19 апреля этого года исполнилось 40 лет со дня блаженной кончины преподобного старца Карагандинского схиархимандрита Севастиана

Его жизнь была продолжением жизни во Христе богоносных Оптинских старцев, от которых он унаследовал духовные сокровища святоотеческих традиций. Но помимо школы старчества, преподобным Севастианом была пройдена и «духовная академия», которая называлась «Карлаг». Страдания, перенесенные в заключении, еще более очистили и закалили его душу, приблизили к Богу, укрепили в нем веру во Христа, научили еще самоотверженнее любить людей.
В беседе со своими духовными чадами преподобный Севастиан рассказывал, что Господь неизреченно утешал своих верных рабов «сущих во узах», и те благодатные службы, которые тайно совершались в лагере или в шахтерских землянках, запомнились всем исповедникам на всю оставшуюся жизнь. Несмотря на все предпринимаемые безбожными властями меры, направленные на разрушение Церкви, люди, окружавшие старца, горели святоотеческим духом Православия. Это стало зримым свидетельством того, что Церковь Божия, гонимая, но не изгнанная, поругаемая, но не поруганная, избиваемая, но не убитая, процвела там, где последователям Христа готовили смерть и забвение. Ибо «истина тогда ликует, когда за нее умирают» – говорил преподобный Севастиан. Именно святоотеческие традиции привились в Караганде, дали всходы и принесли плоды. «Сердце Казахстанския страны кровоточащее ты еси, Караганда благословенная. Многа бо места скорби князь тьмы в земли твоей устрои» (Песнь 6 канона службы «Собору Всех Святых Новомучеников и Исповедников, в земле Казахстанской просиявших»), молитвенно воспевает ныне Святая Церковь, и обращается к покровителю этой многострадальной земли с такими словами: «Кому уподобим тя, Севастиане, отче наш? Сергию ли, землю Русскую якоже кокош под криле собравшему? Серафиму ли, всякий подвиг подъявшему и любовию сердца огорченная воспламенившему? Амвросию ли, словесы медоточными напитавшему души? С ними ныне помяни град Караганду и страну, юже зело возлюбил еси» (Песнь 5 канона службы «Собору Всех святых Новомучеников и Исповедников, в земле Казахстанской просиявших»).

Преподобный Севастиан был строг и добр, nроникновенен и своеобразен. Он испытывал сердца приходящих к нему, давал им не только утешение, но и наставлял на путь подвига. Он смирял и ставил человека перед духовными трудностями, не боясь и не жалея его малой человеческой жалостью, потому что верил в достоинство и разумное свойство души и в великую силу благодати Божией, помогающей ищущему правды. Основными чертами преподобного Севастиана были смирение и мудрость. И свет его был как светлый меч, рассекающий душу. Всем православным карагандинцам хорошо известны замечательные слова преподобного старца: «Возлюби чистоту, яко зеницу ока, да будешь храм Божий и дом вожделенен. Невозможно бо без целомудрия nрисвоиться с Богом».

Родился отец Севастиан (в святом крещении Стефан) 28 ноября 1884 года в бедной крестьянской семье, в селе Космодемьяновское Орловской губернии. Отец Василий, мать Матрена Фомины имели троих сыновей.

В 1888 году родители возили детей в Оптину Пустынь к старцу Амвросию. Стефан, хотя в то время ему было только четыре года, хорошо помнил это посещение. Вскоре после этого умер отец, а через год ушла из этой жизни мать. Средний брат, Роман, поступил в Оптину пустынь. Стефан мечтал пойти вслед за братом, но старший брат, Илларион, на попечении которого оставался Стефан, долгое время был против этого.

И только в 1905 году осуществилась давняя мечта, Стефан был принят послушником в Оптину. Определили его келейником к старцу Иосифу, в Иоанно-Предтеченский скит.

Что же значит монашество? Преподобный Макарий Оптинский называет его «совершением христианства, состоящим в исполнении заповедей Божиих». Послушник Стефан вверяет себя старцам, в послушании учась исполнять волю Божию. Вот как он сам об этом позже говорил: «Блажен творящий волю Божию, а не свою собственную, плотоугодную. Я предаюсь от всей души и от всего сердца в волю Твою, Господи. Делай со мной то, что Тебе угодно. Творящий волю свою имеет рабский страх, привязанность к земным благам. Не стяжавший страха Божия, воли Божией творить не может».

В 1917 году Стефан принимает монашеский постриг с именем Севастиан, в 1923 году сан диакона, в 1927 – иеромонаха.

В 1933 году кончилась жизнь батюшки и началось его исповедническое житие, он был арестован, осужден на 7 лет лагерей и отправлен сюда, в Караганду, в Карлаг.

«О своем пребывании в лагере отец Севастиан вспоминал, что там били, истязали, требовали одного: отрекись от Бога. Он сказал: «Никогда». Тогда его отправили в барак к уголовникам. «Там, – сказали, – тебя быстро перевоспитают». Можно представить, что делали урки с человеком пожилым, больным, слабым, священником. Но победили вера и любовь, которые были в сердце батюшки. Он привел к вере в Бога весь барак до одного человека, всех, кто там был. И не просто к вере, а к вере настоящей» (Татьяна Тортенстен).

Страшный сталинский лагерь. Кажется невероятным, что в нем можно оставаться христианином, соблюсти евангельскую заповедь о любви к ближнему. За кусок хлеба, чашку баланды люди были готовы убивать друг друга, заключенных планомерно и жестоко превращали в животных, истребляя в них все человеческое.

И вот в этих условиях преподобный сумел не только сохранить, но и приумножить свои монашеские подвиги. Он жил вопреки гулаговским ценностям, главный лозунг которых «человек человеку волк». Наоборот, чем жестче и страшнее были действия мучителей, тем большей любовью отвечал на них преподобный. Память человеческая сохранила трогательные случаи, рассказывающие о том, как некоторые вольные, жалея батюшку, давали ему продукты, а он делился ими с заключенными. «Подарят ему варежки, а на следующий день он снова приезжает – без варежек, подойдет к быку и греет об него окоченевшие руки... Отдал кому-нибудь...» И такая любовь не могла не найти отклика в человеческих сердцах. Многие любили батюшку, многие через него пришли к вере в Бога.

Когда в 1939 году отца Севастиана, наконец, освободили, случилось нечто неожиданное. Своим духовным чадам он сказал: «Здесь будем жить. Здесь вся жизнь другая, и люди другие». Казалось бы, вполне естественно для человека уйти оттуда, где испытал столько горя, где сама земля уже стонет от скорби людской. Но он избирает другой путь. Путь истинного монашества, которое есть, по словам одного современного нам подвижника благочестия, «дар молитвы за весь мир». Так в Караганде, в бушующем море горести и скорби, появляется остров надежды, корабль спасения – преподобный Севастиан.

Какой он был? Внешне совершенно простой, кроткий, смиренный, очень редко строгий. Многие впервые увидевшие его, не могли поверить, что перед ними ТОТ САМЫЙ отец Севастиан. Внутренняя жизнь была сокрыта от всех, подвиг, который он нес, был незаметен для окружающих. Вот воспоминания о нем покойного митрополита Питирима (Нечаева): «При всех своих необычайно высоких духовных дарованиях старец Севастиан был очень болезненным. Болезнь его началась с нервного потрясения. В начале ХХ века он был первым и любимым учеником старца Иосифа Оптинского. Когда старец Иосиф умер, его это так потрясло, что у него сделался парез пищевода. Всю жизнь он мог есть только жидкую супообразную пищу: протертую картошку, запивая ее квасом, протертое яблоко – очень немного, жидкое, полусырое яйцо.

Иногда спазм схватывал его пищевод, он закашливался и есть уже не мог, оставался голодным. Можно себе представить, как тяжело ему приходилось в лагере, когда кормили селедкой и не давали воды. Старец Севастиан был сдержанным, мало говорил, но в нем было удивительное сочетание физической слабости и духовной – даже не скажу, силы, но приветливости, в которой растворялась любая человеческая боль, любая тревога. Когда смятенный, возмущенный чем-то человек ехал к нему, думая выплеснуть всю свою ярость, все раздражение, – он успокаивался уже по дороге и, встретившись со старцем, уже спокойно, объективно излагал ему свой вопрос, а тот спокойно его выслушивал, иногда же, предупреждая волну раздражения, сразу давал ему короткий ответ».

Молитва его никогда не прекращалась. Владыке Питириму, приезжавшему часто в Караганду (иногда, как он сам говорил, только за одним словом: да или нет), доводилось ночевать в келье старца. Просыпаясь ночью, он видел, что несмотря на то, что вроде бы батюшка спит, четки в его руках непрестанно движутся.

Иногда он вдруг поднимался с постели, словно призванный кем-то, и некоторое время, устремив взгляд куда-то вдаль, молился. Что он видел тогда? Какую беду? Чью боль? Неведомо то для нас, но тысячи благодарных сердец, почитающих память преподобного Севастиана – яркое доказательство того, что просьбы, обращенные к нему, не оставались без ответа.

И нескончаемым потоком к нему текли люди, измученные своими бедами, приходили, и находили утешение и радость, обретали для себя новую жизнь в Боге. Что же больше всего привлекало людей в нем? Что делало его тем светильником, который стоит на высоком месте, изливая вокруг себя благодатный свет?

Ответ несомненен: он был носителем благодатной пасхальной радости, которую невозможно заключить в рамки логического определения, но которая воспринимается душой, наполняемой неизъяснимым и радостным светом Божественной благодати. Есть в житии преподобного один эпизод, который, на первый взгляд, не совсем понятен.

«В Лазареву субботу, 2 апреля (скончался преподобный 19 апреля), для батюшки произошло что-то очень значительное и исключительно важное. В 3 часа ночи он разбудил келейницу и попросил позвать к нему отца Александра. Весь сияющий и трепещущий от радости, он что-то рассказал отцу Александру, своему духовнику. О чем они говорили, никто не знает. Знаем только, что отец Александр исповедал батюшку и причастил, так как ходил в алтарь за Святыми Дарами. После причастия батюшка запел: «Христос Воскресе!» – и послал послушницу разбудить и позвать к нему девушек из хора, чтобы они пели ему Пасху. Пришли девушки, все в белых косынках, запели тропарь Пасхи, стихиры, ирмосы канона. Когда все пропели, батюшка спросил: «Кто там на кухне? Скажите, чтобы сварили яички трех сортов: всмятку, вкрутую и в мешочек». Все это было сделано.

Утром батюшка попросил келейницу принести ему молока: «Ну вот, сказал он – все квас да окрошка. Что же ты меня все квасом давишь? Ты бы мне молочка дала». Келейница сходила в магазин, принесла молока.

Никто не перечил батюшке. Келейница налила молоко в кружку и очень робко сказала: «Батюшка, ведь сегодня только Лазарева суббота, потом Великая суббота будет, а потом только Пасха. Если бы сегодня была Пасха, сколько бы у нас крашенок было, сколько было бы куличей!» Он посмотрел на всех и сказал: «Да.:. вот оно что! – отодвинул чашку с молоком, – молоко ушло далеко! Давай тогда окрошку».

То, что было непонятно тогда близким батюшке людям, те неизреченные слова, «которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12, 4), были предощущением пасхальной радости, которая и есть рай. Старец принадлежал к тем людям, для которых, по словам Высокопреосвященнейшего митрополита Мефодия «Воскресение Христа было не праздником годового круга, а событием их личной жизни. Ад, во всей его богоборческой ярости, был им не страшен – они уже принадлежали Вечной Жизни» (Пасхальное послание).

Незадолго до своей смерти батюшка обращался к чадам со следующими словами: «Прошу вас всех об одном: живите в мире. Мир и любовь – это самое главное. Если будете иметь это между собою, то всегда будете иметь в душе радость. Мы сейчас ожидаем наступления Светлой заутрени, наступления праздника Пасхи – спасения души для вечной радости. А как можно достичь ее? Только миром, любовью, искренней сердечной молитвой. Ничем не спасешься, что снаружи тебя, а только тем, чего достигнешь внутри души своей и в сердце – мирной тишины и любви. Чтобы взгляд ваш никогда ни на кого не был косым. Прямо смотрите, с готовностью на всякий добрый ответ, на добрый поступок. Последней просьбой своей прошу вас об этом».

И как странно то, что и теперь, имея перед собой при мер жизни преподобного, мы утешаем себя ложными умозаключениями о невозможности в наше время исполнить евангельские заповеди. Жизнь праведника научает и обличает нас, евангельский идеал, кажущийся нам столь удаленным от действительности, предстает перед нами в облике чудного старца, перенесшего неимоверные страдания, испытания своей веры и сохранившего любовь и чистоту, смирение и сострадание. И мы, называющие себя его чадами, не можем не последовать за ним.

Еще в то время, когда старец был келейником преподобного Иосифа, тот за милосердие и любовь его к людям называл своего послушника «Летом». Так и мы, его маловерные послушники, просим в сей день его священного прославления, согреть любовью Христовой лютую зиму наших страстей, растопить сердечный лед нашего безверия, чтобы и мы могли всегда прославлять Христа Бога, прославившего Своего дивного угодника преподобного Севастиана «веры благочестивыя исповедника и образа кротости духовныя».

Священник Александр УГОЛЬКОВ, Караганда