[3-8]   

      Но издатели "Жизни Вечной" в жертву своей диссидентско-раскольнической похоти готовы принести реальную Церковь. Из номера в номер они настраивают читателей против священства: "Большинство духовенства страшно боится таких прозорливых людей, как Пелагия!.. "Ведь и Спаситель пошел против священников, обличая их, а они прям зубами скрипели", - говорила Пелагия Рязанская" [48]. И значит, дух, которым руководствуются издатели этой газетки, не есть дух Христов. И борьба с их лжепророчествами не есть борьба с крайностями "народного благочестия", а есть противостояние прелести.
      Следовательно, .не только можно, но и нужно спорить с подобного рода текстами. Ибо именно в том случае, если церковная власть и церковная мысль будут безнаказанно пропускать подобного рода вещания, то и выйдет огромнейший соблазн для "несмысленных". И соблазн будет двойным.
      Во-первых, соблазн выйдет для православных, которые будут воспитываться на вере в могущество "магов", в бесобоязни и на беспоповских декларациях.
      Во-вторых, соблазн будет для тех десятков тысяч людей, которые оказались в протестантских сектах и которые свое пребывание вне Православия оправдывают (и весьма небезосновательно) именно тем, что в православном быту слишком много откровеннейшего язычества и магизма.
      Протестанты убеждены, что православные не умеют поверять стихийные движения слепого религиозного чувства (того чувства, которое и порождает "естественные религии", сиречь язычество) светом ясных истин Откровения. Своими книгами и лекциями я пробую защитить Православие от протестантских нападок [49]. Значит, для меня полемика с псевдоправославным язычеством не новая тема, а прямое продолжение защиты Православия от протестантизма. Полемика с псевдоправославными апокрифами оказывается просто-напросто необходимой частью миссионерской работы с протестантами. Нельзя вести с протестантами честный диалог, отмечая в их доктринах отклонения от библейских истин, и при этом молчать по поводу искажения Писания в православном быту, а сегодня даже и в литературе. Нельзя обнаруживать сучки в их глазах, при этом не обращая внимания на то, что в своих собственных впору устраивать лесозаготовки...
      Постоянный миссионерский аргумент в диспуте с протестантами - это призыв сравнивать не грехи тех или иных православных с добродетелями баптистов, а сравнивать и сопоставлять вероучения. Но если оказывается, что книги, продаваемые в храмах и монастырях, выпускаемые церковными издательствами и имеющие соответствующее благословение (и тем самым воспринимаемые как вероучительные), несут в себе откровеннейший заряд оккультизма, - то защищать Православие становится сложнее. В таких случаях необходимо следовать той тактике, которую предлагал еще в начале века славянофил Ю. Самарин: "Когда крепость готовится встретить осаду, гарнизон начинает с того, что сам налагает руку на предместья: не задумываясь и не давая места неразумной пощаде, он сносит и выжигает все деревянные хижины, всю соломенную гниль, все ненадежное и неустойчивое, все, что снаружи пристроилось к кремлевской стене и чем бы непременно воспользовался бы неприятель для подступа. Пора и нам такою же добровольною жертвою очистить и спасти на поприще духовного боя вверенную нам твердыню" [50].
      Если во времена митрополита Платона разговор о недоброкачественности некоторых церковных книг мог вызвать смущение у "малосмысленных", то сегодня, напротив, отсутствие такого разговора порождает вполне законное смущение у множества думающих людей: как церковных, так и сочувствующих Православию, как светских, так и прямых протестантов. Апостол Павел ради того, чтобы не быть препятствием для обращения других людей, отказывался от употребления мяса (1 Кор. 8, 13), то есть от действия, которое само по себе вполне безгрешно, но которое выглядело соблазнительным в глазах некоторых собеседников апостола. Нам же ради приближения людей к Церкви и ко Христу тем более надо уметь отказываться от того, что греховно не только в глазах некоторых людей, но и по своей сути, - отказываться молчать при виде перемешивания язычества и Православия.
      В числе псевдоцерковных книг, на которые надо ставить гриф: "Перед прочтением - сжечь" и от которых надо защищать и православный люд, и память тех подвижников, кому эти книги посвящаются, на первом месте оказывается наипопулярнейшая книжка - "Сказание о житии блаженной старицы Матроны". Тираж - 100 000. Со страниц этой книги подвижница, которая, по мнению Синодальной комиссии по канонизации святых, достойна прославления и почитания как местночтимая святая, предстает, скорее, в качестве колдуньи. Именно распространение такого рода книг хулит память святых, а никак не критика подобного рода апокрифов.
      Книжка удачная, - читая ее, так и слышишь неподдельные разговорные интонации, бабушкины пересуды. В качестве источника по этнографии, по народным верованиям она - ценна и незаменима. Но боюсь, что издана она не для этнографов. И читается она, скорее, как введение в мир Православия. Но Православие, предстающее со страниц этой книжки, - очень уж странное. На всю книжку в 126 страниц - ни одной цитаты из Евангелия. Лишь на последней страничке приведено одно изречение апостола Павла - и это единственное место из всей Библии, воспомянутое составителями и рассказчиками.
      Даже имя Христово практически отсутствует в этой книжке. Все связывают свои надежды и верования только с Матронушкой. "Умру, ходите ко мне на могилку, я всегда там буду, не ищите никого другого. Не ищите никого, иначе обманетесь" [51]. "Видя все это, я как-то сказала: "Матушка, как жалко, что никто из людей не узнает, какие чудеса Богом вы творите", а она мне в ответ: "Как это не узнают? Узнают. Ты и напишешь... Цепляйтесь все-все за мою пяточку, и спасетесь, и не отрывайтесь от меня, держитесь крепче" [52] "И вот вижу сон: стою и смотрю, как матушка облачается в мундир генеральский, царских времен, с аксельбантами, лентой полосатой через плечо, и прикрепляет на груди множество значков, а я спрашиваю: "Матушка, что это такое?" Она отвечает: "Это регалии - мои заслуги перед Богом". Я спрашиваю: "А куда же Вы так одеваетесь?" А она недовольно: "Куда-куда?.. К Самому Богу Саваофу на поклон"" [53].
      Не помню я такой интонации ни у кого из святых древности. Никто не называл себя "столпом России" [54] Никто не говорил о своих "заслугах", никто не считал себя последним праведником на земле. Оптинский старец Макарий именно мнение человека о себе самом считал критерием его праведности: "Из одного этого, что странник говорит вам: "В доме вашем стала умножаться благодать" (а вы пишете, что ничего особенного не видите и не понимаете), и угрожает, говоря, что "если не станете его принимать, то смотрите не потужите, что не будет ходить", и еще говорит, что "весь град его молитвами держится", нельзя поверить его святости; нигде не видим в житиях, чтобы святые или праведные сами о себе так проповедовали, а напротив, считали себя прах и пепел и недостойными, а благодать Божия действовала чрез них" [55].
      Но не только по этой причине книжка с такими сентенциями должна быть изъята из православной книготорговли. По сути своей тот взгляд на Матрону, который выражен в этой книге, не является православным. Это, скорее, жизнеописание какой-нибудь магической целительницы и ясновидицы вроде Ванги, но не христианки.
      Религиозная жизнь персонажей этой книжки вращается главным образом вокруг "сглазов" и "порчи". "К матушке приходили разные люди, в том числе и темные, после которых она болела, сникала и говорила: за борьбу с ними она расплачивается болезнями. Рассказывала она мне, что сидячей стала так: шла в храме после Причастия и знала, что к ней подойдет женщина и отнимет у нее хождение. Так и было" [56]. "Матушка сказала: "Бывают мнимые болезни, их насылают. Боже упаси поднимать на улице что-либо из вещей или денег" " [57] "В дни демонстраций Матушка просила закрывать окна, форточки, двери. Полчища демонов заняли все пространство, весь воздух и объяли всех людей" [58]. Оказывается, оконное стекло может остановить демонов. Живи под стеклянным колпаком - и спасешься... Но не стоит на это надеяться. Как предупреждал преподобный Антоний Великий: "Если бы демоны обложены были бы такими же телами, как и мы, то могли бы они сказать: людей укрывающихся мы, мол, не находим, а найденным причиним вред. Тогда и мы могли бы укрыться и утаиться от них, заперев двери. Но они не таковы; могут входить и в запертые двери" (свт. Афанасий Великий. Житие Антония, 28).
      Так что же это за "насланные болезни", что это за "сглазы" и "порчи"?
      Поскольку эти слова не встречаются в богословских словарях и энциклопедиях, равно как и в серьезных богословских трудах, то они нуждаются в особом пояснении. Если эти слова пришли не из церковного языка, то откуда же? Из язычества, из народничества, из фольклора. Из мира сплетен и преданий, перешептываний и сказок они сейчас, во время повального интереса к магии, проникают в мир книг.
      Поскольку же мы ничего не узнаем о "порче" из книг по богословию и истории церковной мысли, то надо обратиться к историкам, изучавшим народные верования. Н. Костомаров так пишет об этом народном убеждении: "Под именем порчи в обширном смысле разумелось вообще нанесение вреда человеческому здоровью от злоумышления или зложелательства при участии нечистой силы; но в тесном смысле сюда относились по преимуществу те нервные болезни, которые внезапностью и исключительным ужасом припадков потрясают воображение, настроенное к таинственным толкованиям... Порча сообщалась через разные предметы, посредством ветра и выимки следа. Равным образом колдуны пересылали свое зложелательство через подмет разных вещей, к которым случайно мог прикоснуться тот, на кого обращалось злое намерение. Не только верили, но даже избегали сомненья в том, что причины таких явлений надобно искать исключительно во влиянии злых духов, а не в обыкновенной природе. Очень часто появлялись беснующиеся и кликуши. Кликушами они называются потому, что кликали на кого-нибудь, то есть указывали, что такой-то их испортил. О таких бесноватых ходили изустно и письменно истории самые мрачные и вместе самые затейливые. В одном из сборников XVII в. есть повесть об одной священнической дочери, в первую ночь своего брака подвергнувшейся власти бесов, потому что муж ее неосторожно вышел, оставив дверь отворенной и неосененной крестным знамением. Бесы таскали ее на болото, терзали и мучили. Она делалась беременной и рождала чудовищ, наподобие змей, которые сосали ее до крови... Появление кликуш в городах было истинным наказанием для всего общества; их указания часто принимались и преследовались судом. По одному клику бесноватой женщины брали обвиняемого ею человека и подвергали пыткам; иногда притворные кликуши служили орудием корыстолюбивым воеводам и дьякам; последние нарочно подущали их обвинять богатых хозяев, чтобы потом придраться и ограбить последних. А если кто-нибудь, обезумленный страданиями пытки, наскажет на себя, что он действительно колдун, того сжигали на срубе. Между тем правительство, получив известие о распространении порчи и появлении кликуш в каком-нибудь крае, посылало туда нарочных сыщиков отыскивать и выводить ведунов и ведуний; всеобщее зло удваивалось. Часто обыкновенная болезнь человека служила началом дела о колдовстве. Больное воображение искало причин болезни и тотчас нападало на мысль, что болезнь происходит от супостата. Томит сухота сердечная, есть-пить не хочется, свет белый не мил - верно, напустили, может быть из-под ветру или со следа, а может быть, зелия чревно-отравного дали, что чаровница собрала в ночь Купалы. Домашние придумывали, от кого бы могла случиться беда. Они имели право указывать на ведуна и просить сыску; а нужно, чтобы только заподозрили в ведовстве, - до пытки не далеко. Самый ничтожный факт, если его не могли объяснить, достаточен, чтобы обвинить человека в колдовстве... Во время войны боялись, чтобы чужие государи не подослали волшебниц испортить государеву семью. Опасение, чтобы лихие люди не нанесли порчи царю и царскому семейству, не имело границ. Чуть только случилось прихворнуть государыне или кому-нибудь из царских детей, сейчас подозревали, что их испортили, сглазили или напустили на них худобу. Если в домашнем царском быту возникал какой-нибудь спор между супругами, - и этому искали причины в ведовстве и порче. Болезнь царского младенца приписывалась сглазу и порче" [59].
      "В старину ни одно дело не обходилось без обвинений в чародействе", - пишет исследователь русского фольклора А. Афанасьев [60]. "И до сих пор (работы Афанасьева выходили в 1860-х годах) простой народ думает, что все калеки, расслабленные и хворые изурочены колдунами и нечистой силой; всякое телесное страдание и всякое тревожное чувство приписываются порче "недобрых людей", их завистливой мысли, оговору и сглазу и называются напускной тоской; нервные болезни - кликушество, икота и падучая, а равно грыжа, сухотка и колотье признаются поселянами за действие злых духов, насланных на человека на срок или навсегда мстительным колдуном. Сами больные, разделяя то же убеждение, выкрикивают во время припадков имена своих врагов, подозреваемых в наслании болезни, и обвиняют их в этом мнимом преступлении" [61].
      И даже прямое противодействие церковных проповедников этому верованию перетолковывалось в его же пользу. Так, когда в XIX столетии священник попытался разъяснить крестьянам, что подозреваемая ими женщина никак не виновата в "порче", то есть в том, что в деревне развелось множество истеричек-кликуш, крестьяне решили, что колдунья испортила и батюшку, который однажды зашел к ней в хату и пил у нее чай. "Пошли разные толки и рассказы о том, будто бы во время службы батюшка забывает выходить с Дарами, не может вынести креста, так как он сам "спорчен". Все это оказалось игрой воображения, лишенного всякого основания, и показывает, какой высокой степени нервного возбуждения достигло все население, едва не впавшее в массовые галлюцинации" [62].
      Знаменитый исследователь русского языка и народной культуры В. Даль с горечью пишет о том же суеверии: "Нигде не услышите вы столько о порче... как на Севере нашем... Болезнь эта передается от одной бабы к другим, потому что им завидно смотреть на подобострастное участие и сожаление народа, окружающего кликушу и нередко снабжающего ее из сострадания деньгами... Покуда на селе только одна кликуша, можно смолчать, потому что это бывает баба с падучей болезнью, но как скоро появится другая и третья, то необходимо собрать их всех вместе в субботу перед праздником и высечь розгами. Двукратный опыт убедил меня в отличном действии этого средства: как рукой снимет" [63].
      Официальное и церковное отношение к этим повериям было двояким. Безусловно, чародейство считалось грехом. Но признавалась ли действенность этих чар?
      С одной стороны, даже в крестоцеловальных записях на верность царю Борису Годунову содержалось обещание "государю, царице и их детям зелья лихого и коренья не давати, и не испортити, да и людей своих с ведовством да со всяким лихим зельем и с кореньем не посылати и их, государей, на следу всяким ведовским мечтанием не испортити, ни ведовством по ветру никакого лиха не посылати и следу не выимати" [64]. Воеводу князя Михаила Воротынского обвиняли в связи с ведьмами. Когда связанного князя привели к Ивану Грозному, царь спросил его: "Се на тя свидетельствует слуга твой, иже мя еси хотел очаровать и добывал еси на меня баб шепчущих". - "Не научихся, царь, - отвечал знаменитый воин, - и не навыкох от прародителей своих чаровать и в бесовство верить, но Бога единого хвалити" [65].
      С другой стороны, церковные кары для чародеев были слишком мягки. За те грехи, за которые в Европе в средние века сжигали, на Руси лишь налагали епитимьи. По наблюдению историка, к великой чести нашего духовенства надо сказать, что у него колдуны отделывались куда дешевле, чем у западного. В том самом XVI веке, когда в Европе пылали костры, на которых горели живьем сотни ведьм, наши пастыри заставляли своих грешников только бить покаянные поклоны... Для наших патриархов, митрополитов и прочих представителей высшего духовенства ведун, ведьма были люди заблуждающиеся, суеверы, которых надлежало вразумить и склонить к покаянию, а для западноевропейского папы, прелата, епископа они были прямо адовым исчадием, которое подлежало истреблению" [66]. Обращает на себя внимание мягкость этих епитимий. Так, в патриаршей грамоте на основание Львовского братства 1586 г. предписывается за чародейство "епитимья 40 дней поклонов по 100 на день" [67]. Если бы издатель этой грамоты полагал, что колдовство действенно и может по-настоящему навредить человеку и даже погубить его жизнь и здоровье или, что еще хуже, привести ко вселению беса в ни в чем не повинного человека, - то епитимья должна была бы быть значительно строже и, как минимум, приравниваться к епитимье за убийство.
      В синодальную эпоху церковное и государственное отношение к верованиям в "порчу" становится более определенным.
      Духовный Регламент обязывает епископов: "Спросит же епископ священства и прочих человек: "Не делаются ли где суеверия? Не обретаются ли кликуши?"" [68]
      Со ссылкой на Регламент Императрица Анна Иоанновна дала соответствующий указ Синоду: "Сего ноября 15 дня (1737 г.) в полученном Ея Императорского Величества за подписанием собственныя ея Императорского величества руки Святейшему Синоду в указе, сего же ноября 14 дня состоявшемся, объявлено: может-де памятно быть не токмо суду, но и прочим духовным и мирского чина подданным Ея Императорского Величества, тщательным к твердому содержанию веры и Закона Божия и догматом церковным людям, какия в прошедших летах явились в Российской Империи от некоторых не знающих совершенно закона и правил и истинного ко спасению души пути самовымышленныя к поколебанию и сумлительствам простого народа разные суеверия, между которыми находились инде кликуши; но все такие бездельные суеверцы тогда же, по взятии их к следствию, в тех противных закону и совести продерзостях признались и за то жестоко наказаны, и впредь того во всей Ея Императорского Величества Империи не токмо указами предецессоров Ея И. В. прилежно предостерегать и таких суеверцев, где б иногда кто явился, хватать и наказывать повелено... и каждому архиерею в своей епархии тщательно наблюдать и смотреть о кликушах, чтоб оных до суеверных шалостей не допускать; и для лучшего того смотрения указано епископам по всем городам учредить из духовного чина нарочных благочинных, которые б, сколь скоро где что в народе к суеверию подлежащее появилось, тотчас объявляли о том им" [69].
      13 мая 1773 г. последовал указ Синода о воспрещении духовенству петь молебны и читать слово Божие над кликушами и прочими порчеными людьми, о которых "не иное должно иметь рассуждение, как о прямом притворстве и обмане и суеверии" [70].
      Ст. 937 Уложения о наказаниях Российской Империи гласила: "Так называемые кликуши, которые делают на кого-либо наветы, утверждая, что он причинил им зло будто бы посредством чародейства, подвергаются за сей злостный обман: заключению в тюрьме на время от 4-х до 8-ми месяцев" [71] Эта норма закона не была вполне бездейственной. Так, в 1861 г. Екатеринославская уголовная палата признала священника Донцова виновным в распространении суеверных представлении о "порче" и кликушестве [72].
      Впрочем, не только некоторые представители духовенства продолжали рассказывать о "порчах". Было бы странно, если бы это общенародное убеждение вовсе не просочилось на страницы церковных книг.


 

     Примечания