Письма митрополита Иосифа (Петровых)

В нашем распоряжении оказались письма, принадлежащие перу известного деятеля Церкви первой трети XX века митрополита Иосифа (Петровых). Как и множество священнослужителей того времени, он окончил свою жизнь мученически, быв расстрелян в 1937 году. Митрополит Иосиф (в миру Иван Семенович Петровых) родился в г. Устюжне Железной Новгородской губернии в семье мещан в 1872 году, окончил в 1899 году Московскую Духовную академию, принял постриг и, постепенно повышаясь по иерархической лестнице, оставался усердным и искренним иноком, всей душой ищущим вечной жизни. Об этом свидетельствует многотомный духовный дневник, который он вел еще со школьной скамьи и который издавал для духовной пользы ищущих вечной жизни, отдельными выпусками под названием «В объятиях Отчих». Это творение – заметное, но еще не оцененное явление русской духовной литературы. В советское время архиепископ, затем Ленинградский митрополит Иосиф оказался в самом центре драматических событий, вызванных обрушившимися на Церковь невиданными гонениями. В сложном процессе выяснения отношений между Церковью и государством при новом советском строе, он занял принципиальную позицию, которая послужила поводом несправедливого, предвзятого отношения к нему как к «раскольнику». В этом нет ничего удивительного: советская власть, как хорошо известно, беспощадно уничтожала всякое инакомыслие и всех, ей неугодных, стараясь исказить и для будущего облик нежелательных лиц.
29 июля 1927 года появилось знаменитое Послание митрополита Сергия (Страгородского), временно возглавлявшего в тот период церковное управление, и его Синода. В этом послании, часто называемом «декларацией» митрополита Сергия, определялись новые отношения Церкви с советским государством в условиях все более нарастающего гонения. Сейчас вряд ли кто-нибудь всерьез сомневается в том, что «декларация» была составлена и выпущена митрополитом Сергием под грубым давлением органов ОГПУ. Она внесла чрезвычайное смущение в церковную среду. Многие епископы, священники и миряне не могли по совести принять установки, предлагаемые в Послании митрополита Сергия и подписавших его других епископов. О спорах вокруг «декларации» писалось очень много, и здесь не место ее анализировать, но необходимо указать ее основную мысль, определившую отход от митрополита Сергия в тот период значительной части Церкви. Провозглашая понятную в принципе мысль о необходимости сотрудничества с советской властью, «декларация» полностью капитулирует перед любыми условиями, диктуемыми враждебной Церкви властью. Но дело не ограничивается капитуляцией. Всех, несогласных с такой позицией, «декларация» зачисляет в политические противники советской власти: «людям указанного настроения, – заявляется в Послании, – придется или переломить себя и, оставив свои политические симпатии (выделено нами – А.С.) дома, приносить в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры, или, если переломить себя они сразу не смогут, по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дела...»¹. Само собой понятно, что в то время заявление о «политических симпатиях» к монархии или капитализму и т. д. какой-либо группы лиц сразу же влекло обвинения в «антисоветской и контрреволюционной» деятельности со всеми вытекающими из этого последствиями. Настоящее церковное учение состоит в том, что Церковь есть Царство не от мира сего, и поэтому она приемлет любой строй, требуя и ожидая, при этом, от земных властей невмешательства в дела Церкви. Но «декларация» обошла молчанием это учение и представила всех верующих либо как сторонников, либо как противников советской власти. Такая политизированная концепция была, без сомнения, силой навязана митрополиту Сергию. Но как бы то ни было, она дала возможность властям «устранять от дела» всех верующих, подозреваемых в «политических симпатиях» как бы с согласия самой Церкви, и в этом и состоял, прежде всего, весь драматизм положения.
Многие епископы и, в том числе, митрополит Иосиф стали возражать против «декларации» и пали жертвой гонения, как, впрочем, и многие из тех, кто ее принял. Советская власть «устраняла от дел» и противников, и сторонников «декларации». В этих условиях тотального подавления духовной свободы митрополит Иосиф предвзято характеризовался как якобы нарушитель церковного единства. Те силы, которые вынудили митрополита Сергия к указанным требованиям его «декларации», допускали «единство» только в рамках этого документа. О митрополите Иосифе писали, что он самолюбив, тщеславен и т.д., и на основе этих уязвленных чувств идет на разрыв с митрополитом Сергием. Но митрополит Иосиф шел на страдания и смерть за свои убеждения во имя Христа и Церкви. Он знал, что его доброе имя попирается. Из этого видно, что ни самолюбие, ни тщеславие не могли руководить им. Его односторонняя оценка, к сожалению, не преодолена до сих пор. Между тем, Патриарший Местоблюститель, ныне причисленный к лику святых, митрополит Крутицкий Петр указывал митрополиту Сергию в 1929 году: «Мне сообщают о тяжелых обстоятельствах, складывающихся для Церкви в связи с переходом границ доверенной Вам церковной власти... Картина церковных разделений изображается потрясающей. Долг и совесть не позволяют мне оставаться безучастным... побуждая обратиться к Вашему Высокопреосвященству с убедительной просьбой исправить допущенную ошибку, поставившую Церковь в унизительное положение, вызвавшее в ней раздоры и разделения и омрачившее репутацию ее предстоятелей»². Святитель Петр с братской любовью говорит об ошибке митрополита Сергия. Имеется ввиду именно «декларация».
В невероятно тяжелых условиях жесточайших гонений на Церковь трудно было не совершать ошибок. Но силой Божественной благодати Русская Церковь была сохранена. Эта сила явила себя в мужественном до смерти стоянии за веру множества подвижников. Церковь всегда глубоко чтила мучеников, считая их подвиг подобным подвигу Господа Иисуса Христа. И для митрополита Иосифа главным было бескомпромиссное служение Церкви. Он понимал необходимость жертвы за правду Божию, весь его жизненный путь был путем к мученическому венцу. Как он сам писал, следует «сказать открыто, что мы готовы на все мучения, но правды Христовой никогда не принесем в жертву и посмеяние мракобесию безбожия»³. И Бог, видя его чистоту и мужество, даровал ему мученическую кончину, которую митрополит Иосиф принял в один час с другим великим подвижником того времени – с митрополитом Казанским Кириллом (Смирновым), одним из трех Патриарших Местоблюстителей и нареченным Патриархом, и некоторыми иными священнослужителями – митрополит Иосиф был расстрелян в Чимкенте 20 ноября 1937 г., в навечерие дня св. Архангела Михаила. Вместе, в подлинно церковном единстве, они приняты в райские обители.
Письма, которые мы публикуем, относятся к значительно более раннему времени, в основном, дореволюционному. Все они адресованы семье близких друзей и почитателей в Сергиев Посад. Написанные прямодушно и откровенно, они ярко показывают и тяжелые подчас внутренние переживания автора, и нелегкие внешние условия. Такое содержание позволяет изучать духовный путь подвижника, приведший в конце концов к бесстрашному мученичеству. Основная группа писем отправлена из Свято-Онуфриевского Яблочинского монастыря Холмской епархии, куда он был направлен настоятелем в 1906 году. Автор встретил в монастыре глубокий упадок и развал. Резкий контраст с жизнью в Академии. Здесь, возможно, начинается его подлинно подвижнический путь противостояния испытаниям. Архимандриту Иосифу чрезвычайно трудно в запущенной обстановке монастыря, которую он всеми силами стремится преодолеть. Эта тяжелая обстановка показывает, что одна из причин революции – в глубоком упадке духовной жизни в самой Церкви. В одном из писем указывается на опасность от католиков, – характерная особенность жизни православных в западном крае. В письмах открывается нежное, любящее сердце. Примечательна открытка с репродукции картины М.Нестерова «Пустынник», где архимандрит Иосиф пророчески указывает последний год своей жизни (открытка отправлена, видимо, из Новгородского Юрьева монастыря, где он был настоятелем в 1907 г.). Остальные письма написаны в бытность епископом Угличским (1909–1920 гг.). Последняя открытка, видимо, 1917 года; в ней упоминается епископ Феодор (Поздеевский), ректор Московской Духовной академии, изгнанный из нее в 1917 году.
При публикации трудность вызвала датировка писем, в которых отсутствуют даты. Они, по мере возможности, были установлены по упоминаниям отдельных событий из жизни владыки, по церковным праздникам, по почтовым штемпелям на открытках и, наконец, по связи содержания этих писем. Все даты приводятся по юлианскому (старому) стилю.
В публикации сохранены формы подписи адресанта «АИ» (архимандрит Иосиф) и «ЕИ» (епископ Иосиф). Слова, подчеркнутые автором, выделены в тексте курсивом⁴ .
Помимо публикуемых, нам известно также еще несколько писем от различных духовных лиц из этого же семейного архива.

Протоиерей Александр Салтыков

1.
Начало 1906 г.⁵
+

Дорогие мои
+ Николай Михайлович!
+ Мария Васильевна!
+ Санечка!
+ Танечка!
Страшно скучаю. Не нахожу нигде утешения, покоя, отрады... Безутешно плачу о дорогих моих всех, оставшихся так далеко-далеко от меня. Стыжусь своего малодушия, но не могу скрывать его...
Помолитесь за меня, чтобы Господь поскорее утешил меня... Не увижу больше дорогой Танечки. Одна эта мысль леденит душу... Господи! Да что же это такое? Зачем все это так сложилось? Да будет воля Твоя! Только... помоги мне выдержать и не разорваться сердцем от щемящей тоски и боли от разлуки с Лаврой и дорогим Посадом...
Помолитесь, дорогие мои, поусерднее.
Танечка! Помолись, милая, за батюшку!.. Погибаю!
АИ.
Ольге Константиновне, Лидии Конст<антиновне>, Варв<аре> Конст<антиновне>, Марье Ив<ановне> и всем кланяюсь – Стефану Лавр<ентьевичу> и Алекс<андре> Осиповне.
АИ.
От о. Серафима поклон⁶ .

2.
22 июля 1906 г.
+

Глубокоуважаемая
Мария Васильевна!
Приветствую Вас со днем Ангела в самый хороший момент – отправляясь молиться в собор, где конечно, письмо это напомнит мне и Ваше имя.
А Вы, верно, так и не соберетесь сюда. И, наверное, меня вините, хотя я не так виновен: на первое Ваше письмо не мог ответить потому, что был в отлучке и вернулся (после 3-недельного путешествия) уже после тех дней, на которые Вы просили благословения приехать. Второе – еще неудачнее: у нас все время был архиепископ. И мне было страшно несвободно. Сейчас пока дома, и до 8-го никуда не собираюсь, разве дня на два в Москву.
Прошу всем передать мой поклон.
Молю Г<оспо>да, да хранит Вас Своею милостию.
О мне помолитесь у Преп<одобного>Сергия.
АИ.
22 Июл<я> 1906.

3.
Между 15 и 26 августа 1906 г.⁷
+

Глубокоуважаемая
Мария Васильевна!
Большое Вам спасибо за столь чудные воздухи. Не лукавя, скажу, что они составляют одну из приятнейших моему сердцу драгоценностей моего храмика. Жаль, что освящение его все затягивается. Сейчас он лежит еще в разобранном виде. Нет здесь подходящей комнатки, где он мог поставиться удобно. Все низко, тесновато... Лучше бы в саду здесь (сад огромный, много яблонь, слив и груш) построить для него особый домик, что и думаю сделать. Лесу у монастыря много...
Жизнь наша здесь течет и течет, так быстро, что не успеваю мигнуть. Дела множество, такое множество, что можно бы забыться в нем от всяких скорбей и тоски. Но – так велика эта скорбь и тоска, что еще не скоро совладеешь с ними. Вот когда я вижу и убеждаюсь, что я – плохой монах и молитвенник. Нет, я как раз тот, о котором говорил Спаситель: «Никто, возложивший руку свою на плуг и смотрящий вспять, не будет управлен в Царствии Божием»...
Да, это ко мне относится... И во многом другом вижу себя слабым, неустойчивым, недостаточно преданным делу Божию и Церкви Христовой. И это только прибавляет еще скорби и тоски... Господи! Хоть бы Ты утешил меня, простер бы Твою милующую десницу, подкрепил бы меня, уврачевал бы раны мои, влил бы в душу мою мир и успокоение!.. Пусть я так расклеился, расслабился, показал себя слишком человеком. Но и Ты – покажи Тебя моим Господом Богом, Отцом, Утешителем и Благодетелем!..
Дорогой Санечка и миленькая Танечка! Приезжайте к нам скорее. У нас много яблоков и груш. Нынче все сдано в аренду. Но на будущий год будем сами есть. Вот Вы и не опаздывайте. Спасибо Вам за письмецо. Целую Вас, дорогие деточки, и благословляю заочно каждый день и едва не каждую минуту.
Дорогой Николай Михайлович! Спасибо Вам за ладон. Здесь как мы приехали, угощали нас такими ладонами, что хоть из церкви вон беги. Боже мой! Сколько небрежности во всем и неряшливости!
Теперь жжем Ваш ладон. В Успенье мы здесь служили как в скиту⁸. Было много народа, но все простого. Сколько надо его учить и воспитывать! К причастию подходят, спросишь имя, отвечают: «Настя», а то «Машка» или еще «Прузя» (Евфросиния) или «Францешка». Вот тут и разберись.
Шлю глубокий поклон Ольге Константиновне и всем ее сродникам, Александре Иосифовне со Стефаном Лаврентьевичем, Агафье Трофимовне и всем нашим знакомым.
Престолы и жертвенники здесь покрываются простыми белыми простынями (конечно, всегда грязными). Нужно бы для всего этого платки. Вот нет ли так у кого лишнего? Также для сосудов, они завязываются в платки, а здесь так стоят в пыли и грязи. Больно смотреть. Простите, дорогие мои! Благослови Вас Господи!

О. Серафим кланяется.

4.
26 августа 1906 г.⁹
+

Глубокоуважаемая
Мария Васильевна!
Сейчас вернулся из церкви с самым светлым настроением. Сегодня (26-го) 5 лет моего монашества. Служил с новыми сосудами, на которых красовались Ваши новые воздухи. Что за прелесть! Вот именно воздухи! На желтом антиминсе они совершенно кажутся прозрачными, как воздух, только выделяются и висят, как на воздухе, чудные букетики, особенно...¹⁰ . Какое спасибо Вам за столь дивную работу! Не нахожу слов благодарить Вас. Да и не буду благодарить словами. Душа благодарит молитвой, в которой долго-долго – никогда не забудет Вас.
Боюсь, забудут меня Танечка и Шура. У них надолго памяти не хватит о нас, далеких теперь «батюшках». Напоминайте им почаще, Марья Васильевна. Как-то все еще больно представить, что для Ваших милых малюток мы можем придти в забвение и не услышим больше их сладкого-сладкого лепета и дивных стишков и басенок!.. Да! Много светлого, незабвенно-отрадного, невознаградимо кануло в вечность и никогда более не повторится. Они – вырастут скоро. Может быть, и увидимся мы с Вами, но детишки Ваши будут уже совсем не те, а другие...
У нас сейчас в гостях Преосв<ященный> Трифон. Народу ездит постоянно немало, но ничто не развлекает и не отклоняет мысли от незабвенной Лавры и Академического храмика! Эх! Как больно вспоминать его!
Простите!
Дорогому Николаю Михайловичу – поклон. Когда поедете в Москву за свечами, заезжайте-ка к нам. Ведь по пути! Всего 1 1/2 сутки.
Мир Вам и благословение Божие!
Агафье Трофимовне, Александре Иосифовне, Степану Лаврентьевичу и всем Вашим – прошу передать мой поклон.
АИ.

27-го Авг<уста>. Служил с воздухами работы Ольги Константиновны. Как живо представляю в такие минуты своих жертвовательниц и тружениц. Так и кажется – вот- вот они сами встанут, придут и заговорят... Но – увы! Нет никого.
Ольге Константиновне прошу пока передать спасибо за письмо. Поклон всем прочим. Напишу ей особо.

5.
Осень 1906 г.¹¹
+

Глубокоуважаемая
Мария Васильевна!
Ваше письмо с просьбой написать в Москву о том, что нам особенно нужно, пришло сюда немного поздновато, и я не написал, рассчитывая, что Вы его все равно ждать не будете. Пишу Вам теперь, в надежде, что как-нибудь еще соберетесь и тогда поможете нам. Престольные облачения и аналойные пелены пока шьются несколькими благодетелями. Если и Вы пожелали бы, я просил бы Вас мерку наших престолов и жертвенников взять у Веры Семеновны. У ней есть. Лучше бы пока я просил Вас сделать вот что. Если Вам затруднительно, может быть кого-нибудь еще потрудитесь привлечь к участию. А если и это неудобно для Вас, не беспокойте себя и пока оставьте. У нас очень неприличный ковер-дорожка, идущий от Престола Божия до амвона – весь в дырах и пятнах от милой привычки здешней братии – плеваться. Неприятно даже смотреть. И заменить решительно нечем. Ужас – и в великие праздники придется любоваться этим безобразием. Вот если бы Вы, добрая Мария Васильевна, помогли нам обзавестись ковриком поприличнее, хоть бы и не из дорогих. Ширина 1 ар<шин> 6 вершк<ов>, длина аршин 8 или 10. Не поможет ли Агафья Трофимовна? Еще на Ваше милостивое благоусмотрение: очень плохи здесь будничные ризы, которые мне подают на ранние обедни. Какой-то компот: риза зеленая, набедренник желтый, поручи голубые – все из разных цветов и очень поношенное. Просто скорбь одна. Не сошьете ли, может быть, совместно с Ольгой Константиновной и еще с кем¹², для меня хотя самое простенькое, но чистенькое облачение. Как бы часто вспоминал Вас на Божественной Литургии, хотя и вообще не забываю и не забуду.
В образец материи, фасона и всей работы хорошо бы взять в скиту ризы, в которых я как-то служил там (на отпевании своего старца) – из салфеточной слегка голубой или даже беловато-серой материи, вместо галуна – голубоватая лента, вместо бахромы – тоже матерчатые кисточки. Я думаю, скитские дали бы эту ризу посмотреть Вам и снять с нее образец. Можно спросить иеромонаха тамошнего о. Израиля или самого о. Игумена.
Больше не смею ничего предлагать, и так уже весьма злоупотребляю, кажется, Вашим позволением написать о наших нуждах. О, Господи! Как их много! И как некоторые из них неотложно вопиющи и громадны. Вот, например, вопрос о поле. Пол у нас деревянный, некрашеный, со множеством дыр, из коих в храм выбегают целые стада отвратительных мышей. Каждый день сердце обливается кровию, когда, подходя к Престолу, видишь даже на нем следы этих отвратительных животных, слышишь их нестерпимый запах. Все илитоны, покровы, все ими пропитывается, до тошноты противно. Что получше, все уже убираем. Нужно бы непременно новый пол и – моя мечта – из метлахских плиток. Но – это еще только мечта. Придется ждать жертвователей. Дождусь ли только?
Целую Ваших незабвенных деток и заочно благословляю + их и + Вас и + Николая Михайловича! Поклон Ольге Константиновне и ее сродникам.
Спасибо Вам за все.
Признательный навеки АИ.

6.
Осень 1906 г.¹³
+

Добрейшая и глубокоуважаемая Мария Васильевна!
Сейчас прочитал в письме о. Серафиму от Вас поклон себе и... упрек, что я забыл Вас. Поверьте – нет, и нельзя забыть никогда. И пишу сейчас вовсе не потому, что дождался упрека такого от Вас, а потому, что уже не желаю более, чтобы никакие другие дела не отнимали более возможности написать Вам...
Простите, во всяком случае, что действительно долго не отвечал Вам. Отчасти вот почему: давно уже Вы предупредили нас, что едет Королев и что от Вас с ним будет что-то. Я и ждал все, чтобы писать так уж писать от всего усердия и от всего благодарного сердца. Наконец, уж и без Вашего упрека ждать надоело, и захотелось писать. Вот и пишу.
Не знаю, не обидел ли я Вас прежними письмами? Признаться, я готов был думать, что мои письма не слишком ли утруждают Вас? Особенно последнее письмо. Я там таким попрошаем показал себя, что самому сейчас стыдно вспомнить. Я совсем злоупотребляю Вашею добротою. Вот что: не покупайте ковра и ризу подождите. Ведь это не пустяков стоит. Лучше и приятнее иметь от Вас какую-нибудь ручную Вашу работу. Вот я чего желал бы: не вышьете ли Вы в монастырь и мне (для моих сосудов) два кружочка на Чашу для покрывания их от мух. Это сшить и недорого и работы немного, и хорошую память составите себе (может быть, тогда еще менее заслуживать буду Вашего упрека). Сшить надо так: из такой же золотой канвы, как воздухи. Размер – я думаю – в размер обыкновенного чайного блюдечка, даже немного можно поменьше. Обшить ухитритесь сами. Может быть, согнуть круг из каркасу и концы обшить около этого круга. Или так можно: нитками зарубить и обшить какою-нибудь подходящею тесемочкою или бахромою (самою маленькою по размерам). В средине круга вышивки только маленький крестик – вот такого как раз размера.
+¹⁴
Можно и другой какой-нибудь крестик с художественной отделкой. Только не из больших...
По краям круга можно какие-нибудь цветочки¹⁵.
О своем житье-бытье можем написать Вам немного утешительного. Скоро нас совсем скушают католики. Преосвященный наш поехал в Питер хлопотать, чтобы они подавились нами. Не знаю, не съели бы и Его. Вероятно, нас или перебьют здесь всех, или выгонят просто вон за реку Буг, на берегу которой мы живем (граница Польши). Господи! Что будет – не знаю? Каждый день жду смерти и вспоминаю, что уж не увижу больше Танечку-волосанечку. Отросли ли у ней волоски-то?..
Около нас везде слышно – то там, то здесь поляки захватывают в селах храмы и переделывают на костелы. Защищать некому. Православных мало, и все боятся. А начальство тоже трусы все и продажные твари. Господи! Чем это все кончится? И что будет здесь с нами? Ужели нас не защитит никто?.. Что-то привезет наш Архиерей? Поехал к Государю жаловаться и просить, чтобы наш Холмский край был отделен от Польши и включен в границы России...
Николаю Михайловичу глубокий поклон. За свечи спасибо. Все пришло в целости.
Санечку и Танечку целую крепко-крепко. Господь благословит Вас чрез мое недостойное благословение. Матерь Божия да будет Вам утешение и отрада!
Хорошо, что Сережа будет учиться при Вас. Следите сами за ним лучше. Ныне в гимназиях много детей портится, а не воспитывается. Это родители ни в коем случае не должны доверять гимназии. Простите и помолитесь.
Благодарю за все. АИ.
Кланяюсь Ольге Конст<антиновне>, Александре Осиповне и всем дорогим знакомым.
АИ. Помолитесь!

7.
Между 12 и 19 ноября 1906 г.¹⁶
+

Добрейшая Мария Васильевна!
Если не поздно сообщить, сообщаю, что на кружочки подкладки никакой не нужно. Так красивее. Жду с нетерпением нового произведения Вашего искусства – с не менее тонким, чем у меня – вкусом.
В Ваших облачениях служу по праздникам. Ездил 8-го Ноября в село – богатое с прекрасною церковью, и там служил в Ваших облачениях. Удивительно хорошо сидит особенно подризник. И рост, и ширина, и размер рукавов – все угадано превосходно. И так все ловко приходится. Ни один подризник так еще не угождал мне, как этот. Спасибо Вам на веки!
В Воскресенье 12-го числа торжественно переносили икону Пр<еподобного> Серафима с вокзала в монастырь (3/4 версты). Народу было множество. На крестном ходу я пожалел надеть Ваши ризы, и одел их только по приходе в церковь.
Икона Преподоб<ного> Серафима много помогла привлечению народа к нашей обители. Теперь иногда в будни являются богомольцы, приходят верст за 20 – с больными, служатся молебны. Недавно приносили сумасшедшего. Шесть человек с трудом держали его. Интересна история его болезни. Он из православной семьи. Один из всей семьи изменил Православию и ушел в костел. И тотчас же – взбесился. Ужасно было смотреть на него!
Вероятно, в следующее Воскресенье можно будет перенести и другую икону Преп<одобного> Сергия. Об этой иконе уже давно приходят справляться издалека, когда ее принесут? Обе иконы чудные, составляют красу нашей обители. Господь бы помог еще устроить раку для мощей Пр<еподобного> Онуфрия! Сейчас занят всецело этой мыслию. Составляю также службу и акафист Пр<еподобному> Онуфрию. Скоро пошлю в Синод, чтобы успеть напечатать совсем к 12-му Июня, к празднику Преподобного. Пришлю и Вам экземплярчик. Акафист выходит очень хорошо пока. Хочу испытать свои силы написать Царице Небесной – или «Умиление» или «Взыскание погибших».
За множеством дела, ужасно быстро летит время. Да и службы длинные сильно сокращают его. На Казанскую у нас кончилась всенощная ровно в 11 часов. Всю ночь стон в ушах стоял. Поют у нас иногда очень недурно. «Херувимскую» на «Благообразный Иосиф» однажды так разделали, что Аркадий Дмитр<иевич> совсем, думал, на фисгармонии играли: тихо, стройно, звучно. Скорее бы начать ремонт – расширить храм: будет тогда и резонанс, и свету и простору больше. Скорее бы лето. Авось нас и навестили бы «разныи» (как говорила Волосанечка) богомольцы – гости дорогие. Нынче наш праздник будет на другой день Духова дня. И Вам, наверное, к этому времени не удастся приехать. Раньше не советую, потому что вплоть до праздника предполагается ремонт (с февраля), а хорошо бы – если не к празднику самому, то после него вскоре.
Живем всеми этими надеждами. А пока шлем Вам сердечнейший поклон. Господь да благословит Вас, Николая Михайловича и Ваших незабвенных детей, и Ольгу Константиновну, которой прошу передать мой поклон со всеми ее родными.
+ АИ.
Где Иван Исидорыч? Пишет ли то? – О. Серафим в Питере. Не заехал бы к Вам?

8.
После 19 ноября 1906 г.¹⁷

Добрая Мария Васильевна!
Спасибо за посылочку, отправленную с нашим соседом-священником! С каким восторгом он вспоминает милых Ваших детишек! «Больше всего» они ему понравились. Как мы ему завидовали (более всего я), слушая его рассказы о пребывании у Вас! Как от него веяло Посадом, точно тут и есть, близко были все Вы – с Вашими поклонами и посылками!..
Получил и кружочки на Чашу! Очень мне понравились. О таких я и мечтал! Большое-большое спасибо Вам!
Над Вашими гостинцами все трое стараемся до сего дня. Весело нам теперь. Живем все вместе. Жаль только, иногда безмолвие этим нарушается...
Санечку и Волосанечку целую!
Господь благословит Вас! + всех!
Будьте здоровы и счастливы!
Вечно благодарный АИ

9.
Между 11 и 25 декабря 1906 г.¹⁸
+

Добрейшая и глубокоуважаемая
Мария Васильевна!
Сердечное спасибо за поздравление, за пелену и за все...
Уже на два или даже три письма Ваши замедлил ответом. Да и не Вам только, а и другим. Такая стопа огромная накопилась на столе, целую неделю сижу отвечаю; а запустил потому, что рука не давала писать, да прогулял немного. С 8-го до 11-го был в Бресте – освящали новую прекрасную церковь. Когда поедете мимо вокзала, увидите, какая хорошая. А у нас тут без меня тоже было такое торжество, и я на него не удостоился попасть, как-то все сочинилось неожиданно, и мне никак нельзя было остаться дома. 10-го переносили икону Препод<обного> Сергия. Был Преосв<ященный> Трифон. Народу, несмотря на неожиданность торжества, набралось так много, что даже в Царских вратах тискались. Ах! как надо бы нам скорее новую побольше церковь. А то хоть по билетам пускай...
На посылку с украшениями для елки пришла накладная, но еще получится не скоро. Во всяком случае, благодарю за то, что в ней есть, потому что еще писать к празднику, пожалуй, не удастся, уже мало времени, писем не отвеченных еще очень много. Пришлите мой сердечный привет всей Вашей дорогой мне семье с праздником Рождества Христова. Пошли Вам, Господи, мир, утешение и радость в эти радостные для всей земли дни! Телеграмму от богомольцев получил и очень-очень был утешен, что вспомнили меня в такой для меня важный день¹⁹ . Спаси всех их, Господи, за такую милость и утешение мне! Как они телеграмму-то далеко послали. Можно гораздо ближе и удобнее, и без всякой доплаты за доставку: через ст<анцию> Страдеч, Привислинской д<ороги>...
Ах! как хороша «волосанечка» на домашней фотографии! Как она глазки-то сделала, точно когда говорит, что медведь ее «и ужинать оставит»... Как долго еще мы не услышим этих стишков. Шлю Вам еще несколько...
А пока – простите и помолитесь. Жаль, что – имели возможность видеть Николая Михайловича у нас – и он отложил. Вот бы с Шурой-то приехал он? Как бы обрадовал?! Будем надеяться, что деньжонки накопятся скоро, и мы увидим у себя дорогих гостей. Ведь уж не так далеко до нас! Вот сегодня сяду в Бресте на курьерский поезд, и завтра буду в Москве и у Вас... То-то удивлю, и... сам удивлюсь, что из монастыря Польского...
Ну, довольно. Простите.
До свидания!
О. Серафим и Арк<адий> Дм<итриевич> напишут сами. Хвастал я все, что у нас лето, а снегу вдруг навалило на добрый аршин, и морозы пошли. Зима настоящая, как в России. Ездим на санях. Но Буг не везде замерз. Икону Преподобного перевозили на лодке, убранной зеленью. Так было хорошо. Все в восторге.
Благослови Вас Господи!
Простите и меня грешного!
Тоже говею на этой неделе.
Вечно благодарный АИ.
Целую деток.
За Николая Михайловича в день Его Ангела молился и вспоминал у о. Константина Кухаренко, в Его церкви, служил там по случаю праздника. Вот замерз-то где. Был мороз, и у него в такие дни даже и Чаша замерзает. О. Константин болен. Кажется, воспаление легких. Сегодня с о. Сераф<имом> поедем к нему. У меня горло все плохо, и думаю, навсегда останется так. В Бресте еще простудился на крестном ходе. В мороз шел налегке, как служил.

10.
Ранее 12 января 1907 г.²⁰
+

Дорогая Танечка,
Ненаглядная Волосанечка!
Привет тебе от батюшки со днем Твоего Ангела!
Весь сей день буду с Тобою, нежно-нежно мыслию лаская Тебя и горячо молясь Спасителю, чтобы и Ты была Его Ангелом – светлым, добрым, чистым, кротким!..
С нетерпением ждем лета, чтобы опять увидать тебя и послушать новую басенку!
С дорогой Именинницей шлю поздравление и глубокий поклон незабвенным:
Николаю Михайловичу, Марии Васильевне, Шуре.
+
Благословение Божие да осенит Вас!
Жаль, что нечего послать Танечке на именины: ни иконки, ни картиночки, ни цветочка – ничего не достать.
Как у нас была пещерка хороша! и Иордан тоже, только холодно. У нас морозы, каких, говорят, здесь и не бывало. Сейчас 20°. А дома здесь, как решето (пол плохой). Брр! холодно... Нас бранят здесь, говорят, что мы привезли такую зиму. И снегу немало.
Спасибо за пелену Вам, Мария Васильевна! Пригодилась она на очень хорошее дело. У нас дарохранительница на Престоле все стояла как-то низко и долго дразнила меня. А теперь я ухитрился. Сделали из дерева возвышение, вроде маленькой иерейской кафедры. Был у меня кусочек бархата хороший, подаренный Над<еждой> Конст<антиновной> Малышевой. Обил я эту кафедру бархатом – как раз хватило, хотя и не мерили, делали. А поверх бархата прекрасно улеглась Ваша пелена, тоже как раз впору. И теперь у нас дарохранительница выглядит совсем красавицей – глаз не оторвать. И сколько это раз вспомнил Вас с Над<еждой> Констант<иновной> за обедней, постоянно смотря на такую красоту нашего Престола! Господи! Еще так недавно что было на этом Престоле? А теперь есть такие одежды на нем! Нам прислала на все престолы облачения Великая Княгиня Елизавета Феодоровна!
Спаси, Господи, всех наших добрых благотворителей! Помолитесь и за них!
Вечно благодарный АИ.
Алекс<андре> Осип<овне> и Стеф<ану> Лавр<ентьевичу> прошу передать сердечный привет!

11.
12 января 1907 г.
+

Мой привет Танечке,
в день Ее Ангела, вылившийся из души утром, 12-го Января (за заутреней – ведь вот грех-то какой!..)
–"–
«Будь: как Ангел – чиста,
«Как овечка – кротка,
«Как голубка – нежна,
«Как цветочек – мила!!!..»
АИ.
1907 года, 12-го Января

12.
25 февраля 1907 г.²¹
+

Д<обрейшая> и Н<езабвенная> Марья Васильевна!
Сгораю от стыда, что до сих пор не собрался побеседовать с Вами... Чем извиниться? Можно бы – и обилием работы (отчеты годовые и т. п.), и хлопотами по празднованию именин Преосвящ<енного> Евлогия, гостившего у нас с 10–14 Февраля, и другими гостями, последнего из коих только вчера проводили... Но – к чему оправдания, когда Вы и так меня уже простили (ведь, да?) и знаете хорошо, что забыть нам о Вас невозможно.
Масляница... Приветствую с нею, не как с неделею объядения, а как с неделею, которою открывается ряд наиболее трогательных, умилительнейших служб, оставивших в нашей душе лучшие воспоминания... Пост, Страстная, Пасха!..
Да, все это было хорошо, о, как хорошо! Но – только было.
Теперь нет, и едва ли будет. А при таких условиях порадуют ли и воспоминания? Не тем ли они будут горчее, чем воспоминаемое было чище, светлее, отраднее? Не все безотрадно и здесь. Много хороших, светлых минут проглядывало и здесь, но – как-то недолго, и не так, как было раньше.
Скоро, кажется, начинается ряд паломничеств сюда из Посада. Уже трое собираются. Это принесет много утешения. Когда-то соберетесь Вы? Ваши птенцы оживят нашу пустыню своим милым говором... Оживится все прошлое. Нам будет казаться, что мы опять там, где были всегда столь желанными гостями, где нас так берегли, лелеяли, благословляли, хранили! Там, где наши молитвы соединились с именами многих до неразрывности, до невозможности забыть, где отдыхала всегда душа от печальных и мятежных минут и испытаний...
Да, Ваш приезд будет своего рода Пасхой и праздником. Ждем, давно ждем Вас с Ольгой Константиновной. Прошу передать ей и всему семейству их глубокий поклон – также: Александре Осиповне со Стефаном Лаврентьевичем и Агафье Трофимовне...
А Николая-то Михайловича и пропустил. За это отвешиваю ему поклон глубже всех, и, напоминая, что он чуть не раньше всех готовился навестить нас, желаю, чтобы исполнил свое намерение – открыл бы всем дорогу и прежде всего доставил бы радость и утешение.
А пока прощаюсь.
Простите меня грешного и помолитесь в незабвенный день – прощального Воскресения и в св<ятые> дни Четыредесятницы.
Аркадий Дмитриевич едет на 1-ой нед<еле> в Москву. Наверное, завернет к Троице. О. Серафим собирается в Пасху, а я – едва ли когда?
Простите. АИ.
Господь да благословит всех Вас!.. +

13.
Весна 1907 г.
+

Добрейшая и глубокочтимая
Марья Васильевна!
Простите Бога ради, что долго не отвечал. Отчасти, кажется, Вы уже узнали, почему. Но и не поэтому только. Многое и другое сковывает руки и заставляет лучше молчать, чем говорить...
Храм после Вас вскоре совсем разорили. Теперь ремонт уже близок к концу. Сделано все так хорошо, просторно, светло, что лучшего и не желал бы, если бы только все это было поближе к России.
Как Вы поживаете? Как дети? Танечка? Вот мысли, которые постоянно вертятся в уме. И не верится, что это прошло, когда Вы были у нас.
Очень огорчаюсь, что в народе много вызвала разговоров Ваша поездка. Однако утешает, что совесть не запятнана ничем таким, что готовы находить во всем этом злые языки. Господь видит правду. Жалею и Вас, что отдых Ваш отравился такими скорбями, главное – совсем незаслуженными. Ну, ничего, примите это как от руки Божией, чтобы в этой скорби забылась главная Ваша скорбь, которую возложил на Ваш дом Господь.
Мир Вам и благословение – со всем семейством Вашим.
Поклон Ольге Конст<антиновне>, Алекс<андре> Иосиф<овне> и всем по Вашему усмотрению.
АИ.

14.
Около 22 апреля 1907 г.²²

Христос Воскресе!
Дорогие мои!
Радуюсь сугубою радостию, что Он воскресил и Сережу. Молю Господа о здоровье и благоденствии всех Вас!
Привет всем:
Ольге Константиновне и всем ее сродникам,
Александре Иосифовне с супругом,
Агафье Трофимовне,
Михаилу Алексеевичу и всем.
АИ.
Более лучшей карточки не достать здесь²³. Простите.

15.
1907 г.
+

Что ж Вы забыли мой портрет, что снимали на Белом озере²⁴.
Простите.
Благословение деткам.
Поклон и благословение Вам и Ник<олаю> Мих<айловичу>, Ол<ьге> Конст<антиновне> и всем...
Сильно скорблю. Помолитесь.

16.
16 мая 1914 г.
+

Глубокоуважаемая
Мария Васильевна!
Сердечно благодарю Вас за облачение. Хорошо оно для лета. Легко и удобно.
Спасибо.
Поклон мой Николаю Михайловичу, Шуре, Сереже, Танечке.
Помоги им Господи!
Молюсь о них и о Вас.
Да хранит Вас Господь!
ЕИ.
16 Мая 1914 г.

17.
20 июля 1915 г.
+

Глубокочтимая Марья Васильевна!
От всей души приветствую Вас со днем Ангела и горячо молю Бога о Вашем душевном и телесном здоровьи и о благоденствии.
Господь да хранит и все семейство Ваше! Да будет оно утешением сердцу Вашему и подкреплением в несении тяжестей жизненного Креста Нашего!
Горячо благодарю Вас за Ваш новый драгоценный для меня подарок. Отплачу за него чем могу – усердной молитвой за Вас к Господу и Учителю Той, которой Вы подражаете.
Дорогих Ваших деток целую, благословляю.
Николаю Михайловичу глубокий поклон и привет.
О. Израилю сразу ответил.
Будьте все здоровы и Богом хранимы.
АИ.
20 Июля 1915 г.

18.
29 марта 1916 г.25
+

Глубокоуважаемая Мария Васильевна!
Свечечки получены. Спасибо. У нас со свечами просто горе. Кажется, Пасху и Страстную и для народа свечечек не будет. Трикирных свечей даже нет. Боюсь и для архиерейского служения остаться без них. Не пришлете ли маленько из Посада белых трикирных?..
Поклон Николаю Мих<айловичу>, Шурочке, Танечке и всем О.Н.Н.К.
ЕИ.
29 Ма<рта> 1916 г.

19.
16 апреля 1916 г.26
+

Христос Воскресе!
Глубокоуважаемая
Мария Васильевна!
Взаимно Вас приветствую и молю Господа, да хранит Вас в здравии и благополучии. Привет Николаю Михайловичу и всем деткам Вашим.
Свечи получены в целости. Большое Вам спасибо. Если не затрудню Вас, не откажите передать мой привет, поклон и благословение Ольге Константиновне Кочерыгиной с прочими сестрами ее и другим знакомым. Молю Господа за всех Вас, заповедавших мне, недостойному, молиться за Вас.
И о мне прошу молитвы.
ЕИ.

20.
1917 г.27
+

Глубокочтимая М<ария> В<асильевна>!
Христос Воскресе!
С праздником. Спасибо за привет и от Вас! Свечи пасхальные получены вовремя. Очень Вам благодарен за них. Спасибо Танечке и Шуре за приветствия. Видела ли Таня о. Алексия в Зосимовой в Пасху? Однако, какая она у Вас храбрая. Не боится одна ездить.
Мы с о. Феоф<?> собираемся ко мне на родину, да все не собраться, то холодно, то некогда. Но, наверное, на днях соберемся.
Жаль Пр<еосвященного> Феод<ора>. Наверное, и всех нас скоро также погонят. Я думаю, не остаться ли на родине-то совсем, когда поеду? Авось оттуда-то не выгонят. Неужели нам совсем места на земле не найдется?
Поклон Ник[олаю] Мих[айловичу] и всем.
ЕИ.

Материал подготовлен Н.Егоровым

1    Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1919–1943. Сост. М.Е.Губонин. М., 1994. С. 512.
2    Акты... С. 681.
3    Акты... С. 563.
4    Публикация подготовлена Н.Д.Егоровым.
5    Написано, вероятно, вскоре после перевода настоятелем Яблочинского Свято-Онуфриевского монастыря Холмской епархии в 1906 г. // Акты... С. 865.
6    Приписано карандашом. О. Серафим (в миру Остроумов Михаил Митрофанович) (1880–1937), впоследствии епископ и архиепископ (с 1924 г.) Орловский и Севский (1917–1927), архиепископ Смоленский и Дорогобужский (1927–1936) // Manuil (Lemeschevskij). Die russischen-Orthodoxen Bischofe von 1893 bis 1965. Eine Bio-Bibliographie. 6 Bde. Erlangen, 1979–1986. B. 6. S. 66.
7    Датируется по содержанию письма, написанного после праздника Успения Божией Матери (15 августа), и ранее следующего письма (Док. 5).
8    Вероятно, имелся в виду Вифанский скит в Сергиевом Посаде.
9    Датируется по содержанию письма. И.С.Петровых принял иноческий постриг с именем Иосиф 26 августа 1901 г. // Акты... С. 865.
10    В письме приводится рисунок украшения.
11    Датируется по содержанию этого и связанных с ними последующих писем (Док. 7 и 8).
12    Вера Семеновна с удовольствием примет участие. Прошу сказать и ей! (Прим. А.И.).
13    Датируется по содержанию этого и последующих писем.
14    В письме приводится рисунок крестика.
15    В письме приводится рисунок украшений.
16    Датируется по содержанию письма.
17    Датируется по содержанию этого и предыдущего письма (Док. 8).
18    Датируется по содержанию письма.
19    Вероятно, имеется в виду день рождения АИ 15 декабря // Иоанн (Снычев), митрополит. Стояние в вере. Очерки церковной смуты. СПб., 1995. С. 119.
20    Датируется по содержанию письма, написанного ко дню именин дочери М.В.Сычовой – Тани.
21    Датируется по содержанию письма. Память прп. Евлогия празднуется 13 февраля, неделя мясопустная в 1907 г. приходилась на 25 февраля.
22    Написано, вероятно, во время служения настоятелем Яблочинского Свято-Онуфриевского монастыря, на Пасху 1907 г. В письме речь идет, вероятно, о болезни сына М.В.Сычовой – Сережи (Док. 14).
23    Письмо написано на обороте листа бумаги с золотым тиснением по краям и надписью золотыми буквами «Христос Воскресе!». Рукою адресанта нарисован восьмиконечный крест и подпись «АИ». К листу приклеен вырезанный из цветной тисненой бумаги букетик цветов
24    Письмо написано на почтовой открытке с изображением картины М.Нестерова «Пустынник». Рукой архимандрита Иосифа приписано: «Мой портрет (через 30 лет). 1907–1937 года». Вероятно, имеется в виду Белое озеро в окрестностях Сергиева Посада.
25    Дата уточнена по дате на почтовом штампе – 29.3.16.
26    Датируется по почтовому штампу.
27    Написано на открытке с изображением храма Воскресения Христова в г. Угличе, вероятно, к Пасхе 1918 г. В письме упоминается Феодор (Поздеевский), ректор МДА, изгнанный из нее после февральской революции в 1917 г.