В светлые рождественские дни принято вспоминать добрые истории – о чудесных событиях, о нечаянных радостях, о спасении от смерти... Почему-то большинство таких историй (судя по старым книгам и журналам) непременно связаны или с дальней опасной дорогой, или с мытарствами на чужбине, или просто с тяготами бедности, бездомности, лишенности. Не потому ли, что и рождение Богомладенца совершилось также в пути, когда бедные пилигримы Иосиф и Мария оказались без приюта и никто их не впускал в свои дома?

Сегодня мы публикуем воспоминания человека, который вместе с родителями давным-давно оказался в изгнании, на чужбине и много перевидал на своем веку. Он один из авторов газеты “Православная Русь”, которая издается в Америке.

Самая величайшая быль, которая была в истории вселенной это – быль Рождества... Эту священную быль Рождества Христова ангел возвестил Вифлеемским пастырям, а через них всем людям, в ту ночь говоря: “Благовествую вам радость велию, яже будет всем людем; яко родися вам днесь Спас, Иже есть Христос Господь, во граде Давидове. И се вам знамение: обрящете Младенца повита, лежаща в яслях. И внезапу бысть со Ангелом множество вой небесных, хвалящих Бога, и глаголющих: Слава в вышних Богу, и на земли мир, во человецех благоволение” (Лук.2,10-14). Вифлеемский вертеп, бедные ясли, звезда, указующая путь к Родившемуся во плоти Царю Небесному, слава Божией Матери, хвала пастырей, торжественный гимн ангелов на небе, поклонение волхвов на земле, – все это священная быль Рождества Христова.

Ниже я дерзаю вспомнить о малых былях, ушедших в прошлое, но связанных с вечным праздником и былью Рождества Христова.

...Одна русская женщина, попавшая в эмиграцию, рассказала, как в 1945-46гг., в разбитой, разрушенной, сожженной и полуголодной Германии у нее на руках было двое малолетних детей. Муж этой женщины погиб. Жили они в одном большом городе в Баварии. Если и местным жителям было трудно, то ей было во много раз тяжелее; у нее не было никого, кто бы ей мог помочь. Жили они в какой-то комнатушке на верхнем этаже большого каменного дома. Государственной помощи не хватало на жизнь, и ей приходилось тяжело работать.

Незадолго до Рождества Христова она от истощения заболела и была принята в больницу. Там она узнала иную печальную историю: у одной немки родился ребенок от незаконной связи с каким-то американским солдатом из негров, который исчез со своей частью. Мать отказывалась от него. Ребенка бы отдали в какой-нибудь безрадостный приют, и был бы он круглой сиротой, брошенный родителями. И, вот, эта Русская Женщина – пишу заглавными буквами – да, Святая Русская Женщина – решила взять этого ребенка к себе. “Бог прокормит”, – решила она. – “Бог кормит нас троих, прокормит и позаботится и о четвертом. Ведь говорится: “Храняй младенцы Господь” (Пс.114,5). И, вот, решила и взяла.

В канун Рождества выписалась она из больницы. В ее комнате было холодно, темно и голодно. А ведь завтра Рождество Христово, праздник всех, а особенно детей. А нечем их угостить, что-нибудь подарить им, чем-нибудь порадовать. И... она горько заплакала. Дети большими глазами смотрели на свою мать и, видя, что она плачет, сами заплакали. Младенец тоже плакал – в своей колыбели. Вдруг женщина слышит тяжелые шаги по лестнице. Ей стало страшно. Да, это спрашивают про нее; соседка-немка указыват, где она живет. Стук в дверь.

Женщина открывает: перед ней стоит громадного роста американский сержант, негр. Спрашивает на ломанном немецком языке: “Тут ли шварц киндер (черный мальчик)?” Со страхом и волнением она подтверждает, что да, он у нее... Негр ничего не сказал, повернулся и ушел. Сжалось сердце у бедной женщины: тучи страхов, возможных наказаний, угроза быть высланной... Не прошло и часа, слышит она снова шаги на лестнице, шагов много, видно, что к ней идут несколько человек. Ну, будь что будет!

Пришел тот же сержант негр, а с ним человек 10 таких же негров, солдат американской армии. Тащили они с собой коробки со съестными припасами, мешки, сундуки. Спросили, куда все это поставить. Ставили на стол, на кровать, на пол. Один из негров подошел к колыбели, где плакал ребеночек, и сказал ему что-то очень ласковое. А последний солдат вынул из мешка небольшую украшенную елку и поставил ее в угол. Это было как некий сон. И сержант сказал ей: “Мерри Крисмас”*. И с тех пор американский полк “усыновил” эту женщину и всех троих детей. Еды, топлива, теплой одежды, игрушек для детей было столько, что она могла помогать и своим соседям-немцам. А потом, когда полк был возвращен в США, он выслал ей документ для получения иммиграционной визы и выписал их всех в Америку, после чего мытарства закончились. На этом кончается эта Рождественская быль. Не правда ли – удивительный рассказ? И как отрадно, что нечто такое произошло на нашей темной, грешной и печальной земле, и произошло именно на Рождество Христово! Homо homini lupus est?** – Нет, несмотря на исключения, и как бы их ни было много, Homo homini Angelus est***.

Теперь другая Рождественская быль, скорее опыт, из моей личной жизни. В 1944 г., в возрасте 18 лет, я был мобилизован в югославскую армию маршала Тито, сражавшуюся против немцев.

Хотя в наших частях не проводились антирелигиозные лекции и никакой открытой враждебности к вере и к верующим не проявлялось, однако, вне сомнения, югославская армия была коммунистической армией. Ни христианских праздников мы не знали, ни военных священников не было, и хотя над каждым убитым нашим солдатом ставили крест, однако, этим все и ограничивалось. Я слышал, что прежде чем партизанское движение превратилось в регулярную армию, в которую были мобилизованы сотни тысяч крестьян, у партизан была большая нетерпимость в отношении веры...

Наступил сочельник, 6-го января 1945 г. О, как было тоскливо и безотрадно в нашей прифронтовой деревушке! Равнина, грязь и грязный снег. На фронте в это время было затишье, изредка нарушаемое взрывом снаряда или пулеметной очередью, а по ночам – вспышкой светящейся ракеты.

Тяжело было на душе. Приближался величайший праздник, а церкви не было, да и не могло быть. Так остро чувствовалось духовное одиночество! Так больно сжималось сердце по своим и по своему далекому дому! Так страшно было чувствовать, что мы живем вне Бога, помимо Бога; живем в царстве своей скорби и под тенью непрестанно подстрекающей, следующей за нами и опережающей нас смерти: “Я тут, я тут”. – “Знаю”, – с тоской откликалась душа. Наступал величайший праздник, а казалось, что праздника и нет, и не может быть вообще... Полный своих безрадостных мыслей, я готовился лечь спать, когда неожиданно явился вестовой от комиссара нашей части с приказанием мне немедленно явиться к нему.

Комиссар был тихий человек, бывший семинарист, черногорец. Я никогда не слышал от него ни одного слова против Церкви или веры. Но вызов к нему в поздний час встревожил и испугал меня.

Комиссар был один. Он предложил мне сесть. С сильно бьющимся сердцем я ожидал допроса. Он мне сказал: -Слушай, русский, ты веришь в Бога? Я ответил:

– Да.

– А в Христа и Богородицу веришь?

– Да.

– Знаешь ли ты, какой сегодня день?

– Да.

Все эти вопросы были поставлены в строгом тоне командира подчиненному. А затем он прибавил мягким, как бы просящим тоном:

– Скажи, пожалуйста, ты ничего не имеешь против того, чтобы попеть со мной Рождественские песнопения? У меня есть Великий сборник.

– Да, товарищ поручик, – с радостью сказал я, почувствовав, что камень спал с моего сердца.

Мы встали, и без взаимной договоренности, что петь, запели с ним: “Рождество Твое, Христе Боже наш...” Запели тем милым, как бы убаюкивающим, сербским напевом, который ласкает душу. Наш русский напев в этом тропаре, мне кажется, уступает сербскому: у нас свет, радость, ликование, торжество и громогласность; конечно, все это прекрасно и понятно; а сербский напев, наоборот, тихий и ласкающий, каковой, несомненно, была та ночь, когда родился Спаситель мира.

– ...Господи, слава Тебе!, – при конечных словах тропаря мы перекрестились с ним широким и веселящим душу крестным знамением. Потом, мы с ним спели: “Дева днесь”, т.е. то песнопение, которое столько веков тому назад, с трепетом и умилением впервые воспел преп.Роман Сладкопевец, и которому с небес внимала Сама Пресвятая Дева, воспеваемая им, земной царь, патриарх и множество людей; внимали люди, и слезы лились из их глаз. Теперь, в этой прифронтовой, темной, дикой и печальной деревне, это песнопение пели мы, политический комиссар и его солдат; пели с ним, плакали и радовались, и было нам так хорошо! Затем, поскольку я не был так знаком с сербскими напевами, другие песнопения пел комиссар восторженным голосом, а я внимал с глубоким чувством любви к этому человеку.

** Человек человеку волк – лат.

*** Человек человеку ангел – лат.