Шкаровский М.В.
    (РГИА, Санкт-Петербург)

    Германская церковная политика и "религиозное возрождение" на оккупированной территории Белоруссии, Прибалтики и Северо-Запада России

    В первые же месяцы Великой Отечественной войны значительная часть территории СССР оказалась оккупирована фашистскими войсками. Религиозная жизнь на ней отличалась заметным своеобразием. Подавляющее большинство районов страны к лету 1941 г. (а ведь среди сельского населения две трети являлись верующими) оказалось вообще без функционирующих храмов. Такое неестественное положение могло поддерживаться только репрессивными мерами. Как следствие, на оккупированной территории произошел бурный всплеск религиозного сознания.
    Предпринимая нападение на СССР, фашисты рассчитывали активно использовать религиозный фактор в своих целях. Они уже имели богатый опыт проведения подобной политики как в Германии, так и на захваченных ими территориях в Европе. В системе Главного управления имперской безопасности (СД) имелся специальный "церковный отдел". В его задачи входили контроль и наблюдение за деятельностью религиозных организаций всех конфессий, изучение настроений духовенства и активных прихожан, внедрение агентуры в церковные административно-управленческие структуры и вербовка агентов из среды священнослужителей. Практически во всех странах Европы действовала разветвленная агентурная сеть отдела. Он также обеспечивал продвижение "своих" людей на различные иерархические должности, в церковные и общественные фонды, комитеты и т.п.
    При этом, основной линией в решении "религиозного вопроса" была ориентация на разрушение (внутреннее и внешнее) сложившихся традиционных устойчивых церковных структур, "атомизацию" конфессий и церквей. Там, где это признавалось неэффективным или не отвечающим целям рейха, - ставилась задача, не останавливаясь ни перед какими средствами и методами воздействия, достижение полного над ними контроля. В самой Германии во второй половине 1930-х гг. разрушались храмы, активно арестовывали и расстреливали священников, прежде всего католических. Лишь в июле 1941 г., на территории собственной страны, А. Гитлер секретным приказом запретил на время войны с СССР проведение каких-либо мероприятий против церкви без санкции свыше [1] . Хотя, конечно, и в дальнейшем такие санкции неоднократно давались.
    Подобные методы и практика были перенесены и на религиозные организации в СССР. Кроме того, нацистская церковная политика здесь определялась в значительной степени общим отношением к славянам и к русским в частности. В рамках этого отношения существовало несколько, порой противоречащих друг другу подходов: А. Гитлер считал всех славян низшей расой и рассматривал их как будущих рабов; назначенный имперским комиссаром восточных территорий А. Розенберг стремился привлечь на сторону Германии национальные меньшинства России, обещая им независимость, отождествляя русский народ с коммунистической идеологией и террором; верховное командование вермахта выступало за создание "союзных" русских воинских частей (что привело к формированию власовских дивизий и казачьих соединений) и было поэтому против афиширования планов будущего расчленения России [2] . Партийного идеолога НСДРП А. Розенберга, враждебно настроенного к христианству (особенно к католицизму) и считавшего православие лишь "красочным этнографическим ритуалом", назначили министром оккупированных территорий СССР в конце июля 1941 г. Первые области он получил в свое ведение 20 августа, а 1 сентября были созданы рейхскомиссариаты "Остланд" и "Украина". К 1 сентября относится и самый ранний найденный автором циркуляр Главного управления имперской безопасности, касающийся религиозной политики на Востоке: "О понимании церковных вопросов в занятых областях Советского Союза". В этом документе подчеркивалось, что в нем содержатся личные указания А. Гитлера и ставились три основные задачи: поддержка развития религиозного движения (как враждебного большевизму), дробление его на отдельные течения, во избежание возможной консолидации "руководящих элементов" для борьбы против Германии и использование церковных организаций для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях [3] .
    Более долгосрочные цели религиозной политики фашистской Германии в отношении республик СССР указывались в другой директиве Главного управления имперской безопасности от 31 октября 11941 г., причем в ней уже начинает сквозить озабоченность массовым всплеском религиозности: "Среди части населения бывшего Советского Союза, освобожденной от большевистского ига, замечается сильное стремление к возврату под власть церкви или церквей, что особенно относится к старшему поколению..., я вижу большую политическую опасность, равно как и опасность в области мировоззрения, в том, что в настоящее время в восточные области необдуманно допускают священнослужителей всех вероисповеданий. Несомненно то, что стремящимся к религиям массам оккупированных бывших советских областей надлежит снова дать какую-то форму религии. Возникает только вопрос: какую?... То, что теперь уже во многих местах церкви с попами, связанными вероисповеданиями, не открываются вновь и что этому даже способствуют германские органы власти, вызовет лишь религиозную реакцию, которая когда-нибудь... может оказаться таковой в политическом отношении и будет противостоять необходимому освобождению восточных областей. Поэтому крайне необходимо воспретить всем попам вносить в свою проповедь оттенок вероисповедания и одновременно позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии после соответствующего, хотя и короткого обучения, толковать народу свободную от еврейского влияния религию. Ясно, что заключение "избранного богом народа" в гетто и искоренение этого народа... не должно нарушаться духовенством, которое, исходя из установки православной церкви, проповедует, будто исцеление мира ведет свое начало от еврейства. Из вышесказанного явствует, что разрешение церковного вопроса в оккупированных восточных областях является чрезвычайно важной ... задачей, которая при некотором умении может быть великолепно разрешена в пользу религии, свободной от еврейского влияния, эта задача имеет, однако, своей предпосылкой закрытие находящихся в восточных областях церквей, зараженных еврейскими догматами" [4] . Тотальный расизм директивы не оставляет сомнения в судьбе православия в случае победы гитлеровской Германии. Его стали бы уничтожать, насаждая "новую религию", лишенную многих основных христианских догматов.
    В своих показаниях 16 октября 1946 г. на Нюрнбергском процессе А. Розенберг заявил: "После вступления немецких войск на восточные территории, армия по собственной инициативе даровала свободу богослужений; и когда я был сделан Министром восточных областей, я легально санкционировал эту практику, издав специальный указ о "свободе церкви" в конце декабря 1941 г." [5] . Такой указ действительно был составлен А. Розенбергом, но из-за противодействия влиятельных противников, прежде всего М. Бормана, он никогда не издавался. Один из руководящих работников Министерства восточных территорий 25 октября 1943 г. в секретной записке указывал: "После переговоров, длившихся в течение месяцев, все же было решено не провозглашать свободу религии торжественным образом, но сделать это как можно тише" [6] . Пик этих переговоров пришелся на весну 1942 г. К этому времени религиозный подъем заставил особенно серьезно заняться церковным вопросом в России.
    Следует отметить, что религиозными проблемами вплотную занимался и считал их одним из важнейших в деле "управления покоренными народами" А. Гитлер. 11 апреля 1942 г. в кругу приближенных он изложил свое видение религиозной политики: насильственное дробление церквей, принудительное изменение характера верований населения оккупированных районов, запрещение "устройства единых церквей для сколько-нибудь значительных русских территорий". "Нашим интересам, - говорил Гитлер, - соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои особые представления о боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы" [7] .
    Точка зрения А. Гитлера о поощрении в России всякой формы разъединения и раскола получила законченную форму во время посещения 8 мая 1942 г. А. Розенбергом ставки фюрера. Историки В.И. Алексеев и Ф. Ставру даже считают этот день главной вехой в определении официальной политики оккупационных властей в отношении Русской церкви. Сохранилось свидетельство самого А. Розенберга о его переговорах 8 мая с А. Гитлером и М. Борманом. На них отмечалось, что на занятых территориях России уже возникают "сами собой" большие религиозные объединения, которые необходимо использовать и контролировать. Было решено не издавать закон о религиозной свободе в восточных областях из-за возможности его нежелательного влияния на церковь в самой Германии, однако поручить рейхскомиссарам "Остланда" и "Украины" провести от своего имени мероприятия по установлению веротерпимости. "Помимо этого фюрер подчеркнул, что после войны он предпримет соответствующие меры против церкви. Он верит, что своим авторитетом сможет сделать то, что другим позже трудно будет осуществить" [8] .
    Через несколько дней после совещания А. Розенберг указал рейхскомиссарам "Остланда" и "Украины" принять необходимые меры для ограничения деятельности возникающих религиозных организаций. 13 мая 1942 г. он обратился к ним с письмом, основные положения которого сводились к четырем пунктам: "1. Религиозным группам категорически запрещалось заниматься политикой. 2. Религиозные группы должны быть разделены по признакам национальным и территориальным. При этом национальный признак должен был особо строго соблюдаться при подборе возглавления религиозных групп. Территориально же религиозные объединения не должны были выходить за границы генерал-бецирка, т.е. приблизительно, в применении к Православной Церкви, за границы одной епархии. 3. Религиозные общества не должны были мешать деятельности оккупационных властей. 4. Особая предосторожность рекомендовалась в отношении Русской Православной Церкви, как носительницы враждебной Германии русской национальной идеи" [9] . Последний пункт пересекался с точкой зрения Гиммлера, указавшего в одном из писем на опасность, исходящую от православной церкви, которая сплачивает русских "национально". Он полагал, что поэтому ее необходимо дезорганизовать, а возможно и вообще ликвидировать [10] .
    Исполняя указания А. Розенберга, рейхскомиссары в июле 1942 г. издали распоряжения, в которых провозглашалось право верующих организовывать религиозные объединения, но в то же время подчеркивалось, что они являются автономными, чем ограничивалась административная власть епископов. Этим объединениям запрещалось заниматься политикой, основное внимание уделялось порядку их регистрации. Так, в распоряжении рейхскомиссара "Остланда" Х. Лозе от 19 июля указывалось: "1. Религиозные организации на занятых землях должны представить генеральному (районному) комиссару следующее: а) название религиозного общества, б) вероисповедание руководства, в) список членов президиума общества, г) список имущества местных религиозных обществ... 2. а) утвердить новое общество может только рейхскомиссар района по заявлению верующих. 3. а) необходимо признание президиума районному комиссару, подтверждающее утверждение о том, что общество не носит политический характер. б) генеральный комиссар может высказать свое сомнение о характере общества. 4. а) религиозные организации на местах могут выполнять только религиозные задачи. 5. а) при нарушении распоряжения накалывается денежный штраф. б) рейхскомиссар может распустить общество, как не выполняющее свою задачу" [11] .
    Чтобы не допустить возрождения сильной и единой Русской церкви были поддержаны некоторые православные иерархи на Украине, в Прибалтике и Белоруссии, которые выступили против Московской патриархии и объявили о своем намерении организовать автокефальные (независимые) церковные организации. Особенно активно эта политика проводилась рейхскомиссаром "Украины" Э. Кохом. В "Остланде" она осуществлялась менее последовательно. Х. Лозе относился в Прибалтике терпимо к хорошо организованной Русской церкви и ее миссионерской деятельности на Северо-Западе России, но не разрешал церковно-административного объединения Прибалтийского экзархата с Белоруссией, где всеми мерами, хотя и без особого успеха, содействовал развитию церковного сепаратизма. Полностью реализовать на практике принципы, указанные в майском 1942 г. письме А. Розенберга оказалось невозможно. Сам министр восточных территорий понимал это и предусматривал, например, возможность избрания украинского патриарха, что означало бы объединение многих епархий. Правда, ему фактически удалось не допустить в оккупированные районы католических миссионеров и священников Русской православной Церкви заграницей. Хотя и здесь существуют архивные документы, свидетельствующие, что осенью 1942 г. разрабатывались планы проведения Поместного Собора в Ростове-на-Дону или Ставрополе с избранием патриархом митрополита Берлинского Серафима (Лядэ) - немца по национальности, находившегося в юрисдикции Зарубежной Русской церкви. По этому вопросу даже велась переписка с некоторыми ставропольскими священнослужителями [12] .
    Большое внимание со стороны оккупационных властей уделялось использованию религиозной темы в своей идеологической работе. В прессе всячески подчеркивалось, что новый режим несет религиозную свободу. Настойчиво "рекомендовалось" в проповедях и во время церковных церемоний выражать верноподданнические чувства к А. Гитлеру и третьему рейху. Духовенство заставляли участвовать в "праздновании" годовщины начала войны и тому подобных дат. Активно распространялась соответствующая литература, к примеру такая листовка-молитва:

        "Адольф Гитлер, ты наш вождь,
        Имя твое наводит трепет на врагов,
        Да приидет третья империя твоя
        И да осуществится воля твоя на земле..."         [13] .

    Причем фашисты порой пытались изменить не только характер проповедей, но и сам процесс богослужения. Знаменателен неоднократно повторявшийся случай, когда бурный протест верующих вызывали незначительные, на взгляд немецких администраторов, перемены церковного порядка - введение нового (григорианского) стиля [14] . Об этом свидетельствует, например, бюллетень Полиции безопасности и СД от 21 сентября 1942 г., содержащийся в фонде Главного управления имперской безопасности Германии Центра хранения историко-документальных коллекций: "В середине декабря 1941 г. некоторые коменданты местностей (в Стругах Красных и в Острове), ссылаясь на предписание вышестоящей инстанции, потребовали от православных совершать все церковные праздники, также и рождество, по григорианскому календарю. Это неожиданное требование вызвало среди верующих бурю негодования...: "Такое насилие над Церковью не совершали даже большевики... Но мы не покоримся"... Священник, не желая ни нарушать церковного порядка, ни вступать в конфликт с немецкими войсками, должен был покинуть Струги. После этого местный комендант распорядился привести местного священника из соседнего селения... и заставил его проводить рождественское богослужение по григорианскому календарю... В этот день почти не было прихожан, а те немногие, кто из боязни перед комендантом присутствовали на богослужении, были очень расстроены и сконфужены" [15] .
    С 1943 г. в германских официальных документах уже ясно чувствовалось сомнение в правильности ряда аспектов выбранного курса церковной политики. Расчеты на поддержку "нового порядка" со стороны угнетаемых в СССР религиозных организаций являлись одним из начальных стереотипов идеологии оккупации. Поэтому идеологи рейха неоднократно выражали удивление, какое значительное место заняла Русская церковь в патриотическом движении в Советском Союзе. В бюллетене Полиции безопасности от 7 мая 1943 г. "Донесения из оккупированных восточных областей" указывалось: "Советская пропаганда сумела ловко использовать религиозные чувства населения в своих целях. Церкви и массы все в большей степени получают поощрения. Как стало известно из Москвы, наплыв жителей в церкви в пасхальных дни был значительным. Этот факт пропагандистски весьма сильно используется и находит распространение прежде всего у союзников" [16] .
    Еще в 1941-1942 гг. отдельные представители германской администрации и офицеры вермахта помогали открытию храмов и даже приказывали это делать. Так, в сохранившейся в материалах Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) докладной записке З.В. Сыромятниковой "О пребывании на территории Харьковской области, оккупированной немецкими войсками с 15. XII по 22. XII 1941 г." отмечалось: "Немецкое командование особое внимание обращает на работу церквей. В ряде сел, где не разрушены церкви, они уже работают - в с. Введенка Чугуевского района и в г. Харькове. В селах, где они разрушены, дан приказ старостам немедленно подобрать помещение и открыть церкви" [17] . В том же фонде хранится справка уполномоченного Себежской комендатуры от 8 октября 1941 г.: "Дана настоящая в том, что немецкая власть, освободившая крестьянство от большевиков, ставит вопрос открыть богослужение в Ливской церкви и поэтому уполномочиваю лично вас Рыбакова Якова Матвеевича за неимением священника - занять место священника и исполнять церковный обряд. Просьба: никаких отказов не может быть, в чем и выдана настоящая справка за подписью представителя немецкой власти Энгельгард... На что Рыбаков отвечает: "Быть священником не могу, так как не получил на то от епископа благословения, кроме того по христианскому закону двоеженцы священниками быть не могут, а я двоеженец" [18] и т.д.
    Однако, в 1943-1944 гг. подобное уже исключалось. Была полностью исключена любая поддержка со стороны вермахта или германской администрации в открытии церквей, а также участие военного персонала в богослужениях в этих храмах. В бюллетене Полиции безопасности от 5 февраля 1943 г. приводились последние директивы А. Гитлера: "Религиозной деятельности населения не содействовать и не препятствовать. Военнопленные должны безусловно держаться в стороне от таких мероприятий населения... Запрещается далее допускать или привлекать гражданское духовенство из рейха или из-за границы в оккупированные восточные области... Военное богослужение в оккупированных восточных областях разрешается проводить только как полевое богослужение, ни в коем случае не в бывших русских церквах. Участие гражданского населения (также и фольксдойче) в полевых богослужениях вермахта запрещено. Церкви, разрушенные при советском режиме или во время военных действий, не должны ни восстанавливаться, ни приводится в соответствие с их назначением органами немецких вооруженных сил. Это следует предоставить русской гражданской администрации" [19] . Эти директивы, вероятно, несли отпечаток и долгосрочных планов о создании для населения оккупированных территорий специальной религии и подготовке соответствующего клира. Действия гитлеровцев перед отступлением из оккупированных областей - массовое сжигание и разграбление храмов, вплоть до снятия колоколов, депортация и убийства священнослужителей окончательно разоблачили их как врагов православия.
    Религиозная ситуация на различных оккупированных территориях не была одинаковой. Определенным своеобразием отличалось положение в Прибалтике и на Северо-Западе России. Там сохранился и даже вырос территориально экзархат Московской патриархии во главе с митрополитом Сергием (Воскресенским). Владыка Сергий не эвакуировался при приближении германских войск, а остался в Риге. Существуют самые различные версии, объясняющие этот поступок. В.И. Алексеев полагает, что экзарх вследствие своих антикоммунистических убеждений накануне вступления немцев в город спрятался в подвале собора и не был найден там секретарем - представленным к нему "агентом НКВД", позднее расстрелянным за эту неудачу [20] . По гораздо более аргументированному мнению канадского историка Д.В. Поспеловского, митр. Сергий стремился подготовить почву местоблюстителю и Московскому церковному управлению на случай, если немцы победят, или, по крайней мере, захватят Москву, чтобы сохранить эту администрацию и епископат в новых условиях, а также предотвратить юрисдикционный хаос [21] . Нельзя полностью "сбрасывать со счетов" и свидетельство Э.И. Лисавцева о том, что экзарх специально был оставлен органами НКВД в Риге, но что почти сразу же на долгий период утратил связь с советским подпольем [22] . Историк О.Ю. Васильева почти солидарна с ним: "Двойственность позиции Сергия, усилившаяся в 1943-1944 гг., его приверженность патриархии может предполагать определенные соглашения между экзархом и Советским правительством" [23] .
    Действительно, некоторые священнослужители Русской церкви, оставшиеся на оккупированной территории, использовались советской разведкой. Так, один из ее руководителей П.А. Судоплатов, совсем недавно писал: "Уместно отметить и роль разведки НКВД в противодействии сотрудничеству немецких властей с частью деятелей православной церкви на Псковщине и Украине. При содействии одного из лидеров в 30-х годах "обновленческой" церкви житомирского епископа Ратмирова и блюстителя патриаршего престола митрополита Сергия нам удалось внедрить наших оперативных работников В.М. Иванова и И.И. Михеева в круги церковников, сотрудничавших с немцами на оккупированной территории. При этом Михеев успешно освоился в профессии священнослужителя". От него поступала информация о "патриотическом настрое церковных кругов" [24] . Согласно ряду источников, и экзарх имел определенные контакты с советской разведкой. Но из этой информации вовсе не следует, что экзарх являлся "агентом НКВД". Он был одним из руководителей и главных действующих лиц "большой политики" Московской патриархии, в которой его сотрудничество с соответствующими советскими органами являлось лишь частным, ограниченным во времени эпизодом. Во всяком случае, представляется несомненным, что экзарх остался в Риге с санкции патриаршего местоблюстителя. Это подтверждается их близкими личными отношениями и обдуманным, энергичным характером действий митр. Сергия в первые месяцы после начала оккупации.
    Экзарху удалось через "Псковскую православную миссию" развернуть широкую деятельность по возрождению Русской церкви на оккупированной части Северо-Запада России - там были воссозданы сотни приходов , возобновилось преподавание Закона Божия в школах и т.п. Всего же в захваченных районах РСФСР открылось, по подсчетам автора, примерно 2150 храмов: около 470 на Северо-Западе, в курской области - 332, Ростовской - 243, Краснодарском крае - 229, Ставропольском - 127, Орловской области - 108, Воронежской - 116, Крымской - 70, Смоленской - 60, Тульской - 8 и около 500 в Орджоникидзевском крае, Московской, Калужской, Сталинградской, Брянской и Белгородской областях (причем в двух последних не менее 300) [25] . Возрождением Русской церкви можно назвать и религиозную жизнь в оккупированной Белоруссии. Здесь, как и на Северо-Западе России, уже в конце лета 1941 г. началось быстрое восстановление закрытых храмов, причем при восстановлении церковной организации решающую роль сыграло эмигрантское духовенство, в 1939 г. оказавшееся на советской территории. Однако, несмотря на то, что Прибалтика и Белоруссия входили в один рейхскомиссариат "Остланд" и митрополит Сергий пытался объединить их церковную жизнь, германские власти жестоко пресекли все подобные попытки, настойчиво проводя политику дробления единой русской церкви на национальные. Экзарх западных областей Белоруссии и Украины митрополит Николай (Ярушевич) остался по другую сторону фронта и патриарший местоблюститель назначил в июле-августе 1941 г. экзархом Белоруссии с возведением в сан архиепископа Пантелеимона (Рожновского).
    К нему и обратилось германское командование, поставив при переговорах следующие условия: "1) организовать Православную Церковь самостоятельно, без всяких сношений с Москвой или Варшавой (митр. Дионисием) или Берлином (митр. Серафим (Лядэ), 2) Церковь должна носить название: "Белорусская автокефальная православная национальная церковь", 3) Церковь управляется своими св. канонами и немецкая власть не вмешивается в ее внутреннюю жизнь, 4) Проповедь, преподавание Закона Божия, церковное управление должны произносится на белорусском языке, 5) назначение епископов должно производится с ведома немецкой власти, 6) должен быть представлен немецкой власти статут "Белорусской Православной автокефальной национальной Церкви", 7) Богослужения должны совершаться на церковно-славянском языке" [26] .
    Архиепископ Пантелеймон принял в сентябре 1941 г. поставленные ему условия с оговоркой, по существу полностью противоречащей им: отделение может состояться только после того, как белорусская церковь организуется, созреет для автокефалии и оформит это отделение канонически, т.е. с разрешения Московской патриархии. В марте 1942 г. Собор архиереев избрал Пантелеймона митрополитом, но он так и не провозгласил Белорусскую церковь автокефальной. На богослужениях продолжали возносить имя патриаршего местоблюстителя, и владыка Пантелеймон отказывался проповедовать по-белорусски на том основании, что языком городского населения республики является русский [27] .
    Только после временного отстранения митр. Пантелеймона - фактического заключение его в Жировицкий монастырь, германским властям удалось организовать проведение Собора (30 августа - 2 сентября 1942 г.), принявшего нужное им решение. И все же, хотя в постановления Собора и вошло навязанное ему заявление о независимости Белорусской церкви, но было поставлено условие, что "каноническое объявление автокефалии наступит после признания ее всеми автокефальными церквами" (в том числе Московской патриархией). Послания главам других церквей были составлены, переведены, переданы германским властям для пересылки только через год и так и не отправлены. После Собора сопротивление белоруссификации продолжалось: автокефалия не упоминалась ни в церковных документах, ни на официальной печати. А в мае 1944 г. архиерейская конференция во главе с вернувшимся к руководству Белорусской церковью митр. Пантелеймоном объявила постановления Собора 1942 г. недействительными на том основании, что на нем отсутствовали 2 старших епископа, которые не были допущены оккупационными властями. Все белорусские архиереи, эмигрировавшие в конце 1944 г. в Германию, присоединились к Карловацкому Синоду, что подчеркнуло их общерусскую ориентацию [28] .
    Бурное развитие церковной жизни на оккупированной территории СССР началось стихийно и сразу приняло массовый характер. Германское руководство рассчитывало использовать религиозный фактор и к началу войны уже, в основном, разработало политику по отношению к Русской церкви, принявшую окончательные формы в 1941-1942 гг. Эта политика сводилась к раздроблению церкви, использованию ее для помощи немецкой администрации, ликвидации православия после окончания войны и созданию новой религии, призванной воспитывать послушных подданных рейха. Стремление к "атомизации" религиозной жизни проявлялось в поддержке иерархов, выступавших против Московской патриархии. Однако фактически на всей оккупированной территории была восстановлена русская церковь, хотя в определенной степени и разъединенная на три части. Сепаратистских национальных церквей нигде, кроме Украины, создать не удалось, да и там за ней пошло меньшинство духовенства и верующих [29] . Не только религиозность россиян, но и русская церковь как организация оказалась гораздо более сильной и живучей, чем полагали германские власти.
    Открывшиеся храмы превратились в центры русского национального самосознания, проявления патриотических чувств. Вокруг них сплотилась значительная часть населения. Всего за три года оккупации в условиях голода, разрухи, отсутствия материальных возможностей было восстановлено более 40 % от дореволюционного количества церквей. Существуют разные цифры открытых на оккупированной территории СССР православных храмов. Современные историки, как правило, говорят о 7547, ссылаясь на отчет Совета по делам РПЦ о состоянии церкви на 1 января 1948 г. Но к тому времени было же закрыто в связи с нехваткой духовенства, изъятием у религиозных общин занятых ими общественных зданий, не менее 850 храмов в РСФСР, 600 на Украине, 300 в Белоруссии и 100 в Восточной Молдавии (Приднестровье). Так, в другом отчете Совета по делам РПЦ указывалось, что на 1 января 1947 г. в России оставалось действующими только 1300 церквей, открытых в период оккупации [30] . Таким образом, общее количество равнялось, как минимум, 9400. Эта цифра примерно соответствует встречавшемуся в советской литературе упоминанию о 10 тыс. храмах [31] . Кроме того, было воссоздано более 40 монастырей - 36 на Украине, 5 в Белоруссии и 2-3 в РСФСР (в Курске и Вырице). Несомненно, что при соответствующих условиях подобный религиозный подъем произошел бы во всей России.
    Религиозная жизнь на оккупированной территории СССР сразу же стала сферой острой идеологической, пропагандистской борьбы между фашистской Германией, с одной стороны, и советским государством, Московской патриархией, с другой. Только сейчас с рассекречиванием архивных документов начала вырисовываться подлинная картина, выясняться, в какой степени церковная деятельность в период оккупации контролировалась из Москвы и Ульяновска (резиденции митр. Сергия (Страгородского) в октябре 1941 - августе 1943 гг.). На первом этапе указанной пропагандистской борьбы перевес имела Германия, но затем она стала все больше и больше проигрывать ее. Следует отметить, что до 1943 г. цели и интересы Московской патриархии и советского государства совпадали далеко не во всем. Патриархия отнюдь не отождествляла себя с советским строем и учитывала возможность его падения. На оккупированной территории для руководства там церковной жизнью были оставлены экзархи Прибалтики и Белоруссии - митр. Сергий (Воскресенский) и архиеп. Пантелеймон (Рожновский), который еще в 1920-е - 30-е гг. подвергался активным преследованием польских властей за свои промосковские симпатии. Существуют даже не подтвержденные документально свидетельства, что попытки оставаться на занятой германскими войсками территории якобы предпринимал и экзарх Западной Украины митр. Николай (Ярушевич). Выбор экзархов оказался правильным - Владыки Сергий и Пантелеймон в главном остались верны Московской патриархии до конца. Своими методами пыталось оказывать влияние на религиозную деятельность в оккупированных республиках и областях советское командование - через партизан, разведку, внедрение своих агентов и т.п. Первоначально с церковной политикой германских властей пытались бороться и с использованием физических методов. Так, в ряде населенных пунктов священники, - не взирая на степень их вины, были расстреляны партизанами. Но уже с 1942 г. тактика начала меняться. Постепенно он все больше координировалась с Московской патриархией.
    С 1943 г. и советское командование и патриархия согласованно переходят к наступательным действиям. Резко активизируются попытки расширить влияние на религиозную жизнь оккупированной территории. И они отчасти удаются - вероятно, были установлены регулярные связи с митрополитами Александром (Иноземцевым), Сергием (Воскресенским) и рядом других иерархов. Значительно усиливаются и пропагандистские акции.
    В результате, в 1943-44 гг. доля сторонников московской патриархии среди клира оккупированных областей постоянно росла. И после изгнания фашистских войск подавляющая часть украинских, белорусских, прибалтийских православных приходов относительно безболезненно вошла в ее состав. Еще легче обстояло дело с монастырями. Почти все они в период оккупации считали себя принадлежащими в каноническом отношении к Московской патриархии.
    Последствия "религиозного возрождения" на оккупированной территории СССР были довольно велики. Эмигрантсткие историки В.И. Алексеев и Ф. Ставру склонны даже, несколько преувеличивая, придавать ему определяющее значение: "Германский фашизм был не менее враждебен христианству и особенно Русской православной церкви, чем советский коммунизм. Тем не менее, их столкновение, приведшее к оккупации германской армией значительной части территории СССР, приблизительно с одной третью населения страны, создало особые условия, сыгравшие решающую роль в судьбе Русской православной церкви...В целом, по размаху и интенсивности это религиозное возрождение может быть названо вторым крещением Руси" [32] . В любом случае несомненно, что оно оказало заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства в годы войны.

    Примечания:

    1. Религиозные организации в СССР: накануне и в первые годы Великой Отечественной войны (1938-1943 гг.) / Публ. М.И. Одинцова // Отечественные архивы. 1995. N 2. С. 40-41.
    2. Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в ХХ веке. М., 1995. С. 204.
    3. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1, Д. 5. Л. 23.
    4. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Ф. 17. Оп. 125. Д. 92. Л. 23-25.
    5. Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви 1917-1945. Париж, 1977. С. 508.
    6. Алексеев В.И., Ставру Ф.Г. Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории // Русское Возрождение, 1981. N 13. С. 93.
    7. Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки. Документы и материалы. Т. 1. Подготовка и развертывание нацистской агрессии в Европе 1933-1941 гг. М., 1973. С. 66.
    8. Алексеев В.И., Ставру Ф.Г. Указ. соч. С. 94.
    9. Регельсон Л. Указ. соч. С. 510.
    10. Великую победу предопределила победа духовная // Вятский епархиальный вестник, 1991. N 5. С. 5.
    11. Васильева О.Ю. Советское государстов и деятельность Русской православной церкви в период Великой Отечественной Войны. Дисс. канд. ист. наук. М., 1990. С. 110-111; Fireside H. Icon and Swastika: The Russian Orthodox Church under Nazi and Soviet Control. Cambridge, Mass, 1971. P. 83-87, 120.
    12. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 5. Л. 24; Алексеев В.И., Ставру Ф.Г. Указ. соч., С. 95.
    13. Сергий (Ларин), еп. Православие и гитлеризм. Одесса, 1946-1947. Рукопись. С. 23.
    14. Осуществить эту акцию в 1920-е гг. активно пытались и советские власти, объявляя старый (юлианский) стиль контрреволюционным. Однако все эти попытки потерпели полную неудачу. Даже обновленцы в конце 1920-х гг. отказались от григорианского календаря.
    15. Третий рейх и православная церковь // Наука и религия, 1995. N 5. С. 23-24.
    16. Там же. С. 24-25.
    17. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 92. Л. 30.
    18. Там же, Л. 63.
    19. Третий рейх и праославная церковь. С. 25.
    20. Alexeev W. Russian Orthodox Bishops in the Soviet Union, 1941-1953. NY, 1954. P. 91.
    21. Поспеловский Д.В. Из истории русского церковного зарубежья // Церковь и время , 1991. N 1. С. 54.
    22. Лисавцев Э.И. - инструктор ЦК КПСС, курировавший религиозные вопросы в СССР в 1960-1980-е гг., автор нескольких книг и статей по истории Русской церкви, специально изучавший историю Прибалтийского экзархата в годы Великой Отечественной войны. Устное свидетельство.
    23. Васильева О.Ю. Указ. соч. С. 109.
    24. Судоплатов П.А. "Остаюсь единственным живым свидетелем..." // Молодая гвардия, 1995, N 5. С. 40.
    25. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 3. Л. 215-216.
    26. Регельсон Л. Указ. соч. С. 511-512; Алексеев В.И., Ставру Ф.Г. Указ. соч. // Русское Возрождение, 1981, N 16. С. 91-92.
    27. Там же. С. 93; Поспеловский Д.В. Русскаяправославная церковь в ХХ веке. С. 210.
    28. Там же. С. 211; Алексеев В.И., Ставру Ф.Г. Указ. соч. С. 95.
    29. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 3. Л. 215-216; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 313. Л. 156.
    30. Там же. Д. 407. Л. 5. Оп. 32. Д. 7. Л. 2.
    31. Титов В.И. Православие. М., 1977. С. 118.
    32. Алексеев В.И., Ставру Ф.Г. Указ. соч. // Русское Возрождение, 1980. N 11. С. 94.