Воронежская епархия в годы красного террора

В 1917 году, с момента создания революционного Комитета в Воронеже, еще в условиях двоевластия, началось притеснение православных священнослужителей и благочестивых мирян. Так, в декабре в братских кельях Митрофановского Благовещенского монастыря было размещено общежитие для солдат-инвалидов, поддерживавших новую власть. Эта вооруженная дезорганизованная масса терроризировала насельников монастыря, неоднократно прерывала богослужения, врываясь в храм с оружием.

2 февраля в центральных газетах был опубликован знаменитый “Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви”, который явился юридическим прикрытием для гонений на Церковь. “Никакие церковные религиозные общества, — говорилось в документе, — не имеют права владеть собственностью. Права юридического лица они не имеют”. Декрет также запрещал религиозное воспитание и образование детей в школе.

Воронежское духовенство решило ответить на этот декрет крестным ходом и сугубыми молитвами. Архиепископ Тихон (Никоноров) обратился в Воронежский исполнительный комитет с просьбой разрешить провести 8 февраля крестный ход.

Большинство членов исполкома было против разрешения крестного хода. Но “старшие товарищи” — руководители большевистской ячейки — приняли решение удовлетворить просьбу архиерея. От имени исполкома была выпущена листовка: “По городу распространяются слухи о том, что якобы большевики хотят запечатывать церкви, монастыри, мощи сдать в музей и запретить богослужение. Все это наглая ложь!.. Сегодня состоится крестный ход. Никто не будет мешать молящимся, и не верьте тому, что мы запрещаем крестный ход”.

В грандиозном шествии 8 февраля участвовало несколько тысяч человек. Все городское духовенство, интеллигенция и учащиеся, рабочие и крестьяне окрестных сел.

Охрана “порядка” была поручена “боевой рабочей дружине”, специально для этого вооруженной пулеметами. Командир дружины, член Исполкома Чернышов, выступавший против разрешения крестного хода, взял на себя ответственность за его “ликвидацию”. Процессия, вышедшая с молитвенным пением из Митрофаниевского монастыря, была встречена пулеметным огнем. На мостовой остались десятки убитых и раненых. Как вспоминал впоследствии Чернышов: “Я сделал распоряжение процессию ликвидировать. Солдаты разнесли толпу... Были убитые и раненые, в том числе и среди духовенства... несколько человек арестовано... В ту ночь по решению комитета мы расстреляли арестованных, в том числе и священнослужителей”.

В день отпевания первых мучеников по окончании литургии во всех храмах города было оглашено послание Святейшего Патриарха Тихона. Патриарх заклеймил “открытых и скрытых врагов Истины Христовой”, поднявших руки на церковные Святыни и на служителей Божиих и предал их анафеме. Органами советской власти это послание было воспринято как “выражение явно контрреволюционного настроения Церкви”. В ответ на начавшиеся репрессии православные люди теснее сплотились вокруг своих приходских батюшек. Городские и сельские храмы были переполнены молящимися, люди исповедывались и причащались, готовые в любую минуту принять смерть от ненавистников имени Божия.

Чтобы как-то сгладить агрессивный настрой новой власти, 5 ноября 1918 года в Благовещенском соборе Воронежа состоялось собрание монахов, городского духовенства и мирян. На собрании была принята резолюция, в которой отмечалось, что “мы поддерживаем советскую власть в ее деяниях, согласных с учением Иисуса Христа, и мерах, не противоречащих христианскому учению”. Понятно, что такое решение носило условный характер, ибо на тот момент в действиях большевиков нельзя было найти христианских мотивов.

Со второй половины 1918 года во всех храмах епархии началось перепись церковного имущества, которое теперь значилась как социалистическая собственность. Это был год, исполненный страданий, заставивший впервые за многие века вспомнить о гонениях на христиан и вместе с тем давший имена новых исповедников, мучеников и подвижников благочестия. Но этот год стал только началом испытаний.

Очередным преступным шагом органов советской власти по отношению к Православной Церкви стала широкомасштабная компания по ликвидации святых мощей. Особый размах вскрытия приобрели в феврале-марте 1919 года. 28 января были вскрыты мощи святителя Тихона Задонского. 3 февраля — святителя Митрофания Воронежского.

Народное предание сохранило некоторые подробности глумления, учиненного над честными останками Святителя. 3 февраля 1919 года перед началом литургии в Благовещенский собор Митрофановского монастыря вошли руководители местной большевистской ячейки в сопровождении большой толпы красноармейцев и чекистов. Они объявили духовенству, братии монастыря и многочисленным богомольцам решение “трудового народа”: “покончить с поповскими баснями о святых мощах”.

Красноармейцы оттеснили верующих от раки Святителя и вынули из нее кипарисовый гробик с мощами. Предложение владыки Тихона самому извлечь мощи было ими отвергнуто. Безбожники с насмешками стали сдергивать пелены и покровы со Святителя, затем всеобщему обозрению было продемонстрированы поднятые на штыках святые мощи.

Монастырская братия и богомольцы плакали, не в силах пресечь беззаконие. Игумен Владимир успокаивал братию: “Великая милость Божия проявлена Святителю — по истечении земной жизни претерпеть мученичество за Христа”. Свершив надругательство, безбожники составили акт вскрытия. Честные останки святого Митрофания были внесены ими в опись имущества собора как “социалистическая собственность” и оставлены в соборе.

С весны 1919 года по всей губернии прокатилась волна народного протеста против большевистских беззаконий. Все выступления подавлялись самым жесточайшим образом специальными карательными обрядами. 2 апреля в село Старая Ведуга прибыли пятьдесят “карателей”. Перед этим они побывали в Фоминой Негочевке, где расстреляли 28 человек, и в Старой Ольшанке, где расстреляли пять человек. В Старой Ведуге по подозрению в неподчинении советской власти были расстреляны семь человек, в их числе священник Иоанн Лукашевич. Во всех случаях духовенство называлось зачинщиком неповиновения. Так, когда в Бирюче были избиты члены ревкома, главным виновником произошедшего большевики назвали местного священника. Вместе с ним были расстреляны еще 17 человек.

К октябрю 1919 года большая часть губернии была занята войсками Добровольческой армии. С 1 по 24 октября в их руках находился и губернский город.

В те дни, когда шли бои за обладание Воронежем, по приговору местной ЧК были расстреляны иеромонах и шесть монахов Митрофаниевского монастыря — якобы за то, что служили молебен за победу белой армии. Народное предание сохранило свидетельство, что эти мученики были не расстреляны, а заживо сварены в кипящей смоле. Подобные изуверские приемы чекисты в то время активно использовали.

Следует отметить, что духовенство избегало прямой вовлеченности в происходящие события, понимая, что ничего не свершается без Божией воли, но, вместе с тем, не могло и оставаться равнодушным зрителем происходящей трагедии, обращаясь к властям со словами увещевания.

В этот период, когда белое движение находилось на вершине успехов, Святейший Патриарх Тихон в своем послании к архипастырям от 8 октября 1919 года писал: “Памятуйте, отцы и братия, и канонические правила, и завет святого апостола: “блюдите себя от творящих распри и раздоры”, уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях, “повинуйтесь всякому человеческому начальству” в делах мирских (1 Петр. 2, 13)”.

Когда добровольческая армия вошла в Воронеж, в подвалах местной “чрезвычайной комиссии” было обнаружено множество тел замученных священников и монахов. Все они подверглись изощренным пыткам. Так, на теле оскальпированного священника Георгия Снесарева было насчитано 63 раны.

Спустя четыре недели город вновь оказался в руках большевиков. В Митрофаниевском монастыре был размещен концентрационный лагерь для “неблагонадежных лиц”. Этот и другие концлагеря существовали до 1922 года.

Новое страшное надругательство было совершено в 1920 году, на третий день Рождества Христова. Во время литургии группа красноармейцев вошла через царские врата в алтарь Благовещенского собора. Их главарь, закурив папиросу от лампады семисвечника, сел на Престол и объявил решение “пролетариев”: архиерей, как монархист и пособник белогвардейцев, должен быть ликвидирован. Тут же приговор был приведен в исполнение. Воронежского архиепископа Тихона (Никанорова) повесили на царских вратах собора. В течение двух месяцев тело мученика запрещали хоронить. Только 2 марта 1920 года было совершено отпевание и погребение архиепископа Тихона его викариями епископом Владимиром Острогожским и епископом Модестом Новохоперским.

По некоторым данным, с 1918 по 1920 год в Воронежской епархии были убиты 160 священнослужителей.

Летом 1920 года на Воронежскую кафедру был поставлен новый владыка — архиепископ Тихон (Василевский).

Гражданская война затруднила связь Патриархии с епархиальными архиереями. Учитывая всю сложность положения, в ноябре 1920 года патриарх принял исключительно важное по своим последствиям постановление о самоуправлении (автокефализации) епархий в случае отсутствия канонического центра или невозможности связаться с ним: “Впредь до организации высшей Церковной власти... епархиальный архиерей воспринимает на себя всю полноту власти, предоставляемой ему церковными канонами”. Епархиальные архиереи получили право самостоятельно подбирать ставленников на викарные кафедры и проводить их хиротонию. В 1921 году к уже существовавшим Осторогожскому, Новохоперскому и Валуйскому викариатствам добавились Калачеевское, Бобровское, Богучарское и Задонское.

С августа 1920 года губернские власти приступили к выполнению циркуляра наркомата юстиции, обязывающего возбуждать судебное преследование при “обнаружении случаев шарлатанства, фокусничества, фальсификаций и иных уголовных деяний, направленных к эксплуатации темноты”. В развитие этого циркуляра, в октябре 1921 года в Воронеже состоялся показательный суд над группой верующих — по обвинению в распространении слухов об обновлении иконы, и над председателем исполкома, разрешившим крестный ход с иконой. Обвиняемые священнослужители были приговорены к шести месяцам принудительных работ. Суд признал их “психически больными”. Другой показательный процесс прошел на станции Графской, где в доме одной из верующих обновились две иконы. Хозяйка иконы и монахи Толшевского монастыря, которые совершали над иконами молебные пения, были признаны виновными. Случай обновления иконы произошел и в селе Орлове. Секретарь партийной ячейки отобрал эту икону. Местные крестьяне избили его, и с ними “разобрались по линии ГПУ” по всей строгости социалистического закона.

Из гражданской войны Церковь вышла, несмотря на гонения, в основе своей несокрушенной. Но сразу же после окончания боевых действий большевики стали разрабатывать планы кардинального “решения” проблемы существования Православной Церкви в Советской России. Она по-прежнему расценивалась как враждебная, оппозиционная сила, все еще располагавшая значительными материальными ценностями. По сути, преследовалась цель разрушить Православную Церковь как целостный организм со своей иерархической структурой, создав взамен множество мелких, независимых от центра общин. Епархиальные архиереи и высшая Церковная власть в лице Патриарха ставились вне закона.

По словам ярого безбожника Е.Ярославского, “Патриарх Тихон мог назначать, смещать, перемещать того или иного священника. Тихон распоряжается огромными церковными богатствами... Вопрос стоит о тихоновской организации... Раз мы разбили белогвардейские организации, то нужно эту работу закончить, но вопрос в том, на чем, на каком факте мы дадим бой этому духовенству”. Ситуация, давшая повод для наступления на Церковь, сложилась вследствие страшного голода на юге страны. Летом 1921 года в Поволжье, на Кавказе, в Крыму, на юге Украины разразилась жестокая засуха. В 34-х губерниях России царил голод, к маю 1922 года голодало около двадцати миллионов человек, более миллиона умерло от голода, остались сиротами два миллиона детей. Ленин лично выступил с инициативой использовать голод в борьбе с Церковью. В известном письме к В.Молотову он писал: “...данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля на голову... Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления”. Направлять конфискованные богатства Церкви на нужды голодающим не планировалось. Ленин отмечал: “...мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей... Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое государственное строительство в частности совершенно не мыслимо”. В этом письме ставилась и задача террора против священников: “Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся по этому поводу нам расстрелять, тем лучше”.

В августе 1921 года, когда стало ясно, что существует реальная угроза из-за неурожая, архиепископ Тихон (Василевский) распорядился произвести по приходам Воронежской епархии сбор пожертвований для голодающих. Сборы начались 29 августа и продолжились до марта 1922 года, до вмешательства властей.

В феврале 1922 года был обнародован декрет ВЦИК “О порядке изъятия церковных ценностей”. По указанию патриарха, до этого момента жертвовались все церковные драгоценности и украшения, не имевшие богослужебного потребления. Однако Декрет требовал изъятия и богослужебных предметов. Патриарх Тихон назвал этот акт святотатством. “Мы не можем одобрить изъятия из храмов священных предметов, употребления коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается ею как святотатство: миряне — отлучением от нее, священнослужители — извержением из сана”.

В Воронежской губернии, как и по всей России, были созданы специальные комиссии, которые приступили к изъятию имущества храмов. Процесс этот продолжался в течение всего 1922 года. Еженедельно уездные финотделы подводили итоги “работы”. Так, на 2 апреля по Новохоперскому уезду было изъято 10 пудов “ценностей серебром”. Две недели спустя количество изъятого утроилось.

30 марта Политбюро по рекомендациям Ленина приняло план “разгрома церковной организации”, начиная с “ареста Синода и Патриарха. Печать должна взять бешеный тон... Приступить к изъятию по всей стране...”

При изъятии церковного достояния власть прибегала и к помощи оружия. В итоге награбленное по всей России составило: 33 пуда золота, 24 тысячи пудов серебра и несколько тысяч драгоценных камней.

В мае 1922 года был арестован патриарх Тихон. Большевики, таким образом, реализовали первый этап своего плана...

В дореволюционном Воронеже было 25 храмов. Если брать современные границы города, то их было бы 30. Три монастыря — два мужских и один женский. Собор святого Владимира, построенный в Воронеже в честь 900-летия Крещения Руси был в 1931 году взорван. Последняя церковь была закрыта в 40-м году. До этого времени действовала Никольская и Адмиралтейская церкви. В феврале 1942 года вновь открыли Никольскую церковь, но в июле в эту часть города вошли гитлеровские войска и церковь закрылась. И снова открылась в мае 1943 года. Она была единственной в городе до 1946 года, когда на левом берегу открылась церковь Казанской иконы Божией Матери,  а в 1948 — Покровская.

То немногое, что уцелело за первую половину XX столетия, бережно старался сохранить митрополит Иосиф (Орехов), который двадцать лет находился на Воронежской кафедре. “В архивах сохранилось очень мало сведений о том, как митрополит Иосиф боролся за истину, за правду Церкви, — рассказали нам в редакции газеты "Воронеж Православный". — Он обращался в Правительство Советского Союза, чтобы передать Воронежской епархии Алексиево-Акатов монастырь, и еще не разрушенный в сороковых годах Митрофаниево-Благовещенский  монастырь. В 1953 г. он обращался с просьбой к властям о том, чтобы можно было отпраздновать 250-летие памяти свт. Митрофания. Некоторых результатов ему удалось достичь. При нем были открыты три храма, которые потом стали центрами духовной жизни не только на территории Воронежа, но и всего края.  Покровский собор был восстановлен митрополитом Иосифом. И, естественно, что место упокоения его — у стены восстановленного им храма Божия”.