Тот, кто хочет творить христианскую культуру, должен принять христианство, ввести его дыхание в самую глубину своей души и обратиться к миру из этой новой цельности и свободы. Выражаясь философским языком, можно сказать, что он призван осуществить в самом себе - религиозный "акт" христианства и из него начать творческую работу над преображением мира в новом духе. Естественно, что он должен принять для этого и самый мир, созданный Богом и дарованный Им.
      Мы знаем, что в истории христианской церкви имеется древняя "мироотречная" традиция [9]; и тот, кто следует этой традиции, имеет, по-видимому, основание не вмешиваться в судьбы земли и земного человечества. Он как будто имеет основание предоставить космическому и историческому процессу идти своим ходом и влечь людей туда, куда они влекутся, - хотя бы к погибели; к разрушению и растлению, во власть "змия", "обольщающего народы" (Апок. 20,3,7); но это основание он имеет только тогда, если он принимает и "обязанности", вытекающие из мироотречения, т.е. если он действительно угашает в себе самом земной человеческий состав и доживет свой удел, как бы не присутствуя на земле, томясь о скорой смерти, в виде почти бестелесного духа...
      Действительно, в христианстве имелась эта древняя традиция, отвергающая мир. Эта традиция была порождена эсхатологическими местами Нового Завета, особенно Евангелия и Апокалипсиса (не указывающими, впрочем, никаких определенных сроков грядущего конца); она окрепла затем под влиянием греческой философии (стоиков и неоплатоников); и затем дошла до крайних выводов (вроде самооскопления Оригена) под влиянием формального, внешнего законничества. присущего иудаизму. Однако, эта традиция никогда не выражала последнего и глубочайшего отношения христианства к Божьему, именно - к Божьему миру. Было бы чрезвычайно поучительно проследить через всю литературу христианской аскетики, как платоническое и стоическое (и чуть ли не буддийское) отвращение от мира и осуждение его - уживается в ней (не примиряясь!) с христианским учением о благодатной устроенности мира, и его божественной ведомости (Провидение) и о вездеприсутствии Божием (приближение к пантеизму!). Здесь перед нами два различных иногда кажется даже противоположных миросозерцания: они как бы стоят рядом, не вытесняя друг друга, а подсказывая человеку два различные жизненные пути: мироотвержение и мироприятие.
      Первый путь был последовательно продуман и прочувствован до конца в первые же века. Согласно этому воззрению, Царствие Божие не только не от мира сего, но и не для мира сего. Мир внешний и вещественный есть лишь временный и томительный плен для христианской души; ей нечего делать с этим миром, в котором она не имеет ни призвания, ни творческих задач. Мир и Бог противоположны. Законы мира и законы духа непримиримы. Двум господам служить нельзя, а господин мира есть диавол. "Этот" век и "грядущий" век - два врага. И смысл христианства состоит в бегстве от мира и из мира, т.е. в неуклонном угашении своего земного человеческого естества. Надо возненавидеть все мирское и отдалить его от себя, иначе оно само отдалит нас от Бога. Все мирские блага, "все сотворенное" надо почитать чужим и не желать этих вещей. Христианин не должен вступать в брак, не смеет приобретать собственность, не должен служить государству. Мало того: ему подобает молиться - "да прейдет мир сей" и да сократятся его дни. Сам же он должен обречь свою плоть увяданию или медленному "умерщвлению" под страхом "лишиться последнего благословения". Ему подобает стыдиться того, что у него есть тело и телесные потребности. Он должен приучиться видеть врага в своей плоти и гнушаться ею: здоровое тело должно быть ему нежелательно: оно должно стать на земле, как изваяние или "истукан", и сам он должен жить так, как если бы его совсем "не было в мире сем" [10].
      Таковы последовательные выводы из мироотречности.
     Что остается делать в мире такому христианину? Какую он может творить культуру? За что ему бороться "в этом мире", что отстаивать? Если Христос пришел в мир, учил и страдал для того, чтобы увести своих учеников из мира и научить их отвращению ко всякому мирскому естеству, то самая идея "христианской культуры" на земле есть идея ложная и несостоятельная. У такого христианина нет родины на земле, ибо она у него в небесах. Какая может быть у такого отшельника забота о правосознании, о правопорядке, о суде и справедливости? Какая печаль столпнику от того, что гибнет хозяйство, что извращается наука, что горят музеи? Он призван вместе с Афинагором и Тертуллиапом "презирать мир и помышлять о смерти"... И если христианство отвергает "мир", материю, природу, тело, хозяйство, собственность, государство, науку, искусство и с ними все земные дела, - то оно не может ни вести человека в этом мире, ни учить и вдохновлять человека в этом мире: оно может только уводить его из этого мира. Благословить его на земную жизнь и вдохновить его к этой жизни оно не в состоянии. Тогда оказывается, что земная жизнь дана человеку не для того, чтобы он в ней жил и творил, славя Бога своею жизнью и своим творчеством (идея христианской культуры!), а для того, чтобы он не принимал ее и учился медленному самоумерщвлению: истинный христианин не имеет на земле творческого призвания и творческой цели.
      И когда окидываешь взором историю культурного человечества за последние века и видишь этот процесс отхода масс от церкви и христианства, то иногда невольно спрашиваешь себя, не объясняется ли этот процесс, помимо массового духовного кризиса, еще и тем, что христианство доселе не побороло в себе этого мироотречнаго уклона, который учит покаянно уходить от мира и из мира, но не учит ответственно входить в мир и радостно творить в нем во славу Божию?
      Если же обратиться к Первоисточникам Нового Завета и внимательно исследовать их, то придется прийти к выводу, что понятие "мира" употребляется ими в нескольких различных значениях и что самая проблема "отвержения" и "приятия" "мира" должна разрешаться в связи с этим различно. Так иногда под "миром" разумеется все мироздание в целом, как оно сотворено самим Богом [11]; иногда же "миром" именуется вся совокупность народов, которым должно быть проповедано Евангелие [12]. Вряд ли можно допустить, чтобы Христос учил нас отвергать творение Божие или же всю совокупность народов, чающих благовестие и имеющих получить его... Одно это сопоставление различных мест Писания должно научить нас чрезвычайной осторожности в разрешении этой проблемы. Какой же мир и в каком смысле "отвергается" или "принимается" Новым Заветом?
      В Евангелии и в Посланиях "мир" отвергается лишь постольку, поскольку он сам отпал от Бога, и вот, - противостоит Ему, как самостоятельный, чуждый Ему и далекий; это есть мир, утверждающий себя "без" Бога и "против" Бога, в качестве самостоятельной ценности и реальности; - мир, искушающий и прельщающий человека, пробуждающий "своими сквернами" его похоть (ср. Мк. 4, 9.; 2 Петра 2,20.; Тим. 4,10 и др.) и ведущий его к диаволу. Именно поэтому и постольку "мир" "лежит во зле" (3 Иоан, 5,19.) и подчинен "князю мира сего" (Иоан. 12,31; 14,30; 16,11); именно постольку "дружба с миром есть вражда против Бога" и "кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу" (Иак. 4,4). Христианин не может и не должен любить такой мир: "Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает во век" (3 Иоан. 2. 15,17). Такой "мир" не может познать Бога (Иоан. 1,10; 17,25); он ненавидит Христа и его учеников (Иоан. 7,7; 8,23; 15,18; 17,14); он приемлет и признает "своих" (Иоан. 15,19). Но Христос "победил" этот мир (Иоан. 16,33); "и всякий, рожденный от Бога, побеждает мир, и сия есть победа, победившая мир, вера наша" (3 Иоан. 5,4). То, что в "этом мире" считается "немудрым, немощным, "незнатным", "уничиженным" - может оказаться пред лицом Божиим достойным и "избранным" (3 Кор. 1, 27,29). В "этом мире" - свои, дурные радости и своя, неспасительная печаль (2 Кор. 7,10). "Образ" его преходящ (1 Кор. 7,31); и "сообразоваться с ним" верующие не должны (Римл. 12,2), ибо в нем живут "соблазны" (Мф. 18,7), которым и предаются "люди мира сего" (Лк. 12,30): они и будут судимы и осуждены вместе с ним (1 Кор. 11,32).
      Но напрасно было бы толковать это мироотвержение как хулу на созданную Богом вселенную или как коренное опорочение человеческого естества и его грядущей судьбы.
      Вселенная создана Богом - и небо, и земля, и море и "все, что в них"; и Бог есть "Господь неба и земли" (Мф. 11,25; Лк. 10,21). "Им создано все, что на небесах, и что на земле, видимое и невидимое. И Он есть прежде всего, и все Им стоит" (Кол. 1, 16-17; срв. Еф. 3,15; срв. Деян. 4,24; 14,15; 17,24). Так, что "сила Его и Божество" "от создания мира" "видимы""через рассматривание творений" (Римл. 1, 20). Поэтому объективный состав Бого-созданного мира отнюдь не подлежит хуле и отвержению.
      Но это относится и к человеку. Человечество не отвергнуто Богом, а потому не может отвергаться и нами. Напротив, Бог спасает и просвещает человека. "Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную" (Иоан. 3,16), "чтобы мир спасен был чрез Него" (Иоан. 3,17). Христос есть "Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира" (Иоан. 1,29); "Он есть умилостивление за грехи"... "всего мира (1 Иоан. 2,2) и в Нем Бог "примирил с Собою мир" (2 Кор. 5,19. Кол. 1,20). Именно поэтому Христос говорит о Себе: "Я свет миру" (Иоан. 8,12; ср. Иоан. 3,19 и сл.); а об Апостолах: "Вы свет мира" (Мф. 5,14); и указует, что Евангелие "должно быть проповедано" "во всех народах" (Мк. 13,10), и "по всей вселенной" (Мф. 24, 14)...
      Все это означает, что "мир" отвергается, поскольку он не в Боге или против Бога, не во Христе, или против Христа; поскольку он есть источник или орудие безбожной похоти; и что мир приемлется, как созданный Богом и получивший от Бога свой смысл и свое предназначение. Смысл же этот выражается словами: "Я победил мир" (Иоан. 16,33); и потому: "дана Мне всякая власть на небе и на земле" (Мф. 28,18); и еще: "все предано Мне Отцом Моим" (Мф. 11,27). А предназначение мира таково, чтобы состоялось "устроение полноты времен" и чтобы "все небесное и земное соединить под главою Христом" (Еф. 1,10). В этом и выражается идея и задание христианской культуры.
      Вот почему вся живая и глубокая традиция христианства не остановилась на отвержении богосотворенного мира и истолковала учение Христа в ином смысле. Она отвела аскезе значение драгоценного средства, очищающего душу и освобождающего ее; она выработала целую систему душевного очищения (монашество). Согласно этому, аскеза есть путь, ведущий к постижению Бога "в небе" и "на земле", "мироотвержение" же не является основною и последнею задачей христианина. Напротив, христианство приняло мир, благословило человека в мире и стало учить его не только христианскому умиранию, но и христианской жизни, и творческому труду.
      Как же не принять мир, когда он создан Богом, "возлюблен" Им, спасен, просвещен, искуплен и отдан во власть Христу, Сыну Божию? Когда "не нуждающийся ни в каких благах Бог для человека устроил небо, землю и стихии, доставляя ему через них всякое наслаждение благами" (Антоний Великий); когда в мире "нет ни одного места, которого не касалось бы Промышление" Божие, "где бы не было Бога", так, что желающий "зреть Его" должен только смотреть "на благоустройство всего и Промышление о всем" (Антоний Великий)? И вся "эта сотворенная природа" есть не что иное, как великая "книга", в которой человек, "когда хочет", может читать "словеса Божии" (Евагрий Монах)? И когда христианину дано великое задание не только проповедать Христа во всей вселенной, но и внести Дух Его во все "земное"?
      По истине Христос принял мир и воплотился не для того, чтобы научить нас отвергать мир, понося и презирая создание Божие; но для того, чтобы дать нам возможность и указать нам путь верного, христианского мироприятия; чтобы научить нас верно принимать и творчески нести бремя вещественности (плоти) [13] и бремя человечески-душевного разъединения (индивидуальности); чтобы научить нас жить на земле в лучах Царствия Божия. Мы не выше Христа, а Христос принял земную жизнь и вернул ее в благодатном сиянии. И тот, кто принимает мир, тот включает в свой жизненный путь творческое делание в этом мире. т.е. совершенствование в духе - и себя самого, и ближних, и вещей; а в этом и состоит по существу христианская культура.
      Человеку "от природы", следовательно от Бога, дан некий способ земного бытия: трехмерная живая телесность; душа с ее разнообразными функциями и силами, индивидуальная форма жизни и инстинкта; сила любви и размножения; голод и болезни, сопричисленность к вещам и животным на положении их разумного и благого господина; раздельность и множественность людей; необходимость творческого труда и хозяйственного предвидения; климат, раса, язык и т.д. Из этого, данного нам способа земной жизни вытекает множество неизбежных для нас жизненных положений, заданий и обязанностей, которые мы и должны принять, осветить и освятить лучом Христианского Откровения, и изжить практически, в трудах, опасностях и страданиях, приближаясь к Божественному и одолевая противобожественное. Своим воплощением Христос не отверг этот способ бытия, а принял его и победил его. И нам надлежит идти Его путем и творить Его дело, как волю Отца, - но не "по ветхой букве" (Римл. 7,6), а "от сердца" (Римл. 6,17), и "не под законом" (Римл. 6,15), а в свободе и "в обновлении духа" (Римл. 7,6).
      Это значит, что нам надлежит приять - и полевые лилии, и птиц небесных, и пастушество, и плотничество, и осла; и золото с ладаном и смирною; и хлеб, и рыбу, и вино, и радость брака; и подать, церковную и государственную; и власть Пилата, данную ему свыше; и вервие для торгующих в храме; и трепет вещего и грозного слова; и пение ангельское, несущее смертным весть о Боге. Нам надлежит принять все это, как дар и как задание; как христианское средство, ведущее к христианской цели; как жизненное творчество, имеющее создать христианскую культуру. И принять все это мы должны "как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божий (1 Петра 2,16).
      В первые века нередко думали, что надо принять Христа и отвергнуть мир. "Цивилизованное" человечество наших дней - принимает мир и отвергает Христа. А в средние века Запад выдвинул еще иной соблазн: сохранить имя Христа и приспособить искаженный иудаизмом дух Его учения к лукаво-изворотливому и властолюбивому приятию не преображаемого мира.
      Верный же исход в том, чтобы приять мир вследствие приятия Христа и на этом построить христианскую культуру...; чтобы, исходя из духа Христова - благословить, осмыслить и творчески преобразить мир; не осудить его внешнеестественный строй и закон, и не обессилить его душевную мощь, но одолеть все это, преобразить и прекрасно оформить любовию, волею и мыслью, трудом, творчеством и вдохновением.
      Это и есть идея православного христианства.
      Основное искание Православия в этой сфере - освятить каждый миг земного труда и страдания: от крещения и молитвы роженице до отходной молитвы, отпевания и сорокоуста; и в молитве перед началом учения; и в призыве: "даждь, дождь земле алчущей, Спасе!"; и в освящении пшеницы, вина и елея; и особенно во всех таинствах; и в чине священного коронования, и в присяге государю; и в чине освящения знамен, благословения воинских оружий или судна ратного "на супротивные" отпускаемого... Православие было искони мироприемлюще: и в отшельнике, примиряющем князей, и в епископе, наставляющем или укоряющем своего государя; и в хозяйствующем монастыре; и в монастырском осадном сидении; и в православных Патриархах, и в православных старцах, и в исповедничестве православного духовенства, ныне замучиваемого в России от коммунистов; и в этой дивной молитве сеятеля: "Боже! устрой и умножь, и возрасти на долю всякого человека, трудящегося и гладного, мимоидущего и посягающего"...; и в нашем искусстве - от Дионисия до Нестерова, от сладкогласия киевских распевов до "Жизни за Царя Глинки", от древнего малого храма в крепости Иван-Город до Храма Христа Спасителя в Москве. И когда митрополит Филарет вступает в поэтическую переписку с Пушкиным; и когда поколение за поколением читало на старейшем русском Университете в Москве как призыв и обетование: "Свет Христов просвещает всех" ; и когда православный старец посылает своего послушника Борисова на Новую Землю писать "чудеса природы Божией" и его светские полярные ландшафты потрясают сердца европейцев своею значительностью и величием; и когда мы отдаем себе отчет в том, что дали русскому просвещению и русской интеллигенции Троицкая Лавра и Оптина Пустынь, - то православное мироприятие предстает перед нами во всей своей верности и глубине.
      Русское Православие не мыслит мира внехристианским или "светским". Напротив, - христианское просвещение и просветление мира является его прямым заданием. Ему "есть дело до всего, чем живут или не живут люди на земле" и притом потому, что оно имеет в этом мире великую и священную миссию.
      Царство Христово "не от мира сего" (Иоан. 18,36), но о нем возвещено миру и человечеству; и поэтому его идея высказана для мира сего, как призвание и обетование. Неверно думать, что Царство Божие подобно земным царствам. Также неверно думать, будто оно существует для мира сего. Но "мир сей" существует, как величайшее поле (ср. Мф. 13,38) для посева и возрастания Царства Божия. Евангельское благовестие состоит не в том, что земля и небо противоположны и несоединимы, ибо земля обречена греху и люди суть дети греха; но в том, что небо уже сошло на землю в лице Богочеловека, что "приблизилось Царство Небесное" (Мф. 4,17. ср. Мф. 12,28. Мк. 1,15; Лк. 4,43; 10,9; 10,11;11,20; 21,31 и др.), что возможность и реальность негреховного мироприятия и миропреображения даны и удостоверены. Евангелие несет миру не проклятие, а обетование; а человеку - не умирание, а спасение и радость. Оно учит не бегству из мира, а христианизации его. Поэтому христианское мироотвержение - есть или условно временная, душеочистительная установка монаха, "отвергающего", чтобы "приобрести вновь", закрывающего глаза, чтобы прозреть, ищущего уединения и сосредоточения, для того, чтобы по новому воспринять Бога, человека и мир; тогда христианин "отвергает" не Божий мир, как объективный предмет, а свои страсти и страстные содержания своего опыта, и, очистившись и прозрев, убеждается, что "нет ничего в себе самом нечистого", ибо "только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто" (Римл. 14,14-20)... Или же мироотвержение есть слепота, помрачение духа, посягание на хулу и тяга к ереси; это есть путь от духовного скопчества к телесному.
      И вот - наука, искусство, государство и хозяйство суть как бы те духовные руки, которыми человечество берет мир. И задача христианства не в том, чтобы изуверски отсечь эти руки, а в том, чтобы пронизать их труд изнутри живым духом, воспринятым от Христа. Христианство имеет в мире свое великое волевое задание, которого многие не постигают. Это задание может быть обозначено, как создание христианской культуры.
      Ныне же, когда вредоносное явление безбожной науки, когда страшная сила религиозно-бессмысленного государства, когда внутренняя обреченность безыдейного хозяйствования, когда растлевающая пошлость бездуховного искусства - наполняют Божью землю расплясавшимися харями, христиане не могут ни отвернуться от этого зрелища, провозглашая "нейтралитет, ни укрыться за словесное "мироотвержение" и "непротивление". Напротив, они должны найти в себе веру и волю для искреннего творческого христианского мироприятия и для борьбы за свое поле и за свой посев. Тогда начнется исцеление.