Федора Михайловича, чтобы порядочному интеллигенту стало стыдно всех умных людей зачислять в безбожники.

О Толстом и Чехове я говорил выше.

Из новых писателей с уважением нужно назвать светлое имя Шмелева; лично мне известно, что он исповедовался и причащался Св. Тайн на Сергиевском подворье в Париже, в бытность мою там. И после службы я пригласил его откушать у меня чаю.

Да не будет забыто и имя С. И. Гусева. Пусть в его прошлом и темное было: он отказался от своего священства. Но вот на старости лет искренно, сознательно, а вместе с тем и просто сердечно молится Богу, прося о спасении души. Можно бы назвать и еще несколько других менее важных имен... Но не стану беспокоить их самолюбие: пусть спасаются в тишине.

Несравненно более верующих из философского круга. Можно утверждать, что тут огромное большинство их были людьми верующими. И это будет понятно дальше. А теперь лишь укажу на то, что поверхностное образование может отдалять от веры, а глубокое знание в худшем случае сделает человека “агностиком”, а в лучшем — приведет к вере или уж во всяком случае не сделает человека “сознательным” атеистом. И понятно: философы знают пределы человеческого ума и бессилие его в области веры.

Из многих философов достаточно назвать имена славянофилов: Хомякова, Киреевского, Страхова, Данилевского... После — Владимира Сергеевича Соловьева, оставившего несколько томов философско-богословских сочинений и имевшего, не только в свое время, но и до наших еще дней, большое влияние и на университетскую молодежь, и вообще на интеллигентское общество... Однако и ему не под силу было остановить катившийся в пропасть нигилизма воз интеллигентской России: безбожие и материализм перешагнули и через Соловьева. Много у него неправославных мыслей, но это уж частный вопрос; а вера его — вне сомнений. И один из близких друзей его при жизни говорил мне, что, умирая, В. С. Соловьев смиренно-покаянно сказал: “тяжела работа Господня”. Напугал он и своей унией с католичеством, но и тут он искал “Царства Божия”, — только неверно им понимаемого.

Из других философов вспомним имена профессоров Московского университета — Лопатина, С. Н. и Е. Н. Трубецких; но в особенности стоит остановиться на живом и доселе профессоре СПб университета Н. О. Лосском. В светском университете недопустим профессор, открыто верующий в Пресвятую Троицу, — как он сам поведал об этом в одном из изданий своего капитального труда об “Интуитивизме”.

Вспомним имена и наших современников философов — С. Л. Франка (б. еврея, ныне православного), Н. А. Бердяева, Вышеславцева и др.

Историки и политико-экономы. Отец Владимира Сергеевича Соловьева, Сергей Михайлович... Современник его, проф. Русской Истории Московского университета М. И. Погодин. После этого человека осталась весьма интересная книга под интригующим заглавием: “Простые речи о мудреных вещах”. Собственно, более серьезная часть книги — первая, где он высказывает вдумчивые и основательные свои переживания и думы именно об отношении веры и знания.

Во второй части он собрал много фактов (недостаточно равноценных, впрочем) о явлениях из потустороннего мира. В третьей оспаривает теорию дарвинизма, тогда захватившую почти весь читающий мир.

В начале прошлого столетия всем было известно имя канцлера Сперанского, — он оставил после себя специальные богословские книги. Из нового времени с почтением нужно вспомнить имя политико-эконома Павла Ивановича Новгородцева, написавшего за границей книгу “Об общественном идеале”, в коей он, между прочим, открыто заявил всему интеллигентскому миру о крахе ложной идеи (еще Соловьевской) о “Царствии Божием на земле”. Скромный он был при всей своей образованности, блестящей звездой пронесся по политико-философскому горизонту. Константин Леонтьев [5] — кончивший жизнь в Оптинском монастыре возле старцев; “Это — наш”, — говорил о нем о. Амвросий. Пусть останется в потомстве и память о проф. Харьковского университета Максиме Максимовиче Ковалевском. Член Думы... Боже! Боже! Какой печальный шум подняли его знакомые и сочлены по партии, когда он пред смертью пригласил священника (моего сотоварища по академии, о. С.) и исповедался и причастился Св. Тайн. Но он поступил по суду своей совести, вопреки интеллигентскому нигилизму.

Шире известны имя и труды другого профессора политической экономии, С. Н Булгакова. Он прошел и падение в безбожие, был марксистом, а потом воротился к вере и кончил свою жизнь в священном сане... Вся его наука не помешала ему воротиться к Православной Церкви.

Естественники. Сложилось убеждение, что ученые этого типа особенно страдают безбожием, хотя никаких специальных причин в самих науках о мире, которые вели бы непременно к атеизму, нет. И пусть даже это отчасти и верно. Но известны глубочайшие ученые — и древнего, и нового мира (и особенно среди именно этих последних), медиков, — которые были верующими. Из русских светил назову три имени. Интеллигентному миру, особенно наших предшественников — дедов, известно было имя знаменитого врача, биолога, хирурга Пирогова. Его именем до последних годов назывались медицинские общества. Но мало кому известен его дневник с глубокомысленными заметками. Там он не только свидетельствует о своей вере, но даже открывает свои собственные опыты об ощущения им явного существования бесов. Но кто об этом читал?

Еще более велико имя всемирно известного химика Менделеева. Его учение о периодической системе элементов принято всем ученым миром, как азбука. Немногим известен его интересный и поучительный труд “К познанию России” и другие. И этот гигант науки был глубоко верующим христианином. И в то же время в науке оставался реалистом. Реализм его помог ему остаться таковым же и в вере: всякий сознательный верующий — реалист, а не фантазер.

Повсюду говорили и еще будут говорить и писать о последнем великане науки И. П. Павлове, не так давно скончавшемся в России. Родился он в семье священника. Про него сложилась интересная и поучительная легенда — а легенды важнее и фактов. Ехал ли он в трамвае или шел пешком по СПб, но на пути показалась церковь. Павлов снял шапку и перекрестился. Бывший тут товарищ-рабочий, для которого все вопросы о вере “решены” были в партийной программе, снисходительно хлопает Павлова по плечу и говорит: “Эх, темнота, темнота!” Не знаю, что уж ответил сам Павлов: предание передает различно об этом. Советские писатели стараются снять вопрос о религиозности Павлова, но историческая легенда еще упорнее будет отстаивать свидетельство о вере его.

Нечего уже говорить о вере военных деятелей, из коих были люди гениальные в своей области и талантливые вообще. Русскому человеку дорого имя А. В. Суворова. Это был человек необычайной личной святости. Подвижник православия. Но почему же нам, даже в духовных школах, не раскрывали его образа с этой стороны? Писали о его шутках и даже шутовстве. Но о вере не говорили. А ведь он одно время хотел даже постричься в монашество. А какие были его приказы солдатам! Тут всегда мы слышим о Боге. Например, пред взятием Измаильской крепости он отдает приказ: “День молиться, день поститься, а на третий Измаил взять!”... И взяли... Да и как не взять, если люди молились да постились?! Геройство русского солдата от этих двух дней утроилось!

Потом — Кутузов, Муравьевы и многие, многие другие — все это люди сильной веры!

Если вспомнить и мир артистический, то, к неожиданности, мы среди этих лицедеев, певцов, музыкантов встретим массу верующих людей. Из имен последнего времени можно назвать хотя бы Давыдова, Варламова, Савину, Шаляпина... Последний имел духовником своим за границей парижского прот. о. С — го. И незадолго перед смертью он исповедовался и причащался. А имена музыкантов Римского-Корсакова, Балакирева. Рахманинова, Чайковского, Смоленского, Кастальского, Гречанинова — посвятивших дарования свои и Церкви, ее песнопениям — свидетельствуют о вере их авторов!

Гениальные художники живописи — братья В.М. и А. М. Васнецовы, М. В. Нестеров, Серов. Иванов и проч. и проч. — отдали себя на служение вере. Мне лично пришлось знать немного Виктора Михайловича Васнецова... Какая скромность при гениальности! И какое внутреннее благочестие, светившееся из благолeпнoгo лица его!

Ну кто осмелится сказать про всех них, что они при вере своей были малограмотной “темнотой”? Многие из них были профессорами наук в университетах; почти все прошли высшую школу, одарены были гениальными способностями.

Справедливо вспомнить, не боясь нарекания современных безбожников, многих государственных людей, занимавших положение министров... Не говорим уже о самих царях... Можно сказать, что в прежнее время министр-безбожник даже просто был немыслим. А такие имена, как Столыпин, войдут в историю.

Наконец, нам осталось упомянуть об огромном классе специалистов богословов: святителях, духовных отцах, профессорах академии, светских религиозных писателях. Сколько среди них было людей не только талантливых и широко образованных, но даже и гениальных... И если недостаточно нашего свидетельства, то можно сослаться хотя бы на Герцена. Он как-то обронил слово: “Немало пришлось видеть бесталанных губернаторов; но еще я не видел ни одного глупого архиерея”... Пусть это даже преувеличено об архиерейском классе вообще. Но несомненно среди святителей было немало людей очень ученых. Вот митрополит Московский Филарет, человек гениальных способностей, разносторонний знаток богословских наук, советник царей; премудрый администратор: его резолюции изучаются как образчики рассудительности: глубокий и красноречивый проповедник: святой жизни, хотя и сокровенный в подвигах. И справедливо называли его “Филаретом мудрым”.

Или великий богослов, еп. Феофан затворник Вышенский, автор толкований на Послания ап. Павла, переводчик “Добротолюбия”, автор множества других книг (“Путь ко спасению”. “Письма о духовной жизни”, “Начертание христианского нравоучения” и проч.). Ученейший человек своего времени вообще. Оставил архиерействование и ушел на 30 лет в затвор для духовной жизни... Не напрасно же это сделал он, а по глубочайшему убеждению своего обширного ума и опыта.

Современник его, еп. Игнатий Брянчанинов, блестящий ученик Инженерного училища, оставил все и ушел послушником в монастырь, после архиерей, а потом — снова на покое в обители: он оставил после себя 5 томов сочинений.

Или известный ученый митрополит Московский Макарий Булгаков: и догматист, и историк, и проповедник, и администратор; автор множества трудов.

А еще: архиепископ Херсонский, русский златоуст. Иннокентий; другой Херсонский архиерей-философ Никанор; Платон – митрополит Московский — все это высокоученые люди. И из духовных лиц и светских профессоров можно назвать десятки блестящих и глубоких умов: знаменитый Болотов, философ Несмеянов, философ Каринский, многоученый профессор Глубоковский, Голубинские и проч. и проч... Все это люди учености мирового масштаба и — православные. Сколько ученых из духовенства!

И теперь спросим: неужели же все эти люди веровали потому, что были малоучеными, неумными, простоватыми? Так думать о них в высшей степени легкомысленно было бы и даже смешно!

Наоборот, нетрудно понять, что никто другой так много не думает о своей вере, как именно верующий и в то же время образованный человек. В самом деле: решившийся быть неверующим просто бы отрекся от всего, отмахнулся от всяких вопросов; ничего, мол, не признаю... И он — “свободный”: ничего не думай, ничего не опровергай! — Совсем иное дело быть верующим для образованного человека: если я признал веру, то я не могу на этом остановиться. Не только другие могут спросить меня, но и мой собственный пытливый интеллигентный дух вопрошает меня по тысяче вопросов, трудных для ума: а почему я верую в Бога вообще? А почему я признаю в Троице Единого Бога? Kaк мыслимо воплощение Сына Божия? Что такое благодать Святого Духа? Как можно принять таинства Церкви? Как хлеб и вино превращаются в Тело и Кровь Христа Господа? Отпущаются ли грехи в исповеди? Почему иконы и крест? Как мыслимы чудеса, превышающие законы естественной природы? Сильна ли молитва? Есть ли загробная жизнь? Есть ли ангелы и бесы? и проч... — На все это отвечай себе! Все это продумай! И сколько таких вопросов... И как постоянно они могут становиться перед нашим просвещенным сознанием! Взять хотя бы таинство причащения: мирянин теперь обычно причащается раз в год; а мы — еженедельно и чаще. И перед нами постоянно может стать пытливый вопрос: а почему веруешь? А так ли? — и по известному закону ассоциации идей мы совершенно не в силах воспрепятствовать появлению этих вопросов; следовательно, нужно найти ответы: отмахнуться нельзя. Да, совершенно истинно, что никто так много не думает о вере, как образованный верующий, да еще и в духовном сане, или богослов! И потому крайне легкомысленно говорят неверующие о нас, будто мы “несознательно” веруем. Нет, вот они действительно мало об этом думают; а нам нельзя не думать: если уже не для других, то хоть для себя самих.

Не меньше приходится думать и мирянину, если он решается быть верующим, особенно среди современного маловерующего общества.

Таким необыкновенным человеком был, между прочим, известный славянофил А. С. Хомяков. Разносторонне ученый человек, он потом сделался и богословом. И в то же время он строго исполнял церковные постановления — даже и в постах. Роды Самариных. Аксаковых, педагоги К. Д. Ушинский, С. А. Рачинский и проч. — умнейшие люди своего времени, не боявшиеся идти против мнений своего шаблонного века, — они были верующими, конечно, не по “темноте”, а по глубоко просвещенному дознанию. И отрицатели веры перед ними являются школьниками, а не судьями их.

Наоборот, неверующие должны бы задуматься над нами, образованными христианами: почему же мы, при всем нашем незаурядном просвещении, веруем?

Одного из русских писателей, моего знакомого, как-то спрашивают знакомые: — Как это вы, N. N., такой умный — и в то же время веруете?

А он ответил им:

— Ну, знаете, есть много людей куда умнее меня, и, однако, веруют. Уж лучше об уме нашем помолчать!

И это совершенно верно: ведь огромнейшее большинство маловеров и неверов очень мало или даже совсем не думали серьёзно о вере и неверии... А решили: ничего этого нет!.. Верующие же думают.

И потому я в заключение этого отдела основательно бросаю обвинение, обвинителям нашим: они, в огромном большинстве своем, стали неверующими не потому, что были учеными, а, наоборот, по своей малоучености и легкомысленности; не потому, что много думали, а именно оттого, что слишком мало думали о том, от чего отреклись. Совершенно точно сказал о них св. Антоний Великий: “Неверие есть легкомысленная дерзость”. Это есть истинная темнота! И теперь я в свою очередь спрашиваю: почему вы, неверующие, не веруете? Скажите нам: какие ученые доказательства привели вас к необходимости неверия? Мы, верующие, можем сказать вам, почему именно мы веруем. А вы что скажете?.. И по опыту знаю, что неверующий обычно не может привести серьезных оснований за себя. А начинает скорее спрашивать нас о вере.

Они не столько доказывают и оправдывают свое неверие, сколько возражают против нашей веры. Что же? Принимаем и такой способ борьбы. И будем отвечать им. Но пока уже предлагаем им после сказанного раз навсегда забыть свое ложное и легкомысленное предубеждение, будто все ученые не веруют, будто вера и знание несовместимы и что верующими могут быть люди только малограмотные, темные, необразованные. Эта ложь опровергается тысячами обратных примеров людей, ученых и верующих. А примеры сильнее всяких слов доказывают истину. Если бы кто сказал: все лебеди белы, но нашлись бы и черные лебеди (я таких видел в Крыму), то уже после таких примеров нужно раз навсегда забыть прежнее мнение о белизне лебедей придется говорить потом, что есть лебеди белые и есть лебеди черные. Так и об ученых нужно говорить: есть ученые неверующие, а есть ученые верующие. Следовательно, ученость сама по себе еще не ведет непременно к неверию. Нужно искать другие причины неверия. Все это очень ясно! — Да и в обыкновенной жизни мы видим подобные же случаи. Вот в семье два брата разные: один религиозный, другой маловер. Два семинариста, студента: один верующий, другой объявляет себя безбожником. Муж и жена, по уму приблизительно равные, но по вере — разные. Даже один и тот же человек то бывает верующим, потом теряет веру, а после снова возвращается к ней. Отсюда легко сделать наблюдение: эта разница в вере — не от ума, а от чего-то иного... Об этом будем говорить дальше: отчего же именно? Только не от ума, не от учености.

Приведу пример. Как-то я дал одному юноше, кончившему высшую школу, книгу Табрума [6] “Веруют ли ученые?”. Он прочитал ее. Но она не оставила на нем никакого, по-видимому, впечатления: как был, так и остался неверующим! Может быть, теперь уже не посмеет сказать, что вера и наука несовместимы; но лично он даже не задумался, а почему такие великие ученые все веруют? Не подумать ли и ему? Не переоценить ли свое неверие? Нет, — остался по-прежнему холодным. Ясно, что не ум, не ученость мешают ему, а что-то в душе его, более глубокое и опасное.

И я не думаю, чтобы предыдущими справками об ученых верующих людях мы смогли направить неверующего на путь веры. Но несомненно, что этими примерами мы выбиваем из рук противников одно из самых ходячих и фальшивых оружий неверия. И если мы упорных безбожников не обратим к вере, то искренно ищущим ее — а тем более верующим людям — подобными фактами мы облегчаем путь веры, устраняя с дороги пугало, будто ум и вера несовместимы. И уж одно это облегчение препятствия не бесполезно. Неверие опровергается примерами.