В колокольне у нас есть небольшой зал – приглашаем зрителей и туда. А вообще, это камерный спектакль, рассчитанный на 25-30 человек. Это надо смотреть вблизи. Представьте, в спектакле есть такой эпизод. По преданию к Иосифу, находившемуся в сомнениях после рождения Богомладенца, подошел искуситель в образе пастуха и начал его смущать. И тут палка, на которую опирался праведный старец, вдруг расцвела, чем и посрамила нечистого. В спектакле палка, к восторгу ребятишек, “расцветает” – распрямляются на ней бумажные цветы. Это красиво. Так вот это надо видеть вблизи... Дети должны как бы участвовать в спектакле, быть рядом, чтобы я видел их глаза, мог говорить с ними. Вот тогда проповедь будет услышана.

– Удивительно, но куклы иногда могут показать больше, чем живые актеры на сцене!

– И понятно почему. Разве может лицедей изображать собой Божию Матерь, Христа? В этом есть что-то кощунственное. А кукольная форма – более возможная, более знаковая, условная. Чем высока наша народная культура, так это своей знаковостью, целомудрием образа. Какие фигурки из глины лепили русские крестьяне, какие игрушки своим детям вырезали -все они отличались знаковостью, лаконизмом в изображении. Это – культура! И куклы тоже...

– Наверное, не случайно Московской Патриархией заказан многосерийный фильм о житии св.Сергия Радонежского

– но не игровой, а мультипликационный, рисованный.

– Да, сыграть святого сложно. Хотя, знаете, многим фильм Дзефирелли “Христос из Назарета” очень нравится, а ведь там актер играет Христа. Я бы не стал огульно отрекаться от кино. Люди изменились. Нам, воспитанным на психологизме, на душевности бывает важно взглянуть на евангельскую историю более реалистично, глядя на экран, стать в какой-то мере современниками происходивших событий. Кино стало непременным элементом культуры, а христианство никогда не исключало языческую культуру – оно воцерковляло культуру.

– Но кино – не икона, оно снизит Образ!

– Снизит, если заместит икону. А если это как бы ступени к иконе, костыли из внецерковного христианского мира в церковь? Проповедь, хорошо сказанная, но на непонятном языке – бездейственна. Видите, книг уже читают мало, привыкли принимать информацию в движущихся образах – видео, кино, ТВ.

Если человек растет, то у него и требования возрастут. Скоро фильм “про Иисуса” покажется мелким, ему захочется более серьезных ответов на проблемы, более совершенных форм.

– Но может случиться так, что после этой теле- киножвачки у человека атрофируется чувство благоговения. Посмотрит на белозубого дзефиреллевского “Христа” – и ничего потом на иконе не увидит, сколько бы не пялил глаза.

– Об этом-то и речь. “Ступенька” не должна вести в пустоту, как это бывает у протестантов, а должна соединяться с другой ступенькой – с преддверием храма.

Культурная традиция, в которой сделаны фильмы, спектакли, картины, их духовный настрой должны быть едины с традицией и духом церкви. Тогда и будет “ступенька”...

Приведу пример. Во все времена были популярны благочестивые песни, псалмы, наложенные на народные мотивы, которые, строго говоря, церковными-то нельзя назвать. Народ их любил. Ведь настоящие богослужебные песнопения (тропари, стихиры, кондаки) все время петь невозможно, они для этого слишком торжественны, строги. Но и совсем уйти в область других впечатлений, не церковных, человеку тоже не хочется. А хочется продолжить церковное – на более простом, душевном уровне. Так вот, эти песнопения... Они вживую связаны с церковной культурой. Есть такие длинные, эпические, очень напевные и трогательные старинные песни о страданиях Христа, о Богородице, о посте, о грехе и подвиге самоотвержения. Да, это душевные песни, но в них есть отзвуки старорусской крепкой духовности – и через них можно приобщаться к высокому. Песни эти – не чужие церкви, через такие псалмы легче понять храмовые, серьезные песнопения.

– В одном сельском храме после пасхального богослужения я видел: народ не стал расходиться, бабушки уселись на скамейке в притворе и стали петь “божественные песни” – на русском и своем родном, коми, языке. И все слушали с удовольствием. Но песни эти только бабушки и помнят.

– Да, к сожалению. В этом смысле баптистам легче: берут простенькие текстовки, накладывают на популярные мелодии и поют под гитару. У нас же, православных, есть высокий церковный образец и как-то надо ему соответствовать...

– А как Вы относитесь к песням отца Романа? Они сейчас очень популярны у православной молодежи, продаются кассеты с ними, все переписывают. Он поет под гитару – не напоминает ли это бардовскую культуру, “КСП”?

– Лично меня эти песни не трогают, но ничего плохого в них не вижу. И я бы не сказал, что там бардовское только. Есть там и влияние монастырских распевов, есть там выражения, какие-то понятия из Псалтири, из молитвослова и церковных песнопений – он очень аккуратно этим пользуется, вплетая в ткань более современного языка. Есть та “ступенька”, о которой мы говорили.

Сам я пришел в церковь другим путем, о.Роман как певец мне неинтересен. Но в миссионерском смысле он – человек очень одаренный! Ведь он старается обращаться с молодежью на понятном языке. Вспомните, ваш же святитель – Стефан Пермский проповедовал на местном языке, и Евангелие перевел. Иначе бы его не услышали. Так и с нашей молодежью. Еще апостол Павел говорил: с эллинами я как эллин, с иудеями как иудей, с рабами как раб... И это правда: в Афинах с философами ап.Павел мог говорить их языком, философскими понятиями и терминами он владел. И многие святые отцы также, кто что умел – включал в единое служение Богу и Церкви Христовой. Мне кажется, о.Роман сумел завоевать большую аудиторию и многих приобщил к каким-то понятиям, которые были им совершенно чужими.

– Вы сказали, миссионерство это дар. Значит, кто-то, одаренный, должен специализироваться на миссионерстве?

– Не все равны в своих способностях, даже если одинаково церковно просвещены. Каждый должен заниматься своим делом. В церкви, как организме иерархическом, все находится на своем месте, все совершается по благословению духовному. Но... сейчас многие функции не действуют по назначению.

– В церкви?

– Ну, да. Ведь ситуация. В начале века церковь отделилась от государства, а сейчас и государство окончательно “отвязалось” от церкви. Такого в нашей истории никогда еще не было, мы сейчас как бы свободны, но ни опыта, ни знаний нет. Большинство кадров управления церковью сформированы в другую эпоху, они тоже немеют, они тоже в состоянии беспомощном находятся. И не могут ответить на те требования, которые предъявляет время, когда усиливается агрессия иных конфессий. Поэтому всем миром надо вставать, всей церковью.

– В тяжелые годы народ всегда сам шел на защиту Святой Руси, были партизаны, Минин и Пожарский...

– Ну, в леса уходить, конечно, не надо. Напротив – идти в мир к отпавшим от Церкви соотечественникам. Мирянам – организовать катехизаторские курсы, кружки, выступления в школах. Кто что умеет.

– А как у Вас в Кувшиново? Название городка уж очень патриархальное. Много верующих?

– Что Вы! Те изменения, что в Москве происходят, до нашей провинции доходят с запозданием в 5 лет, а то и дольше. Помню, в церковь я начал ходить в 1967 году – тогда в московских храмах были одни старушки, а если мужчины, то болезные. Сейчас старушки там теряются среди молодых. А у нас в Кувшиново как встарь, с небольшой подвижкой: раньше средний возраст прихожан был 70 лет, а теперь 60.

Молодых священников в нашей епархии отправляют в села, где уже не осталось никакой религиозной среды, в пустоту. Представьте, как им достучаться? Но, слава Богу, есть батюшки, не успокаиваются, ищут, как изменить картину. Мы все сейчас ищем, вся церковь. И большая надежда на детей. Когда ездим с вертепом, то от многих 30-летних я слышу: “Мы уже так воспитаны, атеисты, но хотели бы, конечно, чтобы дети наши по-другому были воспитаны, церковь ничему плохому не научит”.

– А сами родители, наверное, тоже Вашу постановку смотрят? С интересом?

– Как правило. Так что будем делать свое дело, а там уж как Господь повернет сердца людей.