Из истории русского военного искусства

НА "ДОРОГЕ ПОЛОВЕЦКОЙ"
Ю.В.Сухарев"

Тактика борьбы с "набеговой системой" в XII веке

В 1171 году, едва только в Киеве начал княжить Глеб Юрьевич, посаженный своим могучим братом Андреем Боголюбским, "пришло множество половцев... Одни пришли к Переяславлю и стали у Песочена, а другие пришли по этой стороне к Киеву и стали у Корсуня. И прислали те и другие к Глебу..."1
Обыкновенно вожди половецких группировок при вокняжении в Киеве нового правителя прибывали, дабы заключить с ним договор, утвержденный клятвой, о порядке взаимоотношений: "...порядъ положити о всемъ и утвердитися межи собою: "И внидемъ в роту, а ты - к нам. Да ни вы начнете бояти ся нас, ни мы васъ". Только в этот раз сделано это было не без коварства. Ханы право- и левобережной Кумании2, как всегда, прибывали на переговоры в готовности "на миръ и на рать", окруженные тысячами воинов, и каждый ждал русского князя на одном из берегов Днепра. Летописцу расчет кочевников очевиден: князь неизбежно поедет навстречу кому-то одному и потратит на переговоры определенное время ("а тамо ему постряпати"); другой хан найдет себе в том "обиду" и повод пограбить (с ним-то мир еще не заключили).
Оказавшись заложником ситуации, Глеб поспешил на родную Переяславщину, тем более что там тогда "за старшего" находился его двенадцатилетний сын Владимир. Туда он и устремился буквально "сломя голову", имея при себе лишь братьев Михалка и, вероятно, Всеволода, самого младшего из Юрьевичей, да еще кучку ближних бояр и телохранителей. При этом, сознавая коварство своих "гораздых на кроволитье" "конфидентов", он и к Корсуню отправил гонца в надежде удержать их там хотя бы несколько дней.
"Урядившись" с левобережными и отгостив на неизбежном пиру, Глеб, взяв с собой небольшой отряд переяславцев, через Зарубский брод метнулся к Корсуню; но было поздно. Хан Тоглый, едва узнал о движении киевского князя к Переяславлю, пользуясь выигранным временем, уже бросил своих наездников в глубокий рейд "за Киев". 
Объектами нападения половцев стали городки по верхней Случи: Полонный, Семыч и Десятинный (последний находился под управлением митрополита, доходы с него принадлежали киевскому храму Богородицы Десятинной), расположенные достаточно далеко от степной границы, где никто не ожидал набега. По словам летописи, городки были "взяты без утечи", то есть со всем населением.
Злая весть настигла князя уже на "оной" стороне. Посреди пустынного Перепетовского поля он встретился со спешившим к нему на соединение отрядом черных клобуков3. От них Глеб узнал вероятное местонахождение половцев. Как показали дальнейшие события, точного представления о численности противника не имели ни Глеб, ни его союзники.
Первым порывом князя было немедленно гнаться за вероломными кипчаками4. Но аксакалы в черных папахах повисли на поводьях ("яша за поводъ") со словами: "Княже, не езди! Тебе пристало выступать с большим войском, когда собираешь "братию" (князей-вассалов. - Ю.С.). А сейчас пошли кого-то из братьев и сколько-то берендеев". В самом деле, опасно было доверяться превратностям судьбы в пограничной войне, да еще при столь туманной обстановке. Поостыв, Глеб согласился послать в погоню брата Михалка. С ним отрядили полторы тысячи берендеев и целых сто (!) переяславцев. Скудость сил решено было компенсировать тем, что в советники молодому князю определили опытного воеводу, вероятно, выходца из Польши Володислава ("Янева брата", уточнил для современников летописец).
Так из-за вынужденной Глебовой спешки Михаил Юрьевич в этом походе оказался вовсе без свиты. "А дружины его не было с ним. Не знали о "борзом" и внезапном отъезде князя своего из Киева". Только трое отроков везли за ним его стяг. И все же он отправляется на перехват заведомо превосходящих сил противника: "...Михалко же послушанье створи братне... целовав брата своего Глеба и всю дружину братню"5.
Описание дальнейших событий раскрывает нам основы складывающейся тактики первых русских пограничников.
Отряд ехал по тревожному, затаившему угрозу Поросью, пока берендейский дозор не пересек "дорогу половецкую" - след прошедшего войска, тропу набега, проторенную по степной целине (появившийся позже, во времена татарщины, термин "сакма" еще не употребляется). Зная по опыту, что степняки, как волки, которых они особо почитают6, не будучи потревожены, всегда возвращаются своим следом, решили стеречь их на этой тропе, но не дожидаться в засаде, а двигаться навстречу, "скрадывая" по частям. Теперь успех отряда зависел от дозорных, высланных впереди "сторожи" (разведдозора). "В разведке первым врага не увидел - считай пропал". Так оно вскоре и случилось... с половцами.
Через какое-то время дозорные доложили о том, что видели половецкий разъезд числом около 300 сабель. "И объехавше ихъ без вести". Можно предположить, что далее наши главные силы, сойдя с тропы, разделились на две группы, продолжая одновременно движение по обеим ее сторонам. Дав таким образом противнику втянуться в "мешок", "овех избиша, а другыя изымаша". Никому из окруженной головной походной заставы противника не удалось вырваться.
Пленных стали наскоро допрашивать о численности основных сил. Ответ был неутешительный - "7 тысяч"7. Возможно, пленные, видя немногочисленность русских, решили припугнуть их, но на деле лишь поторопили свой смертный миг. Характерно, что вопрос о том, напасть ли на противника или уклониться от боя, даже не стоял (не за тем ехали). О судьбе пленных же сказали: "Половцев много идет, а нас мало. Если этих пощадим, то в бою они нам будут первые вороги", то есть в спину ударят. Пленников "перебили всех, не упустив ни единого". После чего возобновили движение в прежнем порядке. Вскоре увидели новую колонну, растянувшуюся далеко по тропе. 
Степняки ехали не таясь, цепью всадников окружив полон; позади гнали стада скота и конские табуны. Засаду устроили всеми наличными силами. Половцы вновь были застигнуты врасплох. Их походный порядок исключал организованное сопротивление, что и объясняет быстрый разгром. Однако на сей раз немало кипчаков смогло уйти из-под удара и бежать. То, что сообщили уцелевшие "языки", ошеломило наших героев: был еще на подходе "великий полк" всей лукоморской группировки. Искушенный в набегах Тоглый главные силы держал в арьергарде!
Численность противника летописец определил в 900 копий и тут же для сравнения указал количество всадников у Михалки - 90 копий, подчеркивая десятикратное превосходство кочевников в последнем и решающем бою. Тут дается нам и ключ к уяснению понятия "копья" - этой наименьшей тактической единицы русского войска. Исходя из того, что берендеев и переяславцев поначалу было 1600 человек (минус небольшие потери в предыдущем бою), получаем 17-18 всадников в одном копье. То есть главные силы половцев составляли примерно 15300 сабель.
На что, кажется, можно надеяться в таком отчаянном положении? Враг оповещен и находится так близко, что избежать столкновения невозможно, даже если бросить только что освобожденный полон. Оставалось только молиться... "Наши же Божиею помощью и Святою Богородицею укрепляясь, дождались того великого полка и поехали против него, уповая на Крест честной".
И снова автор - возможно, первый наш воистину военный писатель Петр Бориславич8 - приводит драгоценные тактические подробности. "Дерзкие" переяславцы, ведомые Михалкой, сначала поехали впереди, но берендеи решили иначе. Здесь, в окрестностях Бердичева ("Берендичева"), - их земля, и им виднее, как воевать с "наследственным врагом"! Придержав за повод княжьего коня, старейшина предложил: "Не должны вы быть впереди. Вы - наш "город". А мы - "стрельцы" - будем впереди".
Эта строка говорит о многом. Во-первых, мы обнаруживаем специфический термин "город", обозначавший элемент боевого порядка, вероятно, сходный с каре, неоднократно, хотя и без названия, встречаемый в описаниях битв с половцами в различных тактических ситуациях. "Город" становился особенно эффективным при ведении боя в окружении. Составленный из "оружников", он был необходим маневрирующим "стрельцам" как точка опоры, чтобы не оказаться смятыми и рассеянными подавляющими силами противника. Чувствуется, что берендеи стараются действовать по привычной (и наиболее целесообразной) схеме, оставлявшей наибольшую надежду продержаться. Во-вторых, вопреки расхожему представлению о бедности городских "низов", издавна утвердившемуся в литературе, все переяславцы, то есть не дружинники, а горожане, "вои"- ополченцы, предстают как "оружники" - тяжеловооруженные конники, ничем не уступая феодализирующейся знати, чего бедняки, конечно, не могли себе позволить. То, что отряд был полностью конным, видно из слов автора, всюду употребляющего по отношению к русским глагол "ехаша", а не "поидоша". И, в-третьих, здесь опровергается мнение Б.А.Рыбакова о феодальной природе русского "копья" (по аналогии с Западной Европой)9, ибо говорится о чисто ополченческих, "демократических" "копьях". Что же касается черных клобуков, то их "подразделения" скорее всего имели родоплеменную природу. Как и у половцев, упоминаемый отряд, или "курень", должен был состоять из "чадей" - родственников одного "аила". Термин "копье" применительно к ним может быть условен как общеупотребительный для оценки численности всего войска. Хотя возможно и то, что русское понятие бытовало и здесь, обозначая мужчин одной так называемой "большой семьи".
...Пропустив вперед берендеев, переяславцы привели копья в положение "к бою" и продолжили движение навстречу налетающей половецкой лаве. Конные массы столкнулись, "...и бысть сеча зла".
Первым напором половцы отбросили берендеев к "городу". В результате вскоре был зарублен ("потят") наш "стяговник" - знаменосец. Казалось, все пропало. Уже кто-то из степняков, перехватив падающее знамя, "содрал "чолку стяговую" - ценный трофей. Положение спас Володислав. Налетев на половца, он зарубил его, а на навершие древка водрузил свой подшлемник - "прилбицу".
Сеча продолжалась с прежним ожесточением. Каждый, оглядываясь на своеобычный стяг, старался держаться к нему поближе. Рядом с Володиславом бился и Михалко. Его ранили копьями в руку и, дважды, в "стегно"10. Раны оказались не опасными. По этому поводу летописец добавляет: "...но Бог, отца его молитвою, избавил его от смерти, как и в луке моря". Может быть, речь идет о том, что Михалко в числе других молодых князей участвовал годом ранее в преследовании половцев, разбитых на Орели? Часть их тогда гнали до самого морского побережья, где его жизнь, возможно, и подверглась опасности...
Постепенно истекая кровью, князь, отнюдь не богатырского здоровья и сложения, слабел и держался в седле из последних сил. Русичи и берендеи отбивались с отчаянием обреченных. И в конце концов русская стойкость превозмогла! Кипчаки, как это часто и прежде случалось, не выдержали длительного психологического напряжения, побежали. "И наши их погнали. Одних секли, а других хватали. И взяли их руками полторы тысячи, а прочих избили, а "князь" их Тоглый "утече".
"И пришли Михалко с переяславцами и с берендеями к Киеву, победив половцев... Полоненные же возвратились восвояси ("в своя си"). А прочие все христиане прославили Бога и святую Богородицу - скорую помощницу роду православному".
История противостояния земледельцев и кочевников Восточной Европы насчитывает не одно тысячелетие. Наши предки, веками обороняя свою границу от хищных южных соседей, выработали несколько приемов борьбы с набегами. Особенно актуальной эта специфическая область военного искусства стала с 980 года, когда набеги печенегов становятся постоянными. Самыми употребительными приемами были: вначале - строительство сплошных оборонительных линий (с первых веков н.э., - так называемые "Змиевы валы": пассивная оборона в опорных пунктах с возможно более ранним перехватом), позднее - чаще всего преследование.
Превращение Киевской Руси в мощную державу позволило совершить качественный скачок в развитии вооруженных сил. Победа над печенегами в битве под Киевом и их настойчивое преследование, приведшее к полному рассеянию целого народа в 1036 году, показали, что русская конница уже сложилась как род войск, способный решать стратегические задачи. Это было подтверждено победоносным превентивным походом 1060 года против торков.
В своем знаменитом "Поучении", вспоминая молодость, Владимир Мономах многократно упоминает о погонях и перехватах половецких ватаг и более крупных отрядов, но, к сожалению, дает лишь предельно краткие, общие сообщения. В зрелом возрасте, восстановив на время единство Руси, он смог вернуться к оптимальной форме борьбы - предупреждению набегов, уничтожая врага в его логове. Но позже, в эпоху вновь наставшей раздробленности, снова пришлось разрозненными силами бороться с набегами, хотя методика, как видим, усложнилась. Здесь следует отдать должное нашим тюркским союзникам. Славяне учились у них науке степной войны не меньше, чем у противника.
К концу столетия Русь снова переходит в наступление на степь. Помимо масштабных походов, применяются и стремительные рейды летучих "корволантов" легкой конницы по районам половецких кочевий. Особенно эффективными такие действия оказывались в зимнее время.
Способом, подобным описанному выше, те же действующие лица (на сей раз с ними был и Всеволод) спустя примерно год разбили половцев еще раз. Схема отличалась только тем, что отряду пришлось из Киева спуститься далеко к югу, прежде чем выйти "на дорогу половецкую". Половцы вновь были разгромлены в трех последовательных столкновениях - уже отработанным приемом.
В том же году на другом берегу Днепра молодой Игорь Святославич впервые самостоятельно выйдет "в поле" на поиск славы... Ему пришлось действовать уже по-другому. От захваченного "языка" стало известно, что накануне войско хана Кончака прошло неподалеку в набег на Переяславское княжество. Игорь решил ожидать возвращения "наворопщиков" на их "дороге", избрав для засады переправу через Ворсклу, где, пользуясь внезапностью, с легкостью разбил крупное войско своего будущего свата.
Рязанские же князья в условиях, когда основная часть их вооруженных сил располагалась у северных границ, действовали по-своему. Они или просто бросались вдогонку по грабившему врагу, или, подобно запорожцам в более поздней истории, скрытно следовали за ним по пятам, дожидаясь, пока кипчаки не устроят дневку и не залягут отдыхать, чтобы их вырезать и освободить пленных (например, на реке Великой Вороне в 1150 году).
Так вековая борьба на южной границе способствовала развитию отечественного военного искусства.

1Здесь и далее цитируется по Полному собранию русских летописей (ПСРЛ). Ипатьевская летопись. М., 1962. Т.II. Перевод автора.
2Куманы, или команы - византийское и западноевропейское название половцев. Кумания - причерноморские степи - их страна.
3Собирательное название разноплеменных кочевников, находившихся на русской пограничной службе. Основу составляли торки и разрозненные роды печенегов, среди которых выделяются берендеи. Упоминаются также ковуи, турпеи, бастии, отдельные роды половцев ("читеевичи") и другие.
4Самоназвание половцев.
5Под "дружиной" (как и автор "Слова о полку Игореве") летописец подразумевает только старшую дружину, то есть боярство, к которому, без сомнения, принадлежит и сам. Данный пример - лишний довод в пользу версии Б.А.Рыбакова о принадлежности этой части Ипатьевской летописи и "Слова" одному и тому же лицу - киевскому боярину Петру Бориславичу.
6Отсюда - эмблема современной гагаузской автономии: волчья голова на красном фоне.
7Все числа в тексте источника имеют традиционное для допетровской Руси буквенное обозначение.
8Владимир Всеволодович Мономах может рассматриваться скорее как первый военный мемуарист и публицист-"идеолог".
9Рыбаков Б.А. Культура Древней Руси. М.-Л., 1952. Т.1.
10Часто встречающийся в текстах источников вид ранения - факт, позволяющий считать, что набедренники на Руси в то время не были в ходу. Это подтверждается и иконографическим материалом.