О таких людях говорят — «совесть нации». И Дмитрий Сергеевич Лихачев действительно был совестью нации: в годы страшных сталинских репрессий, в годы засилья атеистической идеологии в культуре и науке он защищал и спасал от забвения и уничтожения памятники отечественной культуры, в эпоху антирелигиозной пропаганды открывал для современников и потомков духовное наследие предшествующих эпох Российской истории и показывал через древнерусскую литературу — как наши предки старались и умели жить по совести.

Он был человеком удивительной судьбы. Начав свое образование еще в дореволюционной России, Дмитрий Сергеевич Лихачев, по его собственным словам, всю жизнь учился: учился у древних эпох, у памятников родной истории и старины, учился мудрости по древнерусской литературе, изучением которой занимался десятки лет, учился у своего собственного жизненного опыта, — а пережил Дмитрий Сергеевич все страшные события XX века. Но и в тяжелейших жизненных испытаниях Д.С. Лихачев оставался верен самым высоким духовно-нравственным идеалам. Поэтому не меньше, чем его труды по истории русской литературы и культуры, для нас важна сама его личность — этот человек стал для нас живой «связью эпох», «связью времен».

Древнерусская литература, которую так тщательно изучал Д. С. Лихачев, очень внимательно относилась к опыту предыдущих поколений и эпох, старалась бережно хранить этот опыт, передавать его молодым поколениям. В древнерусской культуре существовала традиция собирания и переписывания различных поучений, сборников мудрых мыслей и изречений, книг, учивших жизненным правилам, правильному жизненному пути, специальных произведений, хранивших мудрость древних народов. Такие книги обязательно входили в круг чтения древнерусского читателя.

На протяжении целых семисот лет (с X по XVII век) наши предки хранили и изучали «книги мудрости» не только собственного народа — с первых лет его письменной культуры, — русские люди были знакомы с мудростью древних восточных культур, с книгами, написанными три и даже более трех тысяч лет назад, с изречениями античных мудрецов и мыслями европейских христианских философов, древнерусская культура бережно хранила это богатое наследие. Как специалист по древнерусской литературе, Дмитрий Сергеевич Лихачев прекрасно знал эти произведения — многочисленные «наставления», «научения юным» и пр., знал всю эту учительную традицию более чем тысячелетней отечественной культуры.

Уже в 80-х годах XX века, будучи пожилым человеком, ученый собрал свои собственные заметки и наблюдения, посвященные родной культуре, образованию и воспитанию, и составил на их основе своеобразное послание молодому поколению России. Свой труд он назвал просто: «Письма о добром и прекрасном».

«Письма о добром и прекрасном» Дмитрия Сергеевича Лихачева, адресованные современному читателю, молодому человеку, — это не просто мысли большого ученого и мыслителя, много совершившего в жизни и получившего мировое признание, — для нас это еще и «письма» от десятков поколений наших предков, наших предшественников (жизнь и культуру которых ученый так хорошо знал).

Заканчивая свой труд, в последнем письме Лихачев так отзывается о своей работе: «Мы поднимались с читателем вместе по ступеням опыта, не моего только опыта, но опыта многих людей. Мои письма наставительные, но, наставляя, я наставлялся сам» (Письмо 46-е). По своей сути эта книга — голос нашей собственной культуры, ее послание нам; это мудрость и опыт тысячелетней русской традиции, подмеченный и записанный великим исследователем.

Пожалуй, главная цель молодого человека сегодня — усвоение знаний, освоение профессии или того, что может помочь в будущей работе, поможет стать, как сегодня принято говорить, «конкурентоспособной личностью». И действительно, ранняя профилизация, обилие научно-технических знаний и навыков уже в средней школе — это приметы сегодняшнего дня в образовании. В таком упрощенном подходе к задачам, которые ставит перед собой учащийся (или даже ставит перед ним школа), ученый видел большой недостаток.

Среди «Писем о добром и прекрасном» есть одно письмо, под номером 26, которое так и называется: «Учитесь учиться». «Мы вступаем в век, — пишет Д.С. Лихачев, — в котором образование, знания, профессиональные навыки будут играть определяющую роль в судьбе человека. Без знаний, кстати сказать, все усложняющихся, просто нельзя будет работать, приносить пользу. Ибо физический труд возьмут на себя машины, роботы. Даже вычисления будут делаться компьютерами, так же, как чертежи, расчеты, отчеты, планирование и т.д. Человек будет вносить новые идеи, думать над тем, над чем не сможет думать машина. А для этого все больше нужна будет общая интеллигентность человека, его способность создавать новое и, конечно, нравственная ответственность, которую никак не сможет нести машина. Этика, простая в предшествующие века, бесконечно усложнится в век науки. Значит, на человека ляжет тяжелейшая и сложнейшая задача быть <...> человеком, нравственно отвечающим за все, что происходит в век машин и роботов. Общее образование, — заключает Лихачев, — может создать человека будущего, человека творческого, созидателя всего нового и нравственно отвечающего за все, что будет создаваться».

Ту же мысль ученый развивает в своей программной статье «Экология культуры»: «Во все времена, в любом обществе без культуры и нравственности не могут действовать законы экономики, юриспруденции, законы исторические (ведь любое появление тиранов тормозит развитие общества, хотя может показаться, что „добрая тирания“ может загнать общество в счастливое будущее)».

«В ХХ столетии роль этики, самые этические принципы усложнились чрезвычайно, — подчеркивает Лихачев. — Нравственность нужна особенно в современном обществе. Почему? А ведь мы не замечаем, что живем в последние десятилетия в совершенно особом мире... Изменилась планета, на которой мы живем: стала маленькой, перенаселенной и чрезвычайно зависимой от нас.

В самом деле, — пишет ученый, — мир науки невероятно усложнился по сравнению с тем, каким он был десятки лет назад. Требуют своего этического рассмотрения цели и способы ряда научных экспериментов. От каждого ученого требуется нравственность в „тысячи вольт напряжения“. Стоит совершить ошибку в опыте, который стоит иногда сотни тысяч и миллионы рублей, и скрыть эту ошибку, подтасовать факты, нарушить товарищество ученых, как „полетят“ выводы целой отрасли науки или затормозятся надолго. Мы знаем это на примерах Лысенко, Марра, Вышинского. Вспомните войну против кибернетики, генетики, космополитизма, формализма... В науке сейчас нужны не только честь, честность вместо честолюбия, лести, подхалимства, но и осторожность, скромность: полное осознание масштабов себя и всего своего...». А в заметке «О науке и ненауке» Лихачев резюмирует: «Способов обойти совесть бесконечно много. Но результат один: в науке не появляются новые крупные имена, наука хиреет».

В своей статье «Экология культуры» Лихачев ставит вопросы о применимости знаний, об условиях их применения, и приводит примеры, когда применяемые знания не приносят в итоге пользы, и даже напротив: «Допустимо ли создание удобрений, вредно отражающихся на природе и на человеке — потребителе? А в промышленности? Все большее значение приобретает качество, а не количество: будет ли это качество бетона, металла, готовых изделий „всех кругов жизни“, которые легко из кругов мечтаемого рая могут стать кругами ада. А в медицине? В армии? Сколько нравственных проблем решает водитель транспорта, строитель плотины, нефтепровода, работник АЭС...?».

Действительно, недобросовестно выполненная работа может привести даже к катастрофам, превратить жизнь высокоразвитой цивилизации в настоящий ад. Недобросовестно сделанная работа... Вот, наверное, очень важное слово для описания «ситуации бесполезных знаний». Это слово: «недобросовестно». Задумайтесь над его смыслом, над его этимологией. «Добросовестно» — не значит просто «на высшем уровне», «качественно», это значит: «по совести» и «на совесть». «Добро», «совесть». Казалось бы, понятия, далекие от науки и техники, от сферы любых высокотехнологических разработок. Однако оказывается, что условием полезности любого знания является «добросовестность» при его применении.

Иными словами: добросовестно ли выполнил человек свои профессиональные обязанности? И не нарушены ли в угоду корпоративным интересам, интересам бизнеса правила, права других людей, страны, народа, государства? А может быть, и всего человечества? Не принесен ли этой работой вред другим людям? На совесть и по совести ли сделана работа?

На первый взгляд, если рассуждать отвлеченно, знания и нравственность, знания и культура — понятия, не связанные напрямую; но если задуматься над тем, как человеческие знания функционируют, как и в каких ситуациях, в каких условиях люди пользуются ими, то становится очевидной взаимосвязь между наукой, техникой, политикой, медициной, вообще любой деятельностью человека — и «доброй совестью». Эту функциональную зависимость великий исследователь культуры Лихачев назвал «экологией культуры». Как и в природе, в реальной человеческой деятельности все внутренне взаимосвязано, и знания, лишенные нравственного и культурного осмысления, не сопровождающиеся приобретением навыков «доброй совести», оказываются «неэкологичными». Ведь человек применяет свои знания среди других людей, часто для других людей, и без нравственной основы здесь не обойтись.

Неотделимой от нравственности оказывается для Лихачева и сфера эстетики (а для XX века, нередко провозглашавшего «имморализм искусства», такой взгляд оказывается настоящим открытием — открытием «хорошо забытого старого»). Большая часть его писем посвящена искусству, воспитательной роли памятников культуры. Неслучайно ученый ставит понятия красоты и добра рядом, называя книгу «Письмами о добром и прекрасном»: именно это ценно в художественной культуре, во всей эстетической жизни для Лихачева. Он пишет: «Награжденный даром понимать искусство, человек становится нравственно лучше, а следовательно, и счастливее <…> „Знание действительности, приходящее через искусство, есть знание, согретое человеческим чувством, сочувствием. Искусство в самой основе своей нравственно именно потому, что вызывает в читателе, в зрителе — во всяком, кто его воспринимает, — сопереживание и сочувствие к людям, ко всему человечеству <…> заставляет с большим вниманием и пониманием относиться к чужой боли, чужой радости, делает чужую боль и радость в значительной мере своими. Оно служит единению человеческих душ“» (Письмо 32-е «Понимать искусство») . Сравним это со словами из другого письма Лихачева, его словами о нравственности как великой объединяющей силе: «Нравственности в высшей степени свойственно чувство сострадания, — пишет Лихачев в письме 7-м. — В сострадании есть сознание своего единства с другими людьми, с нацией, народом, страной, вселенной. Именно поэтому забытое понятие сострадания требует своего полного возрождения и развития». Навыки нравственного, сострадательного отношения к другим, осознание и ощущение своего духовного единства с другими — не это ли лучшая школа «добросовестных отношений»?

Культура — это постоянный опыт «доброго и прекрасного», и этот отсеянный культурой чужой опыт через религию, искусство и прочее становится нашим, усваивается нами. При этом, по мнению Лихачева, утрата упомянутых — высших — сфер в культурной жизни становится экологической катастрофой культуры. Например, ученый называл экологическим бедствием русской культуры обеднение русского языка и указывал на одну из главных причин: запрет на преподавание в школах Закона Божия и церковнославянского языка — оказывается, именно через них учащиеся усваивали огромный пласт понятий духовной культуры, знакомились с основами культуры своих предков.

Необходимость нравственного отношения к миру, без чего оказывается невозможной нормальная жизнедеятельность человека и общества, необходимость воспитания в себе такого отношения — вот одно из самых важных «открытий», которые Лихачев не просто сделал как учитель, но и наглядно доказал и показал как ученый.

Сегодня на книжных прилавках молодому человеку в качестве учебников жизни в большом количестве предлагаются биографии и размышления о жизни известных бизнесменов, успешных менеджеров, помогающие правильно (с точки зрения, конечно же, карьеры, делового успеха) общаться с людьми, относиться к людям и т.д. Огромен выбор и экзотических для русского читателя учебников по «достижению счастья», «самосовершенствованию» и «духовному саморазвитию». И иногда кажется, что наименее известно современному читателю, какое представление о том, «что такое хорошо и что такое плохо», имела его собственная, отечественная культура.

В книге «Письма о добром и прекрасном» сосредоточен огромный опыт не только самого Лихачева, но и, без преувеличения, всей русской культуры, ее десяти веков, и тот опыт, который русская культура переняла от своих предшественниц — культур Византии и Ближнего Востока, культур, неразрывно связанных с Библией.

Читать «Письма о добром и прекрасном» особенно интересно, сравнивая с теми книгами, по которым учились правилам жизни наши предки на протяжении столетий. В письме 6-м («Цель и самооценка») Д.С. Лихачев написал: «Если человек ставит перед собой задачу приобрести все элементарные материальные блага, он и оценивает себя на уровне этих материальных благ: как владельца машины последней марки, как хозяина роскошной дачи, как часть своего мебельного гарнитура… Если человек живет, чтобы приносить людям добро, облегчать их страдания при болезнях, давать людям радость, то он оценивает себя на уровне этой своей человечности. Он ставит себе цель, достойную человека. <...> Главной задачей жизненной должна быть обязательно задача шире, чем просто личностная, она не должна быть замкнута только на собственных удачах или неудачах. Она должна диктоваться добротой к людям, любовью к семье, к своему городу, к своему народу, стране, всей вселенной». А в самом последнем письме мы читаем: «Счастья достигает тот, кто стремится сделать счастливыми других и способен хоть на время забыть о своих интересах, о себе. Это „неразменный рубль“ (Письмо 46-е). Традиционная русская культура хорошо знала эту мысль о «неразменном рубле» по Евангельскому афоризму: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:19–21). А слова ученого о том, что «надо не запоминать сотни правил, а запомнить одно — необходимость уважительного отношения к другим», напомнят знающему читателю о той единственной заповеди, к которой, по словам великого учителя христианства, можно свести все нравственное учение Библии: относиться к другому как к самому себе («Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя» (Гал. 5:14)). А свою мысль о необходимости не только физического, но и нравственного здоровья для долголетия Лихачев прямо проиллюстрировал заповедью из декалога («Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои» (Втор. 5:16)). И такой важный, ключевой для «Писем» Лихачева образ, как «путь добра» (ведь вся жизнь человека должна стать продвижением, восхождением по этому пути!), оказывается, был знаком еще нашим далеким предкам буквально с первых уроков грамоты: ведь это ключевой образ Псалтири, по которой учились читать в Древней Руси, уже первый псалом рассказывает человеку о пути Добра и пути Зла. Такие «текстологические» сопоставления можно было бы продолжать и продолжать. Мысли Лихачева оказываются глубоко созвучны мудрости многих поколений наших предков — той мудрости, которая позволяла им достигать настоящего единства народа, общества даже в те сложные исторические моменты, когда не было единства политического, а иногда и географического, мудрости, которая учила человека искать счастья в самом высоком — любви к ближнему.

Заканчивая свои «Письма» молодому поколению, вступающему в жизнь, Лихачев высказывает удивительную для современности мысль: «В жизни надо иметь служение — служение какому-то делу. Пусть это дело будет маленьким, оно станет большим, если будешь ему верен... А в чем самая большая цель жизни? Я думаю: увеличивать добро в окружающем нас» (Письма 46-е, 3-е). Вместе с приведенными выше словами о «главной жизненной задаче» это высказывание Лихачева складывается в подлинно духовный идеал: жизнь как служение, служение Добру!

Лихачев имел полное право закончить книгу своих писем простыми словами: «Поверьте мне!». Ведь сам он был подлинно счастливым человеком. И даже по меркам современности он был успешным человеком. Он дожил до глубокой старости. В своей профессии (и далеко за ее пределами) он получил мировое признание. Но самое удивительное то, что Д.С. Лихачев умел быть счастливым в таких страшных обстоятельствах, когда, наверное, сам вопрос о счастье становится бессмысленным. Его воспоминания о годах, проведенных в Соловецком лагере особого назначения, о времени Ленинградской блокады и других тяжелых испытаний, показывают: Лихачев умел видеть и запоминать среди окружающих его ужасов эпохи доброе и прекрасное, и именно это позволяло ему испытывать радость, делало его счастливым человеком. Принципы этой «науки быть счастливым» он и постарался изложить языком, доступным современному человеку, в своих «Письмах о добром и прекрасном».

А.Б. Пивоваров, преподаватель Православной Гимназии во имя Преподобного Сергия Радонежского

Письмо седьмое

ЧТО ОБЪЕДИНЯЕТ ЛЮДЕЙ

Этажи заботы. Забота скрепляет отношения между людьми. Скрепляет семью, скрепляет дружбу, скрепляет односельчан, жителей одного города, одной страны.

Проследите жизнь человека.

Человек рождается, и первая забота о нем — матери; постепенно (уже через несколько дней) вступает в непосредственную связь с ребенком забота о нем отца (до рождения ребенка забота о нем уже была, но была до известной степени «абстрактной» — к появлению ребенка родители готовились, мечтали о нем).

Чувство заботы о другом появляется очень рано, особенно у девочек. Девочка еще не говорит, но уже пытается заботиться о кукле, нянчит ее. Мальчики, совсем маленькие, любят собирать грибы, ловить рыбу. Ягоды, грибы любят собирать и девочки. И ведь собирают они не только для себя, а на всю семью. Несут домой, заготавливают на зиму.

Постепенно дети становятся объектами все более высокой заботы и сами начинают проявлять заботу настоящую и широкую — не только о семье, но и о школе, куда поместила их забота родительская, о своем селе, городе и стране...

Забота ширится и становится все более альтруистичной. За заботу о себе дети платят заботой о стариках-родителях, когда они уже ничем не могут отплатить за заботу детей. И эта забота о стариках, а потом и о памяти скончавшихся родителей как бы сливается с заботой об исторической памяти семьи и родины в целом.

Если забота направлена только на себя, то вырастает эгоист.

Забота — объединяет людей, крепит память о прошлом и направлена целиком на будущее. Это не само чувство — это конкретное проявление чувства любви, дружбы, патриотизма. Человек должен быть заботлив. Незаботливый или беззаботный человек — скорее всего человек недобрый и не любящий никого.

Нравственности в высшей степени свойственно чувство сострадания. В сострадании есть сознание своего единства с человечеством и миром (не только людьми, народами, но и с животными, растениями, природой и т.д.). Чувство сострадания (или что-то близкое ему) заставляет нас бороться за памятники культуры, за их сохранение, за природу, отдельные пейзажи, за уважение к памяти. В сострадании есть сознание своего единства с другими людьми, с нацией, народом, страной, вселенной. Именно поэтому забытое понятие сострадания требует своего полного возрождения и развития.
Удивительно правильная мысль: «Небольшой шаг для человека, большой шаг для человечества». Можно привести тысячи примеров тому: быть добрым одному человеку ничего не стоит, но стать добрым человечеству невероятно трудно. Исправить человечество нельзя, исправить себя — просто. Накормить ребенка, провести через улицу старика, уступить место в трамвае, хорошо работать, быть вежливым и обходительным... и т.д. и т.п.— все это просто для человека, но невероятно трудно для всех сразу. Вот почему нужно начинать с себя.

Добро не может быть глупо. Добрый поступок никогда не глуп, ибо он бескорыстен и не преследует цели выгоды и «умного результата». Назвать добрый поступок «глупым» можно только тогда, когда он явно не мог достигнуть цели или был «лжедобрым», ошибочно добрым, то есть не добрым. Повторяю, истинно добрый поступок не может быть глуп, он вне оценок с точки зрения ума или не ума. Тем добро и хорошо.