Протоиерей Кирилл Фотиев

НАСТОЯЩАЯ работа ставит своей целью проследить возникновение и развитие той церковной организации, которая впервые возникла на развалинах Императорской России и была названа ее создателями сперва “Всеукраинская Православная Церковь”, а затем переименована в “Украинскую Автокефальную Православную Церковь”. Внешняя судьба этой организации необычайно изменчива, — возникнув на территории Украины в 1917г., “Всеукраинская Православная Церковь”, просуществовала открыто в СССР до, примерно, 1934 г., а в годы между первой и второй мировой войной существовала как подспудное, административно не оформленное, движение, в Польской Автокефальной Церкви.

Во время второй мировой войны деятели УАПЦ активно действовали на территории занятой немцами Украине, чтобы затем перенести свою деятельность, уже иерархически и административно оформленную, в эмиграцию.

Документы по интересующему нас вопросу скудны и не равноценны — издательские возможности были, по причине революционных и военных потрясений, очень ограничены; архивы гибли от военных действий или оставлялись по причине спешных эвакуации. Этим объясняется, что некоторые части нашей работы страдают схематизмом и нуждаются в дальнейшем развитии и углублении.

Автор, верующий протестант, попал во время второй мировой войны на Украину, как офицер немецкой армии. Его книга основывается на собранных им там документах и представляет собой очень серьезный и детально разработанный труд.

Автор глубоко убежден, что разрешение всех мучительных вопросов нашей церковной жизни будет возможно только тогда, когда в основу наших рассуждений и поступков ляжет подлинное понимание природы Церкви, не затемненное “стихиями мира сего”.

Этим убеждением, и желанием послужить Церкви в годину Ее тяжелых испытаний, а не жаждой бесплодной полемики, обуславливается написание настоящей работы.

В начавшейся борьбе с большевиками “Центральная Рада” скоро выявила свою несостоятельность. Решающий голос в этом органе принадлежал социалистам, которые боролись с большевиками полумерами, не желая нарушать “революционную свободу”. Характерная для этого смутного времени мягкотелость и неспособность к решительным действиям чувствовалась в новоявленном украинском правительстве.

Украинские историки признают полную неподготовленность новой администрации, отсутствие чувства ответственности, сопротивление социалистических кругов против создания регулярных воинских частей, на которые смотрели, как на возможных защитников и поборников политической реакции. Безудержная пропаганда в деревне привела к массовым грабежам, произвольному разделу земли и т. д. Страна быстро погружалась в анархию.

Конгресс в январе 1919 г. в Киеве, который должен был подготовить выборы в украинский парламент, начался в атмосфере взаимного недоверия. Характерно, что состав конгресса определялся “рабочим принципом” — т. е. на него не допускались представители имущих классов и интеллигенции. Развал страны, грабежи “батек” и “революционность” конгресса — вот та дань, которую заплатила Директория за свой “прагматический” союз с большевиками! Такой ценой был убран недостаточно “самостийный” гетман.

Конгресс своей работы не закончил — Киеву опять угрожали большевики, захватившие почти все левобережье. Как и в первый раз, перед тем как покидать Киев, правительство издало очередной торжественный акт — объединение Западной Украины с Украинской Народной Республикой.

Директория, во главе которой стал Петлюра, начала кочевать по городам правобережной Украины. Под давлением большевиков отряды Директории отступали все дальше и дальше. Одновременно националистов Западной Украины теснили поляки. Зажатые между двумя врагами, Петлюра и Евгений Петрушевич (глава галичан-националистов, бывший лидер галицийской фракции в австрийском парламенте), оказались, в июле 1919 года, вместе в Каменец-Подольске. Объединив остатки своих частей, они, пользуясь наступлением генерала Деникина, принудившего большевиков к стремительному отступлению, 31-го августа подошли к Киеву. Одновременно в город вступила Белая Армия генерала Деникина. После нескольких стычек армия националистов отступила и, теснимая частями Деникина, покатилась обратно в направлении на Каменец-Подольск. Этот город снова, как и несколько месяцев назад, стал столицей неудачливых украинских правительств. Но, между Петлюрой и Петрушевичем скоро начались расхождения. Петлюра считал необходимым договориться с поляками, будучи ярым противником и большевиков и Деникина. Петрушевич ненавидел поляков, и предпочел заключить, в середине ноября, перемирие с Деникиным. При отступлении Деникина большая часть армии Петрушевича попала в руки большевиков, некоторым отрядам удалось покинуть пределы России.

В это время Петлюре удалось заключить договор с Пилсудским. Поляки признали украинскую республику с Петлюрой во главе, за что Петлюра обещал полякам восточную Галицию и часть Волыни.

Уже в конце апреля 1920 г. украинские части в составе польских формирований начинают новое наступление на Киев. Киев взят 7-го мая, но его удается удержать всего несколько дней — начавшееся красное наступление приносит полное поражение поляков и их украинских союзников. После того, как большевиков удается оттеснить из пределов Польши, между поляками и большевиками заключается перемирие. Украинцы на этих переговорах представлены не были. Более того, польские союзники интернировали украинских националистов, оказавшихся на их территории. Вполне естественный финал для украинцев, пошедших на союз со своим историческим, религиозным и национальным притеснителем. Мирный договор, заключенный между Польшей и Советским Союзом 18-го марта 1921 г. в Риге, уступал Польше часть Волыни и Полесья.

Уже во время борьбы против Директории Петлюры советское правительство провозгласило независимую Украинскую Советскую Республику (14-го марта 1919 г.). В 1923 г. Украина была объявлена Федеративной Советской Республикой со всеми правами автономии (“вплоть до отделения от СССР”). Нужно ли говорить, что все эти декларации оказались обманными, и над Украиной, как и над всей Россией, укрепилось жестокое советское рабство.

Вводная часть нашей работы будет неполной, если, помимо изложения политического положения страны, мы не дадим краткой характеристики церковных дел в описываемый период. В этой связи, как нам кажется, особенного внимания заслуживает живоцерковно-обновленческое движение. Идейная близость Введенского, Красницкого, Титлинова и прочих деятелей сперва “Живой Церкви”, затем обновленчества, с движением автокефалистов на Украине — совершенно несомненна. Корни этих двух движений уходят в ту же почву... Украинская “автокефальность” исторически возникает раньше и стимулируемая национализмом, заходит в своем беззаконии дальше обновленчества. “Возродители”-самосвяты, если угодно, последовательнее и радикальнее “возродителей”-обновленцев. Упадок “автокефалистов” и обновленцев также идет, примерно, параллельно.

В смутную эпоху политических перемен и волнений Московский Поместный Собор 1917/18 г. предстает перед нами как та основа, на которую смогла опереться Русская Православная Церковь в преддверии страшных гонений. Собор уже стал достоянием истории, но его значение для Русской Церкви не исчезло несмотря на то, что многим постановлениям Собора до сих пор не суждено было осуществиться. Великая правда собора не в этих постановлениях, хотя их церковно-практическая важность несомненна. Собор зажег тот маяк, который не переставал светить православным людям в годы безвременья, на него ориентировались смущенные души, на него опирались поборники Церковной правды. И недаром в памяти благодарного потомства собор неразрывно связан с личностью Святейшего Тихона, возведенного собором на патриарший престол. Он возглавил церковный корабль и, в течение семи многотрудных лет, вел его — мужественно и непоколебимо. И верующий народ отплатил своему Патриарху горячей любовью — об этой любви может свидетельствовать всякий, кто был свидетелем похорон Святейшего 30-го марта 1925 года.

Учредив патриаршество и создав Священный Синод и Высший Церковный Совет, Московской Поместный Собор не только восстановил каноническое возглавление Русской Церкви, но и подготовил ее к грядущим испытаниям. Испытания эти — внешнего и внутреннего порядка — не замедлили явиться.

Возведение Митрополита Тихона на Патриарший Престол пришлось на то время, когда Временное Правительство, под защитой которого начался Собор, уже пало. 25-го октября 1917 г. к власти пришли большевики, 21 ноября состоялась интронизация свят. Тихона, 23-го января 1918г. вышел закон нового правительства об отделении Церкви от государства. Даже такой “соглашатель” с революционной властью как проф. Титлинов (один из идеологов “Живой Церкви”) признает, что закон об отделении Церкви от государства в советской России был самым радикальным, который вообще знает история взаимоотношений Церкви с государством. В этом смысле он превосходил даже аналогичный закон, изданный во Франции в 1905 г. Церковь в России не только отделялась от государства, не только теряла возможность организованно влиять на жизнь народа и лишалась всякого права на собственность, — она даже теряла право юридического лица. Начиная свою борьбу с Церковью, власть поспешила лишить Церковь всякой возможности защищаться. Отныне всякая церковная деятельность, при желании, могла быть объявлена контрреволюционной, всякое обличение государственного террора против Церкви — антигосударственным выступлением “бывших” людей. Эта трагическая борьба Церкви за свое существование разделила русское церковное общество на два неравных лагеря. По одну сторону рубежа оказалось большинство верующего народа, во главе со своими пастырями засвидетельствовавшего свою поддержку Святейшему Патриарху и его осторожной и мудрой, хотя и твердой политике. В противоположном лагере оказалось меньшинство, не постеснявшееся использовать гонение на Церковь для достижения своих личных целей. Не было ничего легче, чем подпевать в большевистском хоре, обвиняя Церковь в старорежимных симпатиях. Трудно представить себе более омерзительную картину, чем священник, добивающийся у новой большевистской знати признания себя “прогрессивным попом”. Именно из этой среды “соглашателей” и вышли вожди церковных расколов всех оттенков. Очень характерно, что в эту группу “реформаторов” входили, за редким исключением, лишь белое духовенство и средняя интеллигенция. С известными ограничениями это верно и для украинских “автокефалистов”. Разница в том, что “автокефализм” зародился как националистическое движение некоторых интеллигентов-сепаратистов, к которым лишь задним числом примкнули некоторые представители белого духовенства. Обновленчество же родилось в среде белого духовенства с “революционным” прошлым. Ни народ, ни профессура, ни высшая иерархия не пошла за “реформаторами”, но за Патриархом Тихоном. “Возродителям” суждено было остаться движением сельских учителей и взбунтовавшихся священников...

Несмотря на непрекращающиеся гонения, церковная организация, под водительством Патриарха, не переставала укрепляться. В 1919 г. Патриарх выступил с посланием, призывая не вносить политику в Церковь и не делать храмы ареной политической борьбы. К 1920 г. многие арестованные архиереи и священники были выпущены. Тяжелое потрясение началось для Церкви к 1921 г. в связи с изъятием церковных ценностей, арестом Патриарха и выступлением живоцерковников.

Те лишения, которые постигли Россию в годы военного коммунизма, и которые принудили советскую власть на временные уступки НЭПа достаточно хорошо известны. Голод, который свирепствовал в стране (особенно в Поволжье) в конце 1921 г. и в начале 1922 г., не поддается описанию. Его можно сравнить только с искусственно организованным голодом в начале тридцатых годов, которым советская власть задушила борьбу крестьянства против коллективизации.

Через год после захвата власти живоцерковниками, 2-го мая 1923 г., состоялся их первый собор. К созыву собора живоцерковников принуждала не только широкая самореклама “демократичности”, но и желание закрепить свои, уже начавшие шататься, позиции. Участие на соборе исключительно “проверенных” людей уже выдавало внутреннюю слабость живоцерковников. Патриарший Синод, под угрозой церковного наказания, запретил духовенству и мирянам участвовать на этом соборе. На деятельности собора мы можем не останавливаться — это была сплошная демагогия. Собор требовал лишить сана находящегося в заключении Патриарха, и объявлял, что “отныне Церковь должна управляться соборно” (что не мешало собору именовать лишенного сана Антонина Грановского “митрополитом Московским и всея Руси”). Во всей деятельности собора чувствуется судорожная попытка удержать обманно захваченную власть. Массовое возвращение духовенства в Патриаршую Церковь не могло не беспокоить главарей живоцерковничества. Но решительный удар живоцерковникам был нанесен освобождением от заключения Патр. Тихона, которое состоялось 26-го июня 1923 г. Уже 28-го июня Святейший обратился с посланием “к архипастырям, пастырям и пасомым Православной Церкви”, в котором он разбивает возводимые на него обвинения и обличает живоцерковников. В частности, касаясь обвинения в контрреволюционности, святейший Патриарх пишет: “Конечно, я не выдавал себя за такого поклонника советской власти, какими объявляют себя церковные “обновленцы”, и сразу же ссылается на свое послание 1919 г. “о невнесении политики в Церковь”.

На этом мы можем закончить рассмотрение, как общецерковных дел в России в первые послереволюционные годы, так и движения живоцерковников. Скажем только, что после освобождения Патриарха живоцерковники не оправились — созданная ими организация начала распадаться, перешла в более умеренное движение обновленчества и влачила довольно жалкое существование наряду с патриаршей Церковью. Возвращающиеся из обновленчества после покаяния принимались в Церковь в том сане, в каком они ушли в раскол — обновленческие хиротонии и награды не признавались. Окончательный распад обновленчества относится уже ко времени второй мировой войны. Когда в 1944 г. православная Церковь получила относительную, но все же несравненно большую чем раньше, свободу действия — то обновленчество, лишенное правительственной поддержки, стремительно пошло на убыль и практически перестало существовать. В письме патр. Сергия (Страгородского) к епископу Александру (Толстопятову) от 22-го апреля 1944 г. мы находим следующее место: “Кстати, на второй день праздника (Пасхи — К. Ф.) я служил в Сокольниках, в бывшем гнезде обновленцев. В числе сослужащих был епископ Виталий, их “первоиерарх”, а настоятелем Расторгуев — протоиерей, бывший архиепископ...” (Патриарх Сергий и его духовное наследство. М„ 1947. С. 229).

Заканчивая эту главу, нам необходимо остановиться на идеологии живоцерковников-обновленцев, имеющей, как мы уже отмечали выше, много точек соприкосновения с липковщиной. В оценке причин, которые породили этот раскол, сходятся как защитники обновленчества (Введенский, Титлинов), так и его противники (Стратонов, Троицкий, Патриарх Сергий). Стратонов метко характеризует все обновленчество как “поповскую реакцию на Поместный Собор 1917/18 г.”, Действительно, собор не принес белому духовенству тех привилегий, о которых они мечтали. Собор, напротив, укрепил высшую иерархическую власть в Церкви и одновременно привлек к активной церковной деятельности мирян. Перед лицом гонений Церковь предстала не как каста, а как широкий, общенародный организм. Но в этом организме оказалась большая группа людей, которая продолжала мыслить в сословных категориях и чувствовала себя — справедливо или нет — исторически обиженной и ущемленной. Выражаясь образно, церковный фронт советской властью был прорван в центре — в то время как удержались как правый, так и левый фланг, — т. е. высшая иерархия и миряне. У белого духовенства выдержки оказалось меньше.

К чему сводились притязания обновленцев? Их можно свести к следующим положениям: 1) Преобразование епископата — из монашеского сделать его белым. 2) Свести епархиального архиерея на степень почетного представителя церкви — руководящая роль в жизни церкви должна быть передана пресвитерам. 3) Освободить белое духовенство от влияния мирян, например свести к минимуму роль приходских советов (Собор 1917 г. сделал ровно обратное). 4) Безусловная лояльность к советской власти (брошенный Введенским лозунг “Лицом к революции” очень характерен для этих настроений). 5) Разрешение второго брака для священников (этот вопрос страстно обсуждался на живоцерковническом “соборе” в мае 1923 г.).

Сословный характер этих требований бросается в глаза. Ради достижения этих реформ главари обновленчества были готовы на все — и белое духовенство, пошедшее за ними не сразу поняло, где кончаются законные требования реформ и где начинается раскол...

В свете этих явлений липковщина станет для нас более понятной. В ее основе лежат те же сословные вожделения белого духовенства и в этом секрет ее относительного и кратковременного — успеха. Националистическими идеями могли себя тешить представители украинской “интеллигенции”, не нашедшие своего места в строительстве Великой Империи и страдавшие от ущемления своих фольклорных особенностей. Народу это шовинистическая оперетка осталась чуждой. Липковщина была поповским движением, которое держалось петлюровской администрацией так же, как двадцать лет спустя “автокефалия” епископа Поликарпа опиралась на немецких оккупантов-расчленителей и поставленных ими галичан-полицейских.

Таким образом, мы можем сказать, что движение автокефалистов зародилось, как небольшая группа светских и духовных лиц, которые сумели использовать политическое положение края в нужном для них смысле. В эту группу входил и будущий украинский “епископат” (Липковский, Шараевский и др.).

Первым официальным актом, относящимся к автокефалии Украинской церкви, нужно считать закон, изданный директорией и опубликованный 1 января 1919 г. Составители этого закона с церковно-правовой точки зрения руководствовались 17-м правилом Четвертого Вселенского Собора. Согласно этому правилу, церковно-административное разделение следует за государственными образованиями, при условии, что государственная власть является законной. Посему, для авторов закона было несомненно, что, вместе с самостоятельной украинской державой, призвана начать свое существование так же и Автокефальная Украинская Церковь. Закон разбит на семь пунктов. Вот его текст:

1) Высшая церковно-законодательная, судебная и административная власть на Украине принадлежит Всеукраинскому Церковному Собору, постановления которого нуждаются в подтверждении их государственными законодательными органами в том случае, если они имеют церковно-государственное значение или требуют выдачи денег из государственной казны.

2) Для управления делами Украинской Автокефальной Православной Церкви создается Украинский Церковный Синод в составе: 2 епископов, 1 протоиерея, 1 священника, 1 диакона, 3 мирян и 1 священника от военного ведомства. До созыва Собора, который выбирает членов Синода и подает (их кандидатуры) на утверждение правительства, члены Церковного Синода назначаются Высшим Республиканским Украинским Правительством.

4) На заседаниях Украинского Синода присутствует, назначенный для этого министром, представитель Республиканского Правительства, в обязанность которого входит наблюдение за выполнением законов и постановлений Синода, которые не нарушают интересов Республики. Государственный. Представитель имеет право протеста перед Советом Министров.

5) Церковная власть Украинской Автокефальной Церкви со всем ее управлением оплачивается средствами Государственного. Казначейства, в соответствии с уложением, дополнительно созданным для этой цели.

6) Украинской Автокефальная Церковь с ее Синодом и духовной иерархией ни в какой зависимости от Всероссийского Патриарха не состоят.

7) Украинский Церковный. Синод для осуществления своей деятельности, а так же до созыва Церковного. Собора, вырабатывает распоряжения, которые вступают в силу после утверждения их Украинским Республиканским Правительством (см. приложение к книге: Потоцький. Джерела укр. церк. права).

Основываясь на этих постановлениях правительства, как мы узнаем из того же письма Патриарха Тихона митрополиту Николаю Кесарийскому, приходы, перешедшие к украинцам, отказались повиноваться правящим архиереям. Епископская власть над этими приходами, как в Киеве, так и в Каменец-Подольске, была заменена властью Церковных Советов или Рад.

После этого богослужения группа сторонников Липковского, опять при помощи советских властей, получила церковь св. Андрея в Старом Городе. Видя такой захват церквей украинцами, епископ Назарий представил советским властям протест и просил не выдавать украинцам ключей от церкви до тех пор, пока не будет выяснено, как разделить пользование церковью между русскими и украинцами. Но как в этом деле, так и в вопросе передачи украинцам церкви св. Пророка Илии, советская власть решала спор в пользу украинцев. Очевидно, что дробление Церкви и взаимная вражда приходов были большевикам выгодны.

В Неделю Всех Святых должна была состояться первая служба в церкви св. Андрея. Приходской совет обратился за благословением к епископу Назарию, но благословения не получил. Невзирая на это, была отслужена всенощная, а к полночи пришло благословение от епископа Назария совершить литургию при условии, что будет дано письменное обещание не произносить по-украински ничего, кроме того, что было разрешено для Михайловского собора. Обещание было дано, но не исполнено (как, впрочем, и в Михайловском соборе) — по-украински пели и читали все, что успели к тому времени перевести.

Но епископ Назарий не терял надежды образумить отколовшихся и вышедших из его повиновения клириков и мирян. Он предложил Липковскому, Шараевскому и Тарнавскому явиться к нему и дать отчет о своей деятельности. 70 человек прихожан отправились вместе со священнослужителями “в качестве защиты”(?). Епископы Назарий Черкасский, Дмитрий Уманский и Василий Каневский (последний ректор Киевской Духовной Академии, в миру протоиерей Дмитрий Богдашевский) отказались принять такую толпу, и в переговоры не вступили. Через несколько дней встреча все же состоялась. Епископы предъявили Липковскому и его единомышленникам обвинение в неповиновении архиерейской власти, и долго убеждали их в том, что то влияние, которое они имеют на народ, идет Церкви во вред, что они подвергают оскорблениям прежних священнослужителей Софийского собора... Увещание епископов никакого действия на Липковского и его единомышленников не возымели. “Мы разговаривали на разных языках” — признается сам Липковский. Заключительная часть беседы настолько характерна, что мы передаем ее полностью, так, как ее сообщает Липковский.

Такое положение продолжалось до вступления в Киев Деникина. Еще на Успение Липковский и другие совершили богослужение в Софийском соборе. С Деникиным вернулся в Киев и митр. Антоний. Он немедленно запретил в священнослужении всех клириков-украинизаторов и объявил, что Липковский находится под церковным судом. Характерно, что, запретив священнослужителей, виновных в неповиновении епископской власти, митрополит Антоний очень терпимо отнесся к умеренным украинцам. Он даже дал им церковь рядом с Софийским собором (насильственно отнятые украинцами церкви вернулись, конечно, к прежним владельцам), и назначил священника — умеренного украинца. По-видимому, богослужение совершалось частично на украинском языке — вероятно так, как это было разрешено епископом Назарием для Михайловского собора. Липковский спешит охарактеризовать поступок митр. Антония, как “иезуитское заигрывание” с украинцами.

Сам Липковский спешно покидает Киев и до конца декабря 1919 г. остается в Каменец-Подольске, где развивает, опираясь на “Министерство исповеданий” Петлюры, активную деятельность. Как и в Киеве, он попадает за свою деятельность под запрещение местного епископа Пимена.

Выдержка православного епископата, его верность своей архиерейской присяге, не может не радовать каждого церковно-мыслящего человека. То, что украинские историки характеризуют, как косность, национальную великодержавность и т. д. представляется нам, напротив, как мудрая церковная политика. Претензии украинцев не были отвергнуты принципиально, а в размерах допустимого удовлетворены.

Дело в том, что сразу же после снятия запрещения украинцы возобновили борьбу за Софийский собор, который и после ухода Деникина оставался в руках его законных владельцев. Не удовлетворяясь той церковью (рядом с Софийским собором), которая была дана украинцам митрополитом Антонием, Рада начала ходатайствовать перед советскими властями о вторичной передаче им св. Софии. Как всегда, советское городское управление эту просьбу удовлетворило, и собор снова перешел к украинцам, которые сохранили его до самого его закрытия большевиками в 1934 г. Тогда, 30-го апреля 1920 г., епископ Назарий произнес запрещение против всех украинских священнослужителей.

Постановление “Совета” вызвало бурный протест “автокефалистов” — представители приходов Киевского района, собравшиеся в мае 1921 г., вынесли ряд совершенно необычайных по своему содержанию постановлений. Только тупым озлоблением против законных иерархов можно объяснить эти постановления, которые делают их авторов не только бунтовщиками, но и схизматиками. Резолюция собрания (которое называется то “Подготовительным к Собору”, то “Комитетом по украинизации Церкви”) дошла до нас. Ниже мы сообщаем ее главное содержание.

Особого интереса заслуживают постановления совещания, связанные с законодательством о разводах. Необходимо отметить, что тенденции к ослаблению брачного законодательства для клириков характерны для всякого православного “модернизма” (не говоря уже о том, что в этом был главный “пафос” живоцерковников, вопрос этот живо обсуждался вскоре после первой мировой войны в некоторых кругах балканских православных церквей).

Развод, согласно постановлениям совещания, подчинялся компетенции Всеукраинской Церковной Рады. Желающий развестись должен был подать соответствующее прошение на имя своего приходского совета. Совет, по рассмотрении прошения, передает его со своим отзывом во Всеукраинскую Церковную Раду, которой и принадлежит окончательное решение.

Далее мы находим такое постановление: “Состояние в браке не может быть препятствием для достижения любой степени в церковной иерархии, включая и епископат — при условии, что (данное лицо) обладает требуемыми, как моральными, так и интеллектуальными качествами...”

Все попытки придать движению автокефалистов хоть видимость законности потерпели, таким образом, полную неудачу. Лишенные сана клирики и отлученные от церковного общения миряне собрались на “собор” — кульминационных пункт из беззаконной деятельности и тем самым окончательно укрепили за собой печальную славу отщепенцев и “самосвятов”.

Делегация из пятнадцати человек, которую “собор” выбрал в пленарном заседании, отправилась к экзарху Михаилу.

Защитником идеи “соборной хиротонии” выступил снова Чехивский. Против такой “хиротонии” высказались священники Соколовский и Филипенко, которые, вскоре после этого, покинули “собор”, и присоединились к экзарху Михаилу.

Мы не знаем точно, кто еще из делегатов покинул “собор”, не желая участвовать в очевидном кощунственном беззаконии. Но косвенным образом мы можем убедиться, что “собор” покинуло отнюдь не два вышеназванных священника, а значительно большее число делегатов. Мы уже указывали, что первоначально число членов “собора” определялось Липковским в количестве пятисот человек. Когда же вопрос о “соборной хиротонии” был поставлен на голосование, то выяснилось, что голосовавших было всего 294 человека. Ни о каких ограничениях, в смысле участия делегатов в голосовании, упомянуто не было. Следовательно, мы можем утверждать, что “собор”, после разрыва с экзархом Михаилом, сократился почти наполовину.

Голосование дало искомый результат — из 294 голосовавших высказалось против только три человека и воздержалось семь. Остальные отдали свои голоса в пользу “соборной хиротонии”.

21-го октября был поставлен перед собором вопрос о кандидате на должность “первого архиепископа и митрополита всей Украины”. Выбор пал на Василия Липковского, кандидатура которого была принята единогласно, 22-го октября Липковский был наречен в “митрополиты” перед всем “собором”. На другой день, в воскресенье 23-го октября 1921 г., состоялась его “хиротония”.

Липковский с возмущением говорит о той реакции, которую “хиротонии” вызвали в “Епископском Совете Украины”.

“Они не постеснялись распространить свои послания, направленные против нас и содержащие всякого рода обвинения” — пишет он.

Меры, которые “Епископский Совет Украины” принял против липковщины, сводились к следующим: Липковский и его архиереи были объявлены лжеепископами и прокляты как схизматики, их таинства были объявлены недействительными и кощунственными. Было отдано распоряжение заново освящать Церкви и антиминсы, бывшие в употреблении у самосвятов. Верующим запрещалось посещать собрание липковцев и входить в занимаемые ими церкви.

Липковский, явно в несоответствии с истиной, заявляет, что лишь небольшая часть духовенства (“малодушные и с рабской психологией”) остались верны “Епископскому Совету Украины”.

Присоединение приходов “сотнями” мы не можем не поставить под сомнение — мы видели, как “крошился” сам “собор”, теряя постепенно своих участников...

Акты “собора” полностью дошли до нас и могут быть нами подробно рассмотрены. Практическое значение этих постановлений очень незначительно — как будет видно из следующей главы, уже довольно скоро после “собора” советская власть начала ограничивать деятельность автокефалистов, насаждая вместо них живоцерковничество. Но для характеристики самого движения эти постановления имеют очень большую ценность.

Для большей наглядности мы разделяем эти постановления на две части — первая включает в себя параграфы, относящиеся к “восстановлению” автокефалии украинской церкви и к ее взаимоотношениям с другими православными церквами. Вторая часть касается намеченного “собором” устройства внутренней жизни новой церковной организации.

Постановления начинаются с заявления “собора” о желании сохранить неизменной православную христианскую религию, “скрепленную семью вселенскими соборами и принятую нашими предками со времени св. Владимира”.

Но уже следующий параграф невольно вызывает недоумение, т. к. совершенно не вяжется с предыдущим. “Собор” признает, что церковные правила, установленные Вселенскими и Поместными соборами, лучше всего отвечали требованиям церковной жизни того времени, но тем не менее утверждает, что требования современной церковной жизни могут привести, под водительством Святого Духа, к отмене вышеупомянутых постановлений.

В первую очередь “собор” признает необходимым отменить “епископско-авторитарный” строй церкви, который должен быть заменен таким строем, который опирался бы на авторитет церковных соборов. Мотивируется это тем, что соборы, состоящие исключительно из епископов (история церкви таких соборов не знает, тем более это невозможно утверждать о Всероссийском Поместном Соборе 1917/18 г.) не отвечают действительному духу Православной Церкви и не дают ей возможности развить всю полноту своей жизни.

Первый отдел постановлений заканчивается утверждением, что соборы, состоящие из представителей всего украинского населения (об участии в них церковной иерархии не говорится), являются не нарушением существующих канонов, а их органическим развитием. Так расценивает себя сам “собор” — созванный Всеукраинской Православной Церковной Радой и представляющий православный украинский народ. “Собор” призван, ведомый Духом Святым, выразить церковные чаяния этого народа и создать высший управительный орган украинской церкви.

Большой отдел актов “собора” посвящен вопросу взаимоотношений между Украинской Церковью и другими православными поместными церквами. Подчеркивая “историческое, каноническое и моральное право” украинской православной церкви вести независимую от других автокефальных церквей жизнь, “собор” исповедует свое желание “не отрываться от православной интерпретации Христовой веры” и сохранять братское общение с другими поместными церквами. Но уже следующий параграф постановлений не может не вызвать у читателя удивления своей неправославной тональностью. У исследователя не может не возникнуть вопрос: откуда идет это влияние, протестантский характер которого совершенно очевиден? Мы приводим это место полностью:

“Христианство представляет собой религию бесконечного совершенствования человеческой души в ее неосуществимом желании слиться со своим вечным Первоисточником — Божественным Духом. Христианство требует от всей Церкви вообще и от ее отдельных членов в частности постоянного и безграничного совершенствования ввиду того, что никакая свободная творческая деятельность принципиально не может быть выявлена иначе, как только под влиянием местных особенностей цивилизации, истории и национальностей”.

Значение этих слов не может ослабить дальнейшее завершение, что “универсализм Церкви объединяет различные автокефальные Церкви” и что каждая Церковь должна послать своих выборных представителей в некий орган “Мирового Союза Церквей”.

Нет сомнения, что здесь перед нами предстает неизбежный спутник всякой схизмы — измена церковному вероучению. Индивидуалистическая сотериология, поместная Церковь, как простая федерация приходов, и вся православная Церковь, как федерация поместных церквей — вот к чему сводится богословское “учение” собора. Так национальный провинциализм и нетерпимость калечат природу церкви. Мы могли бы привести еще много доказательств этой нетерпимости, привести все бранные слова и демагогические выпады против законной церковной иерархии, на которые “собор” не поскупился в разбираемом отделе своих постановлений. Но общий дух “возродителей украинской церкви” нам известен, как известны и пролетарские потуги всеобщей уравниловки. Скажем только, что “собор” в своих постановлениях отменяет подчинение украинской церкви (подразумевается, конечно, киевская митрополия) Московскому Патриарху, и отвергает постановления Всероссийского Поместного Собора 1917/18 г., так же, как и все действия патриаршей власти на территории Украины. (Отвергается еще раз “Комитет Переводов”, о котором выше была уже речь.) В этой последней части постановления “собора” ничего нового для нас не содержат. Мы можем перейти к рассмотрению внутреннего устройства “украинской церкви”, как она намечалась участниками “собора”.

Приходы представляют собой группу людей, которые объединяются для совместного удовлетворения своих религиозных потребностей. На общем собрании членов прихода, последние простым большинством голосов решают вопрос о принадлежности данного прихода к УАПЦ и сообщают об этом решении Всеукраинской Православной Церковной Раде.

Из этих отдельных приходов, путем ступенчатых союзов, создается вся УАПЦ. Отдельные объединения группируются в “Волостные Церковные Союзы”, — последние — в “Районные Церковные Союзы”. При каждой такой единице существует Рада — решающая текущие дела и, в случае необходимости, обращающаяся к вышестоящей инстанции. Управительными органами УАПЦ “собор” признал:

1) Всеукраинский Православный Собор 2) Всеукраинскую Православную Церковную Раду (как постоянно действующий орган) 3) Церковные собрания и Рады районов, и приходов.

Всеукраинский Православный Церковный Собор созывается Всеукраинской Православной Церковной Радой каждые пять лет на праздник Покрова Пресвятой Богородицы и состоит из 1) Епископов УАПЦ, 2) Всех членов Всеукраинской Православной Церковной Рады, 3) Представителей украинских приходов, избранных специальными собраниями районных и городских союзов, 4) Делегатов православных церковных братств и 5) Делегатов, персонально приглашенных Всеукраинской Православной Церковной Радой. Собор представляет собой законодательную, управительную, судебную и контрольную власть для всей украинской церкви. Собору же принадлежит право избрания “митрополита Киевского и всея Украины”.

В промежутках между созывами собора высшим управительным органом УАПЦ признается Всеукраинская Православная Церковная Рада. В ее обязанности входит созыв собора каждые пять лет, утверждение районных церковных рад, утверждение кандидатур лиц, избранных в епископы, создание учебных заведений для подготовки священнослужителей и т. д.

В качестве постоянных членов во Всеукраинскую Православную Церковную Раду входят: “митрополит Киевский и всея Украины”; “Епископы” УАПЦ, по десять человек от четырех киевских приходов — инициаторов автокефалии и по девять человек от всех других киевских приходов. Другие крупные города как Харьков, Екатеринослав, Житомир, Чернигов и пр. должны быть представлены в Раде одним человеком, районные союзы приходов — тремя.

Таким образом обеспечивается абсолютное большинство за вожаками автокефалии на “соборе” путем права кооптации неограниченного количества “заслуженных и компетентных лиц”, а в Раде путем того большинства, которое образуют представители киевских приходов. Это становится еще более очевидным, если принять во внимание, что Рада в полном составе собирается всего один раз в год — все текущие дела решает Рада в сокращенном составе, на заседаниях которой право голоса имеют все члены Всеукраинской Православной Церковной Рады, находящейся в Киеве в момент заседания. “Митрополит Киевский и всея Украины” рассматривается, согласно постановлению “собора”, почетным председателем Рады.

На этом мы можем закончить рассмотрение тех постановлений “собора”, которые относятся к церковному устройству, и перейти к отделам, озаглавленным “Обновление украинской церковной иерархии”.

Далее следует заявление, что епископы, допускающие зависимость украинской церкви от Московского Патриарха, не могут быть признаны епископами украинской церкви; лишенная в настоящее время епископов Украинская Церковь сиротствует.

В этой связи становится ясной приведенная нами выше “экклесиология” “собора” — она нужна для того, чтобы утвердить за своим сборищем название “церкви”, хотя и “сиротствующей”.

Достаточно вспомнить Послания к смирнянам и филадельфийцам св. Игнатия Богоносца и всю экклесиологию св. Киприана Карфагенского, чтобы ощутить всю чудовищную нелепость “православной церкви” лишенной, вернее, отрекшейся, от епископата.

Нелепости такого положения не мог, конечно, не ощущать и сам “собор”, почему он и поспешил преодолеть это затруднение вышеприведенными рассуждениями. С характерной для всех еретиков и расколоучителей ссылкой на безусловное и как бы автоматическое действие Св. Духа, “собор” развивает доктрину, дающую возможность отказаться от законно поставленной иерархии, если таковой в “церкви” нет — ибо “деятельность Св. Духа не может быть ограничена никаким внешним авторитетом”.

Логически развивая подобное учение, нужно также прийти к отказу от самих таинств — ибо Дух Святой может действовать в мире не только помимо совершителя таинств, но и помимо самого таинства.

Затем следуют обычные выпады против законного епископата, желающего “эксплуатировать верующее украинское население” и выражается необходимость в “подлинных пастырях”, которые будут служить народу, а не властвовать над населением”.

Подводя итоги, мы можем сказать, что постановления “собора” об “иерархии” УАПЦ содержат совершенно ложное учение о положении епископа в Церкви — учение, чреватое ложными выводами для экклесиологии в целом. Общая тенденция “собора” — принизить роль епископа в Церкви, низвести его исключительно на роль “духовного руководителя” — а всю законодательную и управительную часть церковного аппарата сосредоточить в руках “церковных рад”. Характерно, что “митрополит” может посещать приходы в качестве представителя Всеукраинской Православной Церковной Рады, а епархиальные “епископы” — как представители “Районных Советов”. (Здесь мы имеем осуществление “пресвитерианских” тенденций живоцерковничества.) Значение пастыря понимается “собором” отвлеченно, спиритуалистически, и в этой связи можно заметить, что “собор” нигде не упоминает о свв. Отцах — он харизматически перепрыгивает с апостольских времен на современность, полностью игнорируя неугодную ему историю Церкви.

Это послание представляет собой своеобразный памятник, напоминающий, по своей форме, произведения древнехристианской литературы “Двух Путей”. Не исключено, что такое сходство входило в замысел составителей послания и не является случайным совпадением.

“Всемогущая воля Божия поставила вас между жизнью и смертью, между благословением, и вам невозможно дальше оставаться нерешительными в выборе жизни или смерти”.

В чем же причина такой нерешительности? В том, что духовенство протестует против попрания липковцами канонов, регулирующих церковную жизнь. Послание всячески старается доказать, что отказ от канонов не может быть причиной для соблазна, что при полном разрушении старого уклада жизни необходимо должны были рухнуть также и пережитки прошлого в жизни Церкви. Та настойчивость, с которой послание указывает на необходимость отказаться от канонов, выявляет для нас живучесть этих “предрассудков” среди духовенства. Послание не скупится на брань по адресу “защитников монархического устройства Церкви”, которые “сами уничтожили и попрали почти все каноны, и упорно защищают сейчас только те, на которые опирается епископская автократия...” Сбросьте с себя ярмо рабского послушания епископской автократии в Церкви...”.

Основным в христианстве объявляется любовь, равенство и братство, а это, по мнению составителей послания, исключает подчинение украинской Церкви Московскому Патриарху, ибо это не только не канонично, но и не морально.

На основании второй части послания мы можем восстановить так же дальнейшие пункты обвинения — незаконность постановления епископата и непризнание “Всеукраинской Православной Церкви” другими поместными церквами, особенно Вселенским Престолом, о приверженности к которому автокефалисты так много говорили в начале.

Вопрошавших едва ли могли удовлетворить ответы Рады на эти два обвинения. Мы узнаем, что “догматы православной веры не были нарушены тем обстоятельством, что украинская Церковь сама возродила свой епископат, подобно тому, как Христос Сам воскресил Себя из мертвых”. “Епископат был создан не по традициям автократического епископата, а первичным апостольским способом, самим церковным собором”. “Для живой Церкви Христовой было бы хуже”, узнаем мы далее, “добиться благодати епископства ценой порабощения церковным самодержцам”.

“Благодать украинских епископов имеет своим источником мощную веру украинского народа и силу украинской Церкви, которая представляет собой неограниченный резервуар даров Св. Духа”.

Что касается вопроса непризнания украинской Церкви православными поместными Церквами, то тут авторам послания не остается ничего другого, как обещать это признание в будущем когда, подобно украинской Церкви, “возродятся” и другие поместные Церкви.

“Живая Церковь, Церковь будущего, безусловно признает нашу теперешнюю деятельность... А Вселенская Церковь прошлого, эта Церковь-руина, — где она?”

Можно считать достоверным, что советские власти повторно арестовывали Липковского. Первый арест относится, вероятно, уже к 1923 г. Его заменил Нестор Шараевский, который тоже был, по-видимому, арестован.

Несомненно, борьба против липковцев продолжалась все эти годы и велась не только иерархией и духовенством, но и простым верующим народом, из недр которого родилось и само презрительное название липковцев — “самосвятами”.

Самосвятство оставалось и впредь самым сильным обвинением, которое сознание верующего народа предъявляло “Всеукраинской Православной Церкви”. Безусловно, наибольшую неприязнь верующее население должно было испытывать к самозваным архиереям. Попытка освободиться от этого обвинения чувствуется и в деятельности “собора” 1927г.

Мы можем с большой долей вероятности утверждать, что “собор” 1927 г. был последним крупным выступлением липковцев в России. Несомненно, отдельные приходы существовали, так же как и обновленческие приходы, но роль их в жизни Церкви незначительна и даже едва заметна. В 1934 г. у липковцев был отнят советскими властями Софийский собор, превращенный в исторический музей.

Лишь некоторые священники-липковцы примкнули к новой, поликарповской, волне движения “автокефалистов” во время второй мировой войны, где были, частично, перерукоположены. (Хотя нам известны повторные случаи принятия липковских “клириков” в сущем сане, т. е. без законного рукоположения.)

Единственный “иерарх” липковской формации оставшийся в живых — это “архиепископ” Иоанн Теодорович, выехавший, с разрешения большевиков, в 1924 г. из Винницы в Сев. Америку. Там им была создана ветвь липковского раскола среди украинцев-эмигрантов — никем не признанная и, ни с кем в церковном общении не бывшая — своеобразная американская секта православного обряда.

Когда до Америки дошло известие о возникновении липковщины, местные украинцы, которым факт липковского “самосвятства” не был известен, просили Липковского назначить в Канаду епископа УАПЦ. По прибытии Теодоровича связь с Киевом снова была потеряна, и Теодорович в продолжение многих лет вел совершенно самостоятельно эту ветвь липковского раскола, в которой было около 60 священников и числилось около 300 приходов. К этому вопросу мы вернемся ниже, когда будем говорить о современном положении украинских автокефалистов.

Нам предстоит сказать еще несколько слов о так называемом “Лубенском расколе”. Движение это интересно потому, что оно представляет собой также попытку создания независимой украинской Церкви. Беззакония здесь, однако, меньше, чем в липковщине, и оно менее очевидно. Те украинские элементы, которые мечтали о создании национальной церковной организации, но не могли примириться с варварством самосвятства, уклонились в так называемый “Лубенский раскол”, во главе которого встал епископ Феофил Бульдовский.

От этих двух викариев полтавской епархии, к которым присоединились уже известный нам Павел Погорилка и два епископа черниговской епархии, и исходил новый раскол, начавшийся в 1925 г.

Цель этого движения была создать независимую от московского центра церковную организацию, имеющую, в отличие от липковцев, законно поставленную иерархию. Представители советской власти не замедлили поддержать этот новый раскол, новая церковная группа получила регистрацию и разрешение созвать “собор”, который состоялся в мае 1925 г. в городе Лубны, без благословения правящего архиерея области — епископа Полтавского Григория.

Но сначала мы вынуждены вернуться несколько назад и охарактеризовать положение Православной Церкви в Польше, из лона которой вышли поборники “второй автокефалии”.

По Рижскому договору от 18-го марта 1921 г. в состав новообразованной польской республики включалось около пяти миллионов православного непольского населения, жившего сплошной массой в восточных частях страны. Естественно, что польское правительство было заинтересовано в том, чтобы изъять своих православных подданных из подчинения заграничному церковному центру.

Под давлением правительства часть православных иерархов в Польше, во главе с митрополитом Георгием (Ярошевским), не получив должного канонического отпуска от Москвы, обратилась к Константинопольскому Патриарху с просьбой даровать автокефалию православной Церкви в Польше. Мы можем не входить подробно в рассмотрение этого вопроса — скажем только, что автокефалия была получена, по упорным слухам — не без использования материальных затруднений Вселенского Престола.

“Автокефалия” не прошла безболезненно — известная трагическая смерть митрополита Георгия, убитого ярым противником автокефалии, душевнобольным архимандритом Смарагдом (Латышенков). Известны также меры польского правительства, принятые против иерархов, не согласившихся принять автокефалию: заключение в монастырь архиепископа Пантелеймона (Рожновского), административная высылка из Польши архиепископов Владимира (Тихоницкого) и Сергия (Королева)...

Для нас Томос Константинопольского Патриарха от 13-го ноября 1924 г. о даровании автокефалии православной Церкви в Польше интересен тем, что на основании его епископ Поликарп и его архиереи защищали свое право захватывать кафедры, освобождавшихся по мере продвижения немецких войск городов Украинской ССР. Все попытки канонически оправдать “автокефалию” 1942 г. восходят к этому Томосу — вернее, базируются на искусственном толковании последнего.

Чтобы придать автокефалии Польской Церкви хоть видимость законности, Томос 1924 г. исходил из отмены акта 1686 г., присоединявшего Киевскую митрополию к Московскому Патриархату. Томос утверждает, что это присоединение противно каноническим правилам и что Московская Патриархия не исполнила оговоренных в акте 1686 г. требований, согласно которым Киевский митрополит должен был сохранить права автономии.

Отсюда “автокефалисты” сделали вывод, что принадлежность Украины к Московскому Патриархату лишена всякого канонического основания и опирается исключительно на “право сильного”.

Натяжка здесь бросается в глаза и, конечно, Вселенский Престол далек от мысли разделять такое толкование Томоса 1924 г., чем и объясняется непризнание УАПЦ Константинополем.

Уже одно отождествление Киевской митрополии с “украинской Церковью” представляется совершенным историческим недоразумением — это попытка придать территориальному принципу церковного устройства национальную окраску, чуждую ему и исторически, и по существу. Кроме того, Томос давал автокефалию исключительно Православной Церкви в Польше (т. е. той части бывшей Киевской митрополии, которая оказалась в составе нового польского государства), и то в силу сложившихся исторических обстоятельств.

Прежде чем перейти к изложению фактов в их исторической последовательности, нам необходимо остановиться на той среде, из которой вышли епископ Поликарп и его единомышленники.

Состоялись и новые хиротонии — в 1940 г. были хиротонисаны архимандриты Пантелеймон (Рудык), наместник Почаевской Лавры, и архимандрит Вениамин (Новицкий). Эта группа иерархов и фактически оказалась отделенной от митрополита Дионисия — немцы, создав Генеральное Губернаторство с центром в Кракове, административно отделили эту область от Варшавы. Митрополит Дионисий, остался почти без паствы и с таким положением примириться не мог.

Когда 22 июня 1941 г. началась война Германии с СССР, и немецкие армии стремительно покатились на восток, группа иерархов, во главе с митрополитом Алексеем (Громадским), взяла на себя управление церковными делами оккупированной Украинской ССР. Была создана Украинская Автономная Православная Церковь — принципиально подчиненная Московской Патриархии, но назвавшая себя автономной т. к. от Москвы ее отделял фронт.

Аналогичным образом вопрос был разрешен с оккупированной Белоруссией — там во главе Белорусской Автономной Православной Церкви встал митрополит Пантелеймон (Рожновский).

Митрополит Дионисий благословил совершение просимых хиротоний и тем самым сделал себя соучастником новой церковной смуты.

Нам трудно установить подлинные причины, побудившие митрополита Дионисия на это вмешательство в дела чужой поместной Церкви. Вероятно, что митрополит Дионисий пытался, через УАПЦ, обеспечить себе влияние на церковные дела в оккупированной России. Через митрополита Алексея (Громадского), возглавлявшего епископат автономной Церкви, он этого сделать не мог. Оставался епископ Поликарп, которого митрополит Дионисий и использовал.

Интересно отметить, что от участия в хиротонии украинских архиереев отказались даже такие ярко выраженные украинские националисты, как архиепископ Алексей и епископ Илларион (Огиенко), и “автокефалия” не состоялась бы безучастия “москаля” — архиепископа Александра (Иноземцева), которому митрополит Дионисий поручил совершить хиротонии совместно с епископом Поликарпом.

Что касается архиепископа Александра, то его участие в этих хиротониях объясняется, по-видимому, озлоблением против Московской Патриархии, которая лишила его кафедры за отказ подчиниться новой церковной власти. Может быть, им руководило и честолюбие... Нам довелось быть лично знакомым со священниками, долгие годы работавшими в Пинской консистории. Из их рассказов можно сделать вывод, что архиепископ Александр обладал большими административными способностями, но был, безусловно, человеком несдержанным и честолюбивым.

Хиротония первых архиереев УАПЦ состоялась с 8—10 февраля 1942 г. в Пинске. Хиротонисаны были Никанор (Адамович) и Игорь (Губа) — оба вдовые приходские священники Волынской епархии. В мае и июне того же года были совершены дальнейшие хиротонии — уже “по благословению Святейшего Синода УАПЦ Церкви”.

Хиротонии эти, если оставить в стороне нарушение 31-го Апостольского правила, запрещающего “водружать иной алтарь” на чужой церковной территории, далеко не все безупречны с канонической точки зрения. Так, несомненно можно утверждать, что епископ Фотий (Тимощук), хиротония которого состоялась в Киеве осенью 1942 г., не может быть признан благодатным архиереем, т. к. он был возведен во епископа без предварительного священнического рукоположения. (Епископ Фотий вскоре был лишен сана — причины этого лишения нам не удалось выяснить.) Епископы Михаил, Владимир, Григорий (так же вскоре лишенный сана за измену православной вере) и Сильвестр были поставлены из женатых священников и после хиротонии продолжали жить со своими женами. Законность их хиротонии также не может не быть поставлена под сомнение.

Известие о расколе епископа Поликарпа дошло в 1942 г. до местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, который в то время находился в эвакуации в г. Ульяновске (Симбирске). Епископ Поликарп, указом митрополита Сергия, был лишен сана, его “автокефалия” объявлена незаконной.

Но, несмотря на эти мероприятия законной церковной власти, активная деятельность “автокефалистов” поставила митрополита Алексея (Громадского) в очень трудное положение. Правда, верующий народ постепенно понимал сущность поликарповского раскола. Но “автокефалисты” использовали законный канонический путь митрополита Алексея для агитации против него. Они клеветали на митрополита Алексея и его иерархов, доносили на них оккупационным войскам, обвиняя их в симпатиях к Москве и выставляя их врагами Украины. Нам достаточно известна вся неосведомленность немцев в русских делах, поэтому понятно, что они поверили доносам “автокефалистов” и придали церковной зависимости митрополита Алексея от Москвы (да и то принципиальной, а не практической) политический смысл. Под давлением этих обстоятельств, а может быть движимый своими украинскими национальными настроениями, митрополит Алексей пошел на переговоры с Синодом УАПЦ о слиянии обоих церковных групп. Встреча с представителями автокефалистов — архиепископами Никанором и Мстиславом состоялась в Почаеве 8-го октября 1942 г.

Согласие на объединение исходило только от самого митрополита Алексея — все другие епископы Автономной Церкви были против этого и не уполномочивали митрополита Алексея говорить от их имени. Практически, на встрече в Почаеве митрополит Алексей представлял только самого себя.

Отсюда понятно, что состоявшееся объединение ни к каким реальным последствиям не привело. После возвращения митрополита Алексея в Киев епископы Автономной Церкви категорически потребовали от него — или отречься от объединения с поликарпо-липковцами, или отказаться от возглавления Автономной Церкви. Митрополит Алексей предпочел отречься от сговора с “автокефалистами”. Это решение стоило ему жизни, 7-го мая 1943 г. он был убит из засады на дороге из Кременца в Дубно.

После смерти митрополита Алексея немцы еще более усилили давление на Автономную Церковь, которое выражалось, в частности, в том, что епископам-автономистам долгое время не разрешали избрать нового митрополита на место убитого митрополита Алексея.

После того, как епископы-автономисты отказались от предложения немецкой администрации, согласно которому каждый епископ должен был управлять своей епархией самостоятельно, без связи с другими епископами, разрешение на созыв собора было получено. Собор был тем более необходим потому, что “автокефалисты” вели повсюду пропаганду, утверждая, что “в Почаеве Автономная Церковь признала свои заблуждения и подчинилась УАПЦ”.

Собор должен был состояться в Киеве 19-го сентября 1943 г. и был приурочен к торжественному освящению Владимирского собора. Начавшееся наступление Красной армии помешало состояться собору. В сравнительно короткий срок часть епископов-автономистов и их “автокефальные” соперники должны были покинуть пределы Украины. Некоторые епископы-автономисты хотели не покидать свою паству, но были эвакуированы немцами насильственно. Некоторым все же удалось остаться — как, например, епископу Панкратию, блестящему проповеднику и стойкому борцу с “автокефалией”.

Епископат УАПЦ разбросан сейчас по всем странам света, куда выехали из Германии и Австрии лица украинской национальности. Митрополит Поликарп проживал, до своей смерти 22-го октября 1953 г., под Парижем и совершал службы в парижской украинской Церкви. Признания Вселенского Престола и других поместных Церквей УАПЦ не имеет, хотя и очень стремится к этому.

Особое положение занимают украинцы в Сев. Америке. В 1918 г. украинцы в США и Канаде, не желавшие находиться в Русской Митрополии, обратились в Константинополь с просьбой хиротонисать для них епископа. Просьба их была удовлетворена, и в Америку был послан епископ Иосиф (Жук). После его смерти в 1936 г. его место занял хиротонисанный в Константинополе епископ Богдан (Шпилька). В 1923 г. в Америку прибыл, как мы уже знаем, “архиепископ” Иоанн (Теодорович), создавший в Америке ветвь липковского раскола.

Таким образом, переговоры архиепископа Мстислава и Теодоровича с Константинополем успехом не увенчались. Объединение этих двух церковных групп состоялось 16-го октября 1950 г. в Нью-Йорке. Новая церковная организация получила название “Украинская Православная Митрополия в Сев. Америке”. Теодорович получил титул митрополита, его заместителем и ближайшим помощником назначен архиепископ Мстислав.

Епископ Богдан (Шпилька) и архиепископ Илларион остались в стороне от этой церковной группы. Архиепископ Илларион весной 1949 г. создал “Украинско-Карпатскую Митрополию Канады и Америки”, а епископ Богдан продолжает возглавлять “Украинскую Греко-Православную Церковь в Америке”.

Вторичная хиротония Теодоровича состоялась 27-го августа 1949 г. в Нью-Йорке. Хиротонию возглавил экзарх александрийского Патриарха в Америке. Но и после этой хиротонии в лоне УАПЦ остаются липковцы-самосвяты, общение с которыми лишает УАПЦ возможности даже претендовать на какую-либо законность.

Отметим, что в УАПЦ уже после второй мировой войны произошел новый раскол — часть духовенства и мирян вышла из подчинения Синоду, требуя возвращения к церковному устройству, намеченному самосвятским “собором” 1921 г. Движение это сторонники УАПЦ называют “ашаффенбургским расколом” по тому немецкому городу, в котором находится центр этой группы.

На этом мы заканчиваем историческую часть нашей работы. Нам остается сказать всего несколько слов о представляющихся нам возможностях ликвидации описанного раскола.

Липковщина сомнения не вызывает — их рукоположения и таинства не могут быть признаны действительными. Возвращающиеся из липковского раскола могут быть принимаемы в Церковь только как миряне, за исключением тех, которые были законно рукоположены к моменту ухода в раскол. О последних вопрос должен решаться в каждом отдельном случае.

Клирики поликарповской формации могут быть принимаемы в Церковь в том сане, в каком они ушли в раскол при условии, что они к моменту ухода были законно рукоположены (т. е. не были, например, диаконами липковского “посвящения”), не находились под запрещением и не виновны в нарушении вероучительных истин и узаконении брачного права для клириков.

Безусловным требованием является, конечно, отречение от липковщины.

На территории СССР церковная работа, направленная к ликвидации раскола, в основном, по-видимому, проведена. Патриарх Сергий посылал в освобождавшиеся от немецкой оккупации области своих представителей, которые проводили работу воссоединения (см. кн.: Патриарх Сергий и его духовное наследство. С. 303—310).

Несомненно, что многие клирики УАПЦ и после свержения большевизма останутся в эмиграции, особенно в Сев. Америке. Их каноническое положение должно быть решено православными поместными Церквами на основании вышеизложенных принципов.

Каждая эпоха в жизни Церкви имеет свой собственный облик и свою собственную судьбу. Вся история христианского человечества есть развитие, стремление выразить и воплотить в жизни то, что было дано первохристианам в Синайской горнице, в день основания Церкви. И в наше время организм Церкви постоянно сотрясается приступами тяжелого недуга.

Как правило, спорные вопросы не касаются области догматической в узком смысле этого слова — никто в наших межправославных спорах не поднимает заново вопросов тринитарных или христологических — все веками выношенное Церковью пребывает с нами, хотя и в качестве “замороженного капитала” для подавляющего большинства верующих.

Само обсуждение вопросов веры стало для этого большинства недоступно — ибо уклон в ересь предполагает знание и интерес к церковным вопросам. Еретики были, как правило, люди сильного религиозного горения, искавшие новых путей и лишь оторвавшиеся в своем учении от лона Церкви.

То, что мы наблюдаем сейчас, есть катастрофическое понижение степени причастности верующих в жизни в Церкви, отход от Нее, деградация членов Церкви до степени “прихожан”, приходящих, а не живущих в Доме Отчем.

Попытаемся, на основании того, что составляет сущность Церкви, выявить отношение к Ней современного православного сознания.

Обратим внимание на чисто синтаксическую форму приведенной цитаты — субъектом предложения неизменно является общество верующих и крестившихся в Иисуса Христа — а не просто они сами. Переходя от определения сущности Церкви к перечислению и разбору существенных свойств Ее, митрополит Макарий не случайно ставит на первое место единство Церкви, продолжая этим традицию Никео-Цареградского Символа Веры.

Необходимо отметить, что авторы, писавшие о Церкви после митрополита Макария, склонны видеть сущность Церкви в том, что митрополит Макарий, с неизбежным для догматического труда систематизмом, определяет, как первое свойство Церкви — т. е. в Ее единстве. Ссылаясь на св. Кирилла Иерусалимского и его объяснение термина “экклесия”, как “собрание всех во единство”, один современный богослов пишет: “С самого начала для обозначения христианской Церкви был взят этот термин, который говорит о сознании единства, которое проникало первенствующую Церковь”. Другой выдающийся богослов, митрополит Антоний (Храповицкий), повторяет эту мысль, богословски аргументируя ее: “Церковь есть совершенно новое, необычайное и единственное в своем роде бытие на земле, уникум, который не может быть определен никакими понятиями из жизни мира... Церковь есть подобие бытия св. Троицы, подобие, в котором многие становятся одним” (Антоний (Храповицкий), митрополит. Сочинения. Т. II, С. 17—18).

Е. Аквилонов понимает Церковь, как оформленный союз между Богом и верующими, которые соединяются между собой наитеснейшим общением и единством жизни.

Возвращаясь к определению, данному Церкви митрополитом Макарием, мы видим, что цитированные нами авторы раскрывают природу Церкви из развития того содержания, которое митрополит Макарий вложил в понятие общества.

Единство есть, таким образом, некая первореальность бытия Церкви, отделяющая Ее от всего того, что не есть Церковь, и выражающаяся в самом противоположении Церкви и мира.

Но как понимать само единство?

Действительная же причина благодатного единства народа Божия в Церкви лежит в евхаристической природе Церкви. Только исходя из евхаристического таинства мы можем подойти к проблеме Церкви.

Ничто в Церкви не мыслимо безотносительно к Всетаинству Евхаристии — все иные таинства и тайнодействия, вероучительные исповедания, иерархический и канонический строй — все это является или условием для совершения и участия в Евхаристии, или проистекает из нее.

Только исходя из евхаристического понимания природы Церкви мы можем понять уже упоминавшееся 31-ое Апостольское правило. Запрещение водружать “иной” (т. е. параллельный, соперничающий) престол объясняется именно тем, что древнехристианское сознание придавало решающее значение единству в Евхаристии поместной Церкви. Не случайно правило говорит именно о престоле — т. е. месте приношения бескровной жертвы.

Но уже у св. Игнатия Богоносца мы находим, в четвертой главе его Послания к филадельфийцам, “энтелехию” того же евхаристического понимания природы Церкви: “Старайтесь пользоваться одной Евхаристией, ибо одна плоть Господа нашего Иисуса Христа, и одна чаша по единстве крови Его, один жертвенник, как и один епископ”.

И как бы ни расширялись территориальные границы Церкви в мире — от “находящихся в Колоссах святых и верных братии во Христе Иисусе” и “домашних Церквей” времен ап. Павла, до современных громадных Патриархатов — в основе остается неразложимая клетка: один епископ, один престол, у которого “собираются в Церковь” (1 Кор. XI, 18) “святые” данной местности, которые “оживляются одним и тем же духом” (1 Кор. XII, 10) и “хотя их много, составляют одно тело” (1 Кор. XII, 12).

Правильное разрешение многих наболевших вопросов церковной современности возможно только в том случае, если в центре всего нашего богословия и благочестия снова встанет евхаристический престол.

Он есть тот луч света, который пронизывает тьму веков и, преодолевая время и пространство, делает нас участниками той Великой Вечери, которую совершил Христос со Своими учениками.

Каково должно быть, в свете такого понимания Церкви, наше отношение к тем постановлениям, которые были приняты Церковью на Ее пути и которые определяют исторические формы Ее Жизни? Ибо и у липковцев, и у поликарповцев мы находим — в более или менее ясно выраженной форме — утверждение, что эти нормы могут стареть и должны быть заменены новыми, более совершенными и более соответствующим требованиям нашего времени.

Совершенно очевидно, что Церковь не есть хранилище отживших законов и понятий. Но, основываясь на изложенной нами концепции, что сущность Церкви определяется Ее единством, мы не можем согласиться с мыслью, что всякое законодательное новаторство в Церкви допустимо. Родившееся из благодатных недр богочеловеческого единства не может быть отменено росчерком пера. Постановления, нормирующие жизнь Церкви, также обязательны для члена Церкви, как и вероучительные определения и формы совершения Таинства. Отмена или изменение этих постановлений могут быть совершены только общим суждением Церкви — всякий другой путь еретичен в прямом смысле этого слова — т. к. он разрушает единство, противопоставляет гордость своего ума боговдохновенному суждению Церкви.

Реальность нашего совершающегося обожения в Церкви через Евхаристию — вот что можно противопоставить современным “слепым вождям слепых”. Только перед лицом этого страшного и чудного сошествия Бога к твари обличается вся нелепость выведения власти епископства “снизу” — “из мощной веры украинского народа”. Такая концепция, в корне изменяющая все православное учение о Церкви, возможна только в том случае, если расценивать церковную иерархию только как духовных “руководителей”, а не как совершителей таинств в первую очередь.

Этим же ослаблением евхаристического сознания объясняется та легкость, с которой водружаются — увы, не только липковцами и поликарповцами — “иные алтари”, ибо церковное единство, имеющее своим видимым выражением принцип поместного церковного устройства, ощущается только, как человеческое установление, могущее быть нарушено и принесено в жертву национальным “задачам”.

Основное богословское недомыслие всех “поповских реакций” в том, что ее деятели считают возможным, не насилуя сущности Церкви, провести полное отделение друг от друга области сакраментальной и области административной.

Полноту сакраментальной власти “обновленцы” всех оттенков готовы, как правило, оставить за епископом — сохранив за собой область администрации и учительства. Основным заблуждением “модернистов” нам представляется то, что они утратили евхаристическое восприятие природы Церкви, исключающее разрыв сакраментального и административного начала. Аксиомой, отправной точкой всех возможных церковных реформ нам представляется положение, согласно которому полнота власти учительства и управления может принадлежать только имеющему полноту сакраментальной власти — т. е. епископу.

Мы видели также, с какой быстротой гипертрофия национального элемента в Церкви ведет к насилию над самой природой Ее. Перед лицом такой измены духу Христову слова о “соборности” звучат, как насмешка. Ибо соборность не может быть понимаема, как простое большинство голосов “верующего населения”. Наша совесть только тогда является подлинной выразительницей воли Божией и нелицеприятным судьей наших поступков, когда она освящена светом Христовым. Эту аксиому нравственного богословия полезно напомнить всем безусловным поборникам “соборности”.

Соборность не может быть понимаема нами как коллективная форма церковного управления, которую наивно противополагают римскому единоначалию, имеющему, кстати, свой совещательный орган в лице курии. Справедливо, что соборность отличает православное богословие от римо-католического, но не как принцип церковного управления, а как экклезиологическое понятие.

Только по аналогии с рецепцией возможно уяснить себе природу соборности, не как “боевой” антикатолический лозунг, а как нахождение истины на исторических путях Церкви. Ибо историческая жизнь Церкви есть также таинство, явление Духа и Силы, и никакая человеческая слабость и неправда не может отменить этого предначертания. Можно отпадать от благодатного нахождения истины, можно святотатствовать в храме или в парламенте; “надмеваясь плотским своим умом” можно перекраивать Церковь по своим вкусам. Длящийся кенозис Тела Христова делает Церковь беззащитной от таких глумлений. Но правда мистическая и историческая — ибо богочеловеческая — Церкви остается неизменно. Ведь еще Хомяков сказал: “Молится ли кто — он в единении молитвы, любит ли кто — он в единении любви... Но падает человек всегда один”.

Церковь в продолжение веков создала целый свод законов, нормирующих Ее исторический путь, но нечестно требовать от этих правил ответа на все вопросы современности. Церковь продолжает свое историческое развитие, которого отцы Халкидонского или Трулльского соборов предвидеть не могли. Они дали нам благородный пример ответственного решения, в соответствии с природой Церкви, тех вопросов, которые ставило их время, но они не призывали нас вливать “новое вино в ветхие меха”. Проблема автокефалии была чужда отцам соборов которые жили и мыслили в условиях византийской империи. Решение этого вопроса стоит перед нами.

Никакие формальные критерии, никакие ссылки на постановления соборов не могут вывести нас из тупика, в который мы были вовлечены стихиями мира сего. Спекуляция именами Отцов в наших межправославных спорах представляет собой отвратительное зрелище. Мы можем выйти из этого недостойного положения только путем возврата к духу Отцов, ставивших во главу угла сущность Церкви и этой сущности, которая нами понимается как евхаристическая в первую очередь, подчинявших свои естественные человеческие слабости.

Лишь так мы понимаем призыв к возврату к духу Отцов — не как утопическую реставрацию и попытку остановить ход истории, а как сознание, что мы — призванный к обожению народ Божий, с новой силой уразумевший евхаристическую природу Церкви.

БУЛГАКОВ, С. прот. “Иерархия и Таинства” — “Путь” Париж, 1932.

BORSHAK, Elie: “Histoire de L'Ucraine”, Paris.

BORSHAK, Elie: “Le IIIeme Reich et L'Ucraine”, Paris 1951.

ВВЕДЕНСКИЙ, А. И. прот. “Церковь Патриарха Тихона” Москва 1928.

HEYER, Friedrich: “Die orth. Kirche in der Ucraine von 1917 bis 1945”, Koln.

ГРУШЕВСКИЙ, М. проф. “История Украины” СПБ 1914.

HRUSHEVSKI, Mishel: “La lutte sociale et politique en Ucraine 1917-1919, 1920.” 1953.

ЗАБЕЛИН, П. “Права и обязанности пресвитеров” изд. 2-ое, Киев 1888.

KUTSCHABSKY: “Die Westukraine im Kampf mit Polen und dem Bolschewismus”, Berlin 1934.

МИЛАШ, Никодим епископ “Православие Црквено Право”, Београд 1926.

MERCIER, Card.: “Le Modernisme”, Paris.

НИКОЛАЕВ, К. Н. “Восточный обряд”, Париж 1950.

РАЕВСКИЙ, С. “Украинская Автокефальная Церковь”, Джорданвиль 1948.

“Патриарх Сергий и его духовное наследство”, Москва 1947.

СТРАТОНОВ, И. “Документы всероссийской патриаршей Церкви последнего времени”, Берлин 1927.

СТРАТОНОВ, И. “Русская Церковная смута”, Берлин, 1932.

“Собрание определений и постановлений св. Собора Православной Российской Церкви”, изд. журнала “Церковь и Жизнь” — Ростов/Д. 1918.

СУВОРОВ, н. проф. “Учебник церковного права” Москва 1908.

ТИТЛИНОВ, Б. проф. “Церковь во время революции” Петроград (год издания не указан).

TROITZKY S.: “De l’autocephalie dans l’eglise”, Paris 1952.

“Громада” 3—8, 1949-1950 гг. Париж.

“Календар УАПЦ 1950 р.” Штутгарт 1950 г.

ORIENTALIA CHRISTIANA, 4, 1923: “L'eglise orthodoxe panukrainienne.”

ORIENTALIA CHRISTIANA, 4, 1923: “L’orthodoxe panukrainienne, ses. documents inedits, adresses aux Ucrainiens d'Amerique.”

ORIENTALIA CHRISTIANA, 54, 1929: Joseph Schweigl, S. J.: “Die Hierarchien der getrennten Orthodoxie in Sowjetrubland.”