Пронин А.А.

Введение

Актуальность исследования

Декларация о государственном суверенитете РСФСР, принятая 12 июня 1990 г. Первым Съездом народных депутатов республики, положила начало восстановлению российской государственности на базе ценнейших приобретений человечества: прав и свобод личности, демократии, правового государства, плюрализма, рыночной экономики и социального партнерства. Принятие декларации означало демонтаж глухой стены, отделявшей российскую диаспору от страны исхода. В оглашенном 25 декабря 1990 г. в пресс-центре IV Съезда народных депутатов СССР обращении Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина к соотечественникам за рубежом¹ прозвучал призыв к воссоединению россиян с целью возрождения Отечества, "возрождения всего лучшего, что было утрачено после Октября 1917 года, ... возрождения того, что делало Россию Россией"². В обращении декларировалась открытость российского руководства к контактам с зарубежными соотечественниками, что выразилось позднее, в частности, в учреждении при Верховном Совете России специального Комитета по связям с российским зарубежьем. Формулировалась задача восстановить разоренное идеологической борьбой российское духовное наследие, вернуть в Россию сокровища отечественной философии и науки, литературы и музыки, театра и кино, живописи и балета, восстановить религию и Церковь³. Реализация задуманного была возведена в ранг государственной политики.

Если до 1991 г. процесс возвращения духовных ценностей российской эмиграции носил во многом случайный, стихийный характер, в основе которого коммерческие цели, теперь он обрел покровительство Российского государства, стремившегося использовать интеллектуальный потенциал эмигрантов на благо своего возрождения. Но только усилиями ученых возможно было придать этому процессу аналитическое направление, дающее важные для жизни общества результаты.

Непредвзятое изучение российского зарубежья стало одной из актуальных задач современной науки. Объем и характер исследований, осуществленных в последние 10 лет, позволяет говорить о появлении эмигрантоведения как нового направления в отечественной гуманитаристике. Настало время отметить его основные тенденции, подвести итоги изучения отдельных проблем, наметить перспективы дальнейших исследований. Комплексный историографический анализ, посвященный освещению отечественными и эмигрантско-зарубежными исследователями и публикаторами вопросов истории российской эмиграции и российского зарубежья, до сих пор не предпринимался.

Состояние научной разработки темы

Распад союзного советского государства поставил новые задачи изучения истории российского зарубежья. На ряде конференций и "круглых столов" высказывалось мнение, что исследование истории российской эмиграции в старом зарубежье⁴ поможет уяснить механизм конфликтных ситуаций и будет способствовать их урегулированию в новом зарубежье, где остались жить 26 млн россиян, что изучение проблем адаптации эмигрантов к новым условиям жизни поможет прогнозированию поведения современных многочисленных мигрантов в России и за ее пределами⁵. Настойчиво подчеркивалась необходимость координации исследований⁶.

За десять лет значительно расширилась география изучения российского зарубежья. В Институте российской истории РАН, в Институте всеобщей истории РАН, Институте славяноведения и балканистики РАН, ИНИОН РАН, Академии педагогических наук, Академии естественных наук, Росархиве, Министерстве культуры РФ, Российском фонде культуры, вузах Москвы и регионов действуют группы и центры, занимающиеся этой проблематикой. В изучение российской интеллигенции в эмиграции некоторый вклад вносит деятельность Межвузовского центра РФ "Политическая культура интеллигенции, ее роль и место в истории Отечества" (г. Иваново) и Центра "ХХ век в судьбах интеллигенции" (г. Екатеринбург). Однако координация в деятельности различных ведомств, учреждений, отдельных ученых отсутствует. Логично констатировать, что это объективная реальность сегодняшнего дня, вызванная децентрализацией российской науки, появлением новых независимых научных центров.

Как видно из табл. 1, ведущую роль в изучении российского зарубежья играют исследователи из г. Москвы. За 10 лет, прошедших с момента появления первых диссертаций по теме эмиграции в 1990 г., по 1999 г. здесь было защищено 134 кандидатских и 18 докторских диссертаций. Значительно меньше - 28 кандидатских и 3 докторских диссертации - были защищены в Санкт-Петербурге (второе место в этом своеобразном рейтинге регионов). 8 кандидатских и 1 докторская были защищены в Екатеринбурге (третье место). 7 кандидатских диссертаций по теме эмиграции защищены в Томске (четвертое место). За небольшим исключением, подготовка диссертаций на соискание ученой степени доктора наук ведется только московскими учеными, что можно объяснить недоступностью для региональных исследователей необходимого фактического материала⁷.

По областям науки диссертации по теме эмиграции, защищенные в регионах, количественно распределяются следующим образом (табл.2):

Данные таблицы 2 говорят о том, что рассмотрение ряда аспектов эмиграционной тематики: экономического, искусствоведческого, психологического, - оказывается по силам также только исследователям Москвы и/или Санкт-Петербурга. В региональных исследованиях доминируют историческая, филологическая и философская тематика: в 31 городе России, где защищались диссертации по теме эмиграции, в 17 городах соискатели добивались ученой степени в области исторических наук, в 16 - в области филологии и в 10 - философии. Высокую (по отношению к другим областям науки) вовлеченность ученых провинции в изучение российской эмиграции именно в историческом срезе логично было бы объяснить разработкой специфически местного материала: региональных миграционных потоков. Однако, за редким исключением⁸, эта связь не прослеживается.

Важную роль в изучении российского зарубежья играют встречи ученых: конференции, научные чтения, "круглые столы". В их ходе вырабатывается основа, необходимая для дальнейших исследований - понятийный аппарат⁹, методологические подходы, анализируются состояние и перспективы изучения исторического опыта эмигрантов¹⁰, обсуждается круг источников¹¹. Российская эмиграция рассматривается не только как вынужденное или добровольное переселение из одной страны в другую или как совокупность проживающих в той или иной стране эмигрантов, но как многоплановый социокультурный феномен¹², как явление, имеющее многовековую историю¹³.

Практически все 100% участников конференций уделяют внимание лишь пореволюционной эмиграции как не имеющей себе подобных по интенсивности и размаху. Рассматриваются породившие ее причины¹⁴, освещаются проблемы адаптации переселенцев в инокультурной среде¹⁵, осмысливается их научная¹⁶, образовательная деятельность¹⁷, художественное¹⁸, литературное творчество¹⁹, печатное²⁰ и музейное дело²¹, культурное наследие российского зарубежья в целом²². Крутой поворот российской истории, происшедший в 1991 г., обострил внимание к проблемам исторического развития Российского государства, и, вероятно, поисками российского пути можно объяснить то, что среди научных докладов и сообщений велико число тех, что обращены к теориям, идеям, раздумьям российских эмигрантов о судьбах своей родины²³. В их числе такие течения эмигрантской общественной мысли, как "сменовеховство"²⁴ и евразийство²⁵. Говоря о встречах ученых²⁶, интересно отметить характер многих докладов: изучаются конкретные взгляды отдельного человека, его индивидуальное сознание, утверждаются роль и значение человеческой личности как главного субъекта общественно-исторического процесса²⁷.

Антропоцентризм, ставший следствием серьезной трансформации науки последних двух десятилетий, предопределил особенности молодого российского эмигрантоведения, поставившего своей главной целью изучение жизни и творчества отдельных лиц. Этот тезис подтверждает анализ названий авторефератов диссертаций, защищенных в Российской Федерации в 1990 - 99 гг. Всего за эти 10 лет по теме эмиграции было защищено 248 диссертаций (см. табл. 3). Из них 169 (68%) посвящены жизни и творчеству конкретных лиц (табл. 4).

В отраслях науки антропологический расклад диссертаций выглядит следующим образом. Из 81 диссертации, защищенной по теме российской эмиграции в области философии, той или иной персоне посвящены 63 (77,7%), в области истории - 20 из 58 (34,5%), в филологии - 70 из 75 (33,3%), в искусствоведении - 8 из 10 (80%), в юриспруденции - 2 из 4 (50%), в педагогике - 5 из 9 (55,5%), в экономике - 1 из 10 (10%). В число антропоцентричных исследований должна быть включена и единственная диссертация, защищенная в области психологии²⁸.

Самым востребованным у авторов диссертаций оказалось творчество И. А. Бунина: за 10 лет по нему защищено 17 диссертаций в области филологии, в том числе 2 докторских, и 3 диссертации, посвященные методике изучения творчества писателя в школе различных ступеней и вузе, - в области педагогики. Чуть меньшее число диссертаций - 18 - посвящены жизни и творчеству Н. А. Бердяева: его наследие рассматривается философами (14 диссертаций), историками (3 диссертации) и филологами (1). 12 диссертаций защищены по творчеству И. А. Ильина (11 - в области философии и 1 - юриспруденции), 10 - по творчеству В. В. Набокова (9 в области филологии и 1 - философии). Творчество Н. А. Бердяева, П. А. Сорокина и П. И. Новгородцева изучается в наибольшем числе аспектов: философском, историческом, педагогическом - П. А. Сорокин, философском, историческом, юридическом - П. И. Новгородцев.

В приведенных выше таблицах учитывались лишь диссертации, в которых, насколько можно судить по названиям, рассматривается именно эмигрантский отрезок жизни и деятельности лица, культурное наследие, созданное им именно в эмиграции. По этой причине пришлось "отсечь" диссертации по творчеству Г. Н. Владимова, В. Н. Войновича, А. И. Солженицына и др. Как результат, в табл. 4 вошли исключительно лица из числа эмигрантов первой послеоктябрьской "волны". "Первая волна" эмиграции остается на сегодня самой изученной: ей посвящены все диссертации по теме российской эмиграции, защищенные в области искусствоведения и педагогики, 74 из 75 (98,6%) в области филологии, 76 из 81 (93,8%) в области философии, 49 из 58 диссертаций (84,4%) в области истории, 3 из 4 диссертаций (75%) в юриспруденции, 3 из 10 диссертации (30%) в области экономики. Из всего массива диссертаций лишь 4 посвящены истории дореволюционного рассеяния (все защищены в рамках исторических наук), из них в двух рассматривается деятельность русских духовных миссий за рубежом²⁹. (Всего же истории русского православия за границей на сегодняшний день посвящены 4 диссертационных исследования³⁰). В двух диссертациях поднимаются некоторые вопросы эмиграции советских в годы второй мировой войны³¹. Значительно большее число диссертаций посвящено современным миграционным процессам (трудовой, научной эмиграции, миграции русского населения из государств нового зарубежья в Россию), причем рассматриваются они преимущественно в области экономических наук³², однако не остались в стороне от их осмысления также философы³³, историки³⁴ и юристы³⁵. Столь высокое внимание к актуальным проблемам внешней миграции граждан России объяснимо: отток за рубеж специалистов неслучайно отнесен к числу факторов, представляющих угрозу национальной безопасности РФ³⁶. По официальным данным, около 30 тыс. российских ученых работают сегодня за границей³⁷, и утрата их для России имеет свою денежную оценку³⁸.

Осуществляемые в России экономические преобразования породили интерес к истории российского предпринимательства в эмиграции, однако изучение этого опыта ведется только на материалах "первой волны"³⁹.

Помимо творчества представителей философской, научной, литературной эмиграции другим наиболее разработанным авторами диссертаций пластом является история политической эмиграции: деятельность составляющих ее партий, движений и их лидеров, идейные искания и борьба⁴⁰. Девять диссертаций (7 - в области философии⁴¹ и 2 - истории⁴²) посвящены различным аспектам пореволюционного эмигрантского течения евразийства, его истокам и современности⁴³, в то время как другому любопытному учению - "сменовеховству" - посвящена лишь одна диссертация⁴⁴. Если вспомнить о связи науки и практики, то столь высокая популярность среди, надо полагать, неравнодушных к поискам российской национальной идеи исследователей учения, близкого к фашизму (Федор Степун называл евразийство русским вариантом фашизма), вселяет тревогу за будущее страны...

Никакая эмиграция не сделала так много для культуры, искусства, науки, как российская. И никакая другая не оставалась столь бессистемно и слабо изученной, как она. Десять лет свободной от прежних цензурных ограничений работы в этой области на родине дали несколько качественных перепечаток⁴⁵. Научное исследование различных проблем истории российского зарубежья в нашей стране сделало заметные шаги вперед. Одним из первых академических изданий по эмиграции стали два тома серии "Русское литературное зарубежье" (М., 1991 - 1992), подготовленные ИНИОН РАН и содержавшие обзоры зарубежных литературно-критических материалов и публикации текстов крупнейших писателей. В 1993 - 94 гг. ИНИОН РАН был издан справочник "Писатели Русского Зарубежья (1918 - 1940)", в 2-х частях, послуживший прологом к изданию "Литературной энциклопедии Русского Зарубежья. 1918 - 1940. Писатели" (М.: РОССПЭН, 1997). Это свод, включающий в себя 260 персоналий самого разного "калибра". Из них 85 напечатаны впервые, остальные публиковались в предварительных выпусках ИНИОНа, однако теперь многие статьи исправлены и дополнены.

В изучении художественной эмиграции в России в 1990-е гг. к числу событий может быть отнесен выпуск биографического словаря "Художники русской эмиграции (1917 - 1941)"⁴⁶. Книга содержит более 400 очерков о российских художниках, работавших за рубежом в промежутке между двумя мировыми войнами⁴⁷.

Изучение российской военной эмиграции в отечественной историографии только начинается. В Советском Союзе и России лишь несколько авторов серьезно обращались к этой теме⁴⁸. К ним можно отнести Л. К. Шкаренкова и коллектив авторов Российского государственного гуманитарного университета, исторического факультета МГУ и Института российской истории РАН (руководитель Е. И. Пивовар). Работа Л. К. Шкаренкова "Агония белой эмиграции", трижды изданная московским издательством "Мысль", наиболее полно представляет путь российской военной эмиграции, пройденный с момента Октябрьской революции и до конца второй мировой войны, однако исполнена негативного подхода к ней. Учебное пособие "Российская эмиграция в Турции, Юго-Восточной и Центральной Европе 20-х годов (гражданские беженцы, армия, учебные заведения)" (М., 1994), подготовленное авторским коллективом под руководством Е. И. Пивовара, отличает насыщенность статистическими данными и широкое использование архивных материалов ГАРФ.

В 1998 г. Институтом военной истории Министерства обороны Российской Федерации, Федеральной службой безопасности РФ и Службой внешней разведки РФ был подготовлен к печати первый том (в 2-х книгах) 10-томного труда "Русская военная эмиграция 20-х - 40-х годов. Документы и материалы". Всего в основной текст 1-го тома, озаглавленного "Так начиналось изгнанье" (Кн. 1. Исход; Кн. 2. На чужбине) вошло 306 документов. В основном это документы оперативно-распорядительные и отчетно-информационные: приказы, распоряжения, аналитические записки, справки, донесения. Они отражают предысторию поражения белых армий на северо-западе, западе и юге России, исход российских военных эмигрантов за границу, деятельность антибольшевистских эмигрантских организаций, противоборство спецслужб Советской России с соответствующими органами эмиграции, процесс возвращения части эмигрантов на родину. Характер составивших том документов объясним задачами органов, продуктами деятельности которых они являются. Так, Центральный архив Службы внешней разведки РФ, документы из фондов которого использованы при подготовке книги, вобрал в себя материалы созданного в 1920 г. Иностранного отдела ВЧК при НКВД РСФСР, одной из главных задач которого было противодействие белоэмигрантским военным центрам. Очевидно, что публикуемые в томе документальные источники могут послужить добротной основой последующих научных исследований.

Говоря о крупных справочных и документальных изданиях, подготовленных современными российскими историографами эмиграции, нельзя не назвать книгу, вошедшую в число бестселлеров 1997 г. и вызвавшую большое число отзывов в печати⁴⁹. Это энциклопедический биографический словарь "Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века" (под общ. ред. В. В. Шелохаева, М.: РОССПЭН, 1997). Идея проекта родилась еще во второй половине 1950-х гг. у русских деятелей культуры в Париже. Для его реализации был образован комитет под председательством кн. Н. С. Трубецкого (позже комитет возглавил гр. С. М. Толстой). "Золотая книга" задумывалась не только как справочное издание, но и как "Книга памяти" ("никто не забыт"). Однако проекту, вследствие "непредвиденных затруднений", так и не суждено было состояться. Неудача с изданием "Золотой книги" отчасти была компенсирована выходом капитальной работы П. Е. Ковалевского "Зарубежная Россия: История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920 - 1970)" (Париж, 1971; доп. выпуск - 1973), и поныне остающейся одной из лучших книг по истории российской эмиграции.

Создать "Золотую книгу" удалось лишь в конце 1990-х. Словарь включает 417 имен. Среди вошедших в книгу - писатели, люди искусства, политики, философы, историки, языковеды, правоведы, богословы и генералы - материалы о них и без "Золотой книги" разработаны лучше всего. Но здесь же и имена непривычные: предприниматели, изобретатели, инженеры, летчики, врачи, физиологи, энтомологи, физики, химики, геологи, астрономы, экономисты и авиаконструкторы.

Этот словарь, представляя в биографиях разные сферы жизни эмиграции, как бы подводит итог начального этапа в ее изучении. Этому же должно способствовать и данное исследование.

Цель и задачи исследования

Цель - проанализировать массив литературы, освещающей историю российской эмиграции.

Для осуществления данной цели автор поставил перед собой следующие задачи:

• обозначить характерные черты, особенности молодого российского эмигрантоведения, выявить основные тенденции его развития;
• дать характеристику современных политико-идеологических и организационно-научных факторов, оказывающих влияние на развитие историографического процесса;
• дать обзор и анализ литературы по некоторым ("нельзя объять необъятное") наименее разработанным, с точки зрения автора, направлениям изучения российского рассеяния;
• наметить перспективы дальнейших исследований.

Объектом настоящего исследования является отечественная и, насколько это оказалось возможным, зарубежная историография последнего десятилетия ХХ века, т. е. современная историография российской эмиграции. Понятие "российская эмиграция", используемое в названии монографии, объединяет всех оставивших страну подданных и граждан Российского государства в разные периоды его истории (Российская империя, Союз ССР, Российская Федерация), в то время как термин "российское зарубежье", также используемый автором, охватывает все группы выходцев из России, в том числе тех, кого к собственно эмигрантам причислить нельзя.

Учитывая, что литература о российском зарубежье, созданная до 1990-х гг. самими эмигрантами, находилась в фондах российских библиотек в отделах специального хранения и была доступна весьма ограниченному кругу читателей и исследователей, и потому по сути вводится в оборот, узнается нами только сейчас, становясь тем самым частью современного историографического процесса, она также была включена мною в объект исследования, равно как и переизданные и перепечатанные в последние годы в России книги и статьи эмигрантов соответствующей тематики, написанные до 1990-х гг.

Предмет исследования - определяющие тенденции, основные результаты осмысления отечественными и эмигрантско-зарубежными учеными, публицистами и мемуаристами проблем истории российского рассеяния, включая опубликованные ими работы, организационные формы исследований, воздействие государственной политики на науку, состояние источниковой базы, совершенствование методики исследований.

Методология исследования

В основе методологии исследования лежат системный подход к изучению историографии российской эмиграции как совокупности научных трудов и публикаций, представляющих самые разные отрасли знания, и вытекающий из такого подхода принцип междисциплинарных связей, что в свою очередь является основой для использования контент-анализа и принципа историзма. Контент-анализ позволяет изучить разные источники об одном и том же, а принцип историзма позволяет рассмотреть объект исследования в его конкретно-исторических условиях, проследить этапы в изучении рассматриваемых в работе вопросов.

Цель и задачи исследования определили новизну исследования:

• это первый специальный труд, в котором предпринимается попытка осмысления опыта современной историографии по исследованию проблем истории российского рассеяния не только первой пореволюционной "волны", но и предшествующего и последующего периодов⁵⁰, выявляются ее особенности, степень разработанности, определяются направления дальнейших исследований;
• исследование проведено в русле методологического подхода, учитывающего все многообразие привлеченных автором источников;
• составлен библиографический указатель, содержащий около 820 названий публикаций, посвященных всем "волнам" российской эмиграции и регионам рассеяния, и впервые объединивший литературу по самым разным вопросам.

Источниковая база исследования

Исходя из авторской трактовки объекта исследования, всю совокупность используемых автором источников можно разделить на несколько групп.

1. Официальные источники: акты высших органов российской государственной власти, выступления высших должностных лиц Российского государства, документы Академии наук СССР/РАН. Некоторые из них следует охарактеризовать подробнее.

Необходимость изучения российской эмиграции подчеркивалась еще в распоряжении Президиума АН СССР от 16 октября 1987 г. N 0281, озаглавленном "Об изучении процессов, происходящих в среде зарубежных соотечественников". В 1988 г. в Отделении литературы и языка АН СССР была создана группа по изучению наследия российской эмиграции. Актив ее составляли Н. И. Толстой, О. Н. Михайлов, Б. И. Козлов, А. Н. Николюкин, Л. К. Шкаренков, Ю. А. Поляков, С. В. Думин, А. В. Лупырев, Ю. В. Мухачев.

Мощный импульс усилиям академического сообщества был дан постановлением Президиума Верховного Совета РСФСР от 25 января 1991 г. "О проведении Конгресса соотечественников"⁵¹.

Авторы идеи Конгресса исходили из "необходимости перестройки и развития взаимоотношений с соотечественниками, живущими за рубежом"⁵² и учитывали "исключительное значение этого вопроса для духовного, культурного и социально-экономического возрождения Российской Федерации"⁵³.

26 июня 1991 г. Президиум АН СССР издал распоряжение N 14400 - 432, в котором, в частности, говорилось: "Принять предложение Президента РСФСР Б. Н. Ельцина об участии Академии наук СССР в подготовке и проведении Конгресса соотечественников (19 - 31 августа 1991 г.), имея в виду его научно-консультативное обеспечение. В целях координации взаимодействия научных учреждений АН СССР с организационным комитетом Конгресса создать совместную комиссию"⁵⁴.

К обсуждению на Первом Конгрессе соотечественников (состоявшийся при мощной организационной поддержке госаппарата Конгресс конституировал себя как общественная организация⁵⁵) Отделением литературы и языка АН СССР был представлен проект комплексной общеакадемической программы фундаментальных исследований "Российское зарубежье в контексте мировой культуры"⁵⁶, содержавшей пять основных разделов: 1) литературный; 2) историко-философский (в том числе религиозный); 3) этнографический и социологический; 4) искусствоведческий; 5) история российской науки и техники за рубежом. Работа по реализации первого (литературного) раздела программы должна была главным образом состоять в подготовке к изданию собраний сочинений ведущих писателей российского зарубежья - И. Бунина, В. Набокова, И. Шмелева, а также в подготовке справочных изданий.

В качестве объекта изучения в рамках историко-философского раздела программы предполагалось взять только постреволюционную (1917 г.) эмиграцию и последующие ее "волны", особое внимание уделив исследованию эмиграции между двумя мировыми войнами.

Разработка этнографического и социологического раздела программы предполагала изучение гнезд российского рассеяния, в том числе и вынужденно покинутых (Харбин, Белград) и напротив - возникших под влиянием переселения (Южная Америка, Австралия).

Искусствоведческий раздел включал подготовку и публикацию монографий о вкладе российского зарубежья в искусство - живопись, ваяние, музыку, театр и инвентаризацию ценностей российского искусства за рубежом, издание каталогов главнейших собраний и частных коллекций.

В разделе программы, посвященном истории науки и техники, предполагалась подготовка фундаментальных работ, анализирующих деятельность российских ученых, инженеров, изобретателей, профессуры за рубежом.

Обсуждение проекта программы было продолжено на Втором конгрессе соотечественников, состоявшемся 7 - 12 сентября 1992 г. в Санкт-Петербурге⁵⁷.

В конечном итоге программа "Российское зарубежье в контексте мировой культуры" была поглощена исследовательской программой "Культура России в мировом контексте"⁵⁸, также разработанной Отделением литературы и языка РАН и включающей ряд взаимосвязанных самостоятельных проектов, завершение работы над которыми предусматривает публикацию фундаментальных научных трудов. Цель программы - сопоставить тенденции развития культуры в России и в других странах. Осуществляемые в рамках программы исследования носят комплексный, сравнительный характер. Программа является междисциплинарной. К работе привлечены историки, политологи, этнографы, филологи, искусствоведы, культурологи, философы, религиоведы. К сожалению, программа предусматривает изучение культурного наследия российской эмиграции только "первой волны"⁵⁹.

В помощь исследователям 16 декабря 1992 г. Комитетом по делам архивов при правительстве Российской Федерации была утверждена межотраслевая государственная программа "Зарубежная архивная Россика", направленная на выявление и возвращение в Россию документов из архивов представителей всех "волн" российской эмиграции⁶⁰.

Названные источники, в дальнейшем присутствующие в работе незримо, предопределили появление многих из анализируемых здесь исследований и позволяют рассмотреть российское эмигрантоведение как порожденное условиями исторического развития государства и общества.

Международные соглашения, используемые автором в первой главе исследования, позволяют дать оценку исторических факторов, обусловивших миграционные потоки.

Официальные публикации статистических данных являются незаменимым источником для характеристики важнейших параметров современной российской эмиграции.

2. Научные труды: справочные и документальные издания, монографии, статьи в научных журналах и сборниках, материалы конференций, авторефераты диссертаций. Эти источники позволяют показать разработанность той или иной темы ученым сообществом.

3. Документальные фото- и киноисследования.

В последние годы все чаще и чаще стали появляться книги и альбомы по истории российской эмиграции, в которых фотографический материал или составляет основное содержание, или является важным дополнением к тексту. Вот некоторые из них: "Крестный путь русской армии генерала Врангеля" (Рыбинск, 1996; более 200 фотографий); "Орлята России. Из истории кадетских корпусов" (М., 1998; несколько десятков фотографий относятся к эмигрантскому периоду); энциклопедии "Золотая книга русской эмиграции" (около 230 фотопортретов) и "Писатели русского зарубежья" (120 фотопортретов). Особо следует отметить блестящий труд А. Васильева "Красота в изгнании" (М.: Слово, 1998), посвященный искусству и моде российской эмиграции "первой волны" и насчитывающий более 800 фотографий, подавляющее большинство которых является уникальным архивным материалом. Однако при всей ценности перечисленных изданий следует признать, что их иллюстративная часть раскрывает лишь одну-две стороны жизни и деятельности эмигрантов.

Поэтому бесспорным событием стал вышедший в 1999 г. в издательстве ИМКА (Париж) альбом "Русская эмиграция в фотографиях. Франция, 1917 - 1947" (сост. А. Корляков). Это по существу первая попытка составить зримую летопись жизни российской эмиграции. 240 фотографий, выстроенные в хронологически-тематическом порядке, охватывают практически все области культурной и общественной жизни русских во Франции в период между двумя войнами.

О большом интересе к теме российской эмиграции свидетельствует появление не только документальных фото-, но и киноисследований. В числе последних - двухсерийный фильм "Не будем проклинать изгнанье" (сценарий М. Демурова, В. Костикова и В. Эпштейна, постановщики М. Демуров и В. Эпштейн)⁶¹.

Эта специфическая группа источников также нашла свое отражение в выводах настоящей работы.

4. Материалы отечественной и эмигрантской периодической печати, в том числе оказавшиеся доступными автору в результате работы с фондами отдела литературы русского зарубежья (бывшего спецхрана) Российской государственной библиотеки г. Москвы и Уральской независимой общественной библиотеки г. Екатеринбурга. Среди них - литературно-политические тетради "Возрождение" (Париж), литературно-художественный и общественно-политический альманах "Мосты" (Мюнхен), "Новый журнал" (Нью-Йорк). Особое место в исследовании отведено публикациям старейшей парижской еженедельной газеты "Русская мысль", с середины 90-х гг. распространяемой и в России и широко освещающей вопросы истории российской эмиграции разных "волн", а также выпускавшемуся с осени 1996 г. по август 1998 г. международным издательством "Двое" дайджесту "Иммигранты" (Санкт-Петербург), публиковавшему материалы современной российской и зарубежной прессы, в том числе эмигрантской ("Новое русское слово", "Еврейский мир", "Русский Ванкувер" и др.), русскоязычной печати стран СНГ и Балтии, а также собственные оригинальные материалы.

Активное использование публицистики обусловлено тем, что она, на взгляд автора, часто опережает научный поиск, и основной прирост знания истории российской эмиграции, особенно "второй" и последующих "волн", осуществляется именно благодаря ей.

5. Опубликованные отдельными изданиями и в периодике материалы личного происхождения - письма рядовых эмигрантов и фигур общественно-значимых, автобиографические статьи, мемуары деятелей российского зарубежья и воспоминания знавших их лиц. Очевидная ценность данных источников в том, что они позволяют насытить историю российского зарубежья человеческим содержанием.

Таким образом, источниковую базу исследования составили разнообразные материалы, комплексное изучение которых позволяет в полной мере раскрыть тему.

^* При составлении табл. 1 - 4 были просмотрены издания: Книжная летопись. Дополнительный выпуск. Авторефераты диссертаций. М., 1989. NN 11, 12. 1990 - 1992; Летопись авторефератов диссертаций. 1993 - 1999; 2000. NN 1 - 6. Т. к. авторефераты включаются "Летопись" с опозданием, возможно, что за 1999 г. данные во всех таблицах неполные.

1. Родина. 1990. N 10.
2. Там же.
3. Там же.
4. Совет Европы, членом которого Россия является с 1996 г., не рекомендовал нам использовать термины "ближнее" и "дальнее" зарубежья, т. к., по мнению Совета Европы, их употребление свидетельствовало бы о том, что мы ставим страны в неравное положение.
5. Тарле Г. Я. Задачи изучения истории российского зарубежья (Заседание "круглого стола" в Институте российской истории РАН) // Отечеств. история. М., 1994. N 1. С. 217.
6. Там же; Капустина Е. Г. Современные центры по изучению русского зарубежья в Москве и Санкт-Петербурге // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. Тез. докл. науч. конф. М., 1993. С. 102.
7. По оценке А. В. Попова, в архивохранилищах Москвы отложилось, возможно, более 90% всех эмигрантских материалов России (Попов А. В. Русское зарубежье и архивы. М., 1998. С. 6).
8. Аблажей Н. Н. Эмиграция из восточных районов России в 1920 - 1930-е гг. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Новосибирск, 1997; Аурилене Е. Е. Российская эмиграция в Маньчжурии в 30 - 40-е годы ХХ века. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Владивосток, 1996; Говоров И. В. Репатриация на Северо-Западе РСФСР, 1944 - 1949 гг. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. СПб., 1998; Ратушняк О. В. Донское и кубанское казачество в эмиграции (1920 - 1939 гг.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Краснодар, 1996; Тетеревлева Т. П. Северная российская эмиграция: генезис и адаптационные процессы, 1918 - 1930-е гг. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Архангельск, 1997.
9. Федотов А. С. Российская эмиграция и русское зарубежье. (К вопросу о дефинициях) // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 5 - 8.
10. Квакин А. В. Исход российской интеллигенции: проблемы изучения // Интеллигенция России: уроки истории и современность. Иваново, 1996. С. 32 - 39; Он же. Культурная миссия российской интеллигенции в эмиграции: некоторые проблемы изучения // Российская интеллигенция на историческом переломе: Первая треть ХХ века. Тез. докл. и сообщ. науч. конф. СПб., 19 - 20 марта 1996 г. СПб., 1996. С. 9 - 13; Он же. Изучение истории российской интеллигенции рассеяния: современные проблемы // Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. Иваново, 1996. С. 61 - 72; Хрисанфов В. И. Культурная жизнь Русского Зарубежья 1920-х гг.: Итоги и перспективы изучения // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 10 - 14.
11. Запоров И. П. Творческая жизнь российской эмиграции (по материалам мемуарной литературы) // История российской интеллигенции (материалы и тез. науч. конф.). М., 1995. С. 30 - 31.
12. Вожева Л. Б. Культура русского зарубежья // Интеллигенция России в конце ХХ века: система духовных ценностей в исторической динамике. Тез. докл. и сообщ. Всерос. науч. конф. посвящ. памяти проф. В. Г. Чуфарова. Екатеринбург, 1998. С. 111 - 113; Квакин А. В. "Мы не в изгнании, мы - в послании". (Соотнесение амбивалентности русского архетипа и российской миграционной системы: к постановке проблемы) // Интеллигенция России: традиции и новации. Тез. докл. межгосуд. науч.-теоретич. конф. Иваново, 1997. С. 56 - 58; Он же. Эмигрантская Россия в конце ХХ века. С. 33 - 36; Макаренкова Е. М. К вопросу о феномене русской эмиграции (XIX - XX вв.) // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 14 - 16; Федюк В. П., Гавристова Т. М., Шустрова И. Ю., Дегтеревская В. Н. Эмиграция как социокультурный феномен: к постановке проблемы // Актуальные проблемы естественных и гуманитарных наук: Исторические науки. Тез. юбил. конф. Ярославль, 1995. С. 229 - 232.
13. Борисов Ю. С. Российская эмиграция как историческое явление // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 17 - 19; Переслегина Э. В. Русские в Канаде // Там же. С. 40 - 43.
14. Бочарова З. С. Репатриационная политика Советского государства по отношению к российской интеллигенции в 20-е гг. // Интеллигенция и власть на пороге XXI века. Тез. докл. регион. науч.-практич. конф. 28 - 29 марта 1996 г. Екатеринбург, 1996. С. 44 - 47; Ершова Э. Б. Белорусская интеллигенция: выбор пути (1917 - 1920-е гг.) // Российская интеллигенция на историческом переломе: Первая треть ХХ века. С. 162 - 165; Науменко Г. И. НЭП и интеллигенция // История российской интеллигенции (материалы и тез. науч. конф.). Часть вторая. М., 1995. С. 54 - 55.
15. Бойко Ю. В. Основные факторы социальной адаптации российских социалистов-эмигрантов во Франции (1900 - 1930-е гг.) // Российская интеллигенция на историческом переломе. С. 159 - 162.
16. Бычков С. П. О содержании понятия "Святая Русь" А. В. Карташева // Интеллигенция России в истории ХХ века: неоконченные споры. К 90-летию сборника "Вехи". Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Екатеринбург, 1998. С. 14 - 15; Вандалковская М. Г. Центры исторической науки Русского Зарубежья в Европе (1920 - 30-х гг.) // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 44 - 45; Ершов В. Ф., Пивовар Е. И. Военно-учебные заведения и военно-научная мысль белой эмиграции 1920 - 30-х гг. // Там же. С. 58 - 61; Иогансон Е. Н. В. А. Мякотин и Русский научный институт в Берлине // Там же. С. 25 - 29; Конашев М. Б. Русские генетики в эмиграции // Российская интеллигенция на историческом переломе. С. 183 - 186; Кривошеев Ю. В., Дворниченко А. Ю., Пузанов В. В. Научная деятельность историков-эмигрантов в освещении советской периодики 1920 - начала 1930-х гг. // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 54 - 57; Михальченко С. И. Школа "западно-русского" права после 1917 г. // Российская интеллигенция на историческом переломе. С. 170 - 172; Погодин С. Н. М. М. Ковалевский и Русская высшая школа общественных наук в Париже // Русская эмиграция во Франции (1850 - 1950-е гг.). СПб., 1995. С. 17 - 24.
17. Образование и педагогическая мысль российского зарубежья. Тез. Всерос. науч. конф. по проекту "Национальная школа России". 1 - 2 нояб. 1995 г. Саранск, 1994.
18. Азов А. В. Иудаизм как модель самосознания художника русской эмиграции "первой волны" // Актуальные проблемы естественных и гуманитарных наук: Исторические науки. С. 248 - 251; Володарский В. М. Творчество художников России за рубежом (1860 - 1960 гг.) // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 70 - 72.
19. Литаврина М. Г. Образ эмигранта в драматургии эмиграции (пьесы Евреинова и Хомицкого 1930-х гг.) // Российская интеллигенция на историческом переломе. С. 197 - 199; Хрисанфов В. И. Подвиг или трагедия? О судьбах литературной эмиграции 1920 - 1930-х гг. // Там же. С. 190 - 193.
20. Домнин И. В. Военная периодика Русского Зарубежья как часть его культурного наследия // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 61 - 65; Емельянов Ю. Н. С. П. Мельгунов и его издательская деятельность за рубежом. Основные центры // Там же. С. 45 - 48; Кириллова Е. П. Роль русского печатного слова в культурной жизни дальневосточного зарубежья (1920 - 1940-е гг.) // Там же. С. 37 - 40.
21. Муромцева Л. П. Пражские музейные коллекции российской эмиграции // Там же. С. 73 - 77; Муромцева Л. П., Перхавко В. Б. Одна из сторон духовной жизни российской эмиграции первой волны // Российская интеллигенция на историческом переломе. С. 187 - 190.
22. Мелихов Г. В. Международная роль культуры "восточной ветви" Русского Зарубежья. (К постановке проблемы) // Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. С. 33 - 36; Митяева О. И. Российская эмиграция и культура // История российской интеллигенции (материалы и тез. науч. конф.). М., 1995. С. 21 - 23; Пикулина И. Ю. Русская эмиграция в Берлине и немецкая интеллигенция. 1921 - 23 гг. // Российская интеллигенция на историческом переломе. С. 167 - 170.
23. Александров С. А. Общественно-политические и экономические прогнозы П. Н. Милюкова в эмиграции // История российской интеллигенции. С. 25 - 27; Березовая Л. Г. Русская интеллигенция и кадетская партия в эмиграции (20-е гг.) // Там же. С. 23 - 25; Галич Ж. В. Русская политическая эмиграция и большевистские дискуссии середины - второй половины 1920-х гг. // Русская эмиграция во Франции (1850-е - 1950-е гг.). С. 89 - 96; Жукова Л. Н., Жуков А. Ф. О некоторых новых идейных течениях в русской эмиграции 1920 - 1930-х гг. // Там же. С. 81 - 88; Кулагина Г. М., Бочарова З. С. Эмигрантская демократическая печать середины 20-х годов о внутрирусской интеллигенции. С. 27 - 28.
    Попытка аккумулировать и осмыслить теории, идеи, раздумья российской эмиграции о судьбах своей родины предпринимается в монографическом исследовании О. Д. Волкогоновой "Образ России в философии Русского Зарубежья" (М.: Российская политическая энциклопедия, 1998). В зависимости от образа будущего общества, который обосновывается в той или иной теории, О. Д. Волкогонова классифицирует предложенные философами-эмигрантами государственно-национальные идеи следующим образом: христианский социализм, евразийство, монархизм, либерализм, идеи, выдвигавшиеся Народно-трудовым союзом, солидаристами и младоросами.
24. Бочарова З. С. Проблема взаимоотношения интеллигенции и государства у сменовеховцев // История российской интеллигенции. С. 12 - 14; Быстрянцева Л. А. Общественно-политическое движение "Смена вех" как феномен культурной жизни России // Интеллигенция и власть на пороге XXI века. С. 50 - 52; Квакин А. В. "Смена вех": парижский этап деятельности // Русская эмиграция во Франции (1850-е - 1950-е гг.). С. 65 - 72; Романовский В. К. Сменовеховство: новый взгляд на проблему // История российской интеллигенции. С. 28 - 30; Соскин В. Л. "Смена вех" - демократическая альтернатива // Интеллигенция России в истории ХХ века: неоконченные споры. С. 59 - 60.
25. Воронов Ю. М. Идеократия евразийцев // Интеллигенция России: традиции и новации. Тез. докл. межгосуд. науч.-теоретич. конф. Иваново, 1997. С. 59 - 60; Конева О. В. Процесс модернизации России в концепции евразийцев // Интеллигенция России в истории ХХ века: неоконченные споры. С. 97 - 99.
26. Особо отмечу Международную научную конференцию "Культурное наследие российской эмиграции: 1917 - 1940 гг.", проведенную Российской академией наук 8 - 12 сентября 1993 г. в Москве в рамках работы над программой РАН по изучению культурного наследия российской эмиграции "первой волны". В работе конференции приняли участие около 250 ученых из 17 стран. В 1994 г. на основе материалов этой конференции с добавлением разделов, необходимых для более полного комплексного междисциплинарного исследования, был издан двухтомный труд объемом около 1000 страниц. Труд этот делится на несколько разделов - российская эмиграция: судьба, политика, историческая мысль; культурное наследие российской эмиграции: философия и богословие; российская наука и техника за рубежом; русская литература в эмиграции; искусство; разделенные архивы. Принципиально важным в этом труде является положение о единстве основы двух потоков русской культуры - развивавшейся в Советском Союзе и за рубежом.
27. Бочарова З. С. Семья Д. П. Рябушинского в эмиграции // Российская интеллигенция на историческом переломе. С. 173 - 176; Дмитриев Н. И., Дмитриева Т. В. Белая эмиграция на восток: судьба рядового интеллигента // Интеллигенция России в истории ХХ века: неоконченные споры. С. 180 - 182; Каганович Б. С. Первые шаги Г. П. Федотова в эмиграции // Российская интеллигенция на историческом переломе. С. 179 - 183; Магидова М. Пражские исследования Н. Е. Осипова // Там же. С. 176 - 179; Семенова С. Ю. Из писем "уфимского эмигранта" // Там же. С. 199 - 202.
28. Хрусталева Н. С. Психология эмиграции: (Социал.-психол. и личност. проблемы). Автореф. дис. ...д-ра психол. наук. СПб., 1996.
29. Битюков К. О. Российская иммиграция в США до первой мировой войны. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. СПб., 1996; Воробьева И. А. Русские духовные миссии и Императорское Православное Палестинское общество в Святой земле в 1848 - 1917 годах. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1998; Савченко А. И. Пресса российской политической эмиграции в конце XIX - начале ХХ в. Автореф. дис. ...д-ра ист. наук. М., 1998; Шубина С. А. Русская православная миссия в Китае (XVIII - начало ХХ в.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Ярославль, 1998.
30. Помимо вышеуказанных исследований И. А. Воробьевой и С. А. Шубиной см.: Беляева А. В. Русская православная церковь за границей (1919 - 1926 гг.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Ярославль, 1998; Чо Хон Хван. Русская православная миссия в Корее. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1997.
31. Говоров И. В. Указ. соч.; Дембицкий Н. П. Советские военнопленные в годы Великой Отечественной войны. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1996.
32. Виноградова Е. В. Государственное регулирование трудовой эмиграции. Автореф. дис. ...канд. экон. наук. М., 1996; Дадаев О. К. Актуальные проблемы внешней трудовой миграции граждан России. Автореф. дис. ...канд. экон. наук. М., 1996; Даньшин А. Ю. Статистическое изучение внешнеэмиграционных процессов России со странами дальнего зарубежья. Автореф. дис. ...канд. экон. наук. М., 1995; Леденева Л. И. Эмиграционные намерения студентов крупных городов европейской части бывшего СССР. Автореф. дис. ...канд. экон. наук. М., 1995; Малаха Н. А. Межгосударственная миграция научных кадров: состояние и перспективы. Автореф. дис. ...канд. экон. наук. М., 1997; Хаддад Н. Ю. Методология статистического анализа миграции населения. Автореф. дис. ...канд. экон. наук. М., 1991.
33. Гольдин Г. Г. Международная миграция: зарубежный опыт и Россия. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. М., 1998.
34. Назаров А. Д. Проблема миграции населения: исторические предпосылки, тенденции, социальные последствия (1985 - 1995 гг.): (На материалах Рос. Федерации, респ. Средней Азии и Казахстана). Автореф. дис. ...д-ра ист. наук. М., 1995; Филиппова Е. И. Миграция русского населения из государств нового зарубежья в Псковскую область и особенности адаптации переселенцев. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1995.
35. Тоцкий Н. Н. Государственно-правовое регулирование миграционных процессов в Российской Федерации. Автореф. дис. ...канд. юрид. наук. М., 1998.
36. Концепция национальной безопасности Российской Федерации. Утверждена Указом Президента РФ от 10 янв. 2000 г. N 24. (Рос. газ. 2000. 18 янв.)
37. Рос. газ. 2000. 18 авг.
38. За период 1993 - 99 гг. цена эмиграции ученых России и стран СНГ российскими экспертами Совета Европы оценивалась в 200 млрд. долларов (Рос. газ. 1999. 25 июня).
39. Грибенчикова О. А. Российское предпринимательство в эмиграции (1918 - 1929 гг.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1997.
40. Бочарова З. С. Движение за возвращение на родину в российской эмиграции (1920-е гг.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1994; Галич Ж. В. Дискуссия в ВКП (б) второй половины двадцатых годов и русская политическая эмиграция. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1995; Глебова Л. И. Политическая деятельность кадетов в период эмиграции (20-е гг.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1994; Ковалевич М. К. Русская политическая эмиграция и советская власть: поиск возможностей идейно-политического компромисса. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. М., 1997; Лисенкова Л. Н. Политические деятели российской эмиграции об альтернативах революции 1917 года. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. СПб., 1997; Олейник О. Ю. Интеллигенция и отечество: проблема патриотизма в советском обществе и российском зарубежье в 40-е годы ХХ века. Автореф. дис. ...д-ра ист. наук. Иваново, 1998; Омельченко Н. А. Общественно-политическая мысль российского зарубежья об истоках, значении и историческом опыте революции 1917 года в России. Автореф. дис. ...д-ра ист. наук. М., 1995; Онегина С. В. Пореволюционные политические движения российской эмиграции 1925 - 1945 гг. Варианты российской государственной доктрины. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1997; Сперкач А. И. Кадетская эмиграция в Германии (1920 - 1931 гг.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1998; Суптело А. В. Идейная борьба в либерально-буржуазной эмиграции по вопросам политического объединения русского зарубежья (1920 - 1930 г.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Омск, 1998; Чубыкин И. В. Российские социалисты-революционеры в эмиграции (1920-е гг.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1996; Шабанов Я. В. Российское зарубежье и фашизм в Европе в 1920 - 1930-х гг.: (По материалам Рус. Обще-Воинского Союза). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1997; и др.
41. Бе Гю Сонг. Концепция евразийства в России: истоки и современность. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. М., 1997; Горяев А. Т. Евразийство как явление культуры России: историко-философский аспект. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. М., 1993; Губбыева З. О. Историософская концепция евразийства. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. М., 1995; Игнатова С. В. Историко-философский анализ евразийского учения. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. М., 1995; Урханова Р. А. Евразийство как идейно-философское течение в русской культуре ХХ века. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. М., 1992; Шатилов А. Б. Евразийство как феномен политической культуры (двадцатые годы ХХ века). Автореф. дис. ...канд. филос. наук. М., 1999; Шумакова О. Н. Геополитические аспекты теории евразийцев. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. СПб., 1996.
42. Вилента И. В. Концепция истории России в научном наследии евразийцев. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1996; Кривошеева Е. Г. Пореволюционное эмигрантское течение евразийство (1921 - 1932 гг.). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1995.
43. Попытка осмыслить сущность евразийства предпринимается и в монографическом исследовании М. Вандалковской "Историческая наука российской эмиграции: "евразийский соблазн" (М., 1997. Серия "Памятники исторической мысли"). Тематика исследования раскрывается в двух главах. Первая глава - "Теоретические основы евразийства" - представляет авторскую характеристику евразийства. Вторая глава посвящена исторической концепции евразийства как таковой. Изложены и проанализированы представления евразийцев о различных этапах российского прошлого - о древнерусском государстве, татаро-монгольском нашествии, самодержавном периоде, русских революциях и советской власти.
44. Байлов А. В. От "Вех" к сменовеховству: (Из истории идейно-полит. исканий рос. интеллигенции). Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1996.
45. Раев М. И. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919 - 1939. М., 1994; Струве Г. П. Русская литература в изгнании. М., 1996; Толстой Н. Д. Жертвы Ялты. М., 1996; и др.
46. Художники русской эмиграции (1917 - 1941). Биографический словарь. Авторы Д. Я. Северюхин, О. Л. Лейкинд. СПб., 1994.
47. Среди рецензий на вызвавшую неоднозначную реакцию книгу назову: Глебов Ю. И. Не только Шагал или Анненков... // Библиография. М., 1995, N 5. С. 116 - 118; Шлеев В. В. Новые книги о российском художественном зарубежье // Там же. С. 118 - 123.
48. По этой теме защищена одна диссертация: Ершов В. Ф. Российская военная эмиграция в 1921 - 1939 гг. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М., 1996.
49. См., напр.: Горянин А. Ценить сделанное // Рус. мысль. N 4195. 30 окт. - 5 нояб. 1997. С. 8 - 9; Мнухин Л. Ожившая идея "Золотой книги русской эмиграции" // Там же. N 4168. 3 - 9 апр. 1997. С. 17 - 18; Парнис А. Еще раз о "Золотой книге эмиграции" // Там же. N 4187. 4 - 10 сент. 1997. С. 12; Полчанинов Р. "Зарубежная Россия" и "Золотая книга русской эмиграции" // Там же. N 4172. 1 - 7 мая 1997. С. 13.
50. До сегодняшнего дня анализ историографии российского зарубежья ограничивался литературой, посвященной первой послереволюционной "волне": Бочарова З. С. Современная историография российского зарубежья 1920 - 1930-х годов // Отечественная история. М., 1999. N 1. С. 91 - 102; Квакин А. В. Изучение истории российской интеллигенции рассеяния: современные проблемы // Актуальные проблемы историографии отечеств. интеллигенции. С. 61 - 72; Он же. Исход российской интеллигенции: проблемы изучения // Интеллигенция России: уроки истории и современность. С. 32 - 39; Он же. Культурная миссия российской интеллигенции в эмиграции: к постановке проблемы // Культура Российского Зарубежья. Сб. статей / Отв. ред. А. В. Квакин, Э. А. Шулепова. М., 1995. С. 19 - 26; Селунская В. М. Проблема интеграции эмигрантов в российское зарубежье между двумя мировыми войнами в отечественной историографии // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1998. N 1.
51. Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1991. N 4. Ст. 56.
52. Там же.
53. Там же.
54. Цит по: Челышев Е. П. Российская эмиграция: наследие, современные проблемы // Вестник РАН. 1998. Т. 68, N 11. С. 964.
55. Первый Конгресс соотечественников: Научно-информационные материалы. М., 1992. С. 14.
56. См.: Там же. С. 50 - 56.
57. От имени уже Российской Академии наук вышеизложенный проект в более кратком и четком виде был предложен вниманию участников Второго Конгресса соотечественников, состоявшегося 7 - 12 сентября 1992 г. в Санкт-Петербурге. Программа была избавлена от частностей первоначального варианта и предусматривала четыре раздела со значительно более емкими формулировками: 1) историко-социологические проблемы эмиграции (исторические судьбы российской эмиграции, этнические, социологические, миграционные аспекты и т. д.); 2) российская культура в эмиграции (литература, искусство, философия и богословие); 3) российская наука и техника за рубежом; 4) состояние и перспективы научных исследований культурного наследия эмиграции (архивы, библиография, преподавание и т. д.) (см.: Второй Конгресс соотечественников. СПб., 1993. С. 57 - 58). При этом констатировалось, что и этот вариант не является окончательным (там же. С. 143).
58. Н. В. Рыжак расценивает указанную программу как один из факторов актуализации интереса к проблемам "россики" наряду с оживлением издательской деятельности в стране, необходимостью расширения доступа к эмигрантским изданиям и литературе по эмиграции, введением изучения истории, литературы и культуры российского зарубежья в учебные программы многих вузов (см.: Рыжак Н. В. Первое рабочее // Библиография. М., 1995. N 6. С. 135).
59. Челышев Е. П. Культура России в мировом контексте // Вестник РАН. 1996. Т. 66, N 11. С. 976.
60. О вкладе в этот процесс Государственного архива РФ см.: Петрушева Л. И. Возвращение на родину: архивы русской эмиграции // Мир библиографии. М., 1998. N 1. С. 84 - 88.
61. Название фильма - цитата из статьи В. Спирина (так тогда подписывался Владимир Набоков) "Годовщина", написанной к десятилетию Октября для берлинской эмигрантской газеты "Русь" от 18 ноября 1927 г. Набоков писал: "Не будем проклинать изгнанье. Будем повторять в эти дни слова античного воина, о котором писал Плутарх: ночью в пустынной земле, вдалеке от Рима, я разбивал палатку, и палатка была моим Римом". Авторы фильма пытаются обосновать утверждение, что изгнанники унесли Россию, ее духовные ценности с собой и тем спасли. Вот почему не надо проклинать изгнанье.
    Показ фильма состоялся по российскому телевидению 7 - 8 ноября 1997 г.

Глава 1
Пути и судьбы "второй" эмиграции

Вторая мировая война сдвинула с мест целые пласты народов. Началось кочевание с места на место, иногда невольное, иногда и вольное. Конец войны, остановив это передвижение, задержал миллионы двигавшихся масс в чужих для них краях, за рубежами их родины.

Слово "вторая" (эмиграция) в заголовке не случайно заключено в кавычки. С одной стороны, это дань укрепляющемуся среди эмигрантоведов мнению о необходимости отказаться от традиционной нумерации "волн", привязанной к Октябрьской революции 1917 г., словно бы и не было тысячелетней истории России. История с 1917 по 1991 год была для советских историков (что, впрочем, верно с правовой точки зрения) историей другого государства - государства под названием СССР на территории России.

С другой стороны, эмиграция советских 1945 г., хотя и была вторым великим переселением после Октября, но отнюдь не вторым в российской истории. В исторической ретроспективе ее порядковый номер больше, несмотря на то, что до 1917 г. потоки эмигрантов были не столь масштабны, а собственно русская эмиграция ведет свой отсчет лишь с конца XIX в. Одновременно она была и первой эмиграцией. Первой советской. К какой бы этнии не принадлежали находившиеся в составе эмиграции 20-х гг., все они выехали как русские подданные. В отличие от них, бежавшие от советской власти или угнанные в годы второй мировой войны на работы в Рейх были уже советскими гражданами. На эту разницу обращает внимание 3. А. Шаховская¹.

В 1980 г. в 139-й книге издаваемого в Нью-Йорке эмигрантского "Нового журнала" появилась рецензия Е. Андреевой, преподавателя Кембриджского университета, на книгу: Nicolaї Tolstoy. Victims of Yalta. Revised and updated edition published by Corgi Books. London, 1979. 640 p. (1-st edition published by Hodder and Stoughton. London, 1977)².

Автор рецензии глубоко сожалела, что книга графа Н. Д. Толстого-Милославского, потомка русских эмигрантов, "Жертвы Ялты" остается непереведенной на русский язык. Сделать это удалось лишь восемь лет спустя. На русском труд Н. Д. Толстого вышел в 1988 г. в серии "Исследования новейшей русской истории", основанной А. И. Солженицыным, в издательстве YМСА-Рress, Париж. Заново отредактированный перевод, осуществленный издательством "Русский путь" (российский филиал YМСА-Рress), издан в Москве в 1996 г. под эгидой Русского общественного фонда Александра Солженицына тиражом 5 000 экземпляров.

Толстой-Милославский сообщает следующие сведения о составе второй послеоктябрьской "волны"³. Прежде всего - вывезенные на принудительные работы в Германию жители оккупированных земель. На добровольных началах набор в трудовые батальоны осуществлялся лишь до конца 1941 г. Громадная нужда в рабочей силе заставила Геринга выдвинуть план принудительного рекрутирования. Всего на принудительные работы было вывезено около 2,8 млн. советских граждан.

Следующую по численности категорию составляют военнопленные, захваченные германскими войсками за годы войны с СССР. Из их числа к маю 1945 г. остались в живых 1,15 млн. человек. Третья категория, резко отличная от двух первых, - это собственно беженцы. Многие из тех, кто раньше имел нелады с властями или боялся вновь оказаться в руках НКВД, воспользовались немецкой оккупацией для бегства из СССР. С началом советских побед у некоторых групп населения просто не осталось другого выхода, например, у "фольксдойче" - этнических немцев, а также кубанских казаков и кавказских народностей, дольше всех продолжавших сопротивление большевизму в годы становления советской власти. Число таких беженцев Толстой оценивает цифрой около миллиона.

Кроме названных трех категорий, многочисленную группу составили те, кто решил сражаться против Красной армии или помогать немцам в борьбе с нею. Помочь оккупантам своей родины вызвались от 800 тысяч до миллиона человек. Советский Союз стал единственной европейской страной, почти миллион граждан которой записались во вражескую армию.

Каждую из приведенных цифр Толстой-Милославский сопровождает ссылкой на несколько изданных за рубежом сочинений. Данный автором "Жертв Ялты" перечень категорий оставивших СССР лиц шире того, что содержится в статье С. И. Брука "Миграции населения. Российское зарубежье"⁴. В него не вошли образовавшие Русскую освободительную армию солдаты из числа русских, украинцев, прибалтийцев, кавказцев, татар. А ведь все они также были мигрантами, оказавшимися на территории Рейха.

Заметные расхождения между двумя авторами есть и по численности лиц, отнесенных Толстым к первым двум категориям, при том что общая сумма и там и там примерно одинакова: в сравнении с Толстым приводимая С. И. Бруком цифра численности советских военнопленных на 946 тысяч человек меньше, а число вывезенных на принудительные работы на 1,2 млн. человек больше. Трудно комментировать этот "люфт", не зная тех оснований, что были заложены авторами в технологии своих подсчетов. Например, если Брук четко определяет, что означает для него понятие "территория СССР" в интересующий нас период (в 1939-41 гг. СССР с нарушением норм международного и конституционного права был присоединен ряд территорий), то Толстой таких детерминант не дает. Кроме того, статистически трудно отделить одну категорию оставивших СССР лиц от другой: часто принадлежность лица к той или иной группе менялась. Наконец, умалчивание С. И. Бруком о бойцах РОА можно объяснить и идеологическими соображениями: тема эта по-прежнему крайне непопулярна среди российских историков.

Мигранты всех этих четырех категорий были объявлены советским правительством "изменниками", заслуживающими "сурового наказания". По его настоянию им 11 февраля 1945 г. в Ялте (отсюда и название книги Толстого) в ходе Крымской конференции руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании - были заключены идентичные, хотя и сепаратные соглашения с правительствами Соединенного королевства и Соединенных Штатов Америки о выдаче представителям Советского Союза всех советских граждан, как военнопленных, так и гражданских лиц, "освобожденных" англо-американскими армиями⁵. Формулировки соглашений не давали возможности для свободного передвижения "освобожденных" лиц до их окончательной выдачи соответствующим властям. Определяющим критерием выдачи (или, как говорилось в соглашениях, "репатриации") служило советское гражданство. Условия соглашений были сформулированы столь однозначно, что слово "освобожденный" в применении к советским, взятым в плен союзными войсками, совершенно теряло всякий смысл. В соответствии с духом и буквой названных договоров о добровольности как необходимом (с точки зрения гуманности и прав человека) условии репатриации не могло быть и речи. Советских граждан насильно грузили в поезда для отправки в советскую зону оккупации, а оттуда перевозили в СССР, и те, кого не расстреляли сразу по прибытии, пополнили население ГУЛАГа. Последние выдачи были закончены в середине 1947 г. Возвращена была подавляющая часть, значительно меньшей удалось остаться. Н. С. Фрейнкман-Хрусталева и А. И. Новиков⁶ оценивают количественный состав "второй" эмиграции в 451561 человек, что составляло примерно 10% от числа советских граждан, оказавшихся в годы Великой Отечественной войны за границей. Названные авторы указывают численность этих эмигрантов в странах мира по данным на 1 января 1952 г. и национальный состав "второй волны". Приводимые цифры свидетельствуют, что русских в ней было лишь 7%, большинство составляли украинцы (32,1%), латыши (24,19%), литовцы (14,04%) и эстонцы (13,05%).

По договоренности союзных правительств факт насилия при совершении репатриационных действий был засекречен. О действительной стороне событий не догадывалась мировая общественность, молчала советская печать. Завесу молчания приподнимала лишь эмигрантская пресса и еще некоторые зарубежные издания. В который раз публицистика опережала историков. Об этих публикациях будет сказано позже, а пока вернусь к книге Толстого.

Появление книги стало возможным вследствие того, что в 1967 г. британское правительство сократило до тридцати лет с момента событий срок хранения в тайне государственных документов. В результате Н. Д. Толстому удалось использовать документы по 1947 год и описать британскую политику в отношении советских пленных, вследствие которой около миллиона с четвертью человек были репатриированы британцами в СССР.

Уже называвшаяся Е. Андреева отмечает, что, когда в 1974 г. появилась книга на ту же тему лорда Николоса Бетелла "Последняя тайна" (в результате преобразования бывшего спецхрана Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина в общедоступный отдел литературы русского зарубежья Российской государственной библиотеки книга эта, опубликованная в NN 4-7 за 1975-76 гг. эмигрантского литературного, общественно-политического и религиозного журнала "Континент", может быть прочитана российским читателем, благо, вышла она в 1992 г. в Москве и отдельным изданием), она не вызвала острого общественного возмущения. В то же время появление книги Толстого-Милославского породило запросы в парламенте, статьи в печати и поток читательских писем на страницах лондонской прессы. Был даже возбужден вопрос о необходимости расследования всех обстоятельств этой "репатриации", что было официально отклонено тогдашним министром иностранных дел доктором Оуэном.

Сам Толстой объясняет такую разницу реакции на эти две книги - "Последняя тайна" и "Жертвы Ялты" - тем, что его критика политики британского и американского правительств много резче, чем у предшественника. Бетелл не имел еще доступа ко всем материалам, его исследование публицистично и не содержит сведений об источниках, откуда была им почерпнута информация. Исследование же Толстого сопровождается крайне содержательным научным аппаратом и содержит большое количество личных свидетельств, собранных автором. Разнится даже тональность книг Толстого и Бетелла. Толстой гораздо более критичен, особенно в отношении британских властей. Автор "Жертв Ялты" поднимает вопрос о законности проводившейся британским МИДом политики. Он показывает, что БиМИД решило вопрос в духе "выгодности", а вопрос законности оказался второстепенным.

К исследованию Толстого добавлено "Приложение", в котором собранные им данные рассматриваются профессором права Дж. Дрейпером. Его вывод - британское правительство никогда не обдумывало всерьез легальности своих поступков⁷.

Н. Д. Толстой хотел бы полного публичного расследования всех обстоятельств этого дела, которое он считает военным преступлением, однако по сегодняшний день все его попытки добиться этого встречают упорное сопротивление английских властей. На сегодняшний день получил юридическую оценку лишь один из аспектов проблемы. Учитывая выводы Комиссии по правам человека при Президенте Российской Федерации, Указом Президента РФ от 24 января 1995 г. N 63⁸ действия партийного и государственного руководства бывшего СССР и меры принуждения со стороны государственных органов, предпринятые в отношении российских граждан - бывших советских военнослужащих, попавших в плен и окружение в боях при защите Отечества, и гражданских лиц, репатриированных в период Великой Отечественной войны и в послевоенный период, признаны противоречащими основным правам человека и гражданина и политическими репрессиями. Указом признано, что названные категории лиц осуждались за государственные, воинские и иные преступления, направлялись в "штурмовые батальоны", в ссылку, высылку и на спецпоселение, подвергались проверке в сборно-пересыльных, специальных и проверочно-фильтрационных лагерях и пунктах, в специальных запасных частях, "рабочих батальонах" Народного комиссариата обороны СССР и Народного комиссариата внутренних дел СССР, привлекались к принудительному труду с ограничением свободы, прикреплялись к предприятиям с особо тяжелыми условиями труда, подвергались иным лишениям или ограничениям прав и свобод необоснованно и исключительно по политическим мотивам. Эти лица восстановлены в правах.

"Жертвы двух диктатур" - таково название монографии Павла Поляна, изданной в 1996 г. и посвященной остарбайтерам (восточным гражданским рабочим) и военнопленным в Третьем Рейхе и их репатриации⁹. "Жертвы одной диктатуры" - такая корректива названия книги предложена в рецензии Манука Жажояна¹⁰, напомнившего об удручающем сходстве политических режимов гитлеровской Германии и сталинского СССР. Такие труды, как исследование П. Поляна, принято называть фундаментальными. Автор показывает исторические предпосылки принудительного использования труда гражданских лиц в Германии, характеризует участь советских военнопленных в немецком плену, описывает обстоятельства принудительной "вербовки" и депортации в Германию, обстоятельства жизни и трудоиспользования этих людей в Германии (их правовой статус, условия труда и быта, питание, медицинское обслуживание, досуг), обозначает создание в СССР органов репатриации и соответствующей организационно-лагерной инфраструктуры, юридическую основу репатриации (договоры в Ялте и т. д.), показывает ход репатриации из европейских государств и США, обстоятельства приема репатриантов на родине, судьбу оставшихся на Западе "невозвращенцев". В последней главе книги автор затрагивает вопрос о гуманитарном урегулировании Германией проблемы компенсации за подневольный труд бывших остарбайтеров и военнопленных. Книга снабжена статистическими таблицами, сопоставлениями, картами, документами и приложениями.

Уже говорилось, что до выхода книг Толстого и Бетелла завесу молчания вокруг перемещенных лиц приподнимала лишь эмигрантская пресса. К 50-летию парижского еженедельника "Русская мысль", выходящего с 19 апреля 1947 г., его редакцией по страницам старых номеров были подготовлены специальные юбилейные приложения. Таким образом, перепечатанные в приложениях материалы по сути вновь вводятся в оборот. Ознакомимся с ними.

Вот "мысли вслух" по "Больному вопросу" (заголовок статьи) Владимира Зеелера¹¹. Его цель - привлечь наконец внимание общества к тем перемещенным лицам (Ди-Пи), которые не желают, потому как это было бы равносильно самоубийству, вернуться в СССР и остаются до сих пор в лагерях. "Ди-Пи - это хлебнувшие в своей прошлой жизни столько горя, столько страданий и человеческих унижений, что помочь им стать в разряд свободных людей, право же, долг и обязанность западной демократии. Где ее усилия в разрешении этого больного и поистине тяжкого вопроса?" - вопрошает В. Зеелер.

Вот полемика Михаила Корякова, молодого литератора, сурово осудившего "невозвращенство", с тем же Владимиром 3еелером¹². Первый молод, прошел весь стаж советского воспитания, войну, взяли его редактором "Вестей с родины" в парижское полпредство, откуда удалось ему при вызове в Москву бежать, т. к. в Москве ждала его высшая мера наказания. Второй принадлежит к старшему поколению и эмигрировал раньше.

Их спор - о причинах "невозвращенства". По мнению Корякова, "невозвращенство" - не только результат того, что в России царит режим большевизма, настолько страшный, что сотни тысяч советских ("подсоветских") людей предпочли остаться на чужбине. Но кроме этого, и главным образом, "невозвращенство" есть "уродливое явление, в котором отразилась искалеченная - тем же большевизмом - русская душа". Советская власть стремилась к созданию "нового человека", своего рода "апатрида", "интернационалиста". Нигилистическое воспитание, порвавшее с каким бы то ни было понятием об исторической традиции, заставившее забыть такие слова как "Родина", "Россия". Затем - обнищание народа при советском режиме. Все это разрушало в молодежи чувство родной земли, родного дома, и в условиях дехристианизации, выветривания религиозного чувства не было ничего, что могло бы затормозить этот процесс разрушения. Еще один момент - психологического порядка. Большевики замкнули границы. Но жизнь взаперти неизбежно вызывает тягу на волю, более того, тягу к скитательству. По мнению М. Корякова, люди сталинской эпохи только и ждали удобного момента, чтобы стать "невозвращенцами".

"Все это правда, но не до конца", - возражает ему В. Зеелер. Иначе что заставляло самого М. Корякова драться с врагом смертным боем и выгнать его из страны? Любовь к "отцу народов" или же к "родному пепелищу"? Неужели лагерный "блеск жизни" сразу вытравил из души его память о родине, и он ей "изменил" и стал "невозвращенцем"? Конечно, нет. В. Зеелер предлагает упростить вопрос, что позволяет сразу понять, что породило "невозвращенство" и можно ли его осуждать. Тридцать лет граждане советского государства лишены всяческих свобод. За что и на что меняют возвращение? На свободу дышать, свободу думать и мыслить, говорить, на признание в себе самом человека. А это, по мнению Зеелера, такие ценности, для обладания которыми можно многое стерпеть, даже жизнь в лагерях Ди-Пи. Вывод Зеелера: "невозвращенство" законно, почеловечески понятно и не подлежит осуждению.

"Не все русское вытравлено в этой первой советской волне",- вторит В. Зеелеру сорок три года спустя кн. З. А. Шаховская в уже называвшейся статье "О "либералах" (с. 24). К тому же, по ее словам, в ней почти не было людей, занимавших в Советском Союзе ответственные места, т. е. номенклатуры, людей, включенных в систему.

По словам Шаховской, первая и вторая послеоктябрьские "волны" имели нечто общее, это общее - беженство. Однако много раньше мнению, выразителем которого выступает Шаховская, оппонировал тот же М. Коряков: "первая" эмиграция сложилась из двух групп - армии и интеллигенции. Белая армия не бежала, а отступала. Не ее вина, что не хватило российской земли и пришлось отступать за границу. Интеллигенция также не бежала, а была насильственно выслана. По Шаховской, послеоктябрьских эмигрантов надлежит считать беженцами, т. к. нансеновские паспорта называли их refugies russes - ищущие убежища. Однако как тогда надлежит именовать эмигрантов третьей послеоктябрьской "волны" (она же - вторая советская), важнейшая составная группа которой - диссиденты - как правило, лишались советского гражданства и вынуждены были просить политического убежища? По мнению Шаховской, назвать их беженцами нельзя, поскольку они-де не бежали, а получали право на выезд.

Представляется, что в этих спорах преобладают эмоции, а высказанные авторами оценки лишены научного обоснования.

Проблематика "второй волны" эмиграции оставалась в центре внимания "Русской мысли" не только в 1948 г., но и в последующие годы, вплоть до сегодняшних дней. Вот "Новогодние размышления" Ариадны Тырковой-Вильямс¹³. В них - далеко не полный итог тех общественных навыков, опыта, духовных ценностей, которые эмиграция и копила, и создавала. Одна из таких ценностей - эмигрантская общность, наиболее проявляющаяся в делах взаимопомощи. Тыркова-Вильямс пишет о том, что сделали (и что - не сделали) "старые" эмигранты для того, чтобы помочь Ди-Пи. Ее статья - это также попытка дать морально-нравственную оценку деянию западных государственных деятелей, согласившихся принудительно депортировать сотни тысяч советских, искавших способ защитить себя от насилия коммунистической власти.

Вот статья "В советских концлагерях" с сокращенной подписью Ол.¹⁴ Она представляет собой перевод на русский язык из выходившей в Мюнхене на немецком языке американской газеты "Ди Нейс Цейтунг" рассказа одного польского офицера, с 1939 по 1949 г. просидевшего в советском плену, о встречах в советских концлагерях.

Среди них особое место занимают встречи с репатриированными советскими гражданами, бывшими в германских трудовых батальонах. Ценность публикации - в суммировании рассказчиком личных мнений заключенных, оценок ими причин, по которым их по возвращении в СССР поместили в концлагеря.

Наконец, еще одна публикация "Русской мысли" тех лет - статья за тем же псевдонимом под заголовком "Еще одна Катынь. Советская репатриационная комиссия подозревается в массовом расстреле Ди-Пи"¹⁵. Как и предыдущая, она представляет собой перевод сообщения иностранной прессы - гамбургской газеты "Ди Вельт" от 23 мая 1950 г. Цель публикации - привлечь наконец внимание компетентных органов, следующих негласному указанию западных правительств "спустить дело на тормозах", к факту обнаружения тремя годами ранее в лагере Штуттгарт-Цуффенгаузен, где после германской капитуляции были размещены русские и украинские Ди-Пи, полутора сотен человеческих скелетов. По свидетельствам очевидцев, расправы производились советской репатриационной комиссией в отношении лиц, сотрудничавших с немцами, и тех из Ди-Пи, которые отказывались вернуться на родину.

Закрывая тему публикаций по истории "второй" эмиграционной "волны" в "Русской мысли", обратимся к статье Николая Росса "Советские лагеря во Франции"¹⁶. Она представляет собой пересказ книги Жоржа Кудри, участника французского Сопротивления и военного корреспондента, которому в начале 1990-х гг. было поручено составить список "беспризорных" могил бывших советских граждан на военных и гражданских кладбищах Франции (Georges Coudry. Les camps sovietiques en France (Les "Russes" livres a Staline en 1945). Paris: Albin Michel, 1997. 340 p., ill).

В ходе расследования Ж. Кудри обнаружил, что многие представители народов СССР, похороненные во Франции, попали сюда в немецкой форме, а также, что большинство из выживших прошли через тот или иной советский репатриационный лагерь. Об этом говорят не только свидетельства российских участников событий, собранные автором, но и впервые опубликованные французские архивные документы, большей частью отчеты полицейских властей французскому министерству иностранных дел 1944-46 гг. Жорж Кудри касается и судеб эмигрантов "первой волны" во Франции в военные и послевоенные годы, но эти страницы его труда Н. Росс считает наименее удачными как по изложению, так и по качеству и объему использованных источников, поэтому не касается их в рецензии. Национальный состав советских немецких трудовых и военных формирований, их примерная численность и места дислокации, деятельность миссии по репатриации советских граждан в Западной Европе, раскол в среде "старой" эмиграции по вопросу Ди-Пи - таково содержание книги Ж. Кудри.

Уже говорилось: эмигрантская пресса обращалась к проблемам "второй" эмиграции в различных изданиях и в разные годы. Вот художественно обработанные воспоминания Татьяны Фесенко - лица, перемещенного в Германию в годы второй мировой, о первых месяцах послевоенной жизни в этой стране, настроениях перемещенных из СССР лиц, объявивших себя беженцами¹⁷. Помимо упоминания об известных причинах, которыми руководствовались Ди-Пи в своем желании не возвращаться, очерк ценен штрихами, рисующими поведение в отношении них американских оккупационных властей, осуществлявших депортацию и искренне не понимавших мотивов поступков советских граждан. Очерк Фесенко - укор свободному миру, который не понял их, не захотел понять и обрек на гибель.

А вот публикация 1990-х, опять же из эмигрантской печати: перепечатка "Иммигрантами" из газеты "Русский Ванкувер" рассказа эмигрантки "четвертой волны" Людмилы Русаковой "Сифудом" и "френч фраем" сыт не будешь"¹⁸. Л. Русакова пишет о ситуациях, в которые попадают приехавшие из России, оказавшись в незнакомой стране. На этот раз героем ее рассказа стала баба Аня (имя не изменено), добровольно оставившая Белоруссию вслед за немцами вместе с четырьмя детьми. Случайная встреча рассказчика с бабушкой в одной из американских церквей раскрывает историю жизни: мотивы, поступок, национальный состав эмигрантов, германский трудовой батальон, условия жизни, освобождение-оккупация американскими частями, годы ожидания в лагерях, раскол в семье, судьбы избравших разные дороги (возвращаться? ждать?), Америка, обеспеченность, старость, одиночество, тоска.

Действительно, мы очень мало знаем о людях, которые во время войны добровольно перешли на сторону немцев. На них в СССР поставили клеймо "предатели" и предали забвению. Но ведь была какая-то причина, которая толкнула их на этот поступок. Как сложилась их дальнейшая судьба? Жалеют ли они о случившемся? На эти вопросы помогает ответить этот рассказ.

Копилка людских воспоминаний содержит немало свидетельств. Отрадно, что журналистский к ним интерес не опоздал: многие участники событий еще живы. Публикация Владимира Скосырева из "Известий", перепечатанная "Иммигрантами"¹⁹ под заголовком "Где ты, Стась Орловский?", раскрывает историю депортации советскими властями жителей оккупированных СССР осенью 1939 г. восточнопольских земель. Руководство СССР решило очистить ставшие пограничными с Германским государством районы от "нежелательного элемента". В нескольких газетных столбцах перед читателем развертывается история семьи Орловских, оставивших СССР в 1943 г. с польской армией генерала В. Андерса, а ныне англичан.

Еще один такой "частный случай", взгляд непосредственного участника событий - автобиографическая повесть украинца Петра Николаевича Палия, советского офицера, попавшего в 1941 г. в немецкий плен. О нелегких нравственных и психологических поисках путей борьбы против двух политических систем, созданных Гитлером и Сталиным, о событиях, приведших героя повести к вступлению в Русскую освободительную армию, рассказывает эта книга²⁰. Издание является третьим выпуском в серии материалов по истории Русского освободительного движения (под общ. ред. А. В. Окорокова).

По утверждению автора повести, история майора Шегова, героя первой части - "Военнопленный N 7472", и второй - "Оловянные солдатики", типична для тысяч добровольцев РОА от генералов до рядовых. В повествовании нет ни слова выдумки или "косметических литературных прикрас", все действия, события и случаи точно соответствуют действительности по месту и времени. Так же и все действующие лица и участники событий - настоящие живые люди. Конечно, книга не является и не претендует быть историческим исследованием феноменального события рождения, деятельности и гибели Русского освободительного движения в годы войны. Это не взгляд историка "сверху вниз", когда многое видно, понятно и проверено последующими годами. Книга ценна именно взглядом "снизу вверх" из самой гущи загипнотизированных идеей борьбы с большевизмом людей, ограниченных в своем понимании происходящих событий солдатским положением.

Бытует мнение, что "вторая" эмиграция не оставила следа в истории культуры российского зарубежья. Это не так. Причины же мифа видятся в постоянном замалчивании подлинной истории тех событий. Знание, пришедшее через годы, убеждает в обратном.

Судьба П. Н. Палия. Репатриации избежал. В 1948 г. переехал в США. В 1962 г. окончил Калифорнийский университет. Работал в авиастроительной фирме, где до выхода в отставку занимал должность старшего инженера-исследователя. В 1973-76 гг., как специалист, принимал участие в переговорах с СССР по вопросам авиастроения. Девять раз ездил в Советский Союз. Активно занимался общественной деятельностью. Дважды избирался старостой прихода Свято-Богородитского храма, вице-президентом Благотворительного фонда Веры Джонс. Являлся одним из организаторов Русско-американского культурно-просветительского общества. Четыре года являлся его вице-председателем, затем - пять лет - председателем его правления. Участвовал в создании журнала "Калифорнийский вестник". Автор ряда книг и статей в русских эмигрантских изданиях: "Новый журнал", "Вече", "Русская жизнь", "Новое русское слово", "Русская мысль" и др.

Петр Палий, Татьяна Фесенко - два имени, оставившие след в культуре зарубежья. И они не одни.

Н. С. Фрейнкман-Хрусталева и А. И. Новиков называют несколько поистине ярких имен представителей "второй волны"²¹. Это русские философы и литературные критики Р. В. Иванов-Разумник и С. А. Аскольдов, поэт Иван Елагин, литературоведы Людмила Фостер и В. Марков, литераторы О. Анстей, Б. Филиппов, Д. Кланевский, В. Юрасов и Б. Ширяев.

"Вторая волна" не затерялась и не ушла "на дно". Это ею был основан Союз борьбы за освобождение народов России (СБОНР) - политическая организация, вступившая на путь открытого непримиримого противостояния сталинской системе. Это ею была создана Русская библиотека в Мюнхене, ставшая очагом русской культуры в Германии конца 40-х гг. Это ее представители организовали церковные приходы, оказывая столь необходимую в то время духовную помощь всеми преследуемым людям. Это они создали крупнейшее из когда-либо существовавших в эмиграции научное и издательское учреждение - Институт по изучению истории и культуры СССР в Мюнхене, просуществовавший до 1972 г. Музей русской культуры в Сан-Франциско, Музей общества "Родина" в Лейквуде - это также заслуга "второй" эмиграции.

Во многом благодаря стараниям Николая Александровича Троицкого - инженера, архитектора, ученого в довоенном Советском Союзе, пленного-окруженца во время войны, одного из наиболее близких Власову людей, продолжателю дела Освободительного движения в послевоенные годы, автора книги "Концентрационные лагере СССР", осуществилось издание в 1997 г. в Москве второго выпуска серии "Материалы к истории русской политической эмиграции"²². Цель серии - введение в научный оборот новых, неизвестных материалов по истории эмиграции. Второй выпуск раскрывает судьбы представителей второй послереволюционной эмиграции, ее историю и чаяния. Среди авторов - видные политические и общественные деятели "второй волны" Ф. М. Легостаев, Н. А. Троицкий, Д. В. Константинов, К. Ф. Штеппа, профессор офтальмологии Нью-Йоркского университета Е. Т. Федукович, заведующая русским отделом библиотеки Бингамтонского университета В. Г. Фурсенко. Не является посторонним в сборнике и американский ученый-историк, политолог и социолог Ю. Л. Фишер, многими нитями связанный с Россией и российской эмиграцией. Завершает сборник очерк российского автора, руководителя Общественного исследовательского центра "Архив РОА" А. В. Окорокова. В Приложении 1 публикуются документы из архива Н. А. Троицкого, переданного в 1993 г. в ГАРФ. Приложение 2 являет собой перечень известных составителям на момент выхода сборника публикаций по теме выпуска, за 1990-96 гг.

Материалы, вошедшие в сборник, не следует понимать как исследования истории "второй" эмиграции. В подавляющей части это - источники для такого исследования: воспоминания, документы из истории Освободительного движения, философско-идейное наследие эмигрантов "второй волны". Содержание оправдано вышеприведенным названием серии, в которой увидел свет сборник: материалы к истории русской политической эмиграции.

Все вышеуказанное позволяет заметить, что умножение знания по истории "второй" эмиграции в настоящий период происходит в основном за счет переиздания, перепечатки публикаций давних лет и либерализации доступа к ранее вышедшим. Выстраивание полной и целостной картины "вливания" эмигрантов "второй волны" в российскую зарубежную диаспору еще впереди. Необходимо исследовать ее адаптацию к зарубежью, изучить реакцию на нее "свободного мира", взаимоотношения с эмигрантами первой и третьей "волн", вскрыть причины реэмиграции многих советских граждан из послевоенной Европы в страны Нового света (Австралию, Канаду, США), смещения туда же центров российского зарубежья. Представляется, что существенную роль в объективном освещении истории этой политической эмиграции должен сыграть Общественный исследовательский центр "Архив РОА" А. В. Окорокова. Необходимо остановиться на причинах угасания ее политической жизни. "Непаханную целину" представляет собой изучение культурной жизни первосоветской эмиграции, сохранения и пополнения ею интеллектуального и духовного наследия предыдущей "волны", процесса передачи культурной "эстафетной палочки" последующим эмигрантам. Верится, что "вторая" эмиграция - это богатейший пласт, способный принести немало сюрпризов неравнодушному к ней исследователю.

1. См.: Шаховская З. О "либералах" // Слово. 1991. N 4. С. 23-24.
2. Андреева Е. Жертвы Ялты // Новый журнал. Кн. 139. Н.-Й., 1980. С. 274-279.
3. См.: Толстой Н. Д. Жертвы Ялты. М., 1996. С. 35-38.
4. Брук С. И. Миграции насе-ления. Российское зарубежье // Наро-ды России: Энциклопедия. М., 1994. С. 61.
5. Соглашение относительно военнопленных и гражданских лиц, освобожденных войсками, находящимися под Советским Командованием, и войсками, находящимися под Британским Командованием (текст Соглашения см.: Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Сб. док. Т. IV. Крымская конференция руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании (4-11 февр. 1945 г.). М., 1979. С. 283-287); Соглашение между Правительством Союза Советских Социалистических Республик и Правительством Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии относительно освобожденных советских граждан в Соединенном Ко-ролевстве (там же. С. 290-292); Соглашение относительно воен-нопленных и гражданских лиц, освобожденных войсками, находящи-мися под Советским Командованием, и войсками, находящимися под Командованием Соединенных Штатов Америки (там же. С. 296-300).
6. Фрейнкман-Хрусталева Н. С., Новиков А. И. Эмиграция и иммигранты. История и психология. СПб., 1995. С. 98-99.
7. См.: Дрейпер Дж. Некоторые юридические аспекты насильст-венной репатриации советских граждан // Толстой Н. Д. Указ. соч. С. 503-515.
8. Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. N 5. Ст. 394.
9. Полян П. Жертвы двух диктатур. Остарбайтеры и военнопленные в Третьем Рейхе и их репатриация. М.: Ваш Выбор ЦИРЗ, 1996.
10. Жажоян М. Жертвы одной диктатуры // Рус. мысль. N 4173. 8-14 мая 1997. С.12.
11. Зеелер В. Больной вопрос. Перепечатка из: Рус. мысль. N 65. 9 июня 1948 г. // Там же. N 4174. 15-21 мая 1997. Спец. юбил. приложение. N 2. С. II.
12. Коряков М. Наши русские поляны. Перепечатка из: Рус. мысль. N 70. 13 авг. 1948 г. // Там же. С. II-III; Зеелер В. О "невозвращенстве". Перепечатка из: Рус. мысль. N 71. 20 авг. 1948 г. // Там же. С. III.
13. Перепечатка из: Рус. мысль. N 205. 11 янв. 1950 г. // Там же. N 4178. 12-18 июня 1997. Спец. юбил. прилож. N 4. С. I-II.
14. Перепечатка из: Рус. мысль. N 233. 19 марта 1950 г. // Там же. С. III.
15. Перепечатка из: Рус. мысль. N 252. 23 июня 1950 г. // Там же.
16. Там же. N 4170. 17-23 апр. 1997. С. 16.
17. Фесенко Т. Послевоенный год // Мосты: литературно-художественный и общественно-политический альманах. Вып. 3. Мюнхен, 1959. С. 319-347.
18. Иммигранты. 1997. N 17(22). С. 10.
19. Там же. N 3(8). С. 7.
20. Палий П. Н. От серпа и молота к андреевскому знамени. М., 1998. 894 с.
21. Фрейнкман-Хрусталева Н. С., Новиков А. И. Указ. соч. С. 103.
22. В поисках истины. Пути и судьбы второй эмиграции: Сб. статей и документов / Сост. Карпов В. С., Попов А. В., Троицкий Н. А.; Под общ. ред. А. В. Попова; Предисл. В. В. Захарова; Вступ. статья А. В. Попова. М.: РГТУ, 1997. 376 с.

Глава 2
Литература об эмиграции отдельных этнических групп

Следствием детальной и скрупулезной разработки проблем эмиграции не могло не стать появление литературы о переселении из России и СССР отдельных этнических и этносословных групп. Этническим эмиграционным процессам и национальным диаспорам посвящены за последние 10 лет четыре диссертации в области философии, одна - экономики и четыре - истории. Этнические миграционные "волны" рассматриваются как фактор социально-политической стабильности¹, изучаются взаимодействие этномиграционных процессов и их последствия², эмиграционные настроения диаспоральных этносов³. Как философская проблема изучается национальная идентификация российских переселенцев⁴.

Наиболее представительна историография эмиграции русских евреев, немцев, казачества и татар (эти блоки и будут рассмотрены ниже в отдельности). Однако отечественными авторами изучается рассеяние и других народов бывшего СССР⁵.

Евреи

Лишенная снобизма, великая русская культура последовательно впитывала в себя все лучшее, что она получала извне (вначале от Греции и Византии, а в Новое время - из Европы) и от собственных инородцев. В числе последних особое место заняли евреи. Их необыкновенный сплав идеализма и практицизма, инициативность и трудолюбие оказали русской культуре большую помощь. Евреи вложили в нее свой интеллект и свою душу. И не могли не оказать определенного влияния на эту культуру.

Изучение участия евреев в культуре самой России вошло в традицию. Специальной обобщающей литературы об их роли в становлении и развитии русской культуры за рубежом до недавнего времени не существовало. Именно этими мотивами руководствовался врач и литератор М. Пархомовский, приступая к изданию сборников "Евреи в культуре Русского Зарубежья", в серии которых с 1992 г. в Иерусалиме вышло пять томов.

Первый (1992) и второй (1993) тома посвящались межвоенному периоду 1919-1939 гг. Третий (1994) и четвертый (1995) в основном содержали материалы, относящиеся к периоду второй мировой войны и послевоенному времени. Однако редколлегия, хотя и продолжила придерживаться деления серии на заявленные периоды, в III томе поместила довольно много материалов о предшествующем времени, объяснив это тем, что о Золотом веке русской эмиграции известно несколько больше, тогда как культурологическая литература о 1939-60 гг. еще не сложилась, а круг деятелей этой культуры понес огромные потери. Особенно мало известно о творчестве в начальный период второй эмиграции в лагерях для перемещенных лиц. По-видимому, мало соответствующих документов. По мнению редколлегии, вероятно также, что межвоенную эпоху легче осмыслить, чем более позднее время.

В книгах публикуются статьи, воспоминания, письма, архивные документы, связанные с жизнью, творчеством и общественной деятельностью русских евреев, оказавшихся во Франции и Китае, США и Палестине (Израиле), Польше и Италии, Латвии и Чехословакии. О содержании томов серии поможет составить представление рубрикация первого сборника: 1) писатели, поэты, критики; 2) книжное дело и периодика; 3) архивы и мемуары, 4) деятели искусства, шахматисты; 5) общественные деятели и меценаты.

Авторы публикаций и члены редколлегии сборников - писатели, литературоведы, философы, журналисты, историки, искусствоведы, мемуаристы Израиля, России, Франции, Англии, США, Канады и других стран.

На личные средства составителя, главного редактора и издателя названных сборников, М. Пархомовского, было основано новое продолжающееся издание, заменившее собой предыдущее,- серия "Русское еврейство в Зарубежье", более широкая по тематике, в которую входят статьи о литературе, науке, книжном деле, периодике, изобразительном искусстве, музыке, общественных деятелях, мемуары и архивы. При этом, насколько можно судить по первой книге (Иерусалим, 1998. 480 с.), в отличие от предыдущей серии русские евреи стали предметом изучения независимо от их роли в российском зарубежье: среди персонажей сборника - и вернувшиеся к традициям отцов и иудаизму, и ассимилировавшиеся в американской, французской или английской культуре.

Чтобы дать представление о содержании первого тома, назову несколько его статей. Статья А. Клементьева (Париж) посвящена переписке одного из ведущих общественных деятелей российского зарубежья М. Вишняка. А. Лоран и П. Гурвич (Франция) пишут об участниках знаменитого в начале века "Русского трио", знакомившего слушателей с русской музыкальной культурой. О. Коростелев (Москва) рассматривает основанный М. Винавером в Париже литературный журнал "Звено" (1923-1928 гг.). Б. Хазанов (Мюнхен) пишет об общественно-политическом журнале "Страна и мир" (1984-1992). Три статьи посвящены художникам. Э. Зальцберг (Канада) пишет о Л. Пастернаке (отце поэта), Л. Латт (Израиль) - о Б. Рыбаке, а С. Голлербах (США) - о Л. Ламме. В разделе "Книжное дело и периодика" Л. Юниверг (Израиль) рассказывает о владельце московского, а потом и берлинского издательства "Геликон" А. Вишняке.

Выход сборника не остался незамеченным: в газете "Русская мысль" Семеном Чертоком из Иерусалима опубликован информационный материал преимущественно апологетико-рекламного характера⁶. Но есть в статье и информация иного рода - сведения о численности эмиграции российского еврейства за различные отрезки времени с погромов 1881 г. до наших дней. Однако невозможно понять принцип, в соответствии с которым С. Чертоком осуществлена разбивка этой эмиграции на определенные этапы. Ее отсчет С. Черток начинает с погромов 1881 г., тогда как история российского еврейства берет начало в 1799 г. - дате первого раздела Польши, и было бы ошибочно не предположить, даже зная о слабом развитии миграционных процессов в России первой трети XIX в. и о том, что по существу право на эмиграцию было предоставлено царской властью лишь в 1905 г., что ранее указанной Чертоком нижней даты переселения евреев за российские рубежи не существовало. Так, С. И. Брук приводит данные о том, что хотя еврейская эмиграция была разрешена властью в 1880-м, в пореформенные два десятилетия 1861-80 гг. евреи наряду с поляками и немцами составляли костяк 575-тысячной российской эмиграции⁷. Первая послереволюционная "волна" у С. Чертока подразделена на две: 1918-1922 гг. и 1923-1937 гг. Вероятно, это сделано с целью показать резкий спад в численности еврейских эмигрантов, наступивший после полной победы Советской власти. Невозможно понять, чем обусловлено установление верхней временной границы. Более логичным было бы датировать ее 1939 г., учитывая фактор первой мировой войны, так, как это было сделано самим С. Чертоком в отношении первого из выделенного им этапов: 1881-1914 гг. Черток не приводит данные о военном (1939-1945) и послевоенном периоде и называет только общую численность покинувших СССР-СНГ евреев за последние 30 лет (1969-1999 гг.). Этот период целесообразно было бы подразделить на два: от начала, а не с конца 1960 гг. до первой половины 1980-х гг. (дата обусловлена запретительными мерами со стороны советского руководства), и с 1888 г. (ухудшение социально-экономической обстановки в стране, нарастание межэтнических конфликтов) до наших дней.

Пробел в информации С. Чертока об эмиграции евреев из СССР в годы второй мировой войны восполняет статья Павла Поляна "Скрывшие свое имя: Советские евреи, спасшиеся на территории Третьего Рейха"⁸. Если принять во внимание причины и характер миграционных процессов в СССР в 1939-45 гг., то можно признать допустимым вводимую П. Поляном синонимичность понятий, используемых для указания направлений советской эмиграции: "территория Рейха" и "территории вне пределов СССР". Можно согласиться и с предложенной автором методикой подсчета численности советских евреев, оказавшихся в Германии. Заслуживают внимания сведения о структуре их совокупности. Но, собственно, отнюдь не изложение этих данных было целью публикации П. Поляна: они лишь предваряют основанный на архивных и мемуарных свидетельствах разговор о путях, которыми советским евреям из числа военнопленных и увезенных в Рейх гражданских лиц (представители именно этих двух категорий составили основную массу еврейской эмиграции указанного периода) удалось спасти свою жизнь.

По мнению С. Чертока, мы являемся свидетелями конца двухвековой истории российского еврейства. С этим прогнозом солидарен М. Пархомовский, полагающий, что в массе своей евреи-эмигранты перейдут в культурную среду прародины⁹.

Быть может, ожиданием смерти этого этнокультурного явления объяснимо то, что сегодня оно оказалось в центре внимания исследователей. Так, в декабре 1998 г. в Париже прошла международная конференция, посвященная русско-еврейскому Парижу в период между двумя войнами (с середины 1920-х гг. Париж приобрел статус центра русской культуры, соответственно, и культуры русско-еврейской). Она была организована парижским Институтом славяноведения и Группой по изучению русской эмиграции при участии Иерусалимского университета. В конференции приняли участие ученые и специалисты из Франции, Израиля, России и США, было прочитано 20 докладов. Готовится к печати сборник материалов конференции, один из которых - доклад Л. Мнухина "Русско-еврейский Париж в первые послевоенные годы" - с некоторыми сокращениями публикуется "Русской мыслью"¹⁰. По признанию Л. Мнухина, говоря о русско-еврейском Париже, он рассматривает лишь участие евреев в научной и культурной жизни русской эмиграции. Тема участия русских в истории еврейской колонии в Париже еще ждет своих исследователей.

Статью Л. Мнухина следовало бы назвать панорамой. По всей вероятности, главной задачей автора было максимально полное перечисление разнообразных общественных организаций русско-еврейских эмигрантов, функционировавших в Париже 1945-47 гг., фамилий их деятелей и сфер, в которых они пытались себя реализовать. И если цель доклада состояла в том, чтобы показать масштабность общественно-культурной жизни русско-еврейского Парижа, то Л. Мнухину это удалось.

После второй мировой войны центр русско-еврейской культуры переместился в Нью-Йорк, однако авторы известных мне публикаций о наших соотечественниках в Нью-Йорке рассматривают еврейских эмигрантов без акцента на их этнические корни и не как носителей особой, специфической культуры, поэтому эти статьи не включаются мною в настоящий обзор.

Нынешняя (конец 1980-х - 1990-е гг.) большая "волна" эмиграции увлекла значительную часть русских евреев в Израиль, и выделение особых свойств, качеств этой алии (так в Израиле называют потоки репатриантов), указывающих на ее "русскость" - характерная черта ряда публикаций. Среди них отмечу статью Захара Гельмана "Кто боится советских евреев в Израиле?"¹¹. Ее известная публицистичность оправдана размещением на страницах крупнейшей общенациональной газеты. Между тем широта постановки проблемы: в чем кроются причины неприятия уроженцами Израиля русскоязычной алии и какие фракции и силы общественного спектра и государственных структур являются выразителями или проводниками анти-"русских" настроений, при заявленной (и возможной) многоплановости ее разработки (исторический, демографический, социологический, политологический, психологический и другие аспекты) позволили бы автору, прояви он такое желание, придать материалу академичность и опубликовать его в научном издании.

При чтении статьи 3. Гельмана необходимо обратить внимание на помещенную ниже информацию ИТАР-ТАСС: для отслеживающих динамику еврейской эмиграции из СССР-СНГ будут интересны приводимые здесь цифры за 1989-97 гг.

В последние годы появляются материалы по проблемам культурной, экономической и политической адаптации русских евреев к условиям жизни в избранных для эмиграции странах. О первых двух аспектах процесса (на примере Израиля и США) - материал А. Негродова "За морем телушка - полушка, да рубль перевоз"¹².

Русскоговорящие иммигранты - реальная и влиятельная сила Еврейского государства. Поэтому в преддверии выборов весны 1999 г. в Кнессет в прессе появилось немалое число публикаций, характеризующих политическую жизнь израильского общества через призму русскоязычного фактора. Среди материалов на эту тему назову статьи З. Гельмана "Израиль: охота за голосами "русских"¹³ и "Эхуд Барак - на четверть русский наш премьер"¹⁴, публикацию С. Чертока "Израиль: предвыборная борьба на "русской улице"¹⁵. Как явствует даже из названий, статьи подготовлены в политологическом ключе и публицистичны. Эти материалы целесообразно отнести к истории политической адаптации русских евреев в эмиграции.

Таким образом, имеющаяся сегодня литература о русских евреях содержит сведения о хронологии эмиграционных потоков, их численности, географических центрах рассеяния каждой из "волн", культурной, политической и экономической адаптации еврейских переселенцев, вкладе русских евреев в мировую культуру и науку. Среди всех национальных эмиграций с территории России в истории эмиграции еврейской, пожалуй, сегодня менее всего "белых пятен".

Казачество

Казачья эмиграция имела особое значение для России: как своим масштабом (по скромным оценкам - более 100 000 человек в составе эмиграции "первой волны", причем в составе ушедших находилось около 50% всей казачьей интеллигенции), так и тем обстоятельством, что исход казаков, 40% которых являлись здоровыми и молодыми сельскохозяйственными работниками, увеличил потери сельского населения за время мировой и гражданской войн.

Но, вероятно, отнюдь не эти два факта объясняют, почему круг связанных с казачеством вопросов привлек внимание публикаторов различного рода, прежде всего публицистов, из числа эмигрантов "первой волны". Это произошло почти сразу же, как только казачество влилось в ее состав. Порожденная политическими причинами, эмиграция 1918-1939 гг. оказалась раздираемой этими факторами и в странах рассеяния. Зарубежная Россия унаследовала всю остроту политической жизни отечества эпохи революции и гражданской войны.

Именно с этих позиций необходимо взглянуть на статью А. Васильевского "Казаки в эмиграции: пройденный путь"¹⁶. Если первая часть статьи посвящалась борьбе монархистов за казачьи умы, то вторая - борьбе большевиков, также стремившихся использовать эмиграцию в своих целях. При всей небеспристрастности автора, выступившего, как представляется, выразителем действительных интересов казачества, нельзя не отметить его эрудицию и аргументированность. Сделанные им в 1926 г. на злобу дня выводы и оценки не подвергаются сомнению и с высоты прошедших семи десятилетий¹⁷.

Направленность к изучению политических аспектов пребывания казачества в эмиграции подхвачена современной наукой. Назову статью Е. Ю. Борисенка "Начальный этап формирования казачьего общественного движения в эмиграции"¹⁸. Однако появление таких материалов, как доклад А. Л. Худобородова "Деятельность казаков-эмигрантов в Китае по сохранению культурных традиций казачества (1920-1930-е гг.)"¹⁹, его же диссертации "Российское казачество в эмиграции (1920-1945 гг.): (Социал; воен.-полит. и культур. пробл.)"²⁰, ряда других исследований²¹ позволяет говорить о формировании всестороннего взгляда на проблему.

Отечественные исследователи наконец приступили к изучению истории казачества в эмиграции не только как истории войск, но и как истории особой этносословной группы, имевшей специфическое самосознание, культурные особенности, особый уклад жизни и быта. Однако, в отличие от зарубежных авторов (Н. Бетелла, Н. Толстого), судьбы казачества пока отслеживаются ими только в межвоенный период.

Русские немцы

Историография эмиграции из России русских (советских) немцев разработана неплохо. Решен вопрос о дефинициях, прежде всего понятии "русский немец". Освещены вопросы численности эмиграционных потоков на каждом из их этапов, вскрыты вызывавшие их причины. Затронуты проблемы адаптации немецких переселенцев из бывшего советского пространства. Среди публикаций, привнесших ясность в вопрос о понятиях, отмечу статью Александра Горянина "Русские немцы. Вопрос непростой"²². Поводом к ее появлению стал выход малотиражной книги "Немцы Санкт-Петербурга. Словник"²³. Включение в список "немцев" великого множества людей, к немцам себя не относивших, и даже таких, чье причисление к иной, нежели русская, нации, статусно немыслимо - императоров и членов императорского дома - вызвало недоумение А. Горянина и побудило его рассказать о своеобразии жизни, быта, психологии русских немцев, прежде всего из Санкт-Петербурга и Балтики, от Екатерины Великой до наших дней, с тем, чтобы на этой основе определиться, кого же считать немцами в России даже сегодня. Предлагаемый им ответ был в общем-то известен: тех, кто сохранил здесь свое немецкое самосознание и считает себя немцами.

Однако и с самоидентификацией возможны некоторые сложности. Слишком тесно сплелись в русских немцах характерные черты двух культур. И если позиция А. Горянина при выработке понятия "русский немец" - это позиция человека "со стороны", то взгляд В. Фогта на эту проблему - это взгляд изнутри, и взгляд ироничный и юмористический²⁴.

Развести понятия "национальное движение немцев в СССР" и "эмиграционное движение", увидеть взаимосвязь обозначаемых ими явлений позволяет статья германского автора Б. Пинкуса из сборника "Немцы в царской России и Советском государстве" (Кельн, 1987), использованная Л. Н. Шаншиевой в работе над темой "Эмиграция немцев из СССР и России"²⁵. Идя вслед за западными историками, Шаншиева касается только постреволюционной эмиграции. Автор основывается на названной и других публикациях Б. Пинкуса²⁶, и большая часть содержания статьи являет собой реферирование их текстов, однако нельзя умалять роль адептора чьих-либо идей в развитии науки. Л. Н. Шаншиева останавливается на каждом из этапов эмиграции русских немцев и показывает их зависимость от предопределивших их факторов, особенно германо-советских отношений. Такой акцент, вероятно, продиктован работами немецких ученых.

Три следующих статьи рассматривают эмиграцию русских немцев через призму национальной политики сталинского режима. Одна представляет собой взгляд очевидца²⁷, две другие - исследования, основанные на документах Центрального государственного архива общественных движений г. Москвы²⁸ и фонда Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории²⁹.

Что касается последнего периода (конец 80-х - 90-е гг.), то данные об эмиграции немцев из бывшего СССР (причины, численность потока) в основном содержатся в газетных публикациях³⁰.

Номинально, с точки зрения конституции ФРГ, переселение русских немцев в Германию является не иммиграцией, а репатриацией, возвращением на родину. В течение первых же недель они получают гражданство и деюре уже ничем не отличаются от прочих немецких граждан. Но де-факто, по своей культурной и ментальной сущности, эти немецкие переселенцы суть классические иммигранты, обреченные на прохождение болезненных процессов социальной адаптации и интеграции . Этой теме посвящена коллективная монография немецких историков К. Баде и И. Ольтмера³¹, о выходе которой русскоязычных читателей проинформировал П. Полян³². В книге три крупных раздела: "Экономические, социальные и психологические аспекты переселения и интеграции переселенцев", "Интеграция юных переселенцев", "Интеграция переселенцев как коммунальная проблема".

Большинство составляющих книгу статей затрагивают проблемы немецких переселенцев, с которыми они сталкиваются в Германии, и проблемы Германии, с которыми она сталкивается в ходе их приезда и интеграции в немецкую жизнь, тем рискам, которые таит в себе, и тем шансам, которые несет с собой иммиграция "советских" немцев в ФРГ.

Психологических аспектов социальной адаптации старшего, среднего и младшего поколения переселенцев касается в интервью Александру Кырлежеву писатель Юрий Малецкий, с 1996 г. живущий в Германии³³. Высказанные Ю. Малецким суждения показались весьма небесспорными читателям и породили дискуссию на страницах парижского еженедельника "Русская мысль"³⁴. Публикация писем из Германии возмущенных оппонентов Малецкого, суть претензий которых сводима к выяснению накопившихся за семьдесят лет национальных обид, вновь заставляет задуматься о русской истории XX века, сложившейся так, что у жителей метрополии не было возможности посмотреть на себя со стороны...

Итак, в литературе об эмиграции из России лиц немецкого происхождения отправной точкой исследований служит Октябрь 1917 г. Между тем отсчет эмиграции немцев нужно вести с 1884 г. - даты принятия российским правительством решения об отмене льгот при призыве в армию. К 1900 г. в США выехало около 50 тыс. русских немцев, а в первые 15 лет ХХ в. еще 150 тыс. Насчитывая на рубеже двух веков 1,4% населения России, немцы составили 5,6% российских эмигрантов. Этот этап немецкой эмиграции пока выпадает из поля зрения авторов.

Татары

Политическая эмиграция 1918-22 гг. затронула практически все сколько-нибудь сформировавшиеся в культурном отношении народы. Не стали исключением и татары. Однако проблемы истории татарской эмиграции, формирования татарской диаспоры бывшего СССР оставались долгое время вне поля зрения наших историков и публицистов. Говорить о некоторых подвижках не приходится ранее начала 1990-х. В 1994 г. в N 3/4 журнала "Татарстан" появилась статья историка И. Гилязова "Там, в иных краях", посвященная татарской эмиграции в 1920-40-е гг. Статья явилась результатом знакомства автора в германских библиотеках с документами и исследованиями, касающимися татарской истории. Главным образом это вышедшие в 1936-37 гг. труды немецких ученых Герхарда фон Менде, избравшего предметом своего исследования "освободительную борьбу тюрок России", Иоханнеса Бенцинга, посвятившего свою публикацию государственной политике по отношению к исламу в СССР и тюрко-татарской эмигрантской прессе, Бертольда Шпулера, опубликовавшего в те же годы в ежегоднике "Восточная Европа" статью "Положение тюркской эмиграции из России на Дальнем Востоке", а также вышедший в 1971 г. в Дюссельдорфе труд представителя уже другого поколения немецких историков Патрика фон Цур Мюлена, посвященный проблемам национализма восточных народов Советского Союза в период второй мировой войны.

Немецкий характер использованной историографии предопределил тот факт, что хотя И. Гилязов вслед за Е. Шпулером дает некоторые сведения о татарской общине в Японии, Маньчжурии, Китае и Корее, основное внимание в статье уделено татарской диаспоре уже в иной части света - Европе, причем преимущественно Германии. Автор пишет только о политическом элементе жизни эмиграции 1920-30-х гг., затрагивает вопрос о татарах, вольно или невольно оказавшихся на стороне фашистской Германии, отводя этой теме половину статьи.

Следует согласиться с И. Гилязовым в том, что представленные германскими авторами исторические реалии и факты для российских исследователей очень важны. Доведение их до нашего сведения - безусловная заслуга Гилязова. Однако, насколько можно понять из статьи, труды немецких историографов не содержат информации о жизни татар в послевоенной Европе, и в то же время известно, что жизнь эта была еще довольно активной. Здесь мы вновь обнаруживаем в нашем историческом знании одну из лакун, заполнить которую надлежит как зарубежным, так и в особенности российским историкам.

Как видим, вопросы истории татарской эмиграции с территории бывшего СССР пока разрабатываются в основном зарубежными авторами. Отечественные исследования вторичны. В российской литературе татарская диаспора упоминается преимущественно в публикациях об СНГ. Необходимо определиться с датой отсчета татарской эмиграции, внести ясность в вопросы о хронологии и численности ее "волн", выявить географические центры рассеяния (как этноконфессиональный фактор отразился на их избрании?), рассмотреть не только политическую жизнь в них татарских общин, но и культурную: образование, издательское дело и т.п. Заслуживают проработки вопросы юридической, экономической, психологической адаптации эмигрантов. Интересно также рассмотреть жизнь татарской диаспоры в лицах.

Литературу об эмиграции российских народов без преувеличения можно назвать довольно обширной, однако в основном она посвящена народам, традиционно составлявшим костяк российской эмиграции XX столетия - евреям и немцам, между тем несомненно, что этнический состав послеоктябрьских "волн" значительно шире. Известно, что вопросами эмиграции украинцев, белорусов, поляков в настоящее время занимаются ученые соответствующих стран. Такое размежевание по национальным "квартирам" понятно и объяснимо, но крайняя скупость информации о результатах исследований и отсутствие их координации ради общего блага не могут не вызывать сожалений. Как можно убедиться уже из предпринятого обзора, информационный обмен позволил бы выявить действительные, не мнимые, "белые пятна" и направить энергию на то, чтобы их устранить.

Интересно было бы проследить самосознание диаспоральных этносов в России и вне ее. Поиск критериев этнической принадлежности человека (чем определяется его национальное самосознание?) особенно актуален при изучении российской диаспоры в странах нового зарубежья. Ответ на этот вопрос помог бы избежать бытующих здесь мистификаций, продиктованных политическими мотивами.

1. Михайлов С. В. Этнические миграционные волны и проблемы социально-политической стабильности: сравнительный анализ ситуации в Западной Европе, Северной Америке и России. Автореф. дис. ... д-ра филос. наук. М., 1995.
2. Топилин А. В. Взаимодействие этномиграционных процессов и их последствия. Автореф. дис. ... д-ра экон. наук. М., 1993.
3. Дорман А. П. Эмиграционные настроения диаспоральных этносов: (На примере рос. евреев). Автореф. дис. ... канд. филос. наук. Екатеринбург, 1998.
4. Бадмаев В. Н. Национальная идентификация как философская проблема: (По материалам наследия рос. зарубежья). Автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 1996.
5. Ананян С. Г. Армянская община Франции в 20-е годы ХХ века. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1998; Караваев А.М. Азербайджанская эмиграция. 1920-1930 гг.: (Культурол. аспект деятельности). Автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 1991.
6. Русская мысль. N 4266. 22-28 апр. 1999. С. 15.
7. Брук С. И. Миграции населения. Российское зарубежье // Народы России: Энциклопедия. М., 1994. С. 55.
8. Рус. мысль. N 4269. 13-19 мая 1999. С. 18
9. Пархомовский М. Пришла пора вспомнить о них, написать, поспорить // Евреи в культуре русского зарубежья: Сб. статей, публикаций, мемуаров и эссе. Вып. 1. 1919-1939. Иерусалим, 1992. С. 12.
10. Рус. мысль. N 4266. 22-28 апр. 1999. С. 15
11. Рос. газ. 1998. 5 дек.
12. Иммигранты. 1998. N 12(38). С. 19.
13. Рос. газ. 1999. 23 марта.
14. Там же. 1999. 19 мая.
15. Рус. мысль. N 4260. 4-10 марта 1999. С. 7.
16. Воля России: Журнал политики и культуры. Прага, 1926. N 2. С. 149-164; N 3. С. 127-143.
17. См., напр.: Сагнаева С. К. Казаки // Народы России: Энциклопедия. М., 1994. С. 171.
18. Проблемы социально-политической истории зарубежных стран. Сыктывкар, 1996. С. 84-92.
19. Россия и Восток: проблемы взаимодействия: Междунар. науч. конф. 29 мая - 4 июня 1995 г. Челябинск, 1995. Ч. 2. С. 126-128.
20. Худобородов А. Л. Российское казачество в эмиграции (1920-1945 гг.): Социал., воен.-полит. и культур. пробл.). Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - М., 1997.
21. Антропов О. О. Астраханские казаки в эмиграции // Вопросы истории. 1997. N 11. С. 137-142; Парфенова Е. Б. Казачья эмиграция в Европе в 1920-е годы. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1997; Ратушняк О.В. Донское и кубанское казачество в эмиграции (1920-1939 гг.). Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Краснодар, 1996.
22. Рус. мысль. N 4186. 28 авг.- 3 сент. 1997. С. 9.
23. Немцы Санкт-Петербурга. Словник / Под ред. А. А. Гагина, В. Н. Рыхлякова и С. С. Шульца-мл. СПб., 1996. 104 с.
24. См.: Фогт В. Кто мы? // Иммигранты. 1998. N 12(38). С. 17.
25. Россия и соврем. мир. 1993. N 1. С. 97-111.
26. Pinkus B., Fleischhauer I. Die Deutschen in der Sowjetunion: Geschichte einer nat. Minderheit im 20. Ig. / Bearb. u. hrsg. von Ruffmann K.-H. - Baden-Baden, 1987; Fleischhauer I., Pinkus B. The Soviet Germans: Past a. present Ed. with an introd. by Frankel E. R. L., 1986
27. Белковец Л. П. Из истории эмиграции рос. немцев: Нац. политика сталин. режима глазами очевидца // Изв. Сиб. отд-ния РАН. История, философия, филология. 1993. Вып. 2. С. 60-68.
28. Гусев С. П. Исход советских немцев за рубеж в 1929 году // Социол. исслед. 1994. N 10. С. 143-146.
29. Эмиграционное движение советских немцев в конце 20-х годов / Публ. Л. П. Кошелева, Л. А. Роговой и Г. А. Бордюгова // Свобод. мысль. 1993. N 12. С. 93-104.
30. См., напр.: Синявский Б. И. Родина сурова, и фатерланд неласков: Исход немцев из России обернулся трагедией // Известия. 1995. 25 окт.
31. Bade K. J., Oltmer J. (Hrsg.). Aussiedler: deutsche Einwanderer aus Ousteuropa // Schriften des Instituts fur Migrationsforschung und interkulturelle Studien (IMIS), Bd. 8. Osnabruck, Universitatsverlag Rasch. 1999. 323 s.
32. См.: Полян П. Репатрианты или иммигранты? Коллективный портрет немецких переселенцев из Восточной Европы на фоне Западной // Рус. мысль. N 4268. 6-12 мая 1999. С. 15.
33. "В тревоге есть настоящее..." // Там же. N 4196. 6-12 нояб. 1997. С. 14-15.
34. См.: Письма в редакцию "Русской мысли" Эрики Люст и Леонгарда Люзе // Там же. N 4212. 5-11 марта 1998. С. 16; Малецкий Ю. Стоя на обочине (и получая оплеухи): Заметки русского аугсбуржца // Там же. С. 16-17; Юров С. Дифракция "четвертой волны" // Там же. С. 17.

Глава 3
Проблемы адаптации российских эмигрантов

Внимание к проблемам адаптации российских переселенцев - сравнительно новое направление в историографии российского зарубежья. До определенного момента проблемы соотечественников изучались только представителями социальных наук (демографами, социологами), причем не русскими по происхождению, во исполнение заказов правительств своих стран. Отправной точкой в прокладывании историками самостоятельного пути представляется появление отдельного параграфа "Денационализация, ассимиляция и борьба за русский язык" многопланового исследования русского эмигранта П. Е. Ковалевского¹.

Примечательно, что разработка новой грани исторического знания началась с постановки вопроса о дефинициях. Использовав в первых же фразах упомянутого параграфа слова "ассимиляция" и "денационализация", Ковалевский счел нужным развести эти понятия, усматривая между ними разницу. Если ассимиляцию он определил как утрату национального облика, национальных традиций и качеств, превращение в людей, похожих (лат. "симилис" - похожий) на местное население, то денационализацию - как вхождение в новую нацию, принятие ее строя и лояльное отношение к стране, гражданами которой становятся прибывшие. Таким образом, по Ковалевскому, понятие денационализации шире и понятия ассимиляции, и натурализации (ее определение Ковалевский не приводит и термином этим он не оперирует) и подразумевает оба этих процесса при явном подчеркивании последнего.

Опираясь на полученные французским правительством в результате широкого анкетирования в русской среде данные, Ковалевский указал причины, способствовавшие или препятствовавшие ассимиляции русских, показал отношение к денационализации (по существу имея в виду натурализацию - принятие гражданства страны проживания) старшего и младшего поколения эмигрантов. Однако разговор об этих проблемах для П. Е. Ковалевского - не более чем мостик, введение в то, в чем он видел свою основную задачу - дать обзор культурно-просветительской работы зарубежной России. Такой переход оправдан, если принять во внимание, что именно русская культура и русский язык сыграли очень большую роль (Ковалевский называет ее даже решающей) в деле сохранения национального облика и качеств русского человека на чужбине, а эту задачу эмиграции первой послеоктябрьской "волны" отмечают все исследователи.

Подход П. Е. Ковалеского был воспринят другим российским эмигрантом-исследователем зарубежной России - М. Раевым в увидевшем свет в 1990 г. в университете Оксфорда труде "Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919-1939"². Для него также описание положения, в котором оказались русские беженцы, служащее содержанием первых двух глав книги, названия которых говорят сами за себя: "Вырванные с корнем" и "Униженные и оскорбленные. В изгнании" - всего лишь предисловие, необходимое для раскрытия вынесенной в подзаголовок темы.

М. Раев также использует специфическую терминологию: "интеграция", "адаптация", "ассимиляция", "денационализация", "натурализация", но презюмирует знание ее читателем.

Насколько просматривается из работы М. Раева, денационализация - неологизм, введенный опасавшимися утратить свою "русскость" эмигрантами и призванный заменить более нейтральное по звучанию слово "ассимиляция". Однако и в лексикоупотреблении Раева есть некоторые "огрехи". Так, он использует термин "неассимилированный", говоря о численности российских беженцев в Европе и на Ближнем Востоке на определенные даты (таблицы NN 1 и 2 в примечаниях к главе второй), по сути, подразумевая (см. с. 38) ненатурализовавшихся лиц.

При всем этом исследование М. Раева в части освещения проблемы врастания русских в инокультурную среду, сохранения национального культурного облика и образа жизни - труд, заложивший солидный социально-исторический фундамент для последующих работ.

В связи с распадом Советского Союза за пределами России оказались, по некоторым оценкам, около 40 миллионов российских соотечественников. Ситуация потребовала от них приспособления к новой социально-экономической, политической и этнокультурной реальности. Очевидно, что решить многие проблемы, порожденные политико-государственными метаморфозами последних лет, невозможно без обращения к историческому опыту российской диаспоры в странах старого зарубежья. Отчасти этим обстоятельством можно объяснить резко возросший интерес историографов эмиграции к вопросам адаптации российских переселенцев XIX-XX вв. В 1996-98 гг. Институтом российской истории РАН (г. Москва) было подготовлено три сборника статей. Как можно судить по содержанию опубликованных материалов, первый из них - "История российского зарубежья: Проблемы адаптации мигрантов в XIX-XX вв." (М., 1996) - основной задачей имел выработку методологии изучения истории адаптации различных категорий российских эмигрантов в регионах мира, второй - "Источники по истории адаптации российских эмигрантов в XIX-XX вв." (М., 1997) - посвящался анализу имеющихся источников: документов российских и зарубежных архивов, эмигрантской печати, переписей населения, осуществленных зарубежными правительствами, мемуарной литературы. Обзор имеющейся литературы и источников был вынесен также в общий раздел третьего сборника - "Социально-экономическая адаптация российских эмигрантов (конец XIX-XX в.)" (М., 1998). Два его других раздела освещали деятельность государственных институтов и общественных организаций (в том числе Церкви) по оказанию поддержки выходцам из России в 1920-30-х гг. и 1970-90-х гг. соответственно. Нетрудно заметить, что весьма непростые взаимоотношения эмиграции "второй волны" с эмигрантами предыдущих десятилетий и государственными институтами союзных держав пока находятся вне поля зрения авторского коллектива.

В числе опубликованных в сборниках статей особо хочется выделить три: публикацию Г. Я. Тарле "Эмиграционное законодательство России до и после 1917 года (Анализ источников)"³, работу 3. С. Бочаровой "Документы о правовом положении рус. эмиграции 1920-30-х годов"⁴, статью Н. Л. Крыловой "Гражданско-правовой аспект пребывания русских женщин в странах Африки"⁵. Авторы этих исследований - на сегодняшний день едва ли не единственные из известных мне публикаторов истории российского зарубежья, избравшие для осмысления этого феномена правовой аспект.

Глава VIII монографии Н. С. Фрейнкман-Хрусталевой и А. И. Новикова "Эмиграция и эмигранты. История и психология" (СПб., 1995) знакомит читателя с результатами конкретного социологического и социально-психологического исследования, осуществленного одним из авторов на материале современной Германии⁶.

Объектом исследования стала значительная группа эмигрантов и переселенцев из бывшего СССР - России, Украины, Прибалтики, Средней Азии, приехавших в Германию в начале 1990-х гг. Их характеристика позволяет составить достаточно полное представление об эмигрантах "четвертой волны" - "волны", которую нередко называют экономической. Среди раскрываемых учеными вопросов - мотивы эмиграции, образовательная и профессиональная структура ее потока, проблемы иностранного и родного языка, общения в эмигрантской среде, социального самочувствия в эмиграции детей и женщин, а также разводов, конфликтов и стрессов в эмигрантской среде.

Помимо тематических сборников и монографий в последние годы появляются и диссертационные исследования, посвященные рассматриваемой проблеме. Таковы, например, исследования В. Л. Сарапаса "Проблема социальной адаптации мигрантов к иной этнокультурной среде", Т. П. Тетеревлевой "Северная российская эмиграция: генезис и адаптационные процессы. 1918-1930-е гг."⁷ Т. П. Тетеревлева в третьей части труда, озаглавленной "Российские эмигранты в Норвегии и Финляндии", показывает специфику установления эмигрантами отношений с политической системой иностранных государств, их социально-экономической структурой и культурной средой, называет факторы, способствовавшие или препятствовавшие адаптационным процессам в каждой из этих сфер.

Российскую эмиграцию часто именуют детищем русской интеллигенции, ибо в потоке эмигрантов большей части до- и послереволюционных "волн" преобладали лица интеллигентских профессий. Именно поэтому закономерным стало участие эмигрантоведов в работе конференций изучающих историю российской интеллигенции. При обилии публикаций эмигрантоведов в сборниках материалов такого рода форумов мне удалось найти только один доклад интересующей нас в этом обзоре тематики - выступление Ю. В. Бойко "Основные факторы социальной адаптации российских специалистов-эмигрантов во Франции (1900-1930-е гг.)"⁸. Подход Ю. В. Бойко к предмету близок методологии Т. П. Тетеревлевой и также имеет четко очерченный региональный характер, но отличается выраженной акцентуацией адаптации культурной, что объяснимо культурологической направленностью конференции.

По каким-то причинам, следующим после европейских стран крупным в географическом отношении регионом мира, заселенном российскими выходцами, проблемы адаптации которых интересуют отечественных исследователей, оказались страны Латинской Америки. Быть может, такое внимание оправданно именно в силу специфики российской диаспоры здешних мест: ее не столь уж большая численность, удаленность от крупных центров рассеяния, своеобразие условий жизни в этой группе государств. Назову публикации А. И. Сизоненко "Русская диаспора в Латинской Америке: проблемы сохранения национальной самобытности"⁹, Т. Л. Владимирской "Проблемы адаптации российских эмигрантов в странах Латинской Америки"¹⁰, Е. Н. Дик "Русские в Мексике: эмиграция и адаптация"¹¹, статью этого же автора "У истоков российской эмиграции в Мексику: 1906-1926 годы. (По мексиканским источникам)"¹², основанные на документах российских архивов статьи М. Н. Мосейкиной "К вопросу о выявлении и систематизации источников по истории адаптации российской эмиграции в Аргентине и Бразилии в 1920-30-е годы"¹³ и Э. Г. Путятовой "Русские источники по истории трудовой эмиграции в Южную Америку в конце XIX - начале XX века"¹⁴, работы М. Н. Мосейкиной "Роль государственных и общественных организаций в процессе адаптации русской эмиграции в странах Латинской Америки в 1917-1945 гг."¹⁵, Т. Ю. Нечаевой "Адаптация русских эмигрантов в Латинской Америке"¹⁶.

Вопросы адаптации российских переселенцев в странах Западной и Восточной Европы, а также Китае затрагиваются в подавляющем большинстве трудов по истории нашей эмиграции в эти государства, поэтому называть их не стану. Общая историография эмиграции из России в Северную Америку несколько меньше, пропорционально меньше и литература об адаптации российских переселенцев в этом регионе. Появилось пока ограниченное число материалов о странах Африки. Это уже называвшаяся статья Н. Л. Крыловой "Гражданско-правовой аспект пребывания русских женщин в странах Африки" и работа А. Б. Летнева "Колониальный вариант адаптации: российская диаспора в странах Африки. Попытки организации (1920-1940-е гг.)"¹⁷. За исключением Китая, мне совсем не известны труды соответствующей проблематики применительно к странам Азии, а также Австралии.

Как источник, восполняющий такого рода пробелы, рекомендую материалы периодической печати. Вопросы экономической адаптации россиян "четвертой волны" в Индокитае в определенной мере раскрывает публикация Б. Сасакина "Смак во смраде"¹⁸. Экономические и психологические аспекты жизни новоавстралийских русских переселенцев затрагивает Г. Валюженич в статье "Прыжок кенгуру"¹⁹.

Все известные мне источники относятся к "четвертой волне" и освещают именно психологическую (то, что происходит с новыми эмигрантами на уровне душевного состояния) и экономическую (род деятельности и условия труда, доходы, налоги и социальное страхование, качество жизни в его финансовом измерении) стороны пребывания россиян в эмиграции при явном доминировании материалов первой группы. Интересно, что ее большую часть составляют материалы в жанре интервью, причем с теми, кто рассуждать об этом имеет полное право: писателями - "властителями душ" и психотерапевтами-профессионалами. Это интервью В. Амурского с поэтом Мануком Жажояном²⁰, беседа А. Кырлежева с писателем Ю. Малецким²¹, интервью Л. Богдановой с психотерапевтом С. Куприяновым²², Вероники Боде - с психоаналитиком Каринэ Гюльазизовой²³, интервью Л. Лозинского с психотерапевтом Э. Хусидом²⁴. О том, какие проблемы встречаются в смешанных русско-американских семьях, рассуждает американский психоаналитик Алексис Белунд в беседе с М. Рипинской²⁵. Об этом же, но уже в семьях русско-английских и русско-французских, публикация М. Орлинковой "Люди встречаются, люди влюбляются, женятся..."²⁶ О взаимоотношениях людей старшего и среднего возраста в эмигрантских семьях и психологических проблемах пожилых новоэмигрантов - статья Д. Гая "Секрет хрустального колокольчика"²⁷, об отношениях детей и взрослых в эмигрантских семьях - материал Ганны Слуцки "Шаг назад и в сторону"²⁸. О том, стоит ли американским русским терять свою самобытность, становясь американцами, рассуждает М. Бузукашвили²⁹.

Вопросы экономической адаптации на примере США раскрывает автобиографический материал Т. Черкасовой "Русская таксистка"³⁰. О слагаемых успеха на пути к обеспеченной, благоустроенной жизни в эмиграции - практические рекомендации А. Тюрина из Канады³¹.

Адаптационные процессы имеют как общие закономерности, так и специфические особенности (по странам, сферам деятельности эмигрантов) и связаны с комплексом политических, экономических, социальных, юридических, культурных вопросов. Ввиду таковой масштабности проблемы адаптации Ю.А. Поляков выделяет основные направления ее исследования: определение правового статуса эмигрантов из России, дифференцированное изучение адаптации различных социальных и профессиональных групп, пути решения языковых проблем, преодоления психологического барьера, дискомфорта, выявление уровня политической и общественной активности, культурной деятельности, отношение эмигрантов к своей родине, национальным ценностям и роли этих факторов в адаптации³². Однако уже сейчас научная историография проблем адаптации эмигрантов представляется одним из самых системно разработанных разделов историографии эмиграции вообще, в ней имеются все необходимые дальнейшему развитию элементы, каждый из которых, в свою очередь, должен послужить (и уже служит) основой для образования взаимосвязанных подсистем с более глубоким, специфически-конкретным содержанием.

1. Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия: История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920-1970). Париж, 1971.
2. Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919-1939. М., 1994.
3. Источники по истории адаптации рос. эмигрантов в XIX-XX вв. М., 1997. С. 31-62.
4. Там же. С. 63-70.
5. Социально-экономическая адаптация рос. эмигрантов (конец XIX - XX в.). М., 1998. С. 241-252.
6. В разной степени его результаты представлены и на других страницах книги. Вопросы культурной адаптации и эмигрантской ностальгии раскрываются авторами, к примеру, в главе II (см. с. 28-35).
7. Сарапас В.Л. Проблема социальной адаптации мигрантов к иной этнокультурной среде. Автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 1993; Тетеревлева Т. П. Северная российская эмиграция: генезис и адаптационные процессы. 1918-1930-е гг. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Архангельск, 1997.
8. Рос. интеллигенция на историческом переломе. Первая треть XX века. Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Санкт-Петербург, 19-20 марта 1996 г. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1996. С. 159-162.
9. История рос. зарубежья. М., 1996. С. 146-151.
10. Там же. С. 152-162.
11. Там же. С. 163-172.
12. Источники по истории адаптации рос. эмигрантов... С. 130-134.
13. Там же. С. 79-86.
14. Там же. С. 71-78.
15. Социально-экономическая адаптация... С. 100-114.
16. Лат. Америка. 1996. N 12. С. 64-71.
17. Социально-экономическая адаптация... С. 115-127.
18. Иммигранты. 1997. N 16 (21). С. 27.
19. Там же. 1996. N 2 (3). С. 5.
20. Беседа, не вышедшая в эфир // Рус. мысль. N 4228. 25 июня - 1 июля 1998. С. 11.
21. "В тревоге есть настоящее..." // Там же. N 4196. 6-12 нояб. 1997. С. 14-15.
22. Надо быть реалистом // Иммигранты. 1997. N 12 (17). С. 23.
23. Россия - папа, Америка - мама? // Там же. 1998. N 4 (30). С. 4.
24. Там же. N 6 (32). С. 3
25. Я - жена американца // Там же. 1997. N 6 (11). С. 31.
26. Там же. 1998. N 5 (31). С. 23.
27. Там же. 1997. N 7 (12). С. 22-23.
28. Там же. 1997. N 12 (17). С. 16-17.
29. Суп из топора по-американски // Там же. 1998. N 5 (31). С. 3.
30. Там же. 1996. N 2 (3). С. 22-23.
31. Там же. 1997. N 3 (8). С. 10.
32. Поляков Ю. А. Адаптация и миграция - важные факторы исторического процесса // История рос. зарубежья. С. 14-18.

Глава 4
Эмиграция и православие

Одним из важнейших направлений историографии эмиграции стало комплексное рассмотрение этой проблемы и вопросов веры, религии и церковности эмигрантской среды. Часто такая взаимосвязь очевидна, ведь согласно одному из определений термина "эмиграция" под ним понимается добровольное или вынужденное переселение из какой-либо страны в другую, вызываемое различными причинами, в том числе и религиозными. Пример такой эмиграции - диаспора кальвинистов, принужденных покинуть Францию в связи с полной отменой Нантского эдикта Людовиком XIV в 1685 г. Отъезд гугенотов затронул 200 тысяч человек, и к ним впервые на международном юридическом языке был применен термин "рефюжиэ", т. е. ищущий убежища, который через два с половиной века будет применен к русским беженцам.

Последняя параллель не означает, будто российская после-октябрьская эмиграция также была вызвана религиозными причинами, хотя, конечно, гонения на Русскую православную церковь и, как следствие, невозможность отправлять свои религиозные потребности сыграли роль в числе других факторов, повлиявших на намерение того или иного лица покинуть Россию, однако безусловно, что эти причины не были определяющими.

Между тем российская история знает примеры и чисто религиозной эмиграции: переселение в результате церковного раскола во второй половине XVII в. старообрядцев на земли Эстонии, не входившей тогда в состав Российской империи. Многим россиянам новшества патриарха Никона показались богопротивными, и на защиту веры, русского православного культа поднялись широкие массы и боярства, и крестьян, и духовенства. Царское правительство приняло реформу Никона, и на раскольников-староверов обрушились гонения и преследования. Спасение от жестоких наказаний, возможность сохранить старую веру крестьяне видели в бегстве. Они массами и поодиночке укрывались в лесах, одни из них бежали в Поволжье, за Урал, на северные окраины России, в Сибирь и на Дон. Другие устремились на запад - в Польшу, Курляндию, Пруссию.

В конце ХVII в. беглые крестьяне появились в Причудье (Чудское озеро - водная граница между Эстонией и Россией) и расположились на эстонском берегу озера на постоянное жительство (сами эстонцы из-за неплодородия почв здесь не селились). В Причудье беглых крестьян привлекало многое: новопереселенцы получали от местных помещиков небольшие участки земли, арендовали право ловли на озере. Беглецов не возвращали прежним владельцам, более того, они получали "плакат" - вид на жительство. Из крепостного крестьянина беглец становился мещанином в одном из соседствующих с Причудьем эстонских городов.

Об этих процессах, о жизни русских переселенцев-старообрядцев на земле эстонской с конца XVII в. до наших дней, их культуре, быте, обрядах идет речь в книге Е. Рихтера "Кто и как жил на земле Эстонии: Этнографические очерки" (Таллин, 1996), хотя старообрядцы и не являются центральной этнокультурной группой, рассматриваемой в книге.

Другое понимание эмиграции - эмиграции как совокупности эмигрантов, проживающих в той или иной стране, способствует осознанию того, что определяющим связующим звеном России и ее диаспоры была русская культура во всем ее многообразии и православие как ее духовно-бытовой компонент (настоятельный призыв к исследователям российского зарубежья не забывать об этом сформулирован Е. Г. Осовским¹) и позволяет перейти к рассмотрению другой группы трудов.

В великом множестве публикаций по истории российской эмиграции встречаем мы констатацию того, что вслед за русскими идет по миру и православие. Эта истина верна для всех времен и территорий, где оказывались русские переселенцы: от территорий, в отношении которых правительство России вынашивало планы русификации, до территорий, в отношении которых у него таких планов не существовало и не могло быть, ибо здесь российское рассеяние оказалось совсем по другим причинам.

Первую констатацию подтверждают статьи Д. Дехканова "Христианство в Средней Азии"², Н. Митрохина "Православие в Туркменистане"³. Их включение в обзор оправдано еще и потому, что проживающие на территории бывшего Туркестана российские соотечественники с распадом СССР оказались своего рода "эмигрантами поневоле". Из публикаций мы узнаем, что первые православные приходы появились на территории Туркмении вместе с русскими военными и переселенцами, осваивавшими присоединенную к России Закаспийскую область, в середине XIX в. Ныне Русская православная церковь Туркменистана является одной из двух (вместе с мусульманами) конфессий, зарегистрированных в обретшей независимость стране. Однако, если в связи с массовой обратной эмиграцией русскоязычного населения из Туркмении у Н. Митрохина нет уверенности, что православной общине здесь суждено иметь будущее, то относительно перспектив православия в Узбекистане Д. Дехканов, наоборот, высказывает самые оптимистичные прогнозы.

Установление связей царского правительства с Китаем и поселение первых русских привело к появлению там Российской духовной миссии, просуществовавшей с конца ХVII в. по 1949 г., когда власть в Китае перешла в руки коммунистического правительства Мао Цзэдуна, положившего конец существованию Миссии. О ее деятельности на протяжении веков рассказывает книга д-ра философии профессора В. П. Петрова "Российская Духовная миссия в Китае"⁴.

Статья игумена Ростислава (Колупаева) "Русские в Магрибе"⁵ приурочена к 100летию установления российско-марокканских связей. Статья эта вновь подтверждает то наблюдение, что там, где ступает нога русского человека, вскоре появляется и православный храм. На какую бы почву не упали семена русского рассеяния, всходы православной веры не заставляют себя ждать. Из статьи мы узнаем следующие факты. С развитием мореплавания корабли под андреевским флагом все чаще появлялись у берегов Северо-Западной Африки. В 1898 г. в г. Танжере, по обоюдному согласию императора Николая II и султана Мулая Абдаль-Азиза, было открыто генеральное консульство России.

В 1904 г. в этих краях появилась первая русская православная могила: в африканскую землю легли останки скончавшегося от ран флотского иеро-монаха отца Афанасия, служившего на крейсере "Аврора". В 1917 г. остатки прославленного Черноморского флота - 30 судов с личным составом и до 6000 гражданского населения, оказавшегося под покровительством Французской республики, прибыли в бухту г. Бизерта в Тунисе. Кто-то остался в этих местах и положил начало строительству русских православных церквей там, где некогда была древняя Карфагенская церковь. В начале 20-х гг. российские эмигранты начали прибывать в Марокко, которое стало для многих второй родиной. К концу 20-х гг. в Северной Африке проживало около 4 000 русских, не считая легионеров (о русских в Тунисе в составе французского Иностранного легиона пишет А. В. Канкрин в главе "Иностранный легион" своей книги "Мальтийские рыцари"⁶).

В столице Марокко Рабате люди, имевшие скудный эмигрантский достаток, но руководимые верой и надеждой на помощь Божию, построили храм в честь Воскресения Христова, объединивший всю русскую общину. Пример строительства Воскресенского храма в столице воодушевил наших соотечественников на создание православных приходов в других местах. В Танжере, портовом городе на Гибралтарском проливе, устроена была церковь в честь святителя Киприана Карфагенского, в Касабланке - Успенский храм. В г. Курибге - церковь, посвященная Святой Троице. В соседнем Алжире возникли приходы в честь Святой Троицы и апостола Андрея Первозванного. Что касается сегодняшнего дня прихода в честь Воскресения Христова, то следует говорить уже не только о русских, но и о всех единоверных православных христианах, проживающих в Рабате и других городах страны. В связи с резким ухудшением экономического положения в странах Восточной Европы многие сербы, румыны, болгары в поисках работы приезжают в Марокко. Церковь стала для них частичкой Родины. Авторитет Русской церкви в Марокко настолько высок, что на официальные королевские торжества представлять Россию приглашаются два человека - посол России и настоятель прихода.

О положении православной миссии в Африке "Русской мыслью" опубликовано еще одно свидетельство. Статья православного мирянина из Южной Африки Стефана Мефодия Хайеса⁷ рассказывает об истории и перспективах развития православной миссии на Черном континенте (Кении, Уганде и Танзании, Камеруне, Зимбабве и Мадагаскаре).

Мысль о том, что православие идет по миру вслед за русскими, содержится и в ряде других публикаций. Автор книги "Русские в Австралии" К. Хотимский отмечает⁸, что Церковь всегда имела исключительно большое значение в жизни русских. Это суждение верно и в отношении русских за границей. Где бы ни появлялись русские (в том числе и в Австралии), первым делом они стремились к устройству своих храмов. Помимо веры и носительницы традиций и обычаев, Церковь являлась и первым пунктом общественной жизни, куда люди приходят, чтобы учиться, молиться, на собрания, в клуб, по социальным поводам, праздновать различные события.

Несколько публикаций "Иммигрантов" посвящено российским эмигрантам в Финляндии. Автор очерка "Не сменившие веру" К. Обухов⁹ тверд в суждении: хотя многие из поселившихся в Финляндии до 1917 г. или бежавших туда после Октября меняли фамилию, делали ее "финляндизированной", но веру не менял никто. Эта истина верна и для сохранивших веру в условиях воинствующего атеизма и не отрекшихся от нее в условиях эмиграции "второй волны". Об этом - статья вице-председателя правления Форума русскоязычного населения Финляндии К. Глушкова "Русская деревня в Ярвенпяя"¹⁰. Автор также считает православие неотъемлемой частью русских семейных традиций и этим объясняет активную "православность" бежавших с началом Зимней войны 1939-40 гг. на финскую территорию жителей Карельского перешейка. В каждом доме, в каждой комнате висела икона. Все отмечали православные праздники. На новом месте, где оказались беженцы, не было православного храма, и поначалу службы проходили в спортивном зале школы. В 1948 г. в небольшом поселке Ярвенпяя на деньги, собранные "с миру", была построена первая в Финляндии послевоенная церковь. Когда финские русские узнали, что в Ярвенпяя есть церковь, они стали перебираться сюда из других уголков Финляндии. В основном это были такие же беженцы. Так внутри финского поселка образовалась русская деревня в 500-700 жителей, таким образом, православная церковь выступила катализатором русского единства в те послевоенные годы и в какой-то степени продолжает выполнять эту функцию и сейчас: службы в православной церкви идут теперь один раз в месяц по-славянски для тех из стариков, кто еще жив, и для новых русских, которые приехали недавно.

Констатацию того, что переселившиеся во время Зимней войны в Финляндию карелы принесли с собой и православие, мы встречаем и в интервью митрополита Гельсингфорского Льва 3. Регонен¹¹.

Ряд публикаций, также объединенных пониманием эмиграции как совокупности эмигрантов, проживающих в той или иной стране, посвящен взаимоотношениям церковных эмиграции и метрополии. Книга священника Г. Митрофанова так и озаглавлена: "Русская Православная Церковь в России и в эмиграции в 1920-е годы: К вопросу о взаимоотношениях Московской Патриархии и русской церковной эмиграции в период 1920-1927 гг."¹². В работе предпринята попытка рассмотрения и характеристики ряда важнейших постановлений и посланий высшей власти РПЦ, в которых получил свое отражение один из наиболее сложных вопросов русской церковной истории XX века - вопрос о взаимоотношениях центрального руководства РПЦ, находившегося в Москве и возглавлявшегося патриархом Тихоном и его каноническими преемниками, и группы русских епископов, руководившей значительной частью русской церковной эмиграции и принявшей в 1920-х гг. название РПЦ за границей (до 1926 г. Русская зарубежная церковь объединяла все православное зарубежье, другие ветви русского православия за границей оформились позже, а потому взаимоотношения с ними Московской патриархии не могли быть объектом исследования автора, ограничившего свой труд рамками 1920-1927 гг.). Г. Митрофанов справедливо отмечает сложность данного опроса, которая состоит прежде всего в том, что уже сам факт возникновения РПЦ за границей создал весьма своеобразную ситуацию, трудноразрешимую с точки зрения сложившихся к тому времени канонических представлений. И хотя руководство Московской патриархии сумело в своих официальных установлениях уже в первые 5-6 лет существования Русской церкви за границей определить конкретные формы взаимоотношений с ней, развитие этих взаимоотношений в последующие годы, осложненное бесплодной политической полемикой и различием в понимания исторических задач Православной церкви в современном мире, пошло по пути, на котором между РПЦ (Московским патриархатом) и РПЦ за границей было утеряно не только политическое, но и евхаристическое единство церковной жизни. Его сменило литургическое разобщение и церковно-историческое противостояние.

Для более полного представления о характере взаимоотношений РПЦ ЗГ и РПЦ МП в книге помимо документов Московского патриархата рассмотрены и некоторые важные документы, исходившие от руководства РПЦ ЗГ, в которых позиция этой церковной группы по отношению к РПЦ МП оказалась изложенной наиболее четко и определенно. Учитывая то, что разбираемые в книге указы, постановления и послания руководства как РПЦ, так и РПЦ за границей, появившейся десятки лет тому назад, крайне редко публиковались впоследствии, и то лишь в трудно доступных для широкого читателя изданиях, как правило, выходивших за рубежом, наиболее важные из этих документов публикуются без всяких сокращений в качестве приложения к книге Г. Митрофанова. И с этой точки зрения книга особенно ценна.

Взаимоотношениям церковных эмиграции и метрополии, а именно - борьбе большевистской власти и ее креатуры - образованной в 1923 г. в Москве "Живой церкви" - за право собственности на здание Св. Александро-Невского храма на улице Дарю в Париже, а значит, за право контролировать деятельность крупнейшего прихода российского зарубежья (с 1861 г. собор - духовный центр русской колонии во Франции, а с 1922 г. - духовный центр русского рассеяния Западной Европы), посвящена статья Н. Росса "Советская власть и русская церковь в Париже (1923-1930)"¹³. Истории этого же здания посвящена и другая статья указанного автора¹⁴.

Рассмотрение истории Русской церкви за рубежом не входило в задачу автора книги "Трагедия Русской Церкви. 1917-1945" (Париж: IMCA-Press, 1977) Льва Регельсона, однако ее отдельные моменты, как то: назначение арх. Евлогия управляющим западно-европейскими церквами; постановление Св. Патриарха, Св. Синода и Высшего Церковного Совета по поводу самоуправления епархий в случае отсутствия канонического центра или невозможности связи с ним; и т. д., - нашли отражение в Приложении 1 этой книги.

Церковно-канонический уровень рассматриваемой проблемы - эмиграции и православия - и ее политически-организационные рамки отражает обширный "Исторический очерк о Русской Православной Церкви за границей", помещенный в первый том двухтомной книги-альбома "Русская православная церковь за границей. 1918-1968" (N.-Y., 1968) - издания, осуществленного Русской духовной миссией в Иерусалиме Русской православной церкви за границей по благословению первоиерарха митрополита Филарета к 50-летию крушения императорской России. Очерк написан редактором издания А. А. Соллогубом с позиций самой РПЦ ЗГ и от ее лица, а потому не может претендовать на объективность. С этих же позиций написан и вошедший в тот же том очерк архиепископа Никона "Русская Православная Церковь За Границей". Хронологический охват обоих очерков - период с 1917 по 1968 год.

Авторы не свободны от противоборства с другими ветвями РПЦ и христианства. И подобранные ими вошедшие в том документы из жизни РПЦ за рубежом также проникнуты духом непримиримой конфронтации с большевизмом и подневольной ему РПЦ Московского патриархата, что вполне объяснимо. На с. 5-6 тома в предисловии от издательства его авторы пишут, что созданная российскими изгнанниками Церковь взяла на себя миссию хранить все основы, традиции и величие русского православия и РПЦ и, считая себя носительницей подлинной церковности, РПЦ ЗГ провозглашает себя единственно правомочной говорить от имени Русской церкви и всего российского народа. Заметим, что подобные амбиции были весьма характерна для российской эмиграции послеоктябрьской волны.

Второй том описываемого издания составлен из очерков, рассказывающих почти о всех приходах епархий РПЦ ЗГ в странах российского рассеяния: чикагской, германской, канадской, австрийской, французской, английской с момента их возникновения до издания книги. Это придает изданию энциклопедичность, а сопровождение повествования множеством фотоснимков переводит книгу в разряд единственных в своем роде.

Как уже говорилось, до 1926 г. Русская зарубежная православная церковь объединяла все православное зарубежье. В последующем она раскололась. Идеологии церковного раскола и ветвям русского зарубежного православия посвящены седьмая и восьмая главы исследования М. В. Назарова "Миссия русской эмиграции"¹⁵, которые так и называются: "Три ветви зарубежного православия" и "Идеология церковного раскола". О причинах раскола РПЦ ЗГ пишет и Н. М. Зернов¹⁶. На американском континенте ассимилированной русской иммиграцией в 1970 г. была провозглашена автокефальная Американская православная церковь. Однако неассимилированные эмигранты в США тяготеют к Русской зарубежной православной церкви. Американской ветви РЗПЦ посвящен ряд статей.

Так, очерк П. Немировского "Я нашел здесь Россию"¹⁷ обращен к одному из приходов РЗПЦ - Свято-Троицкому монастырю в Джорданвилле (штат Нью-Йорк). Этот самый крупный в Америке русский православный монастырь был основан в 20-х гг., когда в России рушились храмы, иеромонахом Пантелеймоном и регентом-псаломщиком Иосифом, русинами родом из Волыни (Прикарпатье). В монастыре, как в Ноевом ковчеге, собрались ныне люди с различными судьбами и с разных стран и континентов - Америки, Европы, России и даже из Австралии. Сегодня здесь живут тридцать монахов, десять послушников и трудников - так зовутся люди, живущие и работающие в монастыре и соблюдающие все его правила.

Если в публикации П. Немировского содержится лишь упоминание об издательской деятельности Свято-Троицкого монастыря и образовательной (монастырь является центром подготовки кадров для приходов российского зарубежья, входящих в состав Р3ПЦ), то Е. Голомолзин в статье "Русская православная церковь за границей"¹⁸ останавливается на первой подробнее. Характеризуется тематика каждого из выпускаемых монастырем от имени всей Р3ПЦ четырех журналов. Особый акцент делается на то, что Свято-Троицкий монастырь принадлежит к числу организаций российского зарубежья, всегда готовых протянуть руку помощи вновь прибывшим эмигрантам. Публикация снабжена несколькими цветными фотоиллюстрациями, образно дополняющими рассказ о монастыре как месте паломничества православных, желающих очиститься от мирской суеты и скверны.

Следующие две публикации обращены к прошлому и настоящему ныне организационно обособленного северо-американского православия.

Статья "Американское православие"¹⁹ представляет собой краткий очерк истории Американской православной церкви с момента высадки на острове Кадьяк у берегов Аляски в 1794 г. русской миссии в составе восьми монахов через образование русских православных приходов в Сан-Франциско и Нью-Йорке (1860-е гг.), русского епископата, процессы разделения одной полиэтнической православной юрисдикции Российской церкви на несколько юрисдикций по этническому признаку, дальнейшие расколы и размежевания, нормализацию отношений между Американской митрополией и Московской патриархией и образование Североамериканской автокефалии в 1970 г., до наших дней. Автор очерка (имя не указано) характеризует сегодняшний статус Американской православной церкви, ее структуру и деятельность.

В статье протоиерея Леонида Кишковского "На путях к церковному единству в Северной Америке"²⁰ речь идет о кризисе, переживаемом американским православием в наши дни. По мнению автора, этот кризис проявляется в следующих трех моментах: частое игнорирование проблем и надежд современной цивилизации; утрата православными церковными рядами молодежи, переход ее в нецерковность или другие конфессии; третий момент - то, что обращение к православию у многих людей происходит не в результате успешности православной миссии, а в результате личного поиска; четвертый - разделенность православных на различные юрисдикции. Возможным путям решения этих проблем, прежде всего последней, и деятельности, которая уже осуществляется с этой целью и которую еще предстоит осуществить, посвящена эта статья.

В числе последних в группе публикаций, объединенных мною по признаку понимания эмиграции как совокупности эмигрантов, проживающих в той или иной стране, назову статью Е. Пазухина "Иерархия как зеркало русского прихода"²¹ и отклик на нее прот. И. Свиридова. Автор первой пытается ответить на им же поставленный вопрос: каков приход современной Русской зарубежной православной церкви. Поскольку с понятием современности корреспондируется "четвертая волна" эмиграции, которая, по мнению автора, затронула по преимуществу Германию, то в качестве объекта исследования Е. Пазухиным избраны православные приходы именно этой страны. Итог авторских наблюдений следующий: приход российских соотечественников в РЗПЦ подчас обусловлен прежде всего тем, что это традиционно, национально, это - "наше", родное. Основной контингент приходов - ревностные неофиты, понимающие православие как беззаветное послушание священноначалию и неукоснительное выполнение мельчайших предписаний обрядового благочестия. Выбор ими юрисдикции РЗПЦ, которая владеет подавляющим большинством храмовых зданий на территории Германии, определяется тем, что в их сознании понятия "Церковь" и "храм" практически совпадают. Что же касается раскола внутри Русской церкви и возникающих в связи с этим проблем, то они попросту игнорируются. Чуждое культурно-языковое окружение содействует большей, чем в России, сплоченности верующих вокруг храма и между собой, а также их активности в приходской жизни. Вместе с тем то, что прихожане могут сами оказывать какое-то влияние на жизнь Церкви, быть в ней не только потребителями, но и создателями духовных ценностей, им даже не приходит в голову.

Эти мысли были подхвачены прот. Иоанном Свиридовым в статье "Преподобный Симеон Новый Богослов и современность"²², где он рассуждает о святости, соборности, непогрешимости и апостольской верности Русской зарубежной православной церкви, проблемах, существующих в Зарубежной и Русской церквах сегодня, и возможности единства двух церквей.

Наконец, заключительной в этой группе публикаций назову беседу Н. Большаковой с владыкой Сергием, архиепископом западно-европейских русских церквей²³. Архиепископ кратко останавливается на истории возглавляемой им епархии, имеющей приходы во Франции, Италии, Голландии, Бельгии, Швеции, Норвегии и Германии, о жизни этих приходов, высказывает свой взгляд на будущее епархии и вообще православия в Западной Европе (по его мнению, через два-три поколения эта архиепископия потеряет свею "русскость", но сохранит русскую богослужебную практику), говорит об особенностях, отличающих православных на Западе от православных в России, о том, как строятся отношения православных, живущих в Западной Европе, с католиками и протестантами; об отношениях его архиепископии с Русской православной церковью, другими поместными Церквами и с Зарубежной церковью, о путях преодоления существующих между ними разногласий. Владыка Сергий отвечает также на вопрос о роли Церкви в судьбах эмиграции и в жизни "русского Парижа" сегодня; о том, какие перспективы для православия видит он в наступающем тысячелетии.

Третья группа рассматриваемых публикаций объединена пониманием эмиграции как состояния, присущего значительной части переселенцев, особенно тех, чье пребывание на чужбине оказалось вынужденным. Особенно достойно представлена в этой группе разработка проблем взаимосвязи эмиграции и православия в историографии "первой волны". Прежде всего здесь следует назвать труд известного историка М. Раева "Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919-1939" (М.: Прогресс-Академия, 1994). Центральная мысль главы шестой этой книги - "Царство Божие внутри вас есть. Церковь и религия в диаспоре" - это мысль о том, что какими бы ни были прежние политические и общественные идеалы российских эмигрантов, все они потеряли стабильные основы и смысл своей жизни. Для многих эмигрантов возрождение веры являлось источником утешения и внутренней силы, необходимой для того, чтобы пережить тяготы изгнания и заполнить пустоту, возникшую после утраты прежних идеалов. Для большинства эмигрантов вера ассоциировалась с русским православием.

Для бесправного эмигранта все двери в окружающую иностранную жизнь были закрыты. Русский храм - вот единственное место, где он чувствовал себя дома. Об этом пишет эмигрант "первой волны", выпускник Пражского университета и Сорбонны В. С. Варшавский²⁴.

Выступив когда-то важнейшим объединителем Руси и неоднократно в кризисные моменты российской истории консолидировав вокруг себя патриотические силы нашего Отечества, православие объединило россиян и за рубежом. Объединило представителей разных поколений, политических взглядов и социальных слоев, включая интеллигенцию, несмотря на то, что с Петровской эпохи большая часть образованного общества была вне всякой церковности. О том, почему это произошло, пишет в называвшейся книге М. Раев. На основе обобщения существующих трудов рассуждает об этом и автор настоящего исследования²⁵.

На причинах возвращения значительной части эмигрантской интеллигенции из числа "первой волны" в лоно Церкви останавливается подробно философ, богослов, историк, видный общественный деятель зарубежья Н. М. Зернов в труде "Русское религиозное возрождение XX века"²⁶. Одна из глав книги, повествующей о рождении и эволюции интеллигенции - этой, по мнению Зернова, единственной в своем роде социальной группы, не имеющей аналогов в мире, так и называется: "Возвращение блудного сына" (гл. 9). Квинтэссенция исследования Н. М. Зернова изложена мною в работе "Николай Зернов о роли интеллигенции в истории Отечества"²⁷.

Обращению интеллигенции способствовала прежде всего ситуация, в которой оказались после 1917 г. и эмиграция, и Русская церковь, и сама Россия. Само выживание России как христианской державы и русских как верующей нации было поставлено под вопрос. Названные обстоятельства не могли не оказать воздействия на настроения тех представителей эмиграции, кто стремился сохранить русское религиозное возрождение эпохи Серебряного века (наиболее характерной чертой этого процесса была связь, установившаяся между религиозной мыслью и наукой, философией) и поддерживать дух довоенного социального и политического реформизма. Ведь сама по себе православная вера с ее высокими нравственными идеалами соответствовала сути российской интеллигенции с ее мировоззренческими исканиями, неудовлетворенностью настоящим, жгучими муками совести (вспомним: Бог говорит с нами через нашу совесть) и поисками счастливого будущего. С возникновением Русской зарубежной православной церкви отпал и такой сдерживавший интеллигенцию момент, как подчиненность Церкви государству.

Истину о почти генетической связи каждого, соотносящего с себя с общностью, имя которой - российский народ, с православием, независимо от строго этнического (в данном случае - еврейского) происхождения, особо проявляющейся в условиях эмиграции, подтверждает ряд публикаций, посвященных эмиграции "четвертой волны". Главная мысль письма Глена, пришедшего из Чикаго и опубликованного по заголовком "Церковь сестры Далл"²⁸ состоит в том, что только вера в Бога помогает человеку устоять в трудных условиях эмиграции, когда рушится все, в том числе семья, и все приходится начинать сначала.

О Церкви как институте, помогающем скорейшей интеграции в американскую жизнь, рассказывается в автобиографической статье В. Родионова "Путь к храму"²⁹. Безусловно, не все эмигранты являются верующими, и знание об оказываемой Церковью исходя из христианской идеи любви к ближнему бескорыстной помощи часто используется ими для извлечения определенных благ, ради чего отдельные лица без зазрения совести переходят из атеистов в "верующие" и обратно. Статья В. Родионова интересна также замечаниями о новациях, привнесенных Американской автокефальной церковью в православное богослужение.

Четвертая группа рассматриваемых работ основывается на понимании эмиграции и как совокупности эмигрантов, проживающих в той или иной стране, и как некоего состояния. Это труды, посвященные объединениям русских православных эмигрантов и деятелям русского религиозного рассеяния. Обе разновидности выделены мною в отдельную группу в связи с тем, что по характеру затрагиваемых вопросов не могут быть отнесены ни ко второй, ни к третьей группе в чистом виде. В самом деле, рассказывая биографии деятелей религиозного рассеяния, авторы пишут о них не просто как о представителях российской эмиграции, а непременно показывая их духовно-нравственную эволюцию - путь к Богу. Повествуя же о деятельности религиозных объединений, функционирующих в эмигрантской среде, останавливаются на нравственных причинах их создания.

В изгнании Русская церковь, потеряв бескрайнюю "православную территорию" и почти все свои внешние символы и материальные выражения, который сопровождали, а порой и подменяли собой ее жизнь в России, была вынуждена искать иные пути, чтобы жить и действовать. Таких путей было два: или замкнуться, приняв форму религиозно-этнической общности, стать просто Церковью эмигрантов, или же принять изгнание как следствие своих собственных грехов и одновременно как таинственную волю Провидения, чтобы в отрыве от привычного, почти автоматического уклада жизни обострить и обогатить церковное сознание и вернуться к главному и определяющему в церковном Предании - к тому, что не зависит от времени и места и потому может быть реализовано в любом месте и времени. Последнее означало также и умение увидеть присутствие и действие Христа не только в канонических рамках православия, но и вовне - в "большом" христианском мире.

Созданное в октябре 1923 г. Русское студенческое христианское движение за рубежом (РСХД) выбрало второй путь. Психологически он был менее удобным, действительно в какой-то степени максималистским, но будущее показало правильность этого выбора.

Идейные и практические основания, на которых РСХД могло строить свою жизнь в постоянно изменяющихся внешних условиях, задал первый, учредительный съезд РСХД в Пшерове, близ Праги, состоявшийся 1-8 октября 1923 г. В связи с особой значимостью этого события в жизни российского зарубежья ему уделено большое внимание в литературе. Первая часть статьи А. Кырлежева "Юбилей РСХД: К 75-летию Первого Пшеровского съезда"³⁰ рассказывает об обстоятельствах, в которых рождалось это молодежное Движение, и его целях, вторая часть³¹ посвящена собственно учредительному форуму. Об этом же Пшеровском съезде и последующих форумах первого (довоенного) этапа содержатся сведения в упоминавшемся сочинении Н. М. Зернова "Русское религиозное возрождение XX века" (с. 237-248). О целях Движения, его организационной структуре и формах работы в довоенных условиях рассказывает М. Раев³². Характерные черты этого Движения перечисляет в статье "Благодать Божия в современном мире" О. Ковалевская³³. О деятельности РСХД как пути эмигрантской молодежи к Христу и источнике духовных сил в условиях заостренного сознания религиозной и национальной чуждости российских эмигрантов Западной Европы и одновременно сознания необходимости поисков единства с нею идет речь в третьей главе книги В. С. Варшавского³⁴.

Русское студенческое христианское движение сохранило жизнеспособность в течение десятилетий; оно как будто умирало, но затем снова возрождалось. РСХД существует по сей день. Осенью 1998 г. Движение отпраздновало 75-летний юбилей. Этой дате посвящена беседа Александра Кырлежева с Михаилом Соллогубом, Сергеем Морозовым и Владимиром Викторовым, опубликованная на страницах "Русской мысли" под заголовком "Говорят участники юбилейного коллоквиума"³⁵. Участники беседы размышляют о причинах долголетия РСХД, объединяющего уже четвертое поколение эмигрантов. По мнению С. Морозова, РСХД - это Движение, которое ищет смысл, старается осмыслить человеческую жизнь в разных культурах, в религиозном контексте и которое находит параллели на Западе. Несмотря на то, что нынешние участники РСХД испытывают серьезный кризис идентичности и чувствуют себя полноправными гражданами других стран, они считают, что отказываться от русскости в РСХД нельзя по двум причинам: потому что это - история и потому что Россия для них не чужая страна. Участники Движения затрудняются дать прогноз судьбы РСХД на этапе смены еще одного поколения, но уверены в одном: РСХД будет жить, пока в нем будет нужда.

Помимо Русского студенческого христианского движения как организации, сыгравшей большую культурно-просветительскую и социальную роль в российском зарубежье, автор книги "Зарубежная Россия: История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920 - 1970)" (Париж, 1971) П. Е. Ковалевский, бывший руководителем РСХД в изгнании, уделяет внимание другой прицерковной организации, также имевшей большое значение в зарубежье - Православному делу, взявшему на себя обязательство оказания социальной помощи русским в довоенном Париже.

Деятельность Православного дела напрямую связана с именем Елизаветы Юрьевны Скобцовой (в монашестве матерью Марией), явившейся вместе с Ф. Т. Пьяновым его основательницей, что позволяет перейти к рассмотрению публикаций, посвященных деятелям русского религиозного рассеяния.

Путь эмиграции Е. Ю. Скобцовой, дворянки по происхождению, в 1918 г. - главы городского самоуправления Анапы был путем, общим для многих и многих беженцев: от восточного берега Черного моря на юг, в независимую Грузию, затем на запад, в Константинополь, потом в Белград. В Париж ее семья прибыла в начале 1923 г. Кончина в 1926 г. младшей из дочерей явилась поворотным пунктом в ее жизни. До революции будущая мать Мария выпустила две книги стихов. С 1927 г. почти все, что она писала, было посвящено вопросам социальной и духовной жизни. Автор книги "Мать Мария"³⁶ прот. С. Гаккель неоднократно обращается к ее стихам: Бог "суживает" ее дороги и призывает на особое служение. И не случайно С. Гаккель приводит им составленную библиографию трудов матери Марии - их около сорока, от первых изданных в России поэтических опытов до трудов религиозных. Этот хронологический список как нельзя лучше позволяет проследить духовную эволюцию Е. Ю. Скобцовой, преображение ее в монахиню Марию.

Жизнь матери Марии, окончившаяся мученической жертвенной смертью в одном из фашистских концлагерей в 1945 г., являет пример неонароднического служения народу. Это то служение, о котором она всегда мечтала начиная от своего вступления в сентябре 1917 г. в партию эсеров до назначения в 1930 г. разъездным секретарем РСХД и организации Православного дела. "Нет сомнения в призвании христианина к социальной работе, - писала мать Мария. Он призван организовать лучшую жизнь трудящихся, обеспечить старых, строить больницы, заботиться о детях, бороться с эксплуатацией, несправедливостью, нуждой, беззаконием"³⁷. Пути Е. Ю. Скобцовой, "судьбе неведомо покорному", и посвящена книга С. Гаккеля.

Осмыслению духовного наследия матери Марии, а именно - недавно найденному написанному в 1937 г. ее труду "Типы религиозной жизни", помещенному в 176-м номере издающегося в Париже "Вестника РХД" (1997, II-III) посвящена статья А. Кырлежева "Евангельский путь матери Марии"³⁸.

"Апостол христианского братства". Эти слова одного англичанина, вынесенные в заголовок статьи А. Кырлежева³⁹ как нельзя лучше характеризуют личность неоднократно упоминавшегося автора труда "Русское религиозное возрождение XX века" Н. М. Зернова. Зернов не относился к плеяде "религиозных мыслителей" и был, по мнению многих, скорее популяризатором их идей; он довольно рано покинул "русский Париж", т. е. не находился в эпицентре религиозной жизни эмиграции. Вместе с тем Зернов является ярким представителем того направления или движения в среде русской интеллигенции, суть которого - в резкой смене идеала, в повороте от революционности к православию с сохранением свойственных интеллигентам страстности и максимализма. Именно с его легкой руки этот процесс, начавшийся в России и продолжившийся в эмиграции, получил название "русского религиозного возрождения". Биографии адепта этого процесса и посвящена статья А. Кырлежева, приуроченная к 100-летию со дня рождения Н. М. Зернова.

О жизни, церковной, музыкальной и культурно-просветительской деятельности руководителя хора Свято-Александро-Невского Собора, эмигранта "первой волны" Петра Васильевича Спасского (1896-1968) рассказывается в статье Н. Спасского "Петр Васильевич Спасский"⁴⁰.

В самом начале обзора работ, относящихся к четвертой группе, упоминалось, что православие в эмиграции выбрало путь открытости, а значит, сотрудничества с западными церквами. Сотрудничество означало, что русским стоит учиться у западных христиан их опыту организационной, социальной и педагогической работы, их умению ставить дело и достигать результатов. Русские, в свою очередь, могли раскрыть перед Западом ту религиозную энергию и смысл, которые сохранил православный Восток, но в какой-то степени утратил христианский Запад.

Испытав гонения на Церковь, потеряв родину, русские в изгнании с особой остротой почувствовали необходимость христианского единства. И самым неожиданным достижением эмиграции стало ее активное участие в экуменическом движении⁴¹. Эмигранты оказали глубокое влияние на его развитие и помогли западным вероисповеданиям увидеть подлинный лик православия. Помимо называвшихся трудов Н. М. Зернова, вопрос о значении православного рассеяния по всему миру для христианства на Западе получил наиболее полное освещение в также упоминавшемся сочинении П. Е. Ковалевского. Эта констатация уже звучала в моей статье "Православие как поле цивилизационно-культурного диалога России и Запада"⁴².

Итак, вся историография последних четырех десятилетий свидетельствует: вслед за русскими по миру идет и православие. Так было всегда, но особенно проявилось вследствие небывалого русского исхода первой послеоктябрьской "волны". Потрясения, пережитые эмигрантами, вызвали глубокий переворот в мировоззрении и отношении к жизни многих из них. Внутри эмиграции родился церковный народ. Он был совсем отличен от того церковного простонародья, которое считалось оплотом Церкви до революции. В эмиграции он тесно объединил представителей всех бывших сословий и возглавлялся людьми больших духовных дарований.

Если в начале века православие воспринималось исключительно как национальная вера греков, русских или румын, своего рода этнорелигиозный реликт, то в настоящее время всем ясно, что православие - важнейшая христианская традиция, без полноправного присутствия которой в жизни планеты невозможно современное христианство. И в значительной степени это стало возможным благодаря русским эмигрантам.

1. См.: Осовский Е. Г. Образование и педагогическая мысль российского зарубежья: состояние и проблемы исследований // Образование и педагогическая мысль российского зарубежья. Тез. Всерос. науч. конф. по проекту "Национальная школа России". 1-2 нояб. 1994 г., г. Саранск. Саранск, 1994. С. 5.
2. Рус. мысль. N 4182. 10-16 июля 1997. С. 17.
3. Там же. N 4223. 21-27 мая 1998. С. 19.
4. Петров В. П. Российская Духовная миссия в Китае. Вашингтон, 1968.
5. Рус. мысль. N 4238. 24-30 сент. 1998. С. 20.
6. Канкрин А. В. Мальтийские рыцари. М.: Моск. рабочий, 1993.
7. Хайес С. М. Православная миссия в Африке // Церк.-обществ. вестн. N 18. С. 5. Спец. прилож. к "Рус. мысли". N 4179. 19-25 июня 1997.
8. Хотимский К. Русские в Австралии. Мельбурн, 1957. С. 20.
9. Иммигранты. 1998. N 9(35). С. 20.
10. Там же. 1997. N 15(20). С. 25.
11. Вера русского человека никому не подотчетна, кроме всевышнего // Там же. 1997. N 18(23). С. 22.
12. Митрофанов Г. Русская Православная Церковь в России и в эмиграции в 1920-е годы: К вопросу о взаимоотношениях Московской Патриархии и русской церковной эмиграции в период 1920-1927 гг. СПб.: Изд-во "Ноах", 1995.
13. Рус. мысль. N 4180. 26 июня - 2 июля 1997. С. 16; N 4181. 3-9 июля 1997. С. 13
14. См.: Росс Н. Как реставрировали русскую церковь в Париже (1890-1997) // Там же. N 4176. 19 мая - 4 июня 1997. С. 17.
15. Назаров М. В. Миссия русской эмиграции. Ставрополь: Кавказский край, 1992.
16. Зернов Н. М. Русское религиозное возрождение XX века". Париж, 1991. 2-е рус. изд.
17. Иммигранты. 1997. N 4(9). С. 2-3.
18. Там же. 1997. N 21(26). С. 31.
19. Рус. мысль. N 4195. 30 окт.-5 нояб. 1997. С. 18.
20. Там же. С. 18-19.
21. Там же. N 4217. 9-15 апр. 1998. С. 10.
22. Там же. N 4223. 21-27 мая 1998. С. 21.
23. Бередить совесть этого мира // Там же. N 4265. 15-21 апр. 1999. С. 20.
24. Варшавский В. С. Незамеченное поколение. М.: ИНЭКС, 1992. С. 23, 121. Репринт нью-йоркского издания 1956 г.
25. Пронин А. А. Православная церковь как фактор русского культурного единства за рубежом // 1917 год в судьбах российских граждан. Тез. докл. Республ. науч.-практич. конф. Иваново: Изд-во ИвГУ, 1997. С. 148-150.
26. Зернов Н. М. Русское религиозное возрождение XX века. Париж, 1991. 2-е рус. изд., испр. Первое русское издание вышло в свет в издательстве IMCA-Press в 1974 г. Впервые книга была напечатана в Лондоне в 1963 г.
27. Интеллигенция России в истории XX века: неоконченные споры: Тез. докл. Рос. науч. конф. Екатеринбург; УрГУ, 1998. С. 128-129.
28. Иммигранты. 1997. N 3(8). С. 9.
29. Там же. 1997. N 6(11). С. 22-23.
30. Рус. мысль. N 4206. 22-28 янв. 1998. С. 17.
31. Там же. N 4207. 29 янв.- 4 февр. 1998. С. 21.
32. Раев М. Россия за рубежом. М., 1994. С. 172-177.
33. Рус. мысль. N 4255. 28 янв.-3 февр. 1999. С. 19.
34. Варшавский В. С. Указ соч. С. 121-162.
35. Рус. мысль. N 4246. 19-25 нояб. 1998. С. 21.
36. С. Гаккель, прот. Мать Мария. Париж: IMCA-Press, 1992. Первое изд. - там же, 1980.
37. Цит. по: Там же. С. 174.
38. Рус. мысль. N 4209. 12-18 февр. 1998. С. 21.
39. Там же. N 4242. 22-28 окт. 1998. С. 21.
40. Там же. N 4253. 14-20 янв. 1999. С. 19.
41. См. об этом: Зернов Н. Закатные годы // Сегодня. 1994. 22 февр. С. 9; Он же. Русское религиозное возрождение XX века. Гл. "Встреча с христианским Западом"; Кырлежев А. Апостол христианского братства.
42. Русь, Россия и мировая цивилизация. Материалы 13-й Всерос. заоч. науч. конф. СПб.: Нестор, 1999. С. 93-96.