Обитатели Северо-запада Руси издавна осуществляли плодотворные связи с соседней Скандинавией. Одним из ценнейших «приобретений» Новгорода была замечательная женщина, родившаяся около тысячи лет назад, шведская принцесса Ингигерд. Ей было суждено, совместив в себе лучшие дары культур Скандинавии и Руси, стать супругой Ярослава Мудрого, матерью благоверного князя Владимира - основателя Софийского собора в Новгороде и сыграть значительную роль в истории всего Северно-Европейского региона.

На Руси ее называли православными именами - Ирина и Анна Правда, второго имени ни один надежный источник - ни скандинавский, ни древнерусский - не упоминает. Митрополит Иларион, надо полагать, осведомленный лучше позднейших писателей и агиографов, в своей «Похвале святому равноапостольному князю Владимиру» говорит: «...виждь и благоверную сноху твою Ерину» (то есть Ирину). Поскольку в более поздних русских источниках, начиная со времени Иоанна Грозного, ее стали называть благоверной Анной Новгородской, Н. М. Карамзин предположил, что усвоение имени Анна связано с тем, что княгиня перед кончиной приняла иночество с переменой имени. Последующие историки высказывали сомнение в том, что женщина из верхушки общества, бывшая шведская принцесса, приняла монашество. Таких примеров тогда на Руси, а тем более в Скандинавии, не было. Прославленная Евфросиния, игумения Полоцкая, приняла постриг только около 1127 года. Из князей первым иноком стал после 1130 года Святослав Черниговский, которого современники называли Никола Святоша

Есть и другое предположение: Анной могла быть первая жена Ярослава Мудрого (о которой почти ничего не известно). Наконец, Анной могла стать в Крещении не мать, а супруга благоверного князя Владимира Ярославича, взятая из среды германской знати, скончавшаяся вскоре после него и погребенная в Софийском соборе.

Все три имени супруги Ярослава Мудрого - Анна-Ирина-Ингигерд - имеют историческое право на существование. Русской Православной Церковью она прославлена как благоверная княгиня Анна Новгородская (память 10/23 февраля). Однако ниже для простоты и удобства мы будем использовать только одно имя - Ирина, под которым княгиня была известна нашей земле в эпоху Ярослава Мудрого. Это имя бесспорно относится к выдающейся исторической личности, матери многочисленных детей Ярослава, в том числе благоверных князей Владимира Ярославича и Всеволода Ярославича (Всеволода Большое Гнездо), от которого пошли государи, правившие Русью в последующие пять веков.

Сведения о благоверной княгине в древнерусских летописях весьма скудны, поэтому ниже мы используем в основном скандинавские и западноевропейские источники [1, 2]. Отцом принцессы Ингигерд был король Олав Шетконунг, который около тысячелетия тому назад положил начало христианизации Швеции, приняв Крещение со всей своей семьей, кругом приближенных и дружиной².

Уже в юности Ингигерд едва не стала «яблоком раздора» между Швецией и Норвегией, но по Промыслу Божию в конце концов содействовала не только установлению мира в Скандинавии, но и укреплению традиционно дружественных отношений ее с Русью. Олав Шетконунг и его норвежский тезка - Олав Харальдссон хотя и были крещены в начале XI века, но их отношения были далеки от христианского братолюбия. Внимая просьбам подданных, Олав Норвежский (в будущем Олав Святой) через своих послов предложил Швеции мир, а в залог просил руки принцессы Ингигерд, но ее отец не хотел даже слышать об этом.

Однако большинство его подданных взглянули на дело иначе: на общем тинге в Уппсале 15 февраля 1018 года [1. С. 219] Олав Шетконунг был вынужден согласиться с мирными предложениями Норвегии. Говоря современным языком, Государственное собрание Швеции ультимативно потребовало от короля изменения военно-политической стратегии: вместо авантюр против западного соседа - расширять сферу влияния Швеции на восточные балтийские берега. Король подвергся упрекам, что, погрязнув в спорах с Норвегией, он теряет издавна «обязанные данью» земли «Финнланд и Карьяланд, Эстланд и Курланд и много земель в Аустр-ленд»³.

Среди сторонников мира с Норвегией и брака Ингигерд самым видным был ярл Регнвальд Ульвссон, родственник принцессы и друг Олава Норвежского. В доверительных разговорах с Регнвальдом и норвежскими посланцами Ингигерд изъявила полное согласие на брак и даже послала жениху «шелковый плащ с золотым шитьем и серебряный пояс» - может быть, тот самый плащ, который чудом спас норвежского короля от кинжала убийцы во время торжественной Литургии в праздник Вознесения Господня [1. С. 224].

В соответствии с достигнутыми соглашениями осенью 1018 года Олав Норвежский с пышной свитой прибыл на границу для свидания с невестой и ее отцом, но... их там не оказалось. Отправленные в Швецию гонцы привезли неутешительное известие: еще летом к Олаву Шетконушу прибыли сваты от новгородского «Конунга Ярицлейва» (то есть от Ярослава Мудрого), и шведский король согласился на брак дочери. Олав Харальдссон был сильно разгневан, но имел правило не мстить за личные обиды. Его сдержанность оказалась полезной: судьбы Олава Святого и благоверной княгини впоследствии пересеклись.

Когда принцессе Ингигерд стало известно желание отца, чтобы она вышла замуж за Ярослава, она не стала перечить родительской воле, однако высказала два существенных пожелания [1. С. 234]. Первое гласило: «Если я выйду замуж за конунга Ярицлейва, то хочу я в свадебный дар себе Альдейгьюборг (Ладогу. - Прим, авт.) и то ярлство, которое к нему относится». Необходимо пояснить, что знатная женщина при выходе замуж приносила столь большое приданое, что имела право требовать за него компенсацию. В данном случае стоимость «свадебного дара» определялась суммой доходов от города Ладоги и всей округи; последняя охватывала и бассейн Невы, то есть землю, впоследствии названную Ингрией или Ингерманландией.

Но почему внимание Ингигерд обратилось именно на Ладогу? Согласно преданиям, в Альдейгьюборге уже в VIII веке была база викингов; она контролировала два важных торговых пути: по Волге в Булгарию, Хазарию и Персию, а позднее и второй путь - по Днепру в Киев и Византию. Хотя город Ладога, по мнению исследователей, возник чуть позже - после 760-х годов, когда этих мест достигла волна славянской колонизации с юга, его история была связана со Скандинавией.

Второе пожелание Ингигерд было таким: «Если я поеду на восток в Гардарики⁴, то я хочу выбрать в Швеции того человека, который, как мне думается, всего больше подходит для того, чтобы поехать со мной». Король изъявил согласие на оба пожелания дочери, и послы Ярослава тоже⁵. Затем принцесса выбрала упомянутого своего родича - ярла Регнвальда с его семьей, и летом 1019 года все вместе отплыли на Русь. Встречавший невесту Ярослав передал ей Ладогу, а она вручила управление своим «ярлством» Регавальду; он «правил там долго, и о нем ходила добрая слава» [1С. 235].

В наше время появилось мнение, что шведская принцесса якобы находилась в незаконных отношениях с ярлом Регавальдом и потому настояла, чтобы он сопровождал ее на Русь и получил здесь высокую должность. Считаем такое предположение неправдоподобным по нескольким причинам. В таком случае было бы очень странно и опасно для ярла, друга Олава Норвежского, сватать за него принцессу Ингигерд. Кроме того, саги утверждают, что принцесса с супругой ярла находилась в родственных и весьма дружелюбных отношениях.

Назначение Регнвальда Ульвссона ярлом Ладоги, скорее всего, было всесторонне обдумано не только юной княгиней, но и самим Ярославом Мудрым. В результате Ладога превращалась в «буферную зону» между Скандинавией и Русью, предохранявшую последнюю от набегов пиратов.

После свадьбы Ярослав и Ирина большую часть жизни должны были проводить в Киеве, где находился великокняжеский «отчий золотой стол», и в окрестностях столицы. Так, они приняли активное участие в торжестве перенесения мощей князей-страстотерпцев Бориса и Глеба в новоосвященный храм в Вышгороде летом 1021 года. Известно также, что великокняжеская чета основала в Киеве и в дальнейшем опекала два монастыря в честь своих Небесных покровителей -святого великомученика Георгия (крещальное имя Ярослава) и святой великомученицы Ирины.

Вместе с тем имя благоверной княгини Анны-Ирины (как и Ярослава Мудрого) оказалось тесно связанным с Новгородом. Пребывания здесь требовали от великого князя различные государственные и военные обстоятельства. Так, Ярослав пытался распространить свою власть на восточную Эстонию и христианизировать ее. Им был основан город Юрьев (ныне Тарту). Для княгини пребывание в Новгороде имело то удобство, что ей легче было поддерживать связь с многочисленными родными и друзьями в Скандинавии (в Швеции королем стал ее брат Энунд-Якоб). Княгиня Ирина старалась сопровождать супруга в его многочисленных разъездах, не только в мирное время, но и в военных походах. Порою это приносило немалую пользу; так она уговорила Ярослава закончить миром тяжелую и кровопролитную войну с его племянником - полоцким князем Брячиславом Изяславичем.

Семья Ярослава Мудрого. Фреска. Софийский собор в Киеве.

Длительная распря в правящей династии Руси (в реальной жизни в ней участвовали Ярослав, Брячислав и Мстислав) своеобразно отражена в «Саге об Эймунде». Несмотря на легендарность саги, образ княгини, супруги Ярослава, но существу очерчен здесь верно: неожиданно попавшая во вражеский плен, она проявляет такой ум и самообладание, что «устраивает мир», удовлетворивший всех враждующих.

На Руси благоверная княгиня Ирина усердно приумножала и развивала те таланты, которые изначала были дарованы ей Богом. Все ее добрые качества проявились уже в юности: проницательный ум, стойкость и неженская отвага, отличное умение вести дела политического и хозяйственного характера, щедрость и снисхождение к нижестоящим, любовь и уважение к родным. Особо привлекательно ее миротворчество, контрастирующее с рисуемой сагами картиной [1] ожесточенной и кровопролитной борьбы скандинавской знати за власть. Так, в условиях затяжной вражды между королями Швеции и Норвегии «тихая дипломатия» и добрая улыбка принцессы Ингигерд в конце концов возымели действие: оба Олава все-таки встретились, разрешили пограничный спор и, по словам саги, «расстались с миром».

Проявления острого государственного ума благоверной княгини не отмечены в наших летописях, они остаются как бы в тени деятельности ее супруга, но все же угадываются за некоторыми фактами эпохи. Для примера обратим внимание на странный (на первый взгляд) факт: Ярослав Мудрый во все время своего правления платил ежегодную дань варя!т1. Без умного совета княгини как можно представить гордого и властолюбивого «державника», правителя всей Руси, платящего дань искателям приключений и наживы? На самом же /челе, во-первых, дань была символической - 75 северных марок серебра в год, то есть около 300 гривен6; для сравнения вспомним, что в ту же эпоху Англия в иные годы платила «данегельд» (датские деньга) до 100 000 марок серебра! А во-вторых, даже указанная скромная сумма для Руси не пропадала бесполезно: она шла на содержание нескольких варяжских ладей, которые в период навигации патрулировали Финский залив (Holmshaf) для обеспечения безопасности плавания торговых судов и предотвращения пиратских набегов, угрожавших северным землям Руси.

Княгиня Ирина была не только «мудрее всех женщин», но и «хороша собой», как утверждают саги. Можно предположить, что создававшие древнюю фреску с изображением святых равноапостольных Константина и Елены в Софийском соборе Новгорода [3] мастера пользовались реальными прототипами в лице основателей собора - благоверной княгини и ее старшего сына Владимира, а потому на фреске запечатлены их портретные черты (особо выразительные в изображении матери).

Княгиня стала матерью большой и замечательной семьи: у нее было семеро сыновей и пятеро дочерей. Все они получили отличное образование (включая знание нескольких языков) и являли пример нравственности и православного благочестия. Об этом можно судить по упомянутой выше «Похвале святому князю Владимиру» митрополита Илариона (около 1040 года), где, между прочим, сказано: «...посмотри на внуков и правнуков твоих, как содержат они благоверие, тобой переданное, как часто посещают святые храмы, как славят Христа, как поклоняются Его имени!» В Киевском Софийском соборе была огромная фресковая композиция, изображавшая семью Ярослава и Ирины. Однако центральная западная часть композиции с изображением супругов, их старшего сына и дочери давно уже разрушилась. К счастью, еще до ее утраты гетман Януш Радзивилл приказал тщательно срисовать все фрески, чтобы они не пропали для истории Руси⁷.

Старшие дети Ярослава и Ирины оставили заметный след в истории Руси: 

благоверный князь Владимир Ярославич (| 1052) стал основателем каменного Софийского собора в Новгороде; 

Изяслав Ярославич (I 1078), великий князь Киевский с 1054 года (с перерывами), был женат на Гертруде, сестре короля Польши Казимира I; 

Святослав Ярославич ( 1076), великий князь Киевский с 1072 года, был женат на княжне Оде, племяннице германского императора Генриха IV;

Всеволод Ярославич (| 1093), великий князь Киевский с 1078 года, отец Владимира Мономаха, был женат на дочери византийского императора Константина IX Мономаха;

Елизавета Ярославна была замужем за конунгом Харальдом Норвежским;

Анна Ярославна была замужем за королем Франции Генрихом I;

Анастасия Ярославна была замужем за королем Венгрии Андреем I⁸.

На долю упомянутых дочерей Ярослава и Ирины выпало немало серьезных испытаний. В них все они показали стойкость и мужество, достойные своей замечательной матери. Особенную твердость в отстаивании своих взглядов и права на счастье проявила Анна Ярославна, оказавшаяся после кончины супруга участницей событий, взволновавших всю Францию [2. С. 353].

Супруги Ярослав и Ирина наравне с родными детьми предоставляли гостеприимный кров, воспитание и родительскую заботу детям тех европейских государей, которые оказались в трудном положении. Например, при дворе Ярослава Мудрого очутились Эдвин и Эдуард - дети изгнанного датчанами короля Англии. Наиболее же интересен будет для нас другой воспитанник, еще малышом оказавшийся на руках властителей Руси, - Магнус, сын Олава Святого, привезенный отцом в «Гарды».

Бывший жених принцессы Ингигерд Олав Норвежский (Святой), неуклонно стремясь к полной христианизации своей страны, порой действовал чрезмерно круто и даже жестоко. Это приводило к умножению его врагов внутри страны и активизации внешних недругов (особенно Англо-Датской державы Кнута Могучего). В результате возник мятеж, и королю Олаву с маленьким Магнусом пришлось покинуть родину. Он прибыл ко двору Ярослава Мудрого и благоверной княгини Ирины.

Только теперь они встретились лицом к лицу - спасшийся бегством норвежский король и его бывшая невеста, шведская принцесса, а ныне супруга великого князя огромной русской державы. Что они чувствовали, какие мысли проносились у них в голове, мы можем только гадать. Через сумрак тысячелетия до нас дошли стихи Олава, обращенные к бывшей невесте, проникнутые уважением и сдержанным благородством.

Ярослав Мудрый и княгиня Ирина радушно приняли короля9. Они отговорили Олава от немедленного возвращения в Норвегию с имевшейся у него малой дружиной. Затем, если верить саге [1. С. 340], Ярослав предложил Олаву необычную миссию - христианизировать Волжско-Камскую Булгарию и включить ее в сферу влияния Руси. Но король, посоветовавшись с друзьями, отказался: такая миссия могла навсегда отторгнуть его от родины.

Несмотря на доброту княгини, принявшей Магнуса как родного сына, Олав испытывал немалую тоску по Норвегии. С течением времени у него появилась мысль сложить с себя достоинство монарха и отправиться паломником во Святую Землю, где смиренно закончить жизнь у Гроба Господня. Но он был вразумлен чудесным видением [1. С. 341], посланным ему в назидание: венец христианского государя снимается только вместе с головой, а потому король должен вернуться в отечество и сразиться с врагами, защитниками язычества; если он не одержит военной победы, а падет под Христовым знаменем, то станет «вечным конунгом Норвегии». В то же время к Олаву прилетела весть о гибели одного из главных его врагов, правивших в Норвегии.

Сомнения короля отпали - он сам и все его люди, пробыв на Руси около года (1029-1030), стали готовиться к возвращению. Супруги Ярослав и Ирина снабдили их всем необходимым. Было решено оставить Магнуса на Руси до установления мира и порядка в Норвегии. На попечении благоверной княгини мальчик был в безопасности; согласно саге, его отец сказал: «нигде моему сыну не будет лучше, чем у конунга Ярицлейва и княгини, которую я знаю как самую выдающуюся женщину, более чем дружелюбно расположенную ко мне». В последних словах можно усмотреть указание на духовное родство благоверной княгини Ирины и Олава Святого.

Корабли Олава вышли в Балтийское море и после остановки у Готланда прибыли в Швецию. Здесь король Энунд-Якоб, вероятно уже предупрежденный сестрой из Новгорода, помог норвежскому собрату оружием, снаряжением и даже военным отрядом. Олав двинулся в Норвегию, в свой последний поход, навстречу верности одних людей и измене других, навстречу своей гибели в битве у Стикластадира (+ 29 июля 1030 года) и последующей канонизации.

Хотя Русь непосредственно не вмешивалась в скандинавские события, ее властители следили за ними, заботливо сохраняя и воспитывая маленького Магнуса Олавссона. А между тем ситуация в Норвегии ухудшалась: правление иноземцев - ставленников Кнута, вызывало ропот народа и знати, сожаление же об убитом короле Олаве усиливалось. Ярослав Мудрый воспользовался ситуацией для достижения давно намеченной им цели - создания прочного союза Руси со Скандинавией. Еще в начале своего правления Ярослав пытался осуществить брак своего сына от первой жены (рано умершего) с сестрой англо-датского короля Кнута [2. С. 338]. Но теперь ситуация в корне изменилась. У Ярослава были основания рассчитывать на дружественный союз как со Швецией, родиной супруги, так и с Норвегией (в случае утверждения там династии покойного Олава Святого).

Доверенные люди Ярослава, курсировавшие между двумя странами под видом купцов, старались расположить норвежскую знать в пользу престолонаследника Магнуса Формировался своеобразный «имидж» великого князя Киевского на Севере. Образ «конунга Ярицдейва», сложившийся в Скандинавии и отраженный в сагах, приобрел широкую известность. По мнению исследователя, это был «образ христианского правителя, воплощавшего новые государственно-политические идеалы, не только родич и союзник, но в чем-то и образец для северных конунгов. Центр тяжести новых идеологических ценностей - скорее на Руси, чем на Севере. Варягов-мучеников киевляне чтили как местных православных святых, а иноземная церковь Олава в Новгороде, первый зарубежный храм во имя христианского патрона Скандинавии, словно акцентирует сакральную значимость для норманнов того пространства "Гардов", откуда начинался его провиденциальный последний поход» [4. С. 259].

Через несколько лет после трагедии Стикластадира на Русь прибыла делегация норвежской знати. Этот визит, переговоры послов с князем и княгиней и последовавшие события могли бы составить захватывающий литературный сюжет; мы же лишь отметим те штрихи, которые характеризуют личность благоверной княгини и которых не найти в других источниках, кроме саги «Morkinshinna» [5. С. 101 ел].

Послы просили отпустить с ними Магнуса для возведения его на престол и водворения порядка в Норвегии. Ярослав Мудрый прежде всего стал советоваться с супругой, а затем со своими «мужами». Уже эта черта подсказывает, сколь ощутимым было благотворное влияние княгини на супруга; недаром сага отмечает, что «конунг [Ярослав] так любил ее, что ничего не мог сделать против ее воли». Переговоры натолкнулись на глубокое беспокойство Ярослава и Ирины о возможной судьбе мальчика в объятой раздорами стране. Великий князь склонен был согласиться на просьбу делегатов и принять уверения главы посольства. Но преодолеть сомнения и тревогу благоверной княгини оказалось труднее. «По причине своей любви к Магнусу я бы никогда с ним не рассталась», - заявила она послам. Такое заявление княгини помимо ее доброты и привязанности к сыну покойного Олава Святого могло быть продиктовано и другими соображениями. Самое очевидное состояло в том, что ребенку надо было дать подрасти, прежде чем возводить его на неспокойный престол.

Однако на карту было поставлено слишком многое и, как заметила сама княгиня, надо было на что-то решаться. После длительных споров договоренность с делегацией была достигнута, причем на экстраординарных условиях, выдвинутых княгиней10. Слова источника о «слишком многом, поставленном на карту», полной разгадке не поддаются, так как в тайну могли быть посвящено всего три-четыре человека, включая княгиню и покойного Олава. Решаемся предложить следующую гипотезу. Магнусу, возможно, была уготована не скромная роль короля сравнительно бедной окраинной Норвегии, а роль более ответственная, например создать и возглавить новую «империю» Севера и Востока на пространстве от Гренландии до Каспия, где на водных просторах, как морских, так и речных, господствовал бы скандинавско-русский флот¹¹. Большая часть ладей могла бы строиться на Руси, прежде всего в Ладоге, где давно уже были опытные кадры судостроителей.

Если Карл Великий (Carolus Magnus) смог объединить под своей властью почти всю Западную Европу, то спустя два столетия его почитатели и последователи могли видеть такую возможность для Руси и Скандинавии, христианских стран, взаимодополняющих друг друга. Подобные планы, конечно, могут показаться слишком высокими и нереальными, однако следует заметить, что они не противоречат ни всему строю мыслей Олава Святого, ни обстоятельствам рождения и Крещения Магнуса [1. С. 273], ни его целенаправленной внешнеполитической деятельности в период самостоятельного правления.

Итак, для юного Магнуса (ему еще не исполнилось двенадцати лет!) наступило время распроститься с Русью и любящей воспитательницей. Не позже весны 1036 года его «обледенелые корабли», снаряженные в Ладоге, прибыли в Швецию [5. С. 108]. Здесь радостной встречи с ним нетерпеливо ожидали родные, друзья и знатные сторонники, а вскоре его уже приветствовала вся Норвегия (ставленники Кнута не решились сопротивляться и бежали). Довольна была не только знать, ублаготворенная подарками и посулами Ярослава и Ирины, радовались и массы народа: принц, прибывший из-за моря, «из Гардов, от конунга Ярицлейва», представлялся в каком-то ореоле.

Как, наверное, хотелось благоверной княгине лететь туда, вслед за своим воспитанником... Но ее удерживал долг перед семьей, новой родиной и великокняжеским престолом. Впрочем, в Норвегии Магнусу оказала поддержку сестра Ирины, его мачеха - вдовствующая королева Астрид [5. С. 109]. Царствование Магнуса (1036-1047) оставило неизгладимый след в истории Норвегии и в благодарной памяти народа, усвоившего ему имя Магнуса Доброго. Новый король доказал, что он достоин и своего отца - Олава Святого и своей замечательной воспитательницы - благоверной княгини Ирины.

В первые годы молодому королю приходилось трудно: далеко не всегда он мог сдерживать неприязнь и гнев на бывших врагов отца, которых осталось немало. Недовольство готово было вспыхнуть, но Магнуса спасло полезное свойство, вероятно заложенное в его характере княгиней Ириной: способность поддаваться добрым влияниям, откуда бы они ни исходили. Склонившись на уговоры друзей, он сумел побороть свой гнев, прекратил преследования и собрал совещание законников, в результате чего был составлен сборник законов, так называемый «Серый Гусь» (впоследствии принятый и в Исландии). Осознав несовместимость кровной мести с принятым Крещением, Магнус Добрый выразил это в законах Норвегии. Несмотря на трогательные черты и особенности характера молодого короля, указывающие на то, что его воспитывала главным образом женщина, он отличался исключительной отвагой. Окружающим казалось, что дух Олава Святого ведет сына от победы к победе: он не потерпел ни одного поражения в многочисленных битвах, которыми была обильна бурная история края. Наибольшее значение имел разгром полчищ язычников с южной Балтики, попытавшихся разрушить успешную христианизацию Скандинавии [1. С. 393].

После смерти Кнута Могучего, прекращения его рода и распада Англо-Датской державы король Магнус стал править не только Норвегией, но и Данией, а в соответствии с традициями и нормами того времени предъявил притязания и на корону Англии (как видим, начало «империи» было положено!): туда было отправлено посольство к Эдуарду Исповеднику Неожиданный ответ короля Эдуарда, проникнутый спокойным достоинством и вместе с тем христианским смирением, произвел чудесную перемену: Магнус отказался от своих прав на Англию. Вскоре его посетило видение: согласно свидетельству саги, король был предупрежден о близости опаснейшего искушения (не было ли это напоминанием о сатанинском искушении властью над «всеми царствами мира»?). Магнус предал свою судьбу в руки Бога и своего святого отца; на одре неожиданной и опасной болезни, которая привела его к безвременной кончине (+ 25 октября 1047 года), он завещал разделить королевства Дании и Норвегии для предотвращения распрей. В последний путь к церкви святого Клеменса в Нидаросе, где Магнус Добрый был погребен рядом со своим отцом, его провожала и оплакивала вся Норвегия, как сказал скальд: Разрывала грудь им Скорбь, не иссякало горе Княжьих слуг, и долго Печаль снедала их... Такой воспитанник сделал благоверной княгине Ирине не меньшую честь, чем ее родные дети, но его преждевременная кончина была для нее, вероятно, тяжким ударом.

Следующий король Норвегии - Харальд Хардраде (грозный, суровый) также оказался связан с Русью и с семьей благоверной княгини. Брат Олава и горячий почитатель его, он еще подростком участвовал в битве при Стикластадире, был ранен, но сумел спастись, а затем через Швецию добрался до Новгорода. При дворе Ярослава и Ирины его приняли хорошо, там же он воспылал любовью к их дочери Елизавете; она была еще моложе его, но любовь оказалась прочной, на всю долгую жизнь¹². Юноша вступил в войско великого князя Киевского, служил в пограничной страже Руси, участвовал в походе на Польшу [5. С. 126]. Однако при разговорах с родителями Елизаветы о будущем браке определенного ответа Харальд не получил. Сославшись на ее молодость, они также дали понять, что к отваге и знатности его рода следовало бы прибавить воинскую славу и богатство.

Харальд отправился на подвиги в далекие страны и провел там около десяти лет. Он поступил на службу в императорскую гвардию Византии, геройски сражался с арабами на Средиземном море. Важным этапом его службы явилась Палестина, которую он избавил от врагов христиан: «эта страна подчинилась Харальду без пожара и грабежа. Он дошел до Иордана и искупался в нем, как это в обычае у паломников. Он охранял Гроб Господа нашего и Святой Крест и другие святыни в Иорсалаланде (Иерусалиме. - Прим. ред.). Дал для них там столько золота и серебра, что никто не знал счету в марках. Он установил мир по всей дороге к Иордану...» [1. С. 408].

Пребывание Харальда в Святой Земле имело важные последствия для Иерусалима, так как ознаменовалось восстановлением древнего Храма Воскресения Христова (Гроба Господня), который ранее, в 1009 году, был варварски разрушен аль-Хакимом в период кровавого террора против христиан. Известно, что работы по обновлению храма Воскресения Христова начались при императоре Михаиле IV (1034-1041), что как раз соответствует времени службы Харальда во владениях Византии.

Благодаря его усилиям и храбрости его войска Святая Земля не только была очищена от врагов, но с прежними владетелями Палестины (египетскими Фатимидами) был заключен мирный договор. Поскольку средства из византийской казны на восстановление храма вначале выделялись скупо, оно велось главным образом на пожертвования Харальда. Лишь при Константине IX Мономахе (1042-1055) субсидии увеличились, на них и было закончено восстановление Храма Гроба Господня, когда конунг Харальд был уже далеко оттуда. Он был овеян воинской славой, выше которой тогда нельзя было представить в христианском мире. Благоверная княгиня Ирина и Ярослав Мудрый, да и юная Елизавета могли быть довольны.

Вместе со славой пришло и богатство. Приобретенные во время службы в Византии драгоценности и золото Харальд отправлял на хранение великому князю Ярославу в Хольмгард (Новгород). После 1042 года (с восшествием на престол Константина IX Мономаха) он решил покинуть Византию. Возможно, конунг узнал о надвигающейся войне между Ярославом Мудрым и императором Константином: была опасность, что варяжской гвардии Харальда прикажут сражаться против брата его возлюбленной - Владимира Ярославича, чего Харальд решил избежать.

Во время долгого пути от Черного моря до Новгорода он, владея искусством скальдов, сочинил так называемые «Висы радости» — длинную цепочку небольших стихотворений, где воспеты его воинские подвиги, выражена печаль от разлуки с любимой и радость предстоящей встречи. Зимой 1044 года состоялась пышная свадьба Харальда с Елизаветой Ярославной; в скором времени он отплыл с женой из Ладоги на родину, где несколько лет правил совместно с Магнусом Добрым, а в 1047-1066 годах был уже единовластным королем, завершившим долгий процесс христианизации страны.

Во время вторичного пребывания Харальда на Руси он вместе с благоверной княгиней Ириной способствовал установлению почитания Олава Святого в Новгороде. Дело в том, что почитание убитого короля в Норвегии возникло быстро: уже при Магнусе Добром нетленные мощи Олава хранились в особой раке, на которую возлагали руки при торжественных церемониях, принесении клятв и тому подобное. Священноначалие, начиная с епископа Нидароса Гримкеля, друга и спутника Олава Святого, готовило записи связанных с ним чудес. Особый интерес представляют четыре чуда, произошедшие на Руси (по-видимому, в Новгороде), из них два - прижизненные, то есть относящиеся к 1029-1030 годам. Как полагают, они были записаны возвратившимся на Русь Харальдом со слов благоверной княгини, свидетельницы происшедшего.

У одной вдовы из знатных жительниц Новгорода сын заболел столь тяжелой болезнью горла, что находился при смерти. Мать пожаловалась княгине на свое несчастье, и сердобольная княгиня Ирина послала ее с мальчиком к находившемуся в городе королю Олаву просить его о помощи от своего имени. Сначала было отказавшийся и сославшийся на врачей13, он переменил решение, когда узнал, кем послан ребенок. Погладив ему горло, Олав Святой скатал кусочек мягкого хлеба в форме креста и велел больному проглотить его, после чего тот совершенно исцелился [1. С. 342].

В Новгороде издавна находились варяги - не только воины княжеской дружины, но и скандинавы, проезжавшие далее или приезжавшие сюда по торговым делам. Мученическая кончина и чудесные исцеления, совершенные Олавом Святым при жизни и посмертно, стали им известны, и они пожелали иметь здесь храм в честь святого. Это было осуществлено при содействии конунга Харальда, весьма богатого человека и почитателя своего покойного брата, когда конунг гостил на Руси. Немного позднее вокруг церкви святого Олава разросся Готский двор, где жили новгородские скандинавы. Устроенную рядом пристань для выгрузки товаров с купеческих судов новгородцы долгое время называли: Гарольдов вымол.

Несмотря на то, что формальная канонизация Олава состоялась значительно позднее, местное почитание его продолжало укрепляться и расширяться14. Так, Адам Бременский около 1070 года отмечает, что «вечное почитание его [Олава] принято у всех народов северного океана - нортманов, свеонов, готов, данов и склавов [славян]...»

Неудивительно поэтому, что церковь святого Олава на Готском дворе не была чем-то чуждым и враждебным для местного населения. Наоборот, местные жители порой появлялись там. Об этом свидетельствует один из вопросов священника Кирика в известных «Вопрошаниях», обращенных к святителю Нифонту (XII век): Кирик сообщает, что некоторые новгородцы из его паствы «водят к варяжскому попу детей на молитву».

Этот храм был основан еще до 1054 года - времени окончательно разделения Христианской Церкви на Восточную и Западную. Однако различия в устройстве Церкви на Руси и на Западе были уже значительными. Поэтому для спокойного и мирного существования общины святого Олава было необходимо благожелательное отношение новгородских архипастырей (каковым тогда был епископ Лука Жидята). Замолвить доброе слово перед епископом за своих скандинавских собратьев во Христе могла прежде всего благоверная княгиня Ирина

Согласно церковному преданию, последний период жизни благоверной княгини связан с Новгородом, где она жила при своем старшем сыне Владимире, еще в юности посаженном здесь Ярославом Мудрым в качестве наместника. Эта его служба прерывалась несколькими военными походами. Наиболее длительное отсутствие благоверного князя Владимира приходится на период около 1043 года: он по приказу отца должен был возглавить русское войско в войне с Византией, когда Русь потерпела поражение.

В то время древний деревянный Софийский собор в Новгороде погиб в результате пожара У Ярослава Мудрого и благоверной княгини Ирины созрел замысел строительства нового, каменного собора, равного которому не будет во всей Северной Европе. На Руси это должен был быть уже второй каменный Софийский собор: первый по инициативе Ярослава и Ирины украсил Киев после победы Руси над печенегами в 1036 году. Несомненно, на Руси знали и о том, что в Иерусалиме близятся к завершению работы по восстановлению Храма Гроба Господня (он был освящен в 1048 году).

Грандиозный замысел осуществился. Величественная громада Софийского собора в течение вот уже девяти с половиной веков заставляет вспоминать эпоху Ярослава Мудрого и почитать память основателей святыни - Владимира Ярославича и его матери. Архипастырское попечение осуществлял епископ Лука Жидята, он же возглавил торжество освящения собора Святой Софии, Премудрости Божией, в Новгороде, состоявшееся 13 сентября 1052 года. Благоверная княгиня, к сожалению, не дожила до этого радостного дня: она скончалась 10 февраля 1050 года, а через три недели после освящения собора скончался и благоверный князь Владимир, перешагнувший свой тридцатилетний рубеж. Господь как бы дал знак, что важнейшая миссия сына и матери на земле исполнилась.

День освящения Софийского собора был выбран не случайно. 13 сентября по старому стилю - день праздника освящения Храма Гроба Господня в Иерусалиме (Воскресение Словущее), и это совпадение показывает, какие смысловые параллели имели в виду основатели собора. Данный вопрос неоднократно обсуждался [6]; отмечалось, что хотя праздник Воскресения Словущего поздно появляется в письменных церковных уставах на Руси, но известен он был гораздо раньше, и прежде всего в Новгороде.

То же можно сказать и о почитании привозимых из Святой Земли реликвий: оно возникло раньше первого летописного упоминания о них под 1134 годом, когда «пренесена бысть дъска оконечная гроба Господня Дионисьем, послал бо бе Мирослав» (имеется в виду новгородский посадник Мирослав Гюрятинич). Объяснение заключается в том, что сведения о Святой Земле и реликвии оттуда привозились и распространялись на Руси паломниками значительно раньше, чем это письменно фиксировалось. Так, знакомство новгородцев (прежде всего великокняжеской семьи) со Святой Землей состоялось после возвращения на Русь будущего зятя Ярослава и Ирины - конунга Харальда: он хорошо узнал обычаи и традиции Храма Гроба Господня, был участником его восстановления и даже мог доставить в Новгород какие-то реликвии¹⁵.

День освящения собора, основанного благоверной княгиней и ее сыном, подчеркнул, что северная столица Руси является прямой преемницей христианской цивилизации и просвещения, исходящих из Иерусалима. Киевский Софийский собор, а еще ранее Десятинная церковь в Киеве, подчеркивал уподобление Киева Константинополю [6. С. 163] и вручение его заступничеству Пресвятой Богородицы (достаточно вспомнить огромную мозаичную икону Божией Матери «Оранта» в алтаре Киевской Софии). Новгородский же Софийский собор уподоблял северную столицу непосредственно Святому Граду Иерусалиму.

Этим Новгород включался в число немногих важнейших центров христианской ойкумены (таких, как Царырад и Рим), через которые исходящий из Иерусалима свет просвещения распространялся до самых краев населенного мира¹⁶.

Преставление благоверной княгини Анны-Ирины, согласно церковному преданию, совершилось 10 февраля 1050 года. Считается, что первоначально она была погребена в южной галерее Софийского собора, но затем, еще в древности, ее мощи были перенесены на более почетное, «уреченное место» [7] в западной части южного нефа; здесь же, по-видимому, концентрировались чтимые реликвии из Святой Земли, такие, как «мера Гроба Господня», частицы Животворящего Креста и тому подобное¹⁷.

Значительные перемены наступили при святителе Евфимии Новгородском II (Т 1458) [8]. Возникшее почитание основателей собора (благодаря случаям исцеления у их мощей) святитель решил закрепить. Первая новгородская летопись под 1439 годом сообщает об этом так: «Того же лета архиепископ Еуфимий позлати гроб князя Володимера, внука великого князя Володимера, и подписа; такоже и матери его гроб подписа, и покров положи, и память им устави творити на всякое лето месяца октября в 4». Гробы матери и сына при святителе Евфимии были устроены деревянные, находились они в Корсунской паперти. В XVII веке мощи положили в каменные гробы, соборная роспись 1634 года так говорит о них: «Почтены от Бога нетлением, лежат в каменных гробах, всеми видимы, а пения им не установлено, а исцеление бывает с верою приходящим».

При торжествах 1000-летия Руси в 1862 году нетленные мощи основателей Софийского собора были положены в новые раки, установленные во Владимирском приделе, слева от Мартириевской паперти, где находятся и ныне.

Кончина благоверной княгини явилась невосполнимой утратой для всей Руси. Великий князь Ярослав, бывший значительно старше супруги и переживший ее на несколько лет (+ 1054), потерял умную, заботливую и любящую советницу.

Уход из жизни Руси княгини Ирины стал рубежом во внешних отношениях, прежде всего в связях с соседней Скандинавией, которые стали ослабевать. Из дружин русских князей постепенно исчезли воины-скандинавы. Хотя варяги и раньше там не преобладали, их полное отсутствие не пошло на пользу воинской силе Руси; трудно отделаться от мысли, что исход военных катастроф, например, битвы при Калке, мог быть иным, если бы в сражении участвовала «гвардия верингов», наподобие той, какая была у византийских императоров¹⁸.

В середине XI века в Швеции прекратилась правившая с незапамятных времен династия Инглингов, к которой принадлежала и принцесса Ингигерд, а вместе с нею ушли лучшие времена русско-шведских отношений, когда нормальным состоянием был мир между государствами, а конфликты - редким исключением. Теперь же все стало зависеть от складывавшейся ситуации, в частности от личности сидевших в Новгороде князей (пока они еще не были лишены реальной власти). Так, правивший там в конце XI - начале XII века благоверный князь Мстислав-Харальд Великий, сын Владимира Мономаха и потомок английских королей, благодаря своим высоким личным качествам и женитьбе на шведской принцессе Кристин поддерживал нормальные, благожелательные отношения со Швецией. Но в 1114 году тот же князь Мстислав присутствовал в Ладоге на торжестве, когда «Павел посадник Ладожский заложил Ладогу город камян», то есть русская администрация «пригорода» основала мощную крепость на берегу Волхова. Этот торжественный акт как бы закрыл историю «Ладожского ярлства». Лишь некоторые детали долго еще напоминали потомкам о давних связях Приладожья со Скандинавией, например, название части «свадебного дара» принцессы Ингигерд - Ингрия, Ингерманландия, или же до сих пор существующая Варяжская улица в поселке Старая Ладога.

Плодотворные контакты Руси со Скандинавией, достигшие вершины во времена благоверной княгини Ирины, развивались и крепли, поскольку были взаимовыгодны. Нельзя отрицать, что Русь приобрела от них многое. Однако следует отметить, к утешению антинорманистов, что Скандинавия получила из Руси нечто гораздо более ценное. История эпохи Ярослава Мудрого показывает, что именно на Руси окончательно оформились цели и задачи трех королей-миссионеров: Олава Святого, Магнуса Доброго, Харальда Сурового; отсюда они отправлялись на борьбу за

христианизацию своей родины. Если же прибавить к их числу Олава Трюгвессона (он служил святому равноапостольному князю Владимиру, когда тот еще был язычником, а согласно саге, еще ребенком Олава видела святая княгиня Ольга!), то таких королей-миссионеров, пришедших из Руси, окажется четыре [5].

Идеи «правой веры» и христианской государственности и стимулы к осуществлению этих идей -вот самый драгоценный дар, полученный от Руси. И одна из виднейших фигур в деле христианизации Скандинавии — благоверная княгиня Ирина, когда-то в юности ставшая ценным «приобретением» Ярослава в Скандинавии, а затем с большим «барышом» возвратившая долг родному Северу. Под ее мудрым и сочувственным взором, внимая ее наставлениям, трое королей-миссионеров «обретают свое духовное призвание, отсюда начинается пронизанное провиденциальным устремлением, мученическое в конечном счете шествие на Север, к утверждению государственного единства наследственной державы, осененного христианской благодатью... [Отсюда они] уходят на Север, провожаемые напутствием Ярослава Мудрого -Ярицлейва скандинавских саг» [4. С. 183]. И добавим, напутствием и благословением его супруги, княгини Ирины.

Как бы ни было значительно влияние княгини, благодаря ее высокой судьбе, на ситуацию в североевропейском регионе и внутри Руси, наиболее впечатляют и привлекают те черты ее личности, которые привели к почитанию княгини многими поколениями христиан. Человек, как уверяют мудрые люди, выше своей судьбы. Недаром один из европейских поэтов сказал:

Дороже всех титулов 
доброе сердце, 
И верность дороже 
норманской крови. 

Благоверная княгиня Ирина исполнила свой человеческий долг во всех его проявлениях, что бывает труднее иного громкого подвига. Ею достойно исполнен дож супруги великого князя Ярослава, долг любящей матери и заботливой воспитательницы сироты - Магнуса Доброго, ярким метеором сверкнувшего на небе Севера, долг государственного человека, использующего свои дарования на благо подвластной державы, наконец, долг христианки, настолько вжившейся в обычаи и традиции Православия, что с помощью Божией, при согласии и поддержке супруга и сына, при активной помощи новгородцев она инициировала построение собора Святой Софии, незримой, но прочной нитью связанного с Гробом Господним и Святой Землей.

В заключение подчеркнем, что, восхваляя Ярослава Мудрого и его эпоху (которой Русь обязана бесповоротным утверждением христианства), не следует забывать, что на протяжении трех десятилетий рядом с Ярославом находилась его умнейшая и достойнейшая супруга, которую он «так любил, что ничего не мог сделать против ее воли».

Автор считает своим приятным долгом выразить благодарность Татьяне Николаевне Джаксон, Глебу Сергеевичу Лебедеву и Юрию Михайловичу Лесману за весьма полезные консультации в области скандинавистики.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. По одним сведениям, это была урожденная Ида фон-Эльсдорф, по другим - графиня Ода фон-Липпольд.

2. Согласно некоторым данным, это Крещение совершилось в 1008 году.

3. Действительно, сейчас археологи считают, что в древности скандинавские колонии существовали близ современных городов Гробиня (Латвия), Скуодас (Литва), в западной Эстонии и, возможно, на Куршской косе.

4. Название «Гарды» или «Гардарики» применялось составителями саг для обозначения Руси; чаще всего это выражение было эквивалентно «Хольмгарду» - Новгороду и означало север державы Рюриковичей.

5. Положение бежавшего в Новгород князя Ярослава было в тот, 1018 год едва ли не отчаянным. Стольный Киев был легко занят врагами - князем Святополком с помощью его родственника Болеслава Польского. Как сообщает хронист (враждебный Болеславу!), в Софийском соборе «со всевозможным благолепием» победителей торжественно встречали киевляне. Еще хуже было то, что победителям достались упоминаемые хронистом «немыслимые сокровища» - казна великих князей Киевских, необходимая для платы войскам. Погибла первая жена Ярослава, а вскоре скончался и его юный сын Илья. Надежды на помощь союзников Ярослава - германского императора Генриха II и английского короля Кнута - оказались призрачными. Единственная надежда оставалась на Скандинавию, и брак с принцессой из богатой и сильной Швеции представлял отличное начало выбранного Ярославом пути.

6. Это сумма порядка годового жалованья великокняжеского дружинника. Она была значительна только в бытовом смысле: за одну марку крестьянин мог купить лошадь или двух коров [4].

7. В наше время реконструкция ансамбля фресок проведена профессором В. Н. Лазаревым.

8. Очевидно, в то время дочерей из великокняжеской семьи отдавали в супружество за христианских монархов и аристократов, а не старались породниться с вождями кочевых племен.

9. Указания в сагах на краткие вспышки ревности со стороны Ярослава принято относить к области художественного вымысла (хотя по-человечески они были бы понятны со стороны пожилого супруга, да еще обладавшего физическим недостатком). Кстати отметим, что скептицизм проявляется и к изображению «шалостей» подраставшего Магнуса, которого, якобы, избаловали на Руси.

10. Княгиня потребовала, чтобы двенадцать виднейших представителей норвежской знати дали клятву верности Магнусу в такой формулировке, которая редко использовалась в Скандинавии, так как налагала огромную ответственность, а в случае нарушения клятвы - несмываемый позор.

11. Водные артерии Руси (бассейны Днепра и Волги) служили бы не только административно-военным, но главным образом торговым средством связи все еще разобщенных земель Руси, которым угрожало политическое и экономическое обособление (которое и осуществилось).

12. Через тридцать пять лет Эллисив (как норвежцы называли супругу своего короля) решилась отправиться с Харальдом в его последний морской поход, да еще взяла с собой обеих дочерей. Правда, Харальд оставил их в безопасном месте - на Оркнейских островах, а сам отплыл на завоевание Англии, где и сложил свою голову в битве под Йорком (+ 25 сентября 1066 года). Перед сражением, уже в виду неприятеля, этот король-скальд сочинил «вису» («Идем строгим вперед строем...»), но обнаружил в ней ошибки против правил; перед тем, как налетела конница англо-саксов, он еще успел создать новый вариант...

13. Олав хорошо сознавал дарованную ему силу исцелений, но не любил показывать это.

14. Признаки этого почитания хорошо видны и сейчас не только в Скандинавии и Финляндии, но и в Балтийских странах. Вспомним, например, в Таллине замечательную кирху Оле-висте и дом Олайской гильдии.

15. Интересно, что «Корсунские врата» (ныне - в Рождественском приделе Софийского собора), как считают специалисты, были изготовлены в Византии в XI веке; возможно, они были даром возводимому в Новгороде кафедральному собору.

16. что касается посвящения киевского и новгородского соборов Святой Софии, Премудрости Божией, то, по-видимому, причиной послужило не столько глубокое осмысление сложных вопросов софиологии, сколько желание великих князей - от Ольги до Ярослава и Ирины - подчеркнуть высокий государственный, «имперский» статус Руси, преемницы Византии.

17. Имеется мнение, что в действительности почившая княгиня Ирина погребена в киевском Софийском соборе, однако убедительных доказательств этого нет.

18. Уместно вспомнить, что Иоанн II Комнин всего лишь с четырьмя сотнями варягов смог разгромить несметные полчища печенегов у Стара-Загоры.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Стурлусон, Снорри. Круг земной. М., 1980.

2. Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 1999.

3. Булкин В. А. Древнейшая живопись Софийского собора // София. 1994. №3(11)

4. Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985.

5. Джаксон Т. Я. Четыре норвежских конунга на Руси. М., 2000.

6. Лосева О. В. Праздник Воскресения Словущего в ранней русской литургической традиции // Богословские труды. 1999. № 35.

1. Царевская Т. А. Царьградские «дары» новгородского паломника Добрыни Ядрейковича // София. 2000. № 3. С. 15

8. Янин В. Л. Некрополь Софийского собора. М., 1988.

И. САМСОНОВ