Священник Алексей Уминский

В этой заметке речь пойдет о культуре в жизни православного христианина. Вернее - о месте культуры в христианском воспитании и образовании. Нет никакой необходимости для православного воспитания конфронтационно противопоставлять культуру православную и неправославную; напротив, есть необходимость найти грань между культурой и псевдокультурой, которая может мимикрировать; она любит не только провозглашать себя единственно возможной, но и рядиться "под Православие".
Само противопоставление православной и всякой иной культуры может привести верующего человека к боязни скомпрометировать себя в глазах единоверцев любовью к светской литературе, поэзии, живописи, музыке, театру. 

Поэтому неофитская оценка мировой культуры зачастую бывает похожа на инквизиторскую ревизию, после которой ни одно великое творение не имеет права на существование в жизни православного христианина.

Такое отношение к культуре было особенно характерным лет 15 назад, когда в Церковь стали приходить образованные, интеллигентные люди, как раз воспитанные на этой культуре. Может быть, даже естественно, что глубокое обращение ко Христу, связанное с самым серьезным переосмыслением всех прежних ценностей, влечет за собой резкое отвержение прошлого; это характерно для неофитства, более того - временный отказ от светской культуры имеет смысл как аскетическое упражнение, доступное и полезное мирянам (например, постом не ходить в театр, не смотреть кино, не читать развлекательную литературу).
Но, к несчастью, в деле воспитания, при формировании заново семейных традиций излишнее неофитское рвение заставляло обратившихся родителей "сбросить с корабля современности" любимую ими некогда культуру и лихорадочно заняться поиском того, что бы такого духовно-безопасного можно было бы предложить взамен подрастающим детям. Культуру, призванную воспитать в человеке человеческое, православные родители и воспитатели попробовали заменить культурой церковной. И совершилась подмена. То, что Церковь создала как свою культуру, - это прежде всего ее молитва, то есть самое высокое выражение любви Церкви - Тела Христова, каждого из нас, к своему Создателю. Это и икона, это и наше богослужение, церковное пение и литература. Но молитве научиться очень трудно, и настоящая молитва -- это всегда дар Божий, который дается молящемуся за его труды.
И вот место живописи заняла икона, место музыки и пения - церковные песнопения на магнитофоне, место поэзии и литературы - чудные писания Святых Отцов. Получился огромный разрыв между сферами душевной и духовной, и детям было предложено, минуя несколько ступеней развития души, совершенно необходимых для последовательного развития личности, войти в область духовных отношений и переживаний. Образовалась некая душевная брешь, вакуум, который в человеке обязательно чем-либо заполняется.
Сейчас можно наблюдать два процесса, одинаково обусловленных непониманием того, как происходит возрастание души. Великое церковное искусство стало профанироваться. К примеру, православная мама кормит своих детей и ставит на магнитофон кассету с "Херувимской". Это ли не дикость? Правда, скоро нашелся выход: начали петь под гитару грустными лирическими голосами "духовные" романсы, которые, при всем своем катастрофически низком, примитивном музыкально-поэтическом уровне, стали провозглашаться чуть ли не новым словом в православной культуре. По сути, между рок-оперой "Иисус Христос - Суперзвезда" и "православным романсом" большой разницы нет; это явления одного порядка, это - псевдокультура.
При этом разрыв между душевным и духовным, этот вакуум, который образуется в человеке, в ребенке, обязательно заполняется. И когда для ребенка на духовном уровне православная культура еще не доступна, современный мир предлагает ему свою сверхдоступную массовую культуру, и мы в воспитании наших детей начинаем проигрывать миру. Получается, что мы пришли к чему-то, что напоминает старообрядчество, когда люди попытались освятить все стороны жизни, довести быт до уровня таинства, а в конечном счете лишились самих таинств. Так может случиться и с нами, и с нашими детьми, если мы разучимся различать священное от профанного. Можно сказать, что те два процесса, о которых я говорил, опираются именно на подобное неразграничение, между тем как давно отмечено, что при правильном понимании этой границы человеку дается драгоценный дар: он ощущает присутствие Бога и в природе, и в творчестве.
Культура занимает свое место, в жизни человека, и место это строго иерархично в устроении личности. Это место можно было бы определить как некую интеллектуально-душевную сферу, некий покров души. Другими словами, культура способствует правильному душевному устроению и, естественно, душа человека жаждет этой пищи, ищет возможность наполнить эту сферу.
Без всякого сомнения, культура как явление - вещь сложная, неоднородная, неоднозначная. Часто даже в том, что мы считаем классикой, таится яд: за высшей эстетикой прекрасной формы скрываются цветы зла, за высоким полетом интеллекта - холодящая сердце дьявольская гордыня. В самой культуре, в самом искусстве много подмен, много опасных лабиринтов - это естественно. Грех вошел в мир, "семя тли", - оно во всем, что не преображено подвигом святости. Но ведь и наша обычная пища - это тоже продукты тления и распада, однако без нее мы жить не можем. Выбирая себе пищу для жизни, мы, естественно, выбираем для себя свежие продукты, стараемся быть умеренными, не впадая ни в чревоугодие, ни в пьянство.
Понятно, что и своих детей мы отбросами кормить не будем. Вот бы нам так научиться относиться и к культуре. Ведь если мы сможем научить наших детей, которых мир насильно стремится подчинить своей духовной пище, любить настоящую музыку, настоящую живопись, настоящую литературу, мы на самом деле одержим победу над миром. Культура может стать замечательным инструментом воспитания, являясь одновременно фильтром и иммунитетом по отношению к псевдокультуре. Верность человека той культуре, которая ему свойственна, способна как минимум уберечь его от последствий опрометчивости. 

Истинная культура, занимаясь воспитанием чувств, последовательно подводит человека к аскетике, а аскетика переводит душевного человека в мир духовный. 

В каждом настоящем творении звучат молитва, славословие или покаяние. Размышляя о роли культуры в формировании личности ребенка, я вспомнил об образе книги Дж. Сэлинджера "Над пропастью во ржи" (в буквальном переводе с английского ее название - "Ловец во ржи"; самая заветная мечта ее героя-подростка - не давать свалиться в пропасть малышам, беззаботно играющим на поле). Культура и является в современном мире "ловцом во ржи". Вряд ли кто-нибудь назовет эту книгу имеющей отношение к Православию, тем не менее, мне приходилось слышать о ней отзыв одного священника: "Эта книга о том, как подросток хочет стать священником, но только пока об этом не знает". Удивительно, но я действительно знаю священника, обращение в Православие которого в юности произошло после чтения этой книги. Это лишь маленький пример того, как правильно может настроить душу человека настоящее произведение искусства.
И совсем не обязательно при изучении литературы в православной гимназии подводить "святоотеческую базу" под изучение Пушкина, Ахматовой, Байрона или Сервантеса. Для нас сейчас стоит цель - повернуться к культуре как к замечательному и хорошо изученному инструменту воспитания и образования, который сегодня особенно может помочь и родителям, и православным педагогам воспитать наших детей в Православии среди шквального напора ложных ценностей современного мира.

Александро - Невский вестник 3 (90) март 2004

г. Барнаул