Е.Е.Голубинский о реформе в Русской церкви

 

Введение

 

Е.Е.Голубинский (1834-1912) — выдающийся историк Русской церкви, профессор Московской Духовной Академии, действительный член Императорской Академии Наук.

Глубокий ум, необычайная широта сознания и независимость суждений отличали Е.Е.Голубинского, и эти дарования определили жизненное призвание ученого-историка как историка-критика. Ему принадлежат слова: "Предоставляя желающим и производящим быть сторонниками истории тупой или лгущей, я, со своей стороны, есть горячий сторонник истории настоящей". Известный историк С.А.Белокуров вспоминал о своем учителе: "Будучи человеком прямолинейным, Евгений Евстигнеевич любил все называть своими словами, не подыскивая каких-либо более мягких выражений.. Он был из колена Левиина, рос среди кре­стьянской бедноты на приходские приношения и воспитывался под нуж­дою в духовных школах".

Испытав на себе всю остроту суровой реальности, Голубинский научился рассматривать историческую общественную и духовную жизнь России в ее истинном свете, без прикрас.

В 1880 году выходит в свет основной труд Е.Е.Голубинского "История Русской церкви". Свободно-критический характер монографии вызвал гнев "охранителей" церкви во главе с известным обер-прокурором Свя­щенного Синода К.П.Победоносцевым. Голубинский был на долгое вре­мя причислен к списку неблагонадежных писателей.

После выхода второго тома "Истории" Победоносцев неожиданно изменил свое отношение к Голубинскому. Окончательная его реабили­тация в синодальных "сферах" произошла в 1903 г.

В то время готовилась канонизация Серафима Саровского. Комиссия, освидетельствовавшая мощи, нашла лишь одни кости. Произошло сму­щение и растерянность. Однако благодаря книге Е.Е.Голубинского "Ис­тория канонизации русских святых" неопределенность ситуации была полностью устранена. В ней приводились доказательства того, что свя­тые канонизуются не за нетление мощей, которое необязательно, а за святую жизнь и посмертные чудеса.

В 1905 г. было учреждено Предсоборное Присутствие, готовившее Поместный Собор Русской церкви и рассматривавшее реформы, в кото­рых нуждалась, как и нуждается теперь, наша церковь. Е.Е.Голубинский был приглашен участвовать в Предсоборном Присутствии. Предло­жения о необходимых реформах ученый высказал в шести статьях, опубликованных С.А.Белокуровым уже после смерти своего учителя в 1913г.

В предисловии С.А.Белокуров писал: "Будет оскорблением памяти почившего думать, что при раскрытии недостатков Русской церкви им руководило какое-либо иное чувство, кроме искреннего желания ей блага, желания улучшения ее жизни, желания оказать ей посильную помощь в этом деле. Он был сын, искренно любивший свою матерь-Цер­ковь, и выставлял недостатки ее не для того, чтобы глумиться над нею, а чтобы чрез обнаружение их освободить ее от них".

 Церковь и государство

 

В 1881 г. Е.Е.Голубинский написал статью "Благие желания (pia desideria) относительно Русской церкви". Опубликованная 110 лет на­зад, сегодня она кажется написанной именно для нас. «Думы и заботы всех русских людей, которые, возвышаясь над живущею непосредственным образом массой, несколько мыслят, болезненно сосредоточены на том, что наше государство, столько далеко стоящее позади других и так медленно двигавшееся доселе по пути развития, должно, наконец, стать на этот путь твердо и решительно и, не колеблясь, пойти по нему со всей энергиею...

Истинную задачу всякого государства составляет не то, чтобы оно заботилось о возвышении своего политического могущества, от которого большинству его жителей ни тепло, ни холодно и которое удовлетворяет только честолюбию немногих, а то, чтобы оно пеклось о гражданском благополучии народа, чтобы оно стремилось всем доставить средства жить по возможности не худо. Мы, русские, слишком достаточно забо­тились о политическом могуществе нашего государства и пора, наконец, приняться за заботы о гражданском благосостоянии нашего народа. Что простой народ наш живет слишком бедно и худо, — так бедно и худо, как нигде в Европе и, может быть, не везде в Азии, это составляет факт, отрицать который не решаются, наконец, и самые отважные лицемеры. Причин крайне незавидного положения у нас простого народа две: внешне-социальные суровые условия и внутренняя невоспитанность его са­мого. Чтобы поднять благосостояние народа, нужно устранить обе причины и никак не одну только: поставьте народ в самые благоприятнейшие социальные условия, наделите его всевозможными льготами и просто дайте ему денег, — если не будет устранена другая причина, из этого ничего не выйдет, кроме того, что процветут кабаки и что народ ниспадет еще на низшую степень бедности, совсем, что называется, промота­ется и оголеет. Постепенно отстранять внешние неблагоприятные условия и создавать условия благоприятные есть собственно дело государства; но задача нравственного воспитания народа есть не его задача, для него невыполнима (что особенно ясно после 70 лет "коммунистического воспитания". — А.П.), и в сем случае оно необходимо должно обратиться к помощи церкви и к ее священникам. Народ наш предан пьянству не только в лице городских ремесленников-пролетариев, как это почти везде, но и в лице всего своего земледельческого сословия, как это нигде. Пока не будет достигнуто, чтобы народ наш стал по возможности трезвым, до тех пор будут бессильны и недействительны все внешние старания об улучшении его быта: но это может быть достигнуто только при помощи священников (точнее, Церкви. — А.П.)... Тут предстоит двойной труд — сначала нужно сделать трезвыми самих священников (см. ниже главу о нравственности духовенства. — А.П.) и потом уже возложить на них обязанность (миссию) сделать трезвым народ; но именно этим, хотя и удлиненным, путем, а не каким-нибудь другим может быть достигнута цель. Язва и болезнь пьянства не позволяют нам простирать наши мечты далее трезвости, то есть заставляют нас ограни­чивать наши мечты; но трезвость не составляет всего, что может дать нравственное воспитание народа и чем условливается его благосостоя­ние. Всякому читателю, полагаем, приходилось встречать известия о сектантских общинах, представляющих из себя образцы благоустроенности и процветания, — как в них все не только трезвы» но и трудолюбивы, честны, расположены помогать друг другу, как поэтому в них вовсе нет той лохматой бедности, которой до такой степени изобильно у нас. У сектантов сделало это нравственное воспитание, и если это возможно у них, то, конечно, возможно и у нас. Скажут, что на сектан­тов влияет их исключительное положение. Но протестантизм есть вера целых народов, которые нисколько не находятся в исключительном положении: и до какой степени нравственное воспитание церкви, через пасторов, подняло там благосостояние народов! Потрудитесь узнать, например, о соседней нам Швеции, до какой степени народ обязан в ней своим благосостоянием церкви!

У людей мирских, которых занимает вопрос о благе государства, существует предубеждение против церкви, как об области, не имеющей ничего общего с государством, потому, что составлены превратные о ней представления. Церковь учит людей ходить в церковь, соблюдать посты, а какое дело до этого государству? Но церковь учит и должна учить не одному только этому, но и многому другому. Церковь учит и должна учить людей иметь все те добрые качества, которые мы желали бы видеть в наилучших гражданах; она учит нравственности христианской, а нравственность гражданская вся объемлется нравственностию христианской, как меньшее целое большим целым...

Таким образом вопрос о том, в каком положении находится церковь, есть не только вопрос для самой церкви, но имеющий безусловно существенное значение вопрос и для государства... Будучи необходимой помощницей для государства в достижении его целей, церковь имеет свои собственные и свои прямые цели, более важные и более высокие, чем цели государственные...

Что наша Русская церковь и как помощница государства, и как выполнительница своих прямых целей совершенно далека от положения сколько-нибудь удовлетворительного и еще заставляет желать очень иного, — это составляет печальную, но бесспорную истину, которую оспаривать имеют охоту только те, кто личным образом заинтересован в том, чтобы все оставалось в церкви так, как доселе есть. Следователь­но, как в интересах государства, так и в интересах самой церкви не может не быть признано предметом настоятельных желаний то, чтобы церковь, подобно государству, не отставая от него, если уж не показывая ему пример, что долженствовало бы быть, усвоила сознание необходи­мости своего самоулучшения».

Предложенные Е.Е.Голубинским реформы призваны были обновить жизнь церкви на всех уровнях — от прихода до высшего церковного управления.

 

Христианское просвещение и нравственность

 

Источник всех бед нашего народа Е.Е.Голубинский видит в отсутствии христианского просвещения.

«Мы приняли от греков христианство, но не заимствовали от них вместе с христианством просвещения, вследствие чего все наше обще­ство, включая приходских священников, стали людьми не образованны­ми, а еле-еле грамотными...

Просвещение отсутствовало у нас как во всем обществе, так и в духовенстве, до времен Петра Великого; до того же времени и наши священники не могли быть учителями народа. Со времени Петра у нас начало вводиться просвещение как во всем обществе, так и в духовенстве, и, наконец, до некоторой степени совсем ввелось, так что в настоящее время ставят в священники непременно и исключительно людей получивших настоящее общее и богословское образование (в наше время богословское образование снова редкость.— А.П.). И однако наши приходские священники и до сих пор остаются для народа только совершителями церковных служб и треб... Это значит, что священники наши не спешат воспринять на себя обязанности, которые слишком долгое время не были у нас исполняемы и что они имели бы решительное желание оставаться при столь льготных для них старых порядках...

Иные у нас полагают, что священники наши уже исполняют лежа­щую на них обязанность быть учителями, ибо сказывают проповеди...

Церковная проповедь, как бы она ни была хорошо поставлена и ведена, вовсе не представляет собою средства для научения людей вере и нравственности; она имеет значение дополнительное к настоящему научению, — и нисколько не маловажное, а, напротив, очень важное, как средство напоминания им об истинах веры, как средство постоянного возгревания уже насажденного в людях духа благодати.

Единственное действительное средство научать людей настоящим, а не воображаемым только образом есть систематически-школьное обуче­ние науке о вере или катехизису и науке о нравственности или этике (нравственному богословию)...

Есть нравственность истинно христианская и есть нравственность только мнящая себя таковою, нравственность фарисейская.

У нас в России, по нашим историческим обстоятельствам, слишком много утвердила свое господство нравственность фарисейская, и должно, наконец, позаботиться о том, чтобы сокрушить ее господство и оставить власть единственно за нравственностью истинно христианской и истинно евангельской.

Мы, русские, очень долгое время остававшиеся без света просвещения, впали в ту крайность, чтобы все христианство и все христианское благочестие полагать в наружном богопочтении или внешней набожно­сти.

В XVI веке среди русского общества явился пророк, посланный отъинуду (откуда-то), который возвысил свой голос против фарисейского благочестия наших предков; это — знаменитый преп. Максим грек. Но обличения одного человека, хотя смелые и беспощадные, как обличения древнего Илии Фесвитянина, не в состоянии были пересоздать обще­ство...

Нет особенной нужды в нарочитых стараниях об укреплении в нашем народе привязанности к внешней молитве и вообще наружной набожности, ибо он и без того привержен к ней и нисколько не сомневается в ее необходимости, а и крайне преувеличивает ее значение (т.е. впадает в магизм. Это зло сохранилось, а добродетель молитвы, к сожалению, многими из нас ныне утеряна. — А.П.); но настоит самая неотложная нужда в самых нарочитых стараниях о насаждении и возращении в нем христианской нравственности. Простой народ наш во внешнем поведении омерзительно сквернословец, затем безобразно пьян, не сознает обязанности быть трудолюбивым, совсем не знает, что такое христиан­ская совесть (припомните наших ремесленников и их возмутительную склонность к обманам), в своей семье и со своими несчастными рабочи­ми-животными — безобразный варвар. Наши купцы, столько усердные к внешней молитве, столько приверженные к храмам и теплящие в своих лавках неугасимые лампадки, до такой степени мало наблюдают чест­ности в торговле, что можно подумать, будто они лампадки теплят затем, чтобы Бог помогал им обманывать людей. Наши чиновники, от верху до низу, давно ли перестали, и перестали ли совсем, — представ­лять собой олицетворение тех пороков, которые свойственны их званию?

Стараться воспитывать детей так, чтобы из них выходили люди не одной наружной тщетной (самой по себе) молитвы, но и истинные христиане, — в этом должны поставлять свою задачу наши священники при преподавании детям христианского нравоучения.

Обязанности священников по отношению к прихожанам суть те же, что обязанности родителей по отношению к детям, почему они и назы­ваются духовными отцами. Научив вере и нравственности христианской каждого своего прихожанина в его детстве, священник обязан потом постоянно поддерживать их в нем и укреплять. Средства сего суть церковная регулярная проповедь и затем учительные беседы с прихожанами и увещательные речи к ним, как говорит апостол, "благовремение и безвременне».

 

Приходские училища и духовенство

 

Для систематического научения вере и нравственности Е.Е.Голубинский полагает необходимым при каждом приходском храме устроить приходские училища. Но в этих приходских училищах не удастся со­брать всех детей по отдаленности многих деревень от сел.

"Совершенно помочь этому злу может только отдаленное время, когда умножится у нас и станет богаче сельское население. Но до некоторой степени оно может и должно быть устраняемо сейчас же. Слишком большие приходы явились у нас по побуждениям не церковно-приходским... Для крестьян может быть затруднение в построении церквей; но гораздо предпочтительнее то, чтобы они молились в дере­вянных и скромных церквах, нежели то, чтобы деревни отстояли от сел на 15 верст и более".

Голубинский указывал, что поскольку обязанность учить народ со­ставляет непременную и существенную обязанность священника, то исполнять ее они должны даром. Вознаграждение к ущербу для их авторитета должно превращать их в наемников. Но вполне допустимо увеличить священникам их оклад на приходах.

Преподавание требует постоянного приготовления к урокам. «Но значительная часть наших священников, хотя бы имела желание быть усердными и добросовестными, — должна оказаться в сем случае несо­стоятельной, отчасти по условиям быта, отчасти по тому способу, как у нас совершаются некоторые приходские требы. Значительная часть на­ших сельских священников суть в то же время крестьяне, обрабатыва­ющие принадлежащую церквам пахотную землю... Обязанность, как должно, учить детей в школе, обязанность, как должно, учить народ посредством проповедей, обязанность, как должно, поучать тот же народ при всяком случае, вообще обязанность быть учителем в самом широком смысле слова, требует того, чтобы человек оставался среди книг, чтобы он имел время размышлять и обдумывать, чтобы он не подавлял в себе духовно-мыслящего и чувствующего человека. Но земледельчество, как оно ни почтенно само по себе, не только совершенно отнимает у священника время и возможность для надлежащего исполнения им его обязанностей, как народного учителя, но подавляет в нем и всякую способность к сему, так что человека хватает, наконец, только на то, что суть наши священники в настоящее время, — быть механическими совершителями церковных служб и треб, и более ничего. В продолжение всего лета крестьянские работы от восхода солнца до вытухания вечерней зари; в продолжение зимы, чуть не целый день, заботы о скотине, которая содержится для земледельчества, в приготовлении ее корма и в самом кормлении, — когда тут о книжках, когда тут думать и размыш­лять... Всякому можно личным образом наблюдать, как земледельчество в непродолжительное время изменяет семинариста, поступающего в священники: человек поступает на место исполненный благих мечтаний; но проходит три-четыре года — человек просто грамотный крестьянин, и более ничего; самая наружность человека совершенно изменяется: вместо тщательной заботы о приличии вы видите совершенно крестьянскую и совершенно распущенную неряшливость.

Итак, священники должны быть избавлены от эемледельчества. (В наше время вместо учительства священники, к сожалению, вынуждены значительную часть своего времени отдавать хозяйственным заботам и ремонту храмов. — А.П.).

Требы, которые могут отвлекать священников от аккуратного хож­дения в училища для учения, суть причащения больных и крещение. Для исполнения той или другой требы священники возятся в приход, и если деревни отстоят от села далеко, то на это тратятся целые дни, особенно в весеннее и осеннее время, когда дороги деревенские и вообще грунтовые дороги становятся невозможными. В приходах неодноклирных это препятствие может быть устраняемо так, что все священники, сколько их есть, должны сообща исполнять обязанность законоучительства, или так, чтобы один был законоучителем, а другое исполняли требы. В приходах одноклирных священники должны убеждать прихожан, чтобы они в случаях маломальской возможности привозили больных для причащения и младенцев для крещения к церквам (что жела­тельно и ради самого достоинства таинств). При таком порядке в тех одноклирных приходах, в которых деревни находятся не в слишком далеком расстоянии от села, священники немного будут терять времени на езду с требами. Для совершенного устранения препятствия мы бы предложили... ставить в такие приходы в помощь священникам настоя­щим священников-викариев на дьяческой вакансии, из окончивших курс училища, так, чтобы они исправляли требы, а при общественных служениях в церкви были за дьячков.

Как смотрят у нас на приходского священника и в чем полагают его идеал?

Если священник неопустительно и достаточно усердно поет общественные церковные службы и изредка, по праздникам, сказывает проповеди, если без замедления и без проволочек исправляет частные при­ходские требы, если, одним словом, он исправный священник, если он живет достаточно скромно и прилично, не пьянствуя и не позволяя себе никаких безобразий, то он считается вполне хорошим священником и более от него ничего не требуется.

Но если священник есть пастырь, то где же тут пастырство? Пасти людей значит их воспитывать и руководить, а где же тут эти воспитание и руководство?..

Совершенно существенная обязанность священников... воспитывать людей в вере и нравственности христианской, ибо благодать Божия не спасает людей насильственным образом, а только помогает их собствен­ным, самим по себе недостаточным, усилиям достигать спасения посред­ством веры и добрых дел... Без благодати невозможно спасение; но и без собственной готовности и без собственных усилий человека благо­дать останется в нем бесплодною, сколько бы обильно ему не препода­валась...

Наши приходские священники... не учащие прихожан вере и нравст­венности, исполняют только половину своих существенных обязанно­стей, как пастырей.

У христиан Западной Европы до начала XVI в. точно так же, как у нас до сих пор, не было ни малейших помышлений о том, чтобы свя­щенники воспитывали народ. Но в начале XVI в. было, наконец, про­возглашено там и осознано, что священники обязаны и должны быть для народа учителями, и в настоящее время там и на самом деле это так. Великая заслуга заставить священников быть пастырями принадлежит протестантам (не невозможное дело, что найдутся своеобразно благочестивые люди, которые будут скандализированы тем, что им указывают на пример схизматиков... Но не верх ли нечестия и безумия мыслить, что если у схизматиков то-то и то-то хорошо, то у нас, православных, поелику мы, благодарение Богу, не схизматики, то же самое должно быть худо?)»

 

Нравственное состояние духовенства

 

«Священник есть для своих прихожан учитель нравственности хри­стианской во всем ее объеме; следовательно, он должен быть для них, по возможности, образом и примером всех христианских добродетелей. Как священник не может сделать своих прихожан людьми христиански нравственными чрез одно приказание быть им таковыми, а должен воспитать их в нравственности, — так в свою очередь и священники не могут быть сделаны в требуемой от них мере нравственными чрез одно простое приказание начальства быть им тем, чем они должны быть, а могут быть приготовляемы только посредством воспитания. Следова­тельно, чтобы священники являлись надлежащими воспитателями в нравственности народа, для этого требуется, чтобы они сами надлежа­щим образом воспитывались нравственно в приготовляющих их семина­риях. Это переносит нас к вопросу о том, как должны быть нравственно воспитываемы в семинариях будущие священники. К вопросу этому мы возвратимся после, когда будем говорить вообще о семинариях, — как воспитании, так и учении в них; а здесь мы коснемся только одного порока нашего духовенства, в который впадают священники по поступлении на места, несмотря ни на какое воспитание, полученное в семи­нарии, и который необходимо искоренить между ними отчасти мерами административной строгости, отчасти принятием других соответствую­щих мер. Порок этот есть пьянство.

Пьянство есть порок нашего духовенства, так сказать, досеминарский, идущий от времен старых и, вероятно, древних. В семинариях, разумеется, не учат пьянству; но поступает человек из семинарии на место, находит там готовую пьяную среду и утопает в ней. Нам приходилось видать немало примеров, что люди, во время учения в семинарии вовсе не обещавшие быть пьяницами, становились по поступлении на место самыми горькими и самыми жалкими пьяницами. Мы не знаем всего нашего отечества достаточно хорошо, чтобы сказать, насколько еще распространенным остается в нем пьянство среди духовенства. Нас уверяют, что в некоторых губерниях и этнографических местностях оно выводится, или даже и совсем вывелось. От чистого сердца желаем верить, что это правда; но местности, которые мы знаем, еще до сих пор погрязают в пьянстве.

Пока священники остаются погруженными в свое нынешнее пьянст­во, нечего, конечно, и думать о том, чтобы они стали сколько-нибудь пастырями для народа. Если мы хотим, чтобы священники искоренили пьянство в народе, — а сделать это могут только они, — то, конечно, мы должны начать с них самих. Вообще, искоренение пьянства между священниками (которому и до сих пор, как было в XVI веке, продолжа­ют дивиться иноземцы) есть дело самой первостепенной важности и самой неотложной нужды. Так как зло слишком застарело и упорно, то и борьба с ним необходима самая энергическая. Во-первых, необходимо усилить надзор за духовенством, которого у нас теперь почти вовсе нет (ибо благочинные почти совсем не составляют надзирателей) и который нужен, кроме нашей причины, и по многому другому; во-вторых, должны быть приложены к делу наказания и карания самые суровые), чтобы не сказать — беспощадные, Муравьевские, ибо, потворствуя, мы будем делать то, что приносить сотни и тысячи людей (каковы прихо­жане) в жертву единицам.

Наряду с мерами административно-карательными существует в дан­ном случае мера воспитательная, которая, как таковая, прочнее первых и которую поэтому необходимо приложить к делу в полной мере. Это — заведение училищ для девиц духовного звания, так, чтобы женами священников были непременно женщины, получившие образование. Влияние образованных жен на священников, весьма важное в том отно­шении, чтобы внести в их жизнь порядочность, опрятность и приличие вместо теперешних, почти совсем крестьянских, грязи, неопрятности и неприглядности, несомненно, решительным образом будет содействовать и тому, чтобы искоренить между ними пьянство. К приличной и хорошей жене являться пьяным свиньей из деревни — человека невольно возьмет совесть, и он станет умерять и невольно сдерживать себя, с тем, чтобы дойти, наконец, до убеждения, что радости жизни не в одном грязном пьянстве, как учили отцы, — что хорошая и приличная жена, хорошие и приличные дети и сам с ними как быть человек — гораздо лучше. Не могут не быть приветствованы самыми искренними похвала­ми те архиереи и духовенства, которые уже завели у себя наши учили­ща. Но они должны быть заведены везде и не по одному на епархию, а в количестве двух-трех и более, так, чтобы по крайней мере все священники, если не все священно-церковнослужители, имели возможность давать своим дочерям училищное образование».

 

Церковное богослужение и проповедь

 

Важнейшими средствами нравственного и духовного научения наро­да, которые должны дополнять первоначальное научение в духовных училищах, постоянно напоминая об истинах веры и возгревая уже на­сажденный в людях дух благодати, видит церковное богослужение и проповедь.

«В первые века христианства церковная проповедь составляла одну из необходимых составных частей общественного богослужения, и имен­но литургию, так что если совершалась литургия, то непременно была на ней и проповедь или поучение настоятеля, опущение которого было бы то же, что опущение какой-нибудь из частей литургии, которые признаются в ней необходимыми, то же, например, что опущение чтения апостола или евангелия, пения "Верую" или "Отче наш". С тече­нием времени, по мере распространения между настоятелями церквей невежества и нерадения, прововедь начала становиться все реже и реже и, наконец, смолкла. Церковная проповедь представляет собою необходимое средство постоянного поддержания и укрепления в прихожанах истин веры, а преимущественно и в особенности правил нравственности христианской. Без предварительного данного прихожанам систематически-школьного христианского образования она имеет весьма мало смысла; но при этом условии она — весь свой смысл, как сейчас указанное средство. Если мы хотим, чтобы священники наши стали истинными пастырями своих прихожан, то у нас непременно должна быть восстановлена церковная проповедь в том виде, как она существовала в первые века христианства, а именно — чтобы она стала необходимой и совершенно регулярной принадлежностью воскресной и праздничной литургии.

Наши теперешние священники, конечно, найдут это требование не­возможным, потому что в настоящее время сочинение проповеди стоит для них, по крайней мере, недельного пота. Но требование вовсе не так страшно и невозможно, как оно представляется с первого взгляда. Про­поведи должны быть по возможности простыми и безыскусственными поучениями, рассчитанными вовсе не на то, чтобы удивлять слушателей непонятной премудростью, вывезенной из семинарии, а на то, чтобы быть для них совершенно понятными, чтобы действительно повторять им истины веры и правила нравственности христианской. Если в семинариях будут нарочито и со всем должным старанием учить слаганию этих поучений и практиковать в них, то для каждого священника, по занятии им места, их приготовление будет составлять некоторый труд в продолжение годов полутора-двух, а потом это станет для них делом совершенно обычным. Повторение правил нравственности, так же как и их преподавание, требует не только простоты, но и убедительности, ибо цель их не только то, чтобы проповедник был понятен для слушателей, но и то, чтобы он действовал на них (на их сердца и воли). Убедитель­ность не может быть придана речи искусственным образом, ибо, хотя Цицерон и сказал, что poetae nascuntur, oratores fiunt (поэтами рождаются, ораторами становятся), но он сказал совершенную неправду; сте­пень убедительности зависит от степени убежденности и сердечного отношения к делу самого говорящего, так что здесь действительное условие не степень умения составлять поучения, а степень нравствен­ного достоинства (качественности) священника, как пастыря "Тут правда не то, что сказал Цицерон, а что от сердца глаголят уста"...

Итак, наши приходские священники, чтобы стать истинными пастырями своих пасомых, должны принять на себя обязанность двойного учительства: во-первых, школьно-систематически обучать истинам веры и правилам нравственности христианской всех подрастающих детей (по мере прихождения ими в школьный возраст); во-вторых, посредством регулярно постоянной проповеди в церкви поддерживать знание истин веры и ревность к соблюдению правил нравственности в людях взрослых.

...Народ наш привержен к церковному богослужению. Между тем это богослужение совершается у нас далеко не совсем так, чтобы оно могло приносить народу всю пользу и чтобы совершение и вообще соответст­вовало его смыслу и назначению. Все, что читается и поется в церкви, должно быть внятно, разборчиво, чтобы могло быть разобрано присутствующими, а иначе не будет иметь смысла, ибо читается и поется не для кого-либо, как для присутствующих; но у нас это далеко не так. Народ собирается в церкви на общественное богослужение в праздники и именно — на всенощную или заутреню и .на литургию. И литургия совершается у нас не вполне удовлетворительно, но совсем неудовлетворительно совершаются всенощные или заутрени: первая совершается не так, чтобы слышимое на ней присутствующими было вполне для них понятно, а последние совершаются так, что весьма значительная часть слышимого на них остается для присутствующих нечленораздельным звуком кимвала звяцающего, тщетно бьющим воздух. В первом случае причина —дурной обычай; во втором случае, с одной стороны — то же самое, с другой — необходимость.

Нынешний устав приходских церквей относительно всенощных и утрен есть устав монастырский, представляющий службы в таком объеме, что если бы совершать всенощные бдения или заутрени так истово, чтобы все читаемое и поемое на них было совершенно внятно для присутствующих, то они выходили бы до такой степени продолжитель­ными, как в приходских церквах это совсем невозможно (и как это и в самих монастырях вполне соблюдается только на одном Афоне). Чтобы сокращать службы до продолжительности, которая возможна в приходских церквах, их и принуждены совершать так, чтобы значительная часть поемого и читаемого совсем не могла быть разбираема присутствующими и только понапрасну била их уши. Ясно, что это есть вовсе не естественное положение дела, которое должно быть устранено; невозможно совершать службы надлежащим образом в полном объеме устава, потому что нельзя и нет основания заставлять мирских людей быть монахами (и притом только Афонскими); но бессмысленно и совершать службы так, чтобы присутствующие вовсе не разбирали того, что читается и поется (сравнивай ап. Павла в I посл. к Коринф. гл. 14); следовательно, для достижения возможности последнего необходимо сократить службы. Покойный митрополит московский Иннокентий, при неимении академического образования обладавший твердым, ясным и прямым здравым смыслом, сознавал нашу несообразность, говорил о ней и для ее устранения мечтал о вселенском соборе. Но тут вовсе не нужно созывать вселенского собора. Право начертывать чин общественных служб со включением и литургии в древнее время принадлежало не только каждой частной церкви, но и каждому епископу, и права этого никто потом не ограничивал; монастырский устав вошел у нас в при­ходские церкви не путем вселенского или частного законодательства, а просто путем обычая. Следовательно, дело может быть сделано собственною властию Священного Синода. Необходимо уничтожить этот взи­мающийся над всяким разумом обычай, и при этом должно начать с архиерейских протодиаконов, которые задают дурной тон и подают дурной пример всем прочим диаконам (а господа купцы с их купеческим вкусом и купеческим смыслом не должны иметь в сем случае никакого голоса). Пусть диаконы, — если угодно, — остаются басами, но они непременно должны служить так, как этого требуют человеческий смысл и значение того, что они возглашают и читают.

Представителями дурного обычая, имеющего своим последствием то, что церковные службы совершаются у нас неудовлетворительно, явля­ются наши диаконы. Наш русский вкус требует, чтобы диаконы имели басы и чтобы они как можно сильнее являли свои голоса (попросту и бесцеремонно сказать — орали). Вследствие этого как те из наших диаконов, которые действительно имеют басы, так и те, которые только тянутся в басы, — а это делает чуть не каждый диакон, — сказывают ектеньи и читают евангелие так, что в лучшем случае на литургиях весьма мало можно разобрать, а в худшем — ничего нельзя разобрать, кроме слитного и нечленораздельного гудения, представляющего истинную бездушную трубу трубящую. Этот наш обычай есть нечто, заслу­живающее самого крайнего осуждения. Ектеньи — суть молитвы, воз­носимые диаконом от лица присутствующих в церкви. И какая бессмыс­лица, что возносящий молитву не разбирает и не знает, что он говорит! Чтение евангелия на литургии или — что то же — слова Божия есть самое главное на ней, и это-то слово Божие читается так, что почти что все равно, если бы и не читалось».

Е.Е.Голубинский считает необходимым внести ряд исправлений в богослужение:

исправить переводы богослужебных текстов. Нового и Ветхого заве­тов;

чтобы богослужение совершаемо было по возможности истово, выпу­скать кое-что в чтении и пении (на всенощной: кафизмы сокращать, чтение тропарей канона, шестопсалмие несколько сократить; перед литургией чтение часов весьма сократить или совсем отставить);

чтобы богослужение было по возможности понятно, сделать перевод главнейшего на русский язык и продавать самой дешевой ценой;

сделать издание Библии с хорошим введением и с постоянными подстрочными примечаниями;

царские двери делать маленькие, как у греков, восстановить древнюю форму иконостасов, чтобы алтарь был виден народу;

одевание архиереев на литургии перенести с середины церкви в юго-западный угол.

 

Материал подготовил А.Платонов

(Окончание следует).