"Людие, ходящии во тьме,
видеша свет велий:
живущии во стране и сени смертней,
свет возсияет на вы."
-- Исаия

Конец ХIХ века был щедр на смерть, слезы и страдания по всему миру. В последний же год его произошло событие осбенно зловещее, будто грубый набросок всего того, что нес людям наступающий ХХ век -- век, который, как казалось почти всем, станет веком добра, справедливости и благоденствия. Если бы только люди всерьез восприняли уроки Боксерского возстания в Китае -- кто знает, может быть и дальнейшая история пошла бы по-другому?

Сегодня, пожав обильные плоды ХХ века, и стоя на пороге ХХI, мы уже не видим наивных восторгов. Вместо них -- безверие, отчаяние, панический страх перед будущим. Хрен, однако же, редьки не слаще: нужно трезво оценить ситуацию, посмотреть вокруг себя и внутрь себя, понять, куда нас занесло, и как отсюда выбираться. Взгляд в прошлое поможет нам найти путь в грядущем.

Китайский народ не только самый многочисленный в мире; он обладает богатейшей культурой и древнейшей государственностью. За сотни лет до Рождества Христова сложился в Китае жизненный уклад, сохранившийся по существу вплоть до нынешняго века. Шелк и бумага, порох и печатный станок напоминают нам о материальной культуре Китая, имена Конфуция и Лао-Цзы -- о его духовном наследии.

Религия Китая часто воспринимается как синкретизм или "экуменизм": в ней-де всему находится место без разбору. Это ошибка. Три направления традиционной китайской мысли -- конфуцианство, даосизм (учение Лао-Цзы) и буддизм -- образуют вполне определенную структуру, "три дороги к одной цели". Больше того, структура эта обладала высокой устойчивостью и сопротивляемостью ко внешним воздействиям.

Как отмечал о. Серафим Роуз, глубоко изучивший древне-китайскую культуру, "в традиционном китайском сознании центральное место занимает понятие правильной веры (orthodoxy), истины, на которой зиждется общество. Эта истина выражается в различных формах... Даосизм относится к духовной сфере, а конфуцианство -- к социальной"¹. Вспомним, что для самого о. Серафима даосизм стал мостом к Православию.

Китайцы всегда относились с осторожностью и недоверием к элементам чужеродной культуры: это позволило им сохранить свою цивилизацию на протяжении многих веков, в безчисленных войнах с кочевниками и соседями. Всем, конечно, памятен совет Чацкого:

"...Если рождены мы все перенимать,
хоть у китайцев бы нам несколько занять
премудрого у них незнанья иноземцев.
Воскреснем ли тогда от чужевластья мод?..."

Традиционный уклад жизни, порядок вещей, основанный на понятии о правильной вере, -- таковы были основы китайского общества и государства. Из-за пренебрежения этими основами (или полного их незнания) попытки установить контакт между Западом и Китаем, включая проповедь христианства, оказывались безуспешными.

В ХVII веке, когда Россия стала осваивать Восточную Сибирь, Китай столкнулся лицом к лицу со своим северным соседом. Первые контакты носили характер приграничных вооруженных конфликтов, самым значительным из которых было взятие 15-тысячной китайской армией русской крепости Албазин на Амуре в 1685 г. Казаки, захваченные при этом в плен, были переселены в Пекин и положили начало многолетнему присутствию русских-"албазинцев" в Китае. Вместе с казаками в Пекин отправился о. Максим Леонтьев, первый православный священник на древней китайской земле.

Албазинцы были причислены императором к почетному военному сословию и сыграли значительную роль в развитии торговых и политических отношений между Россией и Китаем в ХVII-ХIХ в.в. Чтобы дать им возможность исповедовать Православную веру, китайские власти предоставили им место для строительства часовни, а затем -- когда в 1695 г. из России привезли антиминс, церковную утварь и книги, -- и церкви, несмотря на строгие законы и гонения против христиан. Замечательно, что тобольский митрополит Игнатий писал о. Максиму: "пленение ваше не без пользы китайским жителям, яко Христовы православныя веры свет им вами открывается, и вам спасение душевное и небесная мзда умножается", выражая надежду, что и сам китайский император примет христианскую веру².

Так было положено основание Российской Духовной Миссии в Пекине, которая на протяжении двух с половиной столетий не только несла свет православия албазинцам и коренным китайцам, но и стала центром изледований языка, истории, культуры и природы Китая русскими учеными. В связи с открытием Духовной Миссии и обращением некоторых китайцев в православие, император Петр I писал: "То дело зело изрядно. Только, для Бога, поступайте в том опасно (осторожно) и не шибко, дабы китайских начальников не привесть в злобу, также и езувитов, которые там от многих времен гнездо свое имеют. К чему там надобны попы не так ученые, как разумные и покладистые, дабы чрез некоторое кичение оное святое дело не произошло в злейшее падение..."³. Пусть Петра I и нельзя отнести к христианским авторитетам, но в данном случае он предвидел будущее с завидной точностью.

И хотя работа миссии проходила, как говорится, с переменным успехом, все же мы видим, как лучшие ее представители вполне следуют предложенной стратегии и сочетают высокую ученость с уважением к стране, ее жителям и ее культуре. Вот архимандрит Иакинф Бичурин, начальник Девятой Миссии в Пекине 1808-1820 гг., один из крупнейших синологов, автор множества книг, собеседник и вдохновитель Пушкина: "...О. Иакинф сразу же окунулся в китайское море и стал себя чувствовать в нем, как рыба в воде. Он быстро приспособился к китайцам, в совершенстве изучил язык... контакт и общение с людьми дали ему безценное знание нравов и обычаев страны"⁴. Или архимандрит Петр Каменский, начальник Десятой миссии 1820-1830 гг., который сообщал о своих связях среди местного духовенства: "Сей великий жрец Фоевой веры, манджур Кутухта, крайне с нами в Пекине подружился, многократно нас навещал, неоднократно слушал Божественную литургию, обедал у нас, и мы у него..."⁵.

Те, кто связывает образ христианского миссионера со Свв. Стефаном Пермским, Германом Аляскинсктим, Иннокентием Московским и Николаем Японским, не найдут в вышеприведенных строках ничего примечательного: иначе и быть не должно. Беда в том, что если для нас примеры этих святых являются хоть и трудно достижимым, но все же идеалом, то западные христиане имеют свои источники вдохновения и примеры для подражания в деле распространения веры.

Видимые результаты работы Российской Духовной миссии были не слишком внушительными. В различные периоды число православных то возрастало, то вновь сокращалось. Новообращенным китайцам во время гонений случалось маскироваться под видом албазинцев: "...за Божиею помощью и защищением, до наших греко-российских христиан албазинского роду правительство китайское не касалось, потому что знает, что они суть русские потомки, под которых видом и прочие из китайцев и маньчжуров крещенные безопасно ходили в церковь... В 1768 году опубликован был от богдыхана указ весьма грозный и запретительный: всем маньчжурам, китайцам, мунгалам и корейцам не принимать чужестранную веру под жестоким наказанием..."⁶.

Многочисленны были нарекания на албазинцев, на их темноту, нетвердость в вере, приверженность языческим нравам, пьянство... Плохие христиане? может быть. Но 1900 год оценит их по-другому и еще раз напомнит о несовершенстве людского суда, людской классификации на "плохих" и "хороших" христиан.

Кому из политических лидеров прошлого могло бы прийти в голову повторить призыв кайзера Вильгельма II, обращенный им в 1900 г. к германскому Экспедиционному корпусу: "Как некогда гунны под водительством Аттилы стяжали себе незабываемую в истории репутацию, так же пусть и Китаю станет известна Германия, чтобы ни один китаец впредь не смел искоса взглянуть на немца"⁷.

Если вождь цивилизованной германской нации ставит задачу просто учиться у гуннов, то современный ему американский идеолог не лишен богословского взгляда на предмет: "Китаю нужно руководство, помощь, и даже разумное принуждение, чтобы порвать со своей отжившей цивилизацией и попасть в поле действия движущих сил, порождаемых истиной христианского откровения"⁸.

А вот речь сенатора А. Бевериджа из штата Индиана по поводу американской политики в Китае и ее идейного обоснования: "Неужели Господь Бог готовил англо-саксонскую и тевтонскую расу к тысячелетнему царству бездеятельности и никчемного самосозерцания?? Нет, и еще раз нет! Он отдал в наше распоряжение весь мир... чтобы мы управляли дикими и одряхлевшими народами"⁹.

Приведенные цитаты -- свидетельства господствовавшого в конце ХIХ века сознания расового превосходства над "дикими и одряхлевшими народами" и неудержимого желания обратить это превосходство в наличные деньги: в этом усматривали законное проявление "движущих сил, порождаемых истиной христианского откровения". Это было время, когда на планете вдруг стало тесно -- не за счет недостатка кислорода, воды или пахотной земли, а за счет избытка радиуса действия боевых корблей, дальнобойности орудий и разрушительной силы снарядов. Старые страны на карте мира срочно перекрашивался в новые цвета, и заблуждения разсудка, хорошо знакомые нам из истории, -- "тысячелетнее царство", "разумное принуждение", "цель оправдывает средства" и пр. -- вдруг приобрели самое широкое практическое применение.

Китай оставался одним из немногих неподеленных еще лакомых кусков: интерес к нему со стороны "цивилизованных" держав усиливался также и тем, что Цинская династия, правившая страной с ХVII века, была близка к падению. Смена династии -- болезненный процесс для любой монархии; Китай за свою историю видел немало подобных кризисов, и всегда они сопровождались гражданской войной, неразберихой, ослаблением государства. В таких-то условиях и происходило долгожданное знакомство Китая со внешним миром, процесс, который китайцы с горечью называли "дележом арбуза".

Как всегда, сначала речь заходит о свободной торглвле; потом выясняется, что нужны еще "концессии" и "сферы влияния" для каждого торгового партнера; а потом уж и само государство перестает существовать, распадаясь на колонии и протектораты. Первенство в этом принадлежало, по обыкновению, Англии. Неприятности начались в связи с вывозом китайского чая в Европу еще в первой половине ХIХ века: чайные клипперы, эти белокрылые красавцы, возвращались в Китай не с чем иным, как с индийским опиумом, торговлю которым британские джентельмены считали своей важнейшей коммерческой задачей. В результате не знавший прежде опиума Китай за несколько десятков лет превратился в страну массовой наркомании: опиум стал национальным бедствием. Христианские миссионеры стремились помочь китайцам избавиться от ужасного пристрастия и, нередко добиваясь успеха, считали, что тем самым они демонстрирую превосходство западной цивилизации. Но им почему-то не приходило в голову, что у любого нормального китайца западная цивилизация ассоциируется в первую очередь с насаждением опиума в Китае¹⁰.

Неудивительно, что китайские власти были другого мнения о "дарах цивилизации", чем их западные партнеры. Результат -- Первая Опиумная война с Англией, затем -- Вторая, с Англией и Францией, затем с Японией, затем еще одна с Францией, потом снова с Японией, и т. д., причем исход всегда был один и тот же: поражение китайской армии, унижение китайского государства, усиление иностранного влияния.

В этих условиях традиционный китайский изоляционизм и недоверие к чужеземцам постоянно подпитывались внешними событиями и в конце концов переросли у многих в устойчивую ненависть. Как это происходило, и каковы были нравы европейцев в Китае, хорошо видно на примере печально знаменитого Тянцзинского кровопролития 1870 г.:

"...Казалось, что безпорядков удалось избежать, и Чжун Хо стал писать воззвание к народу, чтобы окончательно возстановить спокойствие. Ближе к вечеру, однако, ему сообщили, что возле церкви произошло столкновение между прохожими и китайцами-католиками. В тот самый момент, когда он посылал солдат для наведения порядка, прибыл французский консул г-н Фонтанье, и Чжун Хо вышел ему навстречу. Фонтанье, вооруженный двумя револьверами, был в дурном настроении. Завидев Чжун Хо, он стал браниться, и, не помня себя, выстрелил в китайского чиновника, но к счастью не попал... Чжун Хо ушел в кабинет; Фонтанье ринулся за ним, и со страшным криком стал крушить обстановку. Когда гнев его поутих, и он собрался было уходить, Чжун Хо предупредил его о возможной опасности от враждебно настроенной толпы, и посоветовал задержаться. Фонтанье сказал, что китайцев он не боится, и вышел на улицу. Там он увидел тянцзинского судью, который возвращался к себе, умиротворив толпу у церкви. Фонтанье вытащил револьвер и стал стрелять в судью, не попал, но смертельно ранил одного из его спутников.

Была ли последовавшая за тем бойня плодом заговора или ярости толпы, неизвесно: ясно лишь, что теперь ее уже было не остановить. Фонтанье и его помощника растерзали на месте; сожгли французское консульство, церковь, приют, и перебили всех французов, кого смогли найти..."¹¹.

Приходится признать, что западные християнские миссионеры -- и "езувиты", и особенно протестанты -- не были свободны от слабостей г-на Фонтанье и ему подобных. Вот молодая американка, проповедница Слова Божия в провинции Шанси в. 1898 г., едет верхом до делам миссии, и какой-то китаец издали обзывает ее "заморской чертовкой" (обычное прозвище для иностранцев в те дни). Что она предпринимает в ответ? Настигает оскорбителя и избивает его плетью. И вовсе не похоже, чтобы кому-то из ее комнаньонов это пришлось не по душе¹².

Высокомерие европейцев, их презрение к народу, среди которого они жили, часто объясняют "культурными особенностями Китая". Особенности и в самом деле были непривычные, начиная от уклончивой манеры выражаться (принимавшейся многими за лживость), еды, одежды, жилья и гигиенических правил, кончая упомянутой выше наркоманией, склочничеством (многие китайцы обращались в христианскую веру, полагая, что европейцы помогут им в судебных тяжбах), воровством, и омерзительным обычаем убивать "лишних" новорожденных. Все это так, и все это могло бы объяснить поведение тех, кто ехал сюда торговать чаем -- но не проповедовать Христа. Разсматривая отношения Запада и Китая во всей совокупности, от военных и коммерческих до культурных и религиозных, мы вынуждены сделать важный вывод: возстание 1900 г. было вызвано не столько "злоупотреблениями" Запада, как о том часто пишут, сколько самыми основами его политики. Точнее даже было бы говорить не о столкновении Китая с Западом, а о столкновении противоборствующих течений в самой западной культуре -- или попросту о ee кризисе, -- жертвой которого оказалось древнее китайское государство¹³.

Россия, как ни досадно, также приняла участие в "дележе арбуза". А.И. Солженицын замечает, что "Россия -- недопустимо морально, и недопустимо даже из практического разсчета -- превзошла в своем расширении те необъятные границы, которыми она владела. Начав с 1895 г. на Дальнем Востоке действовать заодно с европейскими странами, российское правительство не удержалось (1900) от постыдной посылки русского корпуса в Пекин для соучастия в подавлении китайского возстания: уже которое десятилетие Китай был слаб, в разломе, -- и все хищные державы наперебой пользовались этим."¹⁴

Насколько операции русских войск в 1900 г. можно назвать "постыдними", мы увидим ниже; но, к сожалению, пословица "по воде ходить -- сухим не быть" вполне приложима здесь, и в частностях -- когда русские упоминаются в связи с жестокостями и убийствами мирного населения, и в общем -- когда заходит речь о российских интересах в Маньчжурии, Русско-Японской войне, и последующих событиях. И, как всегда, враги России не стесняются в средствах: "Англия в тот момент стремилась всячески поддерживать Германию и противодействовать инересам России на Дальнем Востоке. За успех такой политики безымянные китайские крестьяне расплачивались смертью от британских пуль."¹⁵.

Происхождение движения "ихэтуаней" -- или "боксеров", как называли их европейцы по алой эмблеме сжатого кулака, -- не вполне ясно¹⁶. История Китая богата тайными обществами и возстаниями; особенностью боксеров была их неукротимая ненависть к "заморским чертям" и их отечественным коллаборантам: тех и других надлежало уничтожить, освободить страну от чужеземной заразы.

Группы боксеров стали возникать в китайских провициях в 1899 г.; они устраивали повсюду свои кумирни, где совершались жертвоприношения и гипнотические обряды, сходные с тем, что практикуется у современных оккультистов. Много усилий уделялось обучению технике рукопашного боя, популяризуемой в наше время как каратэ, айкидо, и прочие виды восточного единоборства. Благодаря частично внушению, а частично -- дешевому обману, боксеры были убеждены в собственной неуязвимости против вражеских пуль -- по крайней мере на первых порах.

Боксерские отряды состояли главным образом (если не исключительно) из крестьянской молодежи: знатные и образованные сословия в движении не участвовали, хоть и сочувствовали ему. Очевидцы с ужасом пишут о совсем юном возрасте участников возстания; императрица Цу Си, напротив, приветствовала "широкое участие детей в освобождении страны от иноземцев". Важно отметить, что анти-христианство с начала и до конца лежало в основе идеологии боксеров: их пропаганда, религиозная и по существу и по форме, убеждала китайцев, что боги отвернулись от них, не желая больше терпеть мерзости иноземной веры¹⁷. В ход при этом шли, вместе с обоснованными жалобами на наглых и невежественных иностранцев, абсурдные обвинения в растлении младенцев, каннибализме и даже в "поджоге воды в колодцах"¹⁸.

Была ли у боксеров цель освободить страну заодно и от правящей династии, также не ясно: появлялись воззвания прямо противоречивого содержания поддерживать Цинскую династию и уничтожить ее. Правительство, в свою очередь, действовало не слишком последовательно. С самого начала у боксеров были верные сторонники при дворе, надеявшиеся, что с их помощью удастся остановить "дележ арбуза", но вплоть до весны 1900 г. оффициальной позицией властей была защита иностанных миссий и борьба с нарастающим возстанием. К июню, однако, оно распространилось по всей стране и захлестнуло Пекин; Посольский квартал, где скопилось множество иностранцев с семьями, оказался в осаде. Союзный отряд, посланный к ним на помощь из Тянцзина, был отброшен боксерами. Это было воспринято императрицей как сигнал к действию: она приказала войскам поддерживать боксеров припасами и вооруженной силой, казнила высших чиновников, подозревавшихся в связях с иноземцами, и объявила войну Англии, Франции, Германии, России, Италии, Австро-Венгрии, Соединенным Штатам и Японии. Провинциальные власти, до того момента колебавшиеся и даже пытавшиеся противостоять боксерам, теперь стали на их сторону и кое-где начали уничтожать христиан.

Говорят, что молниеносный успех боксеров был связан с засухой: дескать, темные китайские крестьяне, не имея возможности приступить к полевым работам, и видя впереди неминуемый голод, стихийно обрушили ярость на "заморских чертей", которые своим колдовством лишили землю дождя. Но во-первых засуха китайцам не в диковинку (и в нормальных условиях правительство справлялось с ней за счет своевременного подвоза продовольствия), а во-вторых, все те, кто пишет о весенней засухе 1900 г., почему-то забывают упомянуть, что в июне она кончилась, и пошли дожди, достататочные для земледелия. Многия из ужасающих зверств боксерского возстания происходили под проливным дождем¹⁹.

Война распространилась и на северо-восток, где в это время строилась Китайско-Восточная железная дорога. Регулярные китайские войска и боксерские банды атаковали части Заамурского округа, осадили и пытались взять штурмом Харбин. Много жертв было и среди военных, и среди мирных жителей.

"Судьба партии строителей, уходивших из Мукдена под командованием поручика Валевского и инженера Б.А. Верховского сложилась трагически. Почти вся она погибла в неравных боях. Захваченный в плен Верховский был обезглавлен.

...На Пятницком кладбище в Москве стоит скромный памятник, на фасаде которого надпись: 'Борис Александрович Верховский. 1873-1900'. На боковой стороне слева: 'Здесь погребена голова инженера путей сообщения бориса Алексеевича Верховского, казненного китайцами-боксерами в Маньчжурии в городе Ляо-Ян в июле 1900 г. Останки привезены в Россию в 1901 г.'"²⁰

Если это надгробие пережило большевицкие годы, то, наверное, оно остается единственным памятником той войны на территории России.

Между тем союзные державы послали в Китай войска (именно им кайзер Вильгельм ставил в пример гуннов), которые, сломив незначительное сопротивление противника, в середине августа вошли в Пекин. Императорский двор бежал, надеясь, очевидно, продолжать борьбу, но вскоре принял условия победителей. Война была окончена; бывших боксеров отлавливали, судили, и казнили.

Как, наверное, во всякой войне, и в обороне Посольского квартала в Пекине, и в броске экспедиционной колонны восьми разных наций из Тянцзина к ним на выручку, храбрость и подлость, подвиг и низость шли рука об руку. Беда в том, что когда китайцы были разбиты, последнее вполне возобладало над первым.

Много красивых слов было сказано о героизме защитников Посольского квартала, где горстка морских пехотинцев и моряков с кораблей разных стран два месяца отбивала яростные атаки многократно превосходящих сил врага... При этом, однако, не принято вспоминать, что китайское военное командование в Пекине по тем или иным соображениям не предпринимало никаких шагов к его захвату²¹, а банды боксеров, вооруженные ножами да дубьем, при всем своем грозном виде никак не могли разсчитывать на успех против пулеметов и артиллерии.

Мародерство и жестокость оккупационных войск в Китае произвели впечатление даже на видавших виды современников. На общем отнюдь не розовом фоне особо отличились немцы: "...Они то и дело поднимают стрельбу, то там, то здесь, как будто война и не кончалась. Китайцев они в грош не ставят, и стреляют их по любому поводу и без повода, как бродячих собак. Не могу сказать о немецких солдатах ничего другого, кроме того, что это последние свиньи в человеческом обличье"²².

Свой интерес к "компенсации за ущерб" проявили и западные миссионеры, движимые, надо полагать, своеобразно понятой ими "истиной христианского откровения":

"Вы, конечно, знаете из газет о всеобщем мародерстве и грабежах, как в Тянцзине, так и здесь, и надо сказать, что миссионеры не отстают, а иногда и опережают прочих. Вот вам пример: один проповедник, как только союзные части вошли в Пекин, смело захватил дом какого-то богатого князя, бежавшего вместе с императорским двором, и, нимало не смущаясь, подчистую распродал его содержимое, кто сколько даст... Таких случаев множество. Эта публика хорошо знала, где и чем в Пекине можно поживиться, и при первой же возможности ринулась за добычей, ограждая себя флагами своих победоносных держав, чтобы их никто не тревожил. Как-то один миссионер обнаружил шестерых американских солдат, выкапывавших из земли спрятанное добро. Он пригрозил, что донесет на них командованию, и кладоискатели поспешно бежали. Однако через полчаса, набравшись храбрости, они решили все-таки довершить начатое. Возвратившись, они снова встретили того миссионера: он, оказывается, даром время не терял, привел рабочих, выкопал все что мог, и теперь увозил добычу восвояси"²³.

 

Но помимо грабежей и зверств, сколь бы отвратительными они ни были, военные действия в Китае обнаруживают и более глубинные черты того самого столкновения культур, о которым говорилось выше. Вот разсказ американского генерала Уилсона, участника многих войн, человека безусловно далекого от каких бы то ни было "сантиментов":

"Британский генерал-адъютант Ричард Бэрроу запросил моей санкции на уничтожение живописной пагоды из белого фарфора, стоявшей на гребне холма. Больше тысячи лет возвышалась она над окрестной равниной, и выглядела свежо и нарядно, будто вчера построенная. Я был изумлен таким намерением, на мой взгляд совершенно варварским, и ответил, что не дам согласия на взрыв столь замечательного сооружения, пока объединенные силы находятся под моей командой. Любопытсвуя, однако, о том, каковы могут быть мотивы такого удивительного предприятия, я запросил об этом генерала Бэрроу. Ответ его был еще более удивителен, а именно, что если христиане не взорвут этот знаменитый китайский храм, то китайцы, которые разорили множество миссионерских церквей, заключат из этого, что их боги могущественнее чем Бог христиан. В ходе последовавших за тем кратких переговоров я, продолжая настаивать на своем отказе, принял решение расформировать англо-американское соединение и на следующее утро отвести американскиe части в Пекин, после чего британское командование оказалось бы свободным в своих действиях. Тем дело и окончилось; остается лишь добавить с сожалением, что не успели мы наутро вытянуться в походном марше, как британские саперы, уже заминировавшие пагоду, подорвали пороховой заряд, и знаменитый во всем мире архитектурный памятник погиб безвозвратно"²⁴.

По-видимому, генерал Бэрроу вообразил себя кем-то вроде Св. Климента, трудами которого "вся храмы идольския разорены быша по всей стране..." Ему бы лучше было взять за образец православных крестьян завоеванного Россией Поволжья, которые, проходя мимо мечети, снимали шапки и крестились, и объясняли удивленному иностранцу что-де "татары построили этот дом для Бога, стало быть, ему подобает уважение".

В памфлете, издевательски озаглавленном "Человеку, Сидящему во Тьме", Марк Твен цитирует представителя американских церквей, который ездил в побежденный Китай для сбора репараций: "Я недоволен американцами. Наше мягкое обращение никуда не годится; немецкий железный кулак -- это совсем другое дело"²⁵. Очевидно, слава гуннов волновала не одного только кайзера.

Июнь 1900 года, когда боксеры заливали христианской кровью захваченный ими Пекин, дал китайской земле первых православных мучеников. "Из 1000 человек православной паствы Русская Духовная миссия потеряла 300 человек; некоторые из них отреклись от Православия, но другие, в числе 222, явились святыми исповедниками и мучениками за веру Христову"²⁶. Приведем описания подвига некоторых из них со слов тогдашняго Начальника Духовной миссии архимандрита, впоследствии митрополита Иннокетия, и архимандрита Авраамия:

"Главным днем мученической смерти православных китайцев в Пекине было 11 июня 1900 г. Еще накануне по всем улицам были расклеены прокламации, призывавшие язычников к избиению христиан и угрожавшие смертью каждому, кто осмелится их укрывать. В ночь с 11 на 12 июня боксеры с горящими факелами, появившись во всех частях Пекина, нападали на христианские жилища, хватали несчастных христиан и истязали их, заставляя отречься от Христа. Многие, в ужасе перед истязаниями и смертью, отрекались от православия, чтобы спасти свою жизнь, и воскуряли фимиам перед идолами. Но другие, не страшась мучений, мужественно исповедывали Христа. Страшна была их участь. Им распарывали животы, отрубали голова, сжигали в жилищах. Розыски и истребление христиан продолжались и все последующие дни возстания. По истреблении жилищ христиан, их самих выводили за городские ворота в языческие кумирни боксеров, где производили им допрос и сжигали на кострах.

По свидетельству самих язычников-очевидцев, некоторые из православных китайцев встречали смерть с изумительным смоотвержением. Православный катехизатор Павел Ван (нужно отметить, что как русская, так и английская транскрипция китайских имен далека от единообразия, и имена китайских новомучеников иногда встречаются в совершенно непохожем виде) умер мученически с молитвой на устах. Учительница миссийской школы Ия Вэн была мучима дважды. В первый раз боксеры изрубили ее и полуживую забросали землей. Когда она очнулась, ее стоны услышал сторож (язычник) и перенес ее в свою будку. Но через несколько времени боксеры вновь схватили ее и на этот раз замучили до смерти. В обоих случаях Ия Вэн радостно исповедала Христа перед своими мучителями...

Среди пострадавших за Иисуса Христа были албазинцы, потомки тех славных албазинцев, которые понесли свет Христовой Православной веры в 1685 г. в столицу Китая -- Пекин... За преданность св. Православию Господь наградил их потомков славою исповедничества и мученичества. Албазинцы Климент Куй Лин, Матфей Хай Цюань, брат его Витт, Анна Жуй, и многие другие, не боясь убивающих тело, души же не могущих убить (Мф. 10:28), без страха встретили мучения и смерть за Спасителя мира, моля Бога о просвещении гонителей и о прощении им грехов...

Среди мучеников и исповедников Христовых из китайцев особо славен священник Митрофан Цзи-Чун со всею своею семьею. Он родился в 1855 г. и 25 лет от роду принял посвящение в сан от рук Японского Епископа Николая... Митрофан был человек смирного характера, очень осторожный и молчаливый, миролюбивый и незадорный; когда случалась хотя бы и очень тяжелая обида, он не старался оправдывать себя. Он не хотел принимать священного сана и постоянно отказывался, говоря: "Малоспособный и малодобродетельный человек как осмелится принять этот великий сан?" Но, понуждаемый архимандритом Флавианом и убеждаемый учителем, повиновался, хотя и знал, что с принятием священства конец его не будет благоприятен. При арх. Флавиане свящ. Митрофан был ему помощником в переводе и проверке книг (речь идет о переводах богослужебных книг на китайский язык, выполнявшихся членами Русской Духовной Миссии; вместе с церквами боксеры сожгли и типографию, уничтожили шрифты и наборные доски). В продолжении пятнадцати лет он неутомимо служил Богу, терпя и от своих, и от внешних мнго обид и оскорблений, и наконец впал в тихое помешательство. После этого он более трех лет жил вне ограды Миссии, получая половину прежняго жалования. Во всю свою жизнь свящ. Митрофан не был любостяжательным, а многие злоупотребляли этим.

В 1900 г. 1 июня (по китайскому календарю 17-го числа 5-го месяца) вечером здания Миссии были сожжены боксерами. Многие христиане, укрываясь от опасности, собрались в доме священника Митрофана. Среди собравшихся были и прежние недоброжелатели о. Митрофана, но он не гнал их. Видя, что некоторые малодушествуют, он укреплял их, говоря, что наступило время бедствий, и трудно избежать их. Сам он по нескольку раз в день ходил смотреть на сожженную церковь. 10-го июня вечером, часу в десятом, солдаты и боксеры окружили жилище о. Митрофана. В это время там было человек до семидесяти христиан; более сильные из них убежали, а о. Митрофан и многие другие, преимущественно женщины и дети, остались и были замучены. О. Митрофан сидел на дворе перед домом; боксеры искололи ему грудь, как соты, и он упал под финиковым деревом.

Соседи оттащили его тело на место, где была богадельня Миссии. Потом о. иеромонах Авраамий подобрал тело о. Митрофана, и в 1903 г., когда в первый раз совершался праздник в честь мучеников, оно вместе с другими положено было в храме мучеников под алтарем. На месте, где был замучен о. Митрофан, теперь (1920-е г.г.) поставлен крест, и в праздник мучеников туда заходит крестный ход и там совершается поминовение.

В семействе о. Митрофана были жена Татьяна из фамилии Ли, и три сына: старший Исаия, второй Сергей -- теперь он протоиерей, и третий Иван. 10 июня вечером Татьяна спаслась от боксеров при помощи невесты своего сына Исаии, но на другой день, 11 числа утром, и вместе с другими, всего 19 человек... казнена была через отсечение головы на месте, где теперь "Треугольник" -- богадельня для нищих. Исаия, 23 лет, служил в артиллерии. 7 июня боксеры казнили его через отсечение головы на большой улице около ворот Пин-цэ-мынь, так как раньше известно было, что он христианин. Мария, 19 лет, невеста Исаии, за два дня до боксерского погрома пришла в дом о. Митрофана, желая умереть в семъе своего жениха... Сергей, сын о. Митрофана, трижды пытался убедить ее скрыться, но она отвечала: "Я родилась около церкви Пресвятой Богородицы, здесь и умру", и осталась на месте, где была церковь. Вскоре пришли туда солдаты и боксеры, и она мученически скончалась, почитая смерть отшествием в место блаженного упокоения.

Ивану было тогда 8 лет. 10 июня вечером, когда убили его отца, боксеры разрубили ему плечи и отрубили пальцы на ногах; нос и уши были отрезаны. Невесте брата его Исаии удалось спасти его от смерти, и она спрятала его в отхожем месте. На вопрос людей, больно ли ему, он отвечал, что страдать за Христа не больно. Мальчишки издевались над ним... Иван просил у соседей воды, но они не только не дали ему, но и прогнали. Протасий Чан и Иродион Сюй, тогда еще не крещеные, свидетельствуют, что они видели этого мальчика с израненными плечами и ногами; раны были в вершок глубины, но он не чувствовал боли и, будучи опять взят боксерами, не обнаруживал страха и спокойно шел. Один старик выражал о нем сожаление, говоря: "Чем виноват мальчик? вина родителей, что он стал дьявольским последователем". Другие поднимали его на смех и поносили, или просто бросали на него презрительные усмешки. Так он был веден, как агнец на заклание"²⁷.

 

Черной несправедливостью было бы, особенно в связи со сказанным выше о западных миссионерах, обойти молчанием инославных христиан -- и китайцев, и европейцев, -- принявших мученичество в те же дни. Погибло до 30 тыс. католиков и 2 тыс. протестантов; из 2500 протестантских миссионеров было убито 134, т.е. около 5 процентов²⁸. Как дань их памяти, приведем разсказ очевидца событий 9 июля 1900 г. у губернаторского дворца в Тайюане при большом стечении народа:

"Первым вывели мистера Фартинга, баптистского миссионера из Англии. Жена рвалась за ним, но он но он мягко отстранил ее и, сопровождаемый солдатами, пошел вперед и опустился на колени, не произнося ни слова. Голова его отлетела в сторону от одного удара тесака. За ним последовали мистер Ходдл, мистер Бэйнон, доктор Ловитт и доктор Уилсон; каждый был обезглавлен с первого удара. Но тут губернатор Ю Шин потерял терпение и приказал, чтобы охрана, вооруженная длинными саблями, помогла убить остальных. Следующими были мистер Стоукс, мистер Симпсон, и мистер Уайтхауз.

Когда с мужчинами было покончено, дошла очередь до женщин. Миссис Фартинг вела за руку двух детей, крепко прижимавшихся к ней, но солдаты развели их и с одного удара обезглавили мать. Палач отрубил головы детям, вполне проявив при этом свое мастерство; солдаты же оказались куда менее ловкими, и некоторые женщины, прежде чем умереть, получали удар за ударом. Миссис Ловитт была в очках; она держала за руку сына, когда ей рубили голову. Она говорила: "Мы все прииехали в Китай чтобы передать вам добрую весть о спасении через Иисуса Христа; мы не сделали вам ничего плохого. За что же вы нас?" Солдат забрал у нее очки и убил ее.

Когда разделались с протестантами, вывели католиков. Епископ, седой старик с длинной бородой, спросил губернатора, почему он устроил такое злодейство. Ответил ли ему губернатор, я не слыхал, но видел, как он вытащил саблю и наотмашь разрубил старику лицо: кровь ручьем лилась у него по бороде, когда ему рубили голову.

Сразу вслед за ним обезглавили священников и монахинь. Потом привели мистера Пигготта и его спутников из близлежащей окружной тюрьмы. Он все еще был в наручниках, как и мистер Робинсон. Он говорил, обращаясь к окружающим, вплоть до последней секунды, когда его обезглавили с одного удара. Мистер Робинсон принял смерть совершенно спокойно. Когда отрубили голову миссис Пигготт, она еще держала за руку сына: его убили тотчас вслед за ней. Потом убили остальных женщин, и еще двух девочек.

Всего в тот день обезглавили 45 европейцев; из них было 33 протестанта и 12 католиков. Изрядное число христиан-китайцев тут же разделили их участь. Успело стемнеть, пока дело было сделано, и тела оставили на месте до утра. За ночь их раздели, снняли часы и кольца. Наутро их вытащили к Южным Воротам, а головы в клетках выставили на городской стене. Все кругом удивлялись твердости и спокойствию иностранцев: ни у кого, кроме двух-трех малолетних детей, не было видно ни страха, ни слез"²⁹.

100 лет - не много для Китая; но нынешнее столетие все же было особенным. И в значительной мере оно оказалось прямым следствием Боксерского возстания и разгрома Китая западными державами. Китайцы всерьез заинтересовались европейской культурой; в первую очередь, конечно, речь шла о таких прозаических предметах, как паровоз, телеграф и магазинная винтовка. Но и на более серьезном уровне перемены в общественном сознании были неминуемы: "Победа воинствующего христианства в Китае выразилась вовсе не в том, что китайцы приняли Крест, а в том, что они приняли веру в образование... Они, однако же, с большим разбором отнеслись к дарам западной культуры: отвергли Христа, но зато приняли Джона Дьюи (американский идеолог прагматизма и апологет '"прогрессивного" образования), а впоследствии -- г.г. Маркса и Ленина"³⁰.

Очевидцу событий 1900 г. не составило большого труда сделать трезвый вывод: "Если китайцы -- жестокая нация, то в будущем их жестокость должна только возрасти, коль скоро цивилизованные народы дают им такой пример для подражания"³¹.

Замечательно также следующее наблюдение: "В результате такого быстрого распространения западного образования в Китае возникла интеллигенция. Интеллигенцию можно определить как образованную социальную группу, которая не находит себе иного применения кроме как подрывать традиционные основы госудаства и общества, тормозящие 'прогресс'. И Китай в начале ХХ века был тяжко поражен этой болезнью."³² Адской иронией звучат слова оффициальной песни времен Сталина и Мао: "Русский с китайцем братья навек".

Не случаен и триумф коммунизма в Китае. Коммунисты, в представлении массового сознания, возстановили традиционный национальный порядок, в противоборстве с которым Запад рвал страну на куски в ХIХ веке, вышвырнули вон ненавистных миссионеров, и даже "одомашнили" католиков (римский католицизм имеет легальный статус в Китае, но... никак не связан с Ватиканом, и епископы избираются из числа проверенных товарищей под контролем коммунистической партии)³³.

Интересно проследить и обратный эффект: распространение в западном, некогда христианском (или, как сейчас уже стало принято писать, пост-христианском) мире тех самых особенностей китайской культуры, которые вызывали такое презрение у миссионеров ХIХ века. Вспомним хотя бы неприязнь к прямым ответам -- "да, да, нет, нет": сомнительно, чтобы даже самый захудалый из современных американских политиков уступил восточным собратьям в уклончивости выражений. И ведь никто нынче не посмеет назвать такого лгуном: нетактично! Наркомания вовсе не нуждается в комментариях... Сутяжничество и бюрократия тоже не в диковинку сегодняшней Америке, где высшая школа выпускает вдесятеро больше адвокатов чем инженеров; кстати будет вспомнить и газетную историю про китайского иммигранта-домовладельца, который, познакомившись поближе с городскими властями Нью-Йорка, заявил что хочет вернуться в Красный Китай: там-де убивают без мучений. А детоубийство -- действительно ужасающая черта традиционного Китая? Что на семерых рожденных живыми в США сегодня приходится двое убитых, это уже никого не удивляет. Больше того, когда в прошлом году впервые за много лет число абортов сократилось (всего на долю процента), "прогрессивная общественность" тут же подняла вопль о "христианских фанатиках-террористах, препятствующих женщинам осуществлять свое законное право".

Последний пример "взаимного обогащения культур": когда в 1901 г. Китай обложили тяжелыми репарациями в пользу восьми держав-победительниц, в США было решено из своей доли репараций создать фонд стипепдий для китайских студентов³⁴. Казалось бы, что может быть лучше и благороднее? Так оно, наверное, и было в те времена -- но сегодня, глядя на "прогресс" американского образования, приходится выразить соболезнование любой нормальной китайской семье, без различия вероисповедания и традиций, которая посылает сына или дочь учиться в Америку. И вполне закономерен "встречный шаг": в 1993 г. в Оберлинском колледже, шт. Огайо, мемориал в память американских миссионеров, жертв Боксерского возстания, был осквернен китайскими студентами; воспринято это было вполне в порядке вещей, "под углом гражданского протеста"³⁵.

Китайские новомученики были прославлены в России в самом начале века; как было сказано, в 1903 г. уже совершалась им служба. Память их установлено было совершать в день начала избиения христиан в Пекине, 11 июня (24 июня по новому стилю). Позже на месте их погребения была выстроена церковь.

Здесь в 1920 г. нашли приют останки и других мучеников -- тех, кто был заживо похоронен в Алапаевске 5 июля 1918 г. Сюда привезли их, когда белые оставили Урал и Сибирь; отсюда же тела Великой Княгини Елизаветы и инокини Варвары отправились дальше, вокруг Азиатского континента, к месту своего упокоения в Иерусалиме.

Прошедший век все перекроил и переиначил. Российской Духовной Миссии в Пекине больше нет. Часть ее владений с чудесным парком была передана властями русскому (тогда -- советскому) посольству. Так, против собственного желания, китайские коммунисты способствовали сохранению святой памяти православных мучеников в своей стране. Вот впечатления недавней гостьи Пекина:

"Территория нашего посольства в Китайской Народной Республике является одной из самых больших в мире и считается среди дипломатов различных стран очень красивой. Она поражает взор изысканностью ландшафта: канал, опоясывающий ее тихой, прозрачной лентой, на берегу которого растут ивы; большой пруд... Избранным местом моих прогулок стал остров, где находится детская площадка. Ни дети работников посольства, игравшие здесь, ни их родители не знали, что остров этот был примечательным местом... В пеприод с 1901 по 1916 гг. здесь был сооружен храм во имя Всех Святых Мучеников Православной Церкви. Под алтарем храма в склепе покоились останки избиенных во время возстания "ихэтуаней" православных китайских христиан. Вокруг храма было разбито кладбище. Теперь всего этого нет...

В 1945 г. глава Русской Православной Церкви в Китае архиепископ Виктор (Святин) признал юрисдикцию Московской Патриархии. Он руководил работой миссии вплоть до ее закрытия в 1954 г., а затем возвратился в Россию. В то время никто не мог противостоять варварскому разрушению православных храмов, среди которых был и храм Всех Святых Мучеников. Последствия его разрушения невосполнимы... до сих пор не известна участь захороненных в склепе святых останков. Вместе с храмом снесено кладбище. Изуродована еще одна церковь миссии, в которой располагается посольский гараж...

Забытое у людей не остается забытым у Бога. Остались следы от храмов в виде заросших травою площадок, где сквозь остатки фундамента прорастают нежные цветы."³⁶

Незаметно Православие в Китае. Практически все русские -- харбинцы, шанхайцы -- покинули страну. Кто, наивно надеясь на лучшее, возвратился в Россию, кто разсеялся по лицу земли -- в Америке, Японии, Австралии... В Харбине из множества прекрасных церквей осталась единственная -- Покровская, с горсткой русских и китайских прихожан: не единственная ли легальная православная община в стране? В Благовещенской церкви был устроен цирк; закрыли его только после того, как там погиб акробат. Шанхайский собор, где служил cв. Иоанн, превращен в биржу.

День 11 июня не отмечен упоминанием китайских новомучеников ни в Троицком календаре Русской Зарубежной Церкви, ни в календарях Московской Патриархии. Я нашел упоминание о них лишь в Св.-Германовском календаре по-английски. Но молитвослов и катехизис по-китайски был недавно переиздан в Джорданвилле.

Со времени первой публикации этой работы в 1995 г. Московская Патриархия и Русская Зарубежная Церковь призвали к возстановлению почитания святых мучеников Боксерского возстания. На месте их подвига в Пекине установлен крест. День их памяти отмечается в православных календарях.

Так же, как для Западной Европы и Сан-Франциско, св. Иоанн (Максимович) был живой связью между земной и небесной Церковью и для первой своей кафедры -- Шанхая: ни китайская земля, ни народ, не утратят памяти о нем. В день китайского Нового Года Владыка всегда служил литургию по-китайски. Он консультировал Юджина Роуза, будущего о. Серафима, который в 60-х гг. работал над статьей о православии в Китае³⁷. К сожалению, на мое письмо в Св.-Германовский монастырь в Платине (Калифорния) с просьбой поделиться этими материалами из архива о. Серафима Роуза ответа нп последовало. Надеюсь, что в будущем мы сумеем больше узнать о китайском наследии св. Иоанна Шанхайского.

Вспомним и о том, что по окончании Второй Мировой войны из шести русских архиереев на Дальнем Востоке пятеро подчинились красным оккупационным властям и вышли из Зарубежной Церкви³⁸; читателю предоставляется угадать, кто был шестым.

Многие из идей и событий, волновавших мир в 1900 г., уже скрылись в кровавом тумане ХХ века; другие -- по-прежнему на авансцене, хоть и под иной личиной. В любом случае нельзя забывать про них, если в век Нового Мирового Порядка мы хотим сделать свой выбор не пряча, как страусы, голову в песок.

Память святых -- это стержень земной Церкви, ось, на которой оборачивается вся еe жизнь. Если мы возстановим и сохраним память новомучеников Боксерского возстания, мы сможем безошибочно увидеть те события и правильно понять те идеи -- не с точки зрения высокомерного "носителя цивилизации", или безсовестного чиновника "международного сообщества", или осатанелого фанатика-убийцы, или хладнокровного убийцы в министерском кресле, а с точки зрения Истины -- с их точки зрения.

Ведь все мы, живущие во тьме и сени смертной современного мира, так или иначе, изо дня в день, делаем свой выбор.