Т. Л. МИРОНОВА.  ПО СЛОВУ СВЯТОГО ЗАВЕТА
Государь Николай II не отрекался от престола

Книгу принесли год назад в церковь святого благоверного князя Александра Невского, что во Пскове. Кто принес - осталось неизвестным, так получилось. Белый крест на верхней крышке книги, черный переплет. Ровно 80 лет хранилась эта книга под спудом, и вот, видно, исполнились сроки Божий, чтобы вышла на свет эта святыня, дарованная нам именно сейчас для осознания причин нескончаемых русских бед.

Эта книга - Ветхий Завет - принадлежала последнему императору Российской Империи Николаю Александровичу Романову и была взята из вагона императорского поезда в марте 1917 года на железнодорожной станции города Пскова в трагические для России дни, когда она отреклась от своего государя.

Николай Второй в те дни читал эту книгу, на листах следы его карандаша, а на страницах 220-й и 237-й тем же карандашом - краткие рукописные записи, которые, как уже доказано специалистами, сделаны рукой Николая Александровича.

До появления этой книги по часам, а где и по минутам были известны внешние обстоятельства так называемого "отречения" императора, их не один раз перетолковывали участники и соучастники события, кто оправдываясь, кто бахвалясь, кто претендуя на роль объективного летописца. Ныне мы обрели самого пристрастного свидетеля событий конца февраля - начала марта 1917 года - духовного свидетеля того, о чем думал в эти часы царь, как он шел к своему решению оставить российский престол. Тем же карандашом, которым государь отчеркивал строки Слова Божия в Вечной Книге, он подписал документ, встреченный бешеными рукоплесканиями и безумной радостью врагов России, представленный ими как отречение царя от России. На самом деле это Россия в те страшные часы отреклась от своего государя. С марта 1917 года этот документ настойчиво выдается за Манифест отречения Николая II от престола. Громадная ложь в истории России.

"Кругом измена и трусость и обман"

Исчисление событий, непосредственно связанных с отречением государя, надо вести, очевидно, с 14 февраля 1917 года, когда недовольные скудостью жизни военного времени толпы вышли на улицы Петрограда с лозунгами "Долой войну!", "Да здравствует республика!". 17 февраля стачечная зараза охватила крупнейший Путиловский завод и чумовой волной покатилась по всему городу. Рабочие громили хлебные лавки, избивали городовых. 23 февраля бастовало уже 128 тысяч человек. 26 февраля восстала распропагандированная революционерами 4-я рота запасного батальона Павловского гвардейского полка, которая открыла огонь по полиции, пытавшейся пресечь беспорядки. Начался переход петроградского гарнизона на сторону толпы... К этому времени уже весь Петроград захлестнули демонстрации рабочих, требовавших хлеба, преступным умыслом не подвозимого в город, намеренно не продаваемого в лавках. Начался народный бунт, спровоцированный масонским заговором. Масонам мало было Государственной думы, они рвались к всевластию в России. Им мешал монархический строй, преградой на их пути стоял государь. Николая Александровича и до того нельзя было упрекнуть в нерешительности, а в те мятежные дни жесткость его приказов на подавление предательского бунта в столице была поистине диктаторской. Вечером 25 февраля генерал Хабалов получает приказ государя о немедленном прекращении всех беспорядков в столице - там громили магазины, грабили лавки, избивали и убивали городовых. В помощь Хабалову государь посылает из Ставки корпус генерала Иванова. Считая и это недостаточным, едет поездом к командующему Северным фронтом генералу Рузскому, чтобы направить в Петроград подтянутые с фронта войска. Не медля царь подписывает указ о приостановке на месяц работы Государственной думы и Государственного совета. Деятельность думских говорунов объявляется незаконной. По замыслу государя, власть сосредоточивается в его руках и в руках его правительства с опорой на верную царю армию.

Но события развиваются вопреки воле государя. Его приказы не выполняются. Генерал Иванов не доводит свой корпус до Петрограда. Солдаты петроградских полков отказываются подчиняться генералу Хабалову. Дума противится указу государя, организует Временный комитет, а затем на его основе - Временное правительство... Будь у государя в тот момент хотя бы триста солдат, преданных ему, присяге и закону, способных исполнить железную волю царя, Россию можно было удержать на краю разверзшейся пропасти: думский Временный комитет разогнать, Советы "рачьих и собачьих депутатов", как их тогда называли умные люди, расстрелять. Но в Пскове государь встретил от командующего Северным фронтом генерала Рузского не верность себе, присяге и крестоцелованию, а... требование отречения. Генерал-адъютант (высшее маршальское звание в царской армии) Рузский, исполняя порученную ему Временным комитетом роль, предложил Николаю Второму "сдаться на милость победителя". Генерал царской свиты Дубенский вспоминал потом: "С цинизмом и грубой определенностью сказанная Рузским фраза "надо сдаваться на милость победителю" с несомненностью указывала, что не только Дума, Петроград, но и лица высшего командования на фронте действуют в полном согласии и решили произвести переворота.

Стремительна измена не только Рузского, который два месяца спустя похвалялся в газетных интервью своими "заслугами перед революцией", но всего поголовно командования армии. Вот свидетельство самого Рузского: "Часов в 10 утра я явился к Царю с докладом о моих переговорах. Опасаясь, что он отнесется к моим словам с недоверием, я пригласил с собой начальника моего штаба генерала Данилова и начальника снабжении генерала Саввича, которые должны были поддержать меня в моем настойчивом совете Царю ради блага России и победы над врагом отречься от Престола. К этому времени у меня уже были ответы Великого князя Николая Николаевича, генералов Алексеева, Брусилова и Эверта, которые все единодушно тоже признавали необходимость отречения".

"Кругом измена и трусость и обман", - записал государь в своем дневнике.

Одни сознательно изменяли - Алексеев, Рузский, Брусилов, Корнилов, Данилов, Иванов; другие трусливо покорялись изменникам, хотя и проливали слезы сочувствия императору, - его свитские офицеры Граббе, Нарышкин, Апраксин, Мордвинов; третьи, вырывая у императора отречение, лгали ему, что это делается в пользу наследника, на самом деле стремясь к свержению монархии в России. Зловещие фигуры Временного комитета Государственной думы - Родзянко, Гучков, Милюков, Керенский, Шульгин - разномастная и разноголосая, но единая в злобе на русское самодержавие свора подлецов и предателей России.

Заметки в Библии

1 марта 1917 года государь остался один, практически плененный в поезде, преданный и покинутый подданными, разлученный с семьей, ждавшей и молившейся за него в Царском Селе. Оставшись один, Николай Александрович берет себе в совет и укрепление Слово Священного Писания, читает, подчеркивает избранное. Первое, что непреложно встает из государевых помет в Библии, - твердая вера императора в Божий Промысл, убежденность, что Господь с ним: "...не бойся, ибо Я с тобою" (Быт., 26, 24), "...не бойся... Я твой щит" (Быт., 15, 1), "...Бог твой есть Бог благий и милосердый; Он не оставит тебя и не погубит тебя..." (Втор., 4, 31), "...Бог ваш, идет пред вами; Он будет сражаться за вас..." (Втор., 1, 30)

Ни одно имя в истории России так не изолгано, как имя царя-мученика и его святой семьи. Горы неправды приходится повергать тому, кто пытается добраться до истины отречения. Но теперь у нас есть правдивейший свидетель события, его причин и следствий - Слово Священного Писания, выделенное императором в лад своим мыслям, в обоснование своего решения, в утверждение своего предвидения. Нет, это не много раз поставленные в вину императору досужими неверами нерешительность, или безволие, или стремление устраниться от принятия жестких мер, покорившись фатальной неизбежности: ведь Православие отрицает неизбежность Божьего гнева, допуская возможность живой молитвой изменить сроки Божьего наказания согрешившему народу. Царь берет на себя эту живую молитву, потому что он Богопомазанник - выразитель воли Божией своему народу и одновременно предстатель перед Богом за народ. Высвечиваются отчеркнутые им слова:

"...Господь Бог, перед лицем Которого я хожу..." (Быт., 24,40), "...постойте, я послушаю, что повелит о вас Господь" (Чис., 9, 8), "...а что мы значим, что вы на нас ропщете? ...не на нас ропот ваш, но на Господа" (Исх., 16, 7-8).

Высокое назначение и бремя своего служения государь видит в строках: "...будь ты посредником от народа пред Богом, и представляй Богу дела его... научай его постановлениям Божиим и законам Его, указывай ему путь Его, по коему он должен идти, и дела, какие он должен делать..." (Исх., 18, 19-20). А вот он тут же подчеркивает в Библии иное условие своего служения, исполнение которого зависит не от него одного: "...ты же усмотри себе из всего народа людей способных, боящихся Бога, людей правдивых, ненавидящих корысть, и поставь их над ними тысяченачальниками, стоначальниками, пятидесятиначальниками и десятиначальииками; пусть они судят народ во всякое время, и о всяком важном деле доносят тебе, а все малые дела судят сами: таким образом облегчи себя и они пусть несут с тобою бремя; если ты так поступишь, и Бог повелит тебе, то ты возможешь устоять, и весь народ сей с миром пойдет в свое место" (Исх., 18, 21-23).

Не оказалось рядом таких людей - боящихся Бога, любящих правду, ненавидящих корысть, верных присяге. Все выступили изменниками - от рядовых солдат питерских запасных полков до главнокомандующих фронтами, до ближайшей родни, великих князей. Никто не захотел понести с ним бремя. Генерал Рузский предложил - и кому?! Государю своему! - "сдаться на милость победителю". Какому "победителю"? Горстке взбунтовавшейся, подстрекаемой жидами черни, ее "советам", возглавляемым Цедербаумом, Даном, Аксельродом?... Масонскому Временному комитету, незаконность которого признавал сам член этого комитета Милюков: "Меня спрашивают, кто вас избрал? Нас никто не выбирал, ибо если бы мы стали дожидаться народного избрания, мы не могли бы вырвать власть из рук врага...". Какого врага, кто для масона Милюкова враг? Помазанник Божий российский государь! Генерал Алексеев, которому государь доверил Ставку и руководство военными действиями, "настоятельно советует отречься", собирает в поддержку подобные "рекомендации" от всех командующих фронтами. Великий князь Николай Николаевич шлет царю "верноподданническую мольбу" с требованием отречения и постыдно-суетливо спешит сообщить об этом в заискивающей телеграмме председателю Думы Родзянко: "Сейчас я в согласии с мнением генерал-адъютанта Алексеева обратился к Государю Императору с верноподданнической мольбой - ради спасения России и победоносного окончания войны принять решение, признаваемое нами единственным выходом при создавшихся роковых условиях. Главнокомандующий Кавказской армией, генерал-адъютант Николай".

Не было рядом с государем иных, верных России людей. Кто умер, многие были убиты: Победоносцев, Столыпин, Трепов, Плеве... Остались одни предатели. Великий князь Кирилл Владимирович, явившись в Думу с красным бантом на груди, сдал вверенную ему императором морскую гвардию в полное распоряжение "нового правительства". Не замедлили присягнуть Временному правительству и великие князья Александр Михайлович, Борис Владимирович, Сергей Михайлович, Дмитрий Константинович, Николай Константинович, Гавриил Константинович и Игорь Константинович. Даже охрана царя, собственный его величества конвой, остававшийся в Петрограде, заявил Государственной думе о своем отступничестве от государя. Очевидец рассказывал, как поезд императора прибыл в Царское Село: "В поезде с Государем ехало много лиц свиты. Когда Государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам... Прекрасно помню, что так удирал тогда генерал-майор Нарышкин, между прочим, близкий друг Государя с детских лет".

Государь взял вину народа на себя

По строкам Святого Писания, отмеченным тонким карандашом императора, ясно читается поиск ответа на мучивший в это время Николая Александровича вопрос, что сталось с его народом, так стремительно изменившим своему природному царю:

"...что мне делать с народом сим? еще немного, и побьют меня камнями" (Исх., 17, 4). "...Господи, для чего Ты мучишь раба Твоего? и почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? разве я носил в чреве весь народ сей? и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его в недре твоем, как нянька носит ребенка?.. Я один не могу нести всего народа сего, потому что он тяжел для меня..." (Числ., 11, 11-14).

Бремя заступничества за народ-изменник, народ-бунтовщик, народ, требовавший заменить царство республикой, - в самом деле непосильное и напрасное тягло, но царь не отрекается от своего народа. Царский карандаш решительно подчеркивает в Библии: "...и так простишь ли грех их? а если нет, то изгладь меня из книги Твоей, в которую Ты вписал" (Исх., 32, 32-33).

Как совпадают эти строки с известным видением митрополита Макария Московского: -"Заснувши вскоре, я вижу себя стоящим в той же арке, а за нею со Спасителем стоит Государь Николай Александрович. Спаситель говорит Государю: "Видишь, в Моих руках две чаши - вот это горькая - для твоего народа, а другая, сладкая, - для тебя". Государь падает на колени и долго молит Господа дать ему выпить горькую чашу вместо его народа, Господь долго не соглашался, а Государь все неотступно молил. Тогда Спаситель вынул из горькой чаши большой раскаленный уголь и положил его Государю на ладонь. Государь начал перекладывать уголь с ладони на ладонь и в то же время телом стал просветляться, пока не стал весь пресветлый, как светлый дух... Заснув вторично, я вижу громадное поле, покрытое цветами. Стоит среди поля Государь, окруженный множеством народа, и своими руками раздает манну. Незримый голос в это время говорит: "Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен". Государь действительно говорил в те дни, и это осталось в письменных свидетельствах очевидцев: "Быть может, необходима искупительная жертва для спасения России, я буду этой жертвой, да свершится воля Божия!"

Мысль об искуплении греха народа, посягнувшего на уничтожение царства, не отступает от государя и в псковском поезде. В Святом Писании видит он решение и подчеркивает: "...пошел гнев от Господа и начал поражать людей. (Тогда первосвященник) ... заступил народ; стал между мертвыми и живыми и прекратилось поражение" (Числ., 16; 46, 48).

Вот он, исход решения императора Николая Александровича: "встать между мертвыми и живыми" - теми, кто уже был мертв, отступив от Бога и Его помазанника, и теми, кто оставался верен царю, но медлил в бездействии или пребывал в неведении грядущей опасности. Опасность всеобщей погибели была как никогда реальной. Ведь мы, русские, до конца своих дней все связаны Соборным постановлением, принятым Всероссийским земским Собором в 1613 году, связаны клятвой русского народа на вечную верность царскому роду Романовых, клятвой, данной нашими предками за себя и за нас, своих потомков. Нарушение сего соборного постановления кем бы то ни было, царем ли, народом ли, с роковой неизбежностью влечет неисчислимые бедствия русскому народу и его царству. Вот где ждал нас конец, вот когда Россия, русские близки были к погибели.

Стремлением "заступить между мертвыми и живыми" и спасти русский народ был выверен каждый шаг царя на псковской станции с символическим названием Дно. Не растерянно, не колеблясь, не кидаясь загнанным зверем из стороны в сторону, обложенный красными флажками революции, действует государь. Государь действует спокойно и уверенно, согласуясь со Словом Завета. И враги его, и отступники потрясение отмечали в те дни, что царь был необыкновенно спокоен. Он был спокоен, потому что знал, что делает, потому что был уверен в правоте исполняемого им долга, потому что каждый шаг его был выверен Священным Писанием. Самое важное для него было уйти так, чтобы его уход не обернулся пагубой для всего народа.

Хронику появления документа, который по сей день умышленно ложно называют "Манифестом об отречении", воспроизведем по воспоминаниям одного из главных действующих лиц трагедии, генерала Рузского. 1 марта 1917 года "часа в три Царь пригласил меня и заявил, что акт отречения им уже подписан и что он отрекся в пользу своего сына. Он передал мне подписанную телеграмму об отречении. Вот ее текст:

"В тяжелую годину ниспосланных тяжких испытаний для России мы, не имея сил вывести Империю из тяжкой смуты, переживаемой страной перед лицом внешнего врага, за благо сочли, идя навстречу желаниям русского народа, сложить бремя врученной нам от Бога власти.

Во имя величия возлюбленного русского народа и победы над лютым врагом призываем благословение Бога на сына нашего, в пользу которого отрекаемся от престола нашего. Ему до совершеннолетия регентом брата нашего Михаила Александровича..."

В ту ночь государь вспоминает святую жертву праотца Авраама, не пожалевшего ради любви к Богу своего единородного сына. Это видно по тем строчкам, что подчеркнуты Николаем Александровичем в Писании: "И когда они пришли на место, которое указал ему Бог, тогда Авраам устроил там жертвенник... и связав сына своего положил его на жертвенник... (и сказал Бог Аврааму): ...Теперь я знаю, что боишься Бога, когда ты не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (Быт., 22; 9,12).

Снова обратимся к воспоминаниям Рузского:

"В штабе мне подали телеграмму за подписью Гучкова и Шульгина с извещением, что они в три часа тридцать пять минут выехали в Псков. Получив эту телеграмму, я воздержался от опубликования Манифеста об отречении. В момент приезда комиссаров я находился в своем вагоне... Когда я вошел в вагон к Царю, А. И. Гучков докладывал ему подробно о последних событиях. Особенно сильное впечатление на Николая Второго произвел переход Его личного Конвоя на сторону восставших войск. Этот факт его настолько поразил, что он дальнейший доклад Гучкова слушал уже невнимательно. На вопрос Царя, что ему делать, Гучков тоном, не допускавшим двух решений, заявил: "Вам нужно отречься от Престола". Царь спокойно выслушал это заявление комиссара исполнительного комитета. После долгой паузы он ответил: "Хорошо, я уже подписал Акт об отречении в пользу моего сына, но теперь я пришел к заключению, что сын мой не отличается крепким здоровьем, и я не желаю с ним расстаться, поэтому я решил уступить Престол Михаилу Александровичу". Комиссары не возражали. Царь вышел с Фредериксом в соседний вагон, составил новый текст отречения и вернулся в вагон, в котором находились комиссары. В течение десяти минут царило тягостное молчание. Наконец, явился Фредерике с напечатанным на машинке актом отречения, который Царь тут же подписала.

КЛЯТВОПРЕСТУПЛЕНИЕ

Манифеста отречения не было

В 1865 году наследник престола Николай Александрович, старший сын императора Александра II, умер от чахотки, и это большое русское горе неожиданно вызвало злую радость не только вне России, но и в самой России. Потрясенный Федор Иванович Тютчев отозвался на злобное ликование странно звучавшим стихотворением:

О, эти толки роковые, Преступный лепет и шальной Всех выродков земли родной, Да не услышит их Россия, -

И отповедью - да не грянет Тот страшный клич, что в старину:

"Везде измена - Царь в плену!" И Русь спасать Его не встанет.

И только полвека спустя, в 1917 году, обнажился пророческий смысл тютчевских строк. Плененный своими же генералами, понятно, что изменниками, но от этого не легче, в поезде под Псковом, император всея Руси Николай II, покинутый и преданный народом, пишет в своем дневнике горько и точно: "Кругом измена и трусость и обман". Генералы Рузский, Алексеев, Эверт, Брусилов и думские масоны требовали тогда у царя отречения от престола в пользу наследника. Государь поступил единственно возможным в тех обстоятельствах образом. Он подписал не манифест, какой только и подобает подписывать в такие моменты, а лишь телеграмму в Ставку с лаконичным, конкретным, единственным адресатом - "начальнику штаба", это потом ее подложно назовут "Манифестом об отречении".

"Ставка. Начальнику штаба. В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственною Думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.

г. Псков. 2-е марта 15 час. мин. 1917 г. Николай".

Был ли этот документ Манифестом отречения царя от престола? Нет, не был. Прежде всего потому, что этот документ намеренно составлен государем с нарушением закона... Но уже подписывая телеграмму, кстати, подписывая карандашом, и это единственный государевый документ, подписанный Николаем Александровичем карандашом, государь знал, как знало и все его предательское окружение, что документ этот незаконен. Незаконен для всех по очевидным причинам: во-первых, отречение самодержавного государя, да еще с формулировкой "в согласии с Государственной Думой", не допускалось никакими законами Российской империи, во-вторых, в телеграмме государь говорит о передаче наследия на престол своему брату Михаилу Александровичу, тем самым минуя законного наследника царевича Алексея, а это уже прямое нарушение Свода Законов Российской империи. Согласно другим законам Российской империи, опекун, а именно таковым государь являлся по отношению к своему сыну, не мог отказаться за наследника от прав наследника до достижения им совершеннолетия. Об очевидной незаконности передачи власти Михаилу Александровичу пишет в своих воспоминаниях свитский полковник Мордвинов: "Они сомневаются, вправе ли Государь передать престол Михаилу Александровичу, минуя наследника, и спрашивают для справки Основные Законы. Знаю почти заранее, что они вряд ли будут по смыслу противоречить обыкновенным законам, по которым опекун не может отказываться ни от каких прав опекаемого, а значит, и Государь до совершеннолетия Алексея Николаевича не может передать Престол ни Михаилу Александровичу, ни кому-либо другому. Ведь мы присягали Государю и его Законному Наследнику, а законный Наследник, пока жив Алексей Николаевич, только один".

Это был призыв к действию...

Телеграмма государя в Ставку, подложно названная "Манифестом об отречении", была последним призывом государя к армии. Из этой телеграммы всякому честному и верному офицеру становилось ясно, что над государем свершается насилие, что это государственный переворот. Почему государь и избрал форму телеграммы в Ставку, ибо знал, что она будет немедленно разослана в войска торжествующими генералами-изменниками, а там оставались еще верные царю, присяге, крестоцелованию командиры и солдаты.

Именно так, как призыв к действию, к спасению трона и России, понял эту телеграмму командир 3-го конного корпуса генерал-лейтенант Феодор Артурович Келлер. Собрав представителей от каждой сотни и эскадрона вверенных ему частей, он сказал: "Я получил депешу об отречении Государя и о каком-то Временном правительстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю: "3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от Престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя". "Ура! Ура! - закричали драгуны, казаки, гусары. - Поддержим все, не дадим в обиду Императора!" Подъем был колоссальный. Все хотели спешить на выручку плененного Государя". Но генерал-лейтенант Келлер был немедленно отстранен Ставкой от командования корпусом.

Еще один честный офицер - начальник штаба отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса полковник А. Г. Викенен - от лица своего командира генерал-адъютанта Хан-Нахичеванского, в ту пору отсутствовавшего, отправил телеграмму царю, а он имел на это право в чрезвычайных обстоятельствах:

"До нас дошли сведения о крупных событиях. Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность Гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха. Генерал-адъютант Хан-Нахичеванский". Когда Викенен доложил эту депешу прибывшему Хану, тот пришел в такую ярость, что Викенен все понял, после доклада ушел к себе и застрелился.

...Но армия его "не услышала"

Войска сделали вид, что поверили в добровольное сложение государем верховной власти. Клятвопреступники, они не услышали набата молитвенно произнесенных когда-то каждым из них слов присяги: "Клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови... Его Императорского Величества Государства и земель Его врагов, телом и кровью... храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествоватъ, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всех случаях касаться может. Об ущербе же его Величества интереса, вреде и убытке... всякими мерами отвращать... В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь".

Не встала армия спасать царя! Хотя никакой документ об отречении, будь даже всамделишный Манифест об отречении, не освобождал воинство от присяги и крестоцелования, если об этом в документе не говорилось напрямую. Год спустя, когда император германский Вильгельм отрекался от престола, он специальным актом освободил военных от верности присяге. Такой акт должен был подписать и государь Николай Александрович, если бы действительно мыслил об отречении.

По сей день не только историков озадачивают непостижимые факты, как могла Красная Армия, в основе своей состоявшая из дезертиров, из кромешного сброда, стаей воронья слетевшегося на лозунг "Грабь награбленное", возглавляемая прапорщиком Крыленко, в первую мировую войну бывшего лишь редактором-крикуном "Окопной правды", руководимая беглым каторжником Троцким, не имевшим и малейшего, даже прапорщицкого военного опыта, предводительствуемая студентом-недоучкой Фрунзе, юнкером Антоновым-Овсеенко, лекарем Склянским, - как могла вот эта Красная Армия теснить Белую Гвардию, громить Корнилова, Деникина, Врангеля, Колчака, лучших учеников лучших военных академий, опытнейших военачальников, умудренных победами и поражениями японской и германской войн, собравших под свои знамена боевых, закаленных на фронтах офицеров, верных солдат-фронтовиков... Почему вопреки неоспоримым преимуществам, очевидному перевесу сил, опыта, средств Белая Армия под началом лучших офицеров России потерпела поражение? Да потому что на каждом из них, и на Корнилове, и на Деникине, и на Колчаке, равно как и на каждом солдате, прапорщике, офицере, лежал тяжкий грех клятвопреступника, предавшего своего государя, помазанника Божия. Для православного ясно: Бог не дал им победы.

Трагичные, жуткие судьбы генерала Алексеева (это он держал в руках нити антимонархического заговора), генерала Рузского, пленившего государя и требовавшего от него отречения в псковском поезде, генерала Корнилова, суетливо явившегося в Царское Село арестовывать августейшую семью и наследника. престола, которому он, как и царю, приносил на вечную верность присягу, генерала Иванова, преступно не исполнившего государев приказ о восстановлении порядка в Петрограде, адмирала Колчака, командовавшего тогда Черноморским флотом, имевшего громаднейшую военную силу и ничего не сделавшего для защиты своего государя, - судьбы этих генералов, как и печальные судьбы тысяч прочих предателей царя, свидетельствуют о скором и правом Суде Божьем. Рвавшиеся уйти из-под воли государя в феврале 1917 года, жаждавшие от Временного правительства чинов и наград и предательством их заработавшие, но уже через год, максимум два, они расстались не только с тридцатью полученными сребрениками - с жизнью расстались. Такова истинная цена предательства. Генерал Рузский, бахвалившийся в газетных интервью заслугами перед февральской революцией, зарублен в 1918 году чекистами на Пятигорском кладбище. Генерал Иванов, командовавший Особой южной армией, которая бежала под натиском Фрунзе, умер в 1919 году от тифа. Адмирал Колчак расстрелян большевиками в 1920 году, успев прежде пережить, сполна испить чашу горечи измены и предательства. Генерал Корнилов погиб в ночь перед наступлением белых на Екатеринодар. Единственная граната, прилетевшая в предрассветный час в расположение белых, попала в дом, где работал за столом генерал, один осколок - в бедро, другой - в висок. Священный ужас охватил тогда войска, Божью кару узрели в случившемся солдаты, судьба наступления была роковым образом решена.

Грех клятвопреступления стал трагической судьбой всей Белой Армии, от солдат до командующих.

...Государь прощался с армией в Могилеве. "Ровно в 11 часов, - вспоминал генерал Техменев, - в дверях показался Государь. Поздоровавшись с Алексеевым, он обернулся направо к солдатам и поздоровался с ними негромким голосом... "Здравия желаем, Ваше императорское Величество", - полным, громким и дружным голосом отвечали солдаты... Остановившись, Государь начал говорить... Он говорил громким и ясным голосом, очень отчетливо и образно, однако сильно волнуясь... "Сегодня я вижу вас в последний раз, - начал Государь, - такова воля Божия и следствие моего решения". Император благодарил солдат за верную службу ему и Родине, завещал во что бы то ни стало довести до конца борьбу против жестокого врага, и когда кончил, напряжение залы, все время сгущавшееся, наконец разрешилось. Сзади Государя кто-то судорожно всхлипнул. Достаточно было этого начала, чтобы всхлипывания, удержать которые присутствующие были, очевидно, не в силах, раздались сразу во многих местах. Многие просто плакали и утирались... Офицеры Георгиевского батальона, люди, по большей части несколько раз раненные, не выдержали: двое из них упали в обморок. На другом конце залы рухнул кто-то из солдат-конвойцев. Государь не выдержал и быстро направился к выходу..." Так армия прощалась со своим царем - рыдая, вскрикивая, падая в обмороки. О воинской присяге, от которой государь не освободил свое воинство, о клятве защищать императора "до последней капли крови" не вспомнил никто.

Армия не встала спасать самодержца, явив собой скопище, как и предсказывал Тютчев, "всех выродков земли родной". И как ни больно признавать, но это русская армия по приказу самозваного масонского Временного правительства арестовала императора, хотя если бы отречение являлось законным, кому был бы опасен гражданин "бывший царь"? Это русская армия бдительно охраняла царственных пленников в Царском Селе, в Тобольске и требовала снять погоны с царя, запретить прогулки его детям, отказать семье в возможности ходить в церковь. Это русская армия, подняв белое знамя сопротивления против большевизма, начертала на нем не имя монарха, а противные монархическому строю демократические лозунги, вовсе не помышляя об освобождении императора, находившегося в то время в екатеринбургском заточении. А ведь русской армии давалась от Бога последняя возможность спасти царя и очистить себя от греха клятвопреступления. В Екатеринбурге пребывала тогда Российская академия Генерального Штаба! По соседству с большевиками и с заточенным ими царем беспрепятственно работали, обучались кадровые военные бывшей царской армии, имевшие опыт наступательных операций, диверсионной, разведывательной служб. Здесь были высочайшего уровня профессионалы своего дела, но не оказалось верных государю и присяге воинов. На одно только и хватило слушателя старшего курса академии, гвардии капитана Малиновского с товарищами:

"У нас ничего не вышло с нашими планами за отсутствием денег, и помощь августейшей семье, кроме посылки кулича и сахара, ни в чем не выразилась".

Предав своего императора, порушив закон и присягу, армия (вся! И в этом состоит ответственность перед Господом всех за грехи многих) понесла заслуженное наказание - разделение на белых и красных, гибель и отступничество вождей, крушение воинского духа. Армии, не вставшей спасать своего царя, Бог не даровал победы.

...Царь не отрекся от престола...

Итак, 2 марта 1917 года царь не отрекся от престола. Во-первых, он не имел права на отречение - это являлось нарушением Соборного постановления и закона о престолонаследии. Во-вторых, государь, фактически плененный заговорщиками в Пскове, по царскому своему служению не имел права безвольно покоряться их силе. И тогда он составляет заведомо незаконный документ и телеграммой рассылает его по армии, давая своему народу, присягавшим ему войскам и их командирам последнюю возможность не изменить присяге, стремится отвести свой народ от клятвопреступления, от нарушения Соборной клятвы. Николай Александрович намеренно составляет телеграмму в такой форме, ибо никакую другую телеграмму начальник штаба Ставки, генерал-предатель Алексеев не разослал бы по армии. Это был единственный в истории Государства Российского документ, который царь подписал карандашом. Тем же самым карандашом он подчеркивал в те трудные часы священные строки: "...вместо отцов наших восстали вы, отродие грешников" (Числ., 32,14), "...все мысли и помышления сердца их были во всякое время только зло" (Быт., 6, 5).

Последний призыв государя Николая Александровича к своей армии 2 марта 1917 года остался неуслышанным.

3 марта великий князь Михаил Александрович садится с самозваным Временным комитетом обсуждать условия своего "отречения". Не имея никаких законных прав ни на престол, ни на принятие подобных решений, он подписывает "манифест", составленный для него масонами Набоковым, Милюковым, Гучковым, Керенским под себя: "Одушевленный единой со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые законы Государства Российского. Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народам.

В тот же день государь записал в своем дневнике:

"Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через шесть месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость". Воистину "не следуй множеству, чтобы не делать зла". В этих словах Священного Писания, подчеркнутых государем, видел он предупреждение об опасности следования не за Богом, а за большинством, что порождает зло и извращает справедливость.

Всеобщее, прямое, равное и тайное голосование, которое государь в своем дневнике называет "четыреххвосткой", - самое настоящее "следование множеству", которого стремился избежать государь. С юношеских лет он помнил скорбный опыт своего деда Александра II, пытавшегося "даровать народу" Конституцию и выборы. Сановники с Лорис-Меликовым во главе склонили Александра II подписать акт о вступлении России на западноевропейский конституционный путь, уверяя императора, что это единственный спасительный выход для России. Утром 1 марта 1881 года акт был подписан. Затем император поехал в Манеж, предполагая скоро вернуться во дворец и вручить подписанный акт сановникам во главе с Лорис-Меликовым. Но Господь распорядился иначе. На пути из Манежа во дворец государь пал от руки гнусного убийцы-социалиста.

Взошедший на престол государь Александр III в первый же день своего воцарения разорвал конституционный акт Лорис-Меликова. В одной из последних бесед с сыном, тогда наследником престола Николаем, Александр III коснулся мученической смерти своего покойного отца, его ошибки - идти против Соборного постановления.

"И так простишь ли грех их? а если нет, то изгладь меня из книги Твоей, в которую Ты вписал..."

Вечером 3 марта, вслед за полученным известием "об отказе от престола" Михаила Александровича, император прибыл в Ставку в Могилев и отдал генералу Алексееву новую телеграмму.

"Председателю госуд. думы. Петр. Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой Матушки-России. Посему Я готов отречься от Престола в пользу моего Сына, чтобы он остался при нас до совершеннолетия при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича. Николай".

Вот он, тот самый документ, не обнародованный тогда, но он существует и свидетельствует о неотмененности царского самодержавия в России по сей день. Изменник Алексеев не послал телеграммы, "чтобы не смущать умы", и никому не показывал ее, держал в своем бумажнике. Лишь в мае 1917 года, оставляя верховное командование армией, с которого его выкинуло Временное правительство, он передал этот величайший по значению документ генералу Деникину, но и тот в силу своих демократических убеждений не придал должного значения великим царским словам.

Не отведя злодейский меч

За трагедией армии встает трагедия Русской Православной Церкви. Почему ее, единую, с почти тысячелетней историей, мощную, родившую на рубеже веков великих святых - праведного Иоанна Кронштадтского, преподобных оптинских старцев, преподобного Варнаву Гефсиманского, прославившую в одном только начале XX века мощи семи угодников Божиих, открывавшую в те годы новые храмы, монастыри, семинарии, духовные училища, - и этот нерушимый, казалось, оплот православной веры и самодержавного царства вдруг в одночасье поразил гибельный пожар раскола, внутренних распрей, жестоких гонений со стороны безбожников и иноверцев? Что сталось с православными, не с горсткой новомучеников, исповедавших Христа и верность государю императору и с именем Христовым на устах погибших, а с массой русских христиан, "страха ради иудейска" отвергшихся своего христианского имени и все-таки попавших под мстительный меч репрессий? Где были их прежние духовные вожди и наставники, кто бы остановил повальное богоотступничество?

Коренное зло было совершено в Церкви 6 марта 1917 года, когда Церковь в лице Святейшего Синода не усомнилась в законности царского отречения. "Поразительнее всего то, что в этот момент разрушения православной русской государственности, когда руками безумцев насильно изгонялась благодать Божия из России, хранительница этой благодати - Православная Церковь в лице своих виднейших представителей молчала. Она не отважилась остановить злодейскую руку насильников, грозя им проклятием и извержением из своего лона, а молча глядела на то, как заносился злодейский меч над священною Главою Помазанника Божия и над Россией..." - писал о тех днях товарищ обер-прокурора Святейшего Синода князь Николай Жевахов, который еще за неделю до псковского пленения императора умолял митрополита Киевского Владимира, бывшего в Синоде первенствующим членом, выпустить воззвание к населению, чтобы оно было прочитано в церквах и расклеено на улицах. "Я добавил, что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся событий и что ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае даже необходим".

Предложение было отвергнуто.

Пока Святейший Синод в дни с 3-го по 6 февраля 1917 года раздумывал и медлил - решал, молиться ли России за царя! Страшное, к краю погибели подводящее решение! - в синодальной канцелярии ужасающей грудой накапливались телеграммы:

"Покорнейше прошу распоряжения Святейшего Синода о чине поминовения властей", "Прошу руководственных указаний о молитвенных возношениях за богослужениями о предержащей власти", "Объединенные пастыри и паства приветствуют в лице вашем зарю обновления церковной жизни. Все духовенство усердно просит преподать указание, кого как следует поминать за церковным богослужением". Под телеграммами подписи Дмитрия, архиепископа Таврического, Александра, епископа Вологодского, Нафанаила, епископа Архангельского, экзарха Грузии архиепископа Платона, Назария, архиепископа Херсонского и Одесского, Палладия, епископа Саратовского, Владимира, архиепископа Пензенского... Они ждали указаний, забывши тысячелетний благодатный опыт русского православия - опыт верности царю-богопомазаннику, опыт, благословенный патриархом Гермогеном, святым поборником против первой русской смуты: "Благословляю верных русских людей, подымающихся на защиту веры, царя и Отечества, и проклинаю вас, изменники".

5 марта 1917 года в Могилеве, не убоявшись гнева Божия, не устыдившись присутствия государя, штабное и придворное священство осмелилось служить литургию без возношения самодержавного царского имени. "В храме стояла удивительная тишина, - вспоминал позже генерал-майор Дубенский. - Глубоко молитвенное настроение охватило всех пришедших сюда. Все понимали, что в церковь прибыл последний раз Государь, еще два дня тому назад Самодержец Величайшей Российской Империи и Верховный Главнокомандующий русской армии. А на ектеньях поминали уже не самодержавнейшаго Великаго Государя нашего Императора Николая Александровича, а просто Государя Николая Александровича. Легкий, едва заметный шум прошел по храму, когда услышана была измененная ектения. "Вы слышите, уже не произносят Самодержец", - сказал стоявший впереди меня генерал Нарышкин. Многие плакали".

Это свершилось в присутствии великой русской православной святыни - Владимирской иконы Божией Матери, привезенной в Ставку перед праздником Пресвятой Троицы, 28 мая 1916 года. Икона, благословившая начало Русского Царства, нерушимое многовековое самодержавное стояние его, узрела в тот час, как Россия перестала открыто молиться за царя. Уже назавтра этот самовольный почин был укреплен решением Святейшего Синода: "Марта 6 дня Святейший Синод, выслушав состоявшийся 2-го марта акт об отречении Государя Императора Николая II за себя и за сына от Престола Государства Российского и о сложении с себя Верховной Власти и состоявшийся 3 марта акт об отказе великого князя Михаила Александровича от восприятия Верховной Власти впредь до установления в Учредительном собрании образа правления и новых основных законов Государства Российского, приказали: означенные акты принять к сведению и исполнению и объявить во всех православных храмах... после Божественной литургии с совершением молебствия Господу Богу об утишении страстей, с возглашением многолетия Богохранимой Державе Российской и благоверному Временному Правительству ея". Так Синод благословил не молиться за царя и Русское царство. И в ответ со всех концов России неслись рапорты послушных исполнителей законопреступного дела:

"Акты прочитаны. Молебен совершен. Принято с полным спокойствием. Ради успокоения по желанию и просьбе духовенства по телеграфу отправлено приветствие председателю Думы".

Кто в Церкви в те дни ужаснулся, кто вздрогнул в преддверии грядущей расплаты за нарушение одного из основных законов православной Российской империи: "Император яко христианский государь есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель, правоверия и всякого в Церкви Святой благочиния... В сем смысле Император... именуется главою Церкви"? Имена верных своему главе иерархов Церкви мы знаем наперечет, их мало, их очень мало: митрополит Петроградский Питирим, арестован 2 марта вместе с царскими министрами, а 6 марта постановлением Св. Синода уволен на покой; митрополит Московский и Коломенский Макарий, уволен на покой с 1 апреля 1917 года;

архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний, заявивший: "От верности царю меня может освободить только его неверность Христу", вскоре изгнан из Харькова на Валаам; епископ Тобольский и Сибирский Гермоген, мученической смертью запечатлевший верность царю и его семье, утоплен красными в Type 16 июня 1918 года; епископ Камчатский Нестор возглавил единственную попытку спасения царской семьи; архиепископ Литовский Тихон, будущий патриарх, впоследствии посылавший государю в заточение благословение и просфору, вынутую по царскому чину, через епископа Тобольского Гермогена... О верности царю других в священноначалии ничего не известно.

Так случилось, что большие люди Церкви возомнили себя больше царя, а следовательно, больше Господа. Они забыли, а может, и не знали предупреждения о. Иоанна Кронштадтского о грядущем цареотступничестве: "Если мы православные, то мы обязаны веровать в то, что Царь, не идущий против своей облагодатствованной совести, не погрешает". И вправду, Господь, управляющий народом через своего помазанника, может ли ошибаться? Но тогда большие люди Церкви в несомненно дьявольском наваждении рассудили, что царь грешен, немощен, недалек, и "для завоевания гражданской свободы" они призвали русских православных христиан "довериться Временному правительству". Они безоглядно поверили в никогда не существовавшее отречение царя, невозможное ни по каким законам Русского Царства и Православной Церкви, на которое император Николай Александрович не согласился бы и под угрозой смерти. Они благословили цареотступничество: "Да свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на новом пути!" (Из обращения Св. Синода к верным чадам Св. Православной Церкви.)

Горько сегодня читать эти строки, ибо мы знаем о том "счастье" и о той "славе", которые ждали Россию без царя, а потому и Россию без Бога. Когда большие люди Церкви благословили цареотступничество, маленькие люди ее, верные чада, промолчали. Маленькие люди посчитали себя слишком маленькими, чтобы отстоять Русское царство. Не встала православная Русь спасать своего Белого Царя. Отшатнулись от императора те из духовных, кто по долгу своему должны были ни на шаг не отступать от него. Заведующий придворным духовенством протопресвитер придворных соборов Александр Дернов смиренно испрашивает указаний Синода "относительно того, как будет в дальнейшее время существовать все придворное духовенство", чем ему кормиться и кому подчиняться. Из 136 человек причта придворных соборов и церквей - протоиереев, священников, протодьяконов, дьяконов, псаломщиков - ни один не последовал за государем в заточение, ни один не разделил с ним его мученического креста. Что говорить! Были среди пошедших на крест за императором дворяне, и дворянин доктор Е. С. Боткин писал из екатеринбургского заточения: "Я умер - умер для своих детей, для друзей, для дела... чтобы исполнить свой врачебный долг до конца". А дворянин генерал-адъютант И. Л. Татищев вспоминал о своем решении на просьбу государя поехать с ним в ссылку: "На такое монаршее благоволение у кого и могла ли позволить совесть дерзнуть отказать Государю в такую тяжелую минуту". Были среди верных слуг царевых крестьяне и мещане, и камердинер государыни крестьянин Волков о своей верности царю говорил просто: "Это была самая святая чистая семья!" Были у семьи верные слуги-иностранцы и иноверцы - англичанин Гиббс и француз Жильяр. Духовных лиц среди последовавших за царем в заточение не было!

Епископ Екатеринбургский Григорий, поведший с большевиками примирительно-соглашательскую политику, имел возможность не только облегчить положение узников, а, если бы желал, и помочь их спасению, однако ничего для этого не сделал. Уже после злодейского страшного убийства на допросе у Соколова он даже не выразил сочувствия мученикам. Екатеринбургский священник о. Иоанн (Сторожен) трижды служил обедницу в Ипатьевском доме, был рядом с государем накануне его смерти, но и обмолвиться словом не решился. Страшно было, как же, на обеднице присутствовал сам комендант Юровский, "известный своей жестокостью". Зато с этим иудеем, палачом священник нашел время поговорить о своем здоровье, кашель-де одолел. Но именно этому человеку, носившему звание священнослужителя (позже он станет адвокатом), волею Божией довелось приуготовить государя и семью Романовых к последнему смертному пути, причем сам он понял это уже много позже свершенного убийства. Следователю Соколову сам Иоанн Сторожев об этом рассказывал так: "Став на свое место, мы с дьяконом начали последование обедницы. По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие "Со святыми упокой". Почему-то на этот раз дьякон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный та ким отступлением от устава (а поют "Со святыми упокой" на отпевании и панихиде. - Т. М.). Но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади нас члены семьи Романовых опустились на колени. Когда я выходил и шел очень близко от бывших великих княжен, мне послышались едва уловимые слова: "Благодарю".

Царская семья, с изумлением отмечал Сторожев, выражала "исключительную почтительность к священному сану": при входе в зал священника отдавали ему поклон. Сам же Сторожев не имел воли выразить почтительность к священному сану царя и лишь "молчаливо приветствовал" семью. "Молчаливо приветствовал"! Какое страшное признание в царе-отступничестве стоит за этими словами. Еще недавно он дерзнуть не мог, помыслить даже о чести оказаться вблизи помазанника Божия, а теперь "молчаливо приветствовал" его величество, то есть кивал ему головой, отвергая в страхе иудейском голос совести, что царь остался царем, что воля людская, отвергшая его самодержавие и презревшая его помазанничество, - ничто в очах Божиих.

Такие, как Сторожев, спешно собирали соборы и собрания в уездах и губерниях, чтобы засвидетельствовать свою поддержку "новому строю", а на самом деле - чтобы предать поруганию царство. "Духовенство города Екатеринодара выражает свою радость в наступлении новой эры в жизни Православной Церкви...", "Омское духовенство приветствует новые условия жизни нашего Отечества как залог могучего развития русского национального духа", "Из Новоузенска. Отрекаясь от гнилого режима, сердечно присоединяюсь к новому. Протоиерей Князев", "Общее пастырское собрание города Владивостока - оплота далекой окраины Великой России приветствует обновленный строй ее", "Прихожане Пекинской волости Каинского у. Томской губ. просили принести благодарность новому правительству за упразднение старого строя, старого правительства и воскресение нового строя жизни. От их имени свящ. Михаил Покровский", "Духовенство Чембарского округа Пензенской епархии вынесло следующую резолюцию: в ближайший воскресный день совершить Господу Богу благодарственное моление за ниспосланное Богохранимой державе Российской обновление государственного строя, с возглашением многолетия благоверным правителям. Духовенство округа по собственному своему опыту пришло к сознательному убеждению, что рухнувший строй давно отжил свой век", "Тульское духовенство в тесном единении с мирянами, собравшись на свой первый свободный епархиальный съезд, считает своим долгом выразить твердую уверенность, что Православная Церковь возродится к новой светлой жизни на началах свободы и соборности", "Из Лабинской. Вздохнув облегченно по случаю дарования Церкви свободы, собрание священноцерковнослужителей принимает новый строй"...

Духовенство всей России - от Витебска до Владивостока, от Якутска до Сухума - представлено в таких вот телеграммах. Как затмение нашло на этих облеченных долгом людей, доверившихся революционной пропаганде, начитавшихся газетной травли, напитавшихся крамольным духом демократии, в безотчетности, что нарушают присягу, принесенную ими при поставлении в священнический сан, на верность государю императору, которую государь император для них не отменял:

"Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Евангелием в том, что хощу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю, Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, и законному Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови... В заключение сего клятвенного обещания моего целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь".

Как можно было не ведать православному священству, что нарушение присяги, принесенной на Евангелии, что осквернение крестоцелования навлекут на него страшные бедствия - ведь отречение от царя, помазанника Божия, являлось отречением от самого Господа и Христа Его. Но это в тот час никого не пугало, одна за другой летели в Святейший Синод телеграммы: "Обер-прокурору Св. Синода. 10.3.1917. Из Новочеркасска. Жду распоряжений относительно изменения текста присяги для ставленников. Крайняя нужда в этом по Донской епархии. Архиепископ Донской Митрофан". Чудовищно, но к ставленнической присяге священника царю отнеслись как к устаревшему и должному быть упраздненным обычаю, не более.

Так стоит ли удивляться размерам бедствий, что карающей десницей послал Господь на Церковь?!

Март 1918-го. Убит священник станицы Усть-Лабинской Михаил Лисицын. Три дня водили его по станице с петлей на шее, глумились, били. На теле оказалось более десяти ран и голова изрублена в куски. Это отсюда, из Лабинской, неслось в Синод приветствие собрания священнослужителей новому строю.

Апрель 1918-го. В Пасху, под Святую заутреню, священнику Иоанну Пригоровскому станицы Незамаевской, что рядом с Екатеринодаром, выкололи глаза, отрезали язык и уши, за станицей, связавши, живого закопали в навозной яме. Духовенство Екатеринодара всего год назад выражало радость от "наступления новой эры в жизни Церкви".

Весной 1918-го в Туле большевики расстреляли крестный ход из пулеметов. Совсем недавно тульское духовенство "в тесном единении с мирянами" надеялось на возрождение Церкви "к новой светлой жизни на началах свободы и соборности".

Июль 1919-го. Архиепископ Донской и Новочеркасский Митрофан сброшен с высокой стены и разбился насмерть. Это он четыре месяца назад торопил Синод с изменением текста присяги для ставленников.

Март 1920-го. В Омской тюрьме убит архиепископ Омский и Павлодарский Сильвестр. Это подчиненное ему духовенство одобряло телеграммой "новые условия жизни Отечества".

Армия и Церковь - две организованные русские силы, которые согласно законам Русского царства и приносимой каждым из служащих присяге обязаны были защищать Русское царство, государя и его наследника до последней капли крови, - нарушили и закон, и присягу и понесли за это наказание, узрев в лицо, что есть чудо гнева Божия. Не видеть Божия воздаяния за нарушение клятвы и за свержение царя (именно за свержение, а не добровольное отречение!) в последовавших за этим революционных событиях - в большевистском восстании, в гражданской войне, в гонениях против Церкви - значит ничего не понимать в русской истории, совершающейся по Промыслу Божию.

Прогнать царя можно только вместе с Господом

Итак, все было кончено. Арестованного государя поезд увозил из Могилева в Царское Село, куда уже явился генерал Корнилов с поручением от Временного правительства пленить семью царя. И никому в тот час в России, видимо, не приходило в голову, что прогнать царя можно только вместе с Господом, на нем благодатно пребывающим. Бог же поругаем не бывает и за изгнание своего помазанника отмщает ослушливому народу. Один государь помнил об этом и скорбно отмечал в Священном Писании вещие слова о грядущем наказании России:

"Если же не послушаете Меня и не будете исполнять всех заповедей сих, и если презрите Мои постановления, и если душа ваша возгнушается Моими законами, так что вы не будете исполнять всех заповедей Моих и нарушите завет Мой, - то и Я то же сделаю с вами, и пошлю на вас ужас, чахлость и горячку, которые повредят глаза и измучат душу... и вы будете побиты врагами вашими... Я всемеро увеличу наказание за грехи ваши; и сломлю гордое упорство ваше... напрасно будет истощаться сила ваша... и наведу на вас мстительный меч в отмщение за завет... хлеб, подкрепляющий человека, истреблю у вас... ...и будете есть плоть сынов ваших и плоть дочерей ваших будете есть; разорю высоты ваши и разобью статуи ваши, и повергну трупы ваши на трупы идолов ваших, и возгнушается душа Моя вами; города ваши сделаю пустынею, и опустошу святилища ваши... а вас разсею между народами и обнажу вслед вас меч, и будет земля ваша пуста и города ваши разрушены... Оставшимся из вас пошлю в сердца робость" (Лев. 26; 14-36); "...страшно будет то, что Я сделаю для тебя..." (Исх., 24, 10).

Все предреченное исполнилось вскоре. Поражение от врагов в первой мировой и в годы гражданской войны, ужас и горячка тифозных эпидемий и моров, повальный голод и людоедство в особенно сильно голодавших губерниях, мстительный меч репрессий и раскулачивания, ниспровержение идеалов сначала февральской демократии, потом октябрьского большевизма, разорение церквей и выморочные города и села, национально бесплодная русская эмиграция, а у оставшихся в России - бездонный вечный страх, вплоть до сегодняшнего повиновения врагу...

Кажется, все, что есть в этом пророчестве, обрушилось на нас, исполнилось с горечью подчеркнутое государем: "Тогда вострепетало сердце их, и они в изумлении говорили друг другу: что это Бог сделал с нами?" (Быт., 42, 28). Но слов этих пока не слышно в обществе, а ведь дальнейшая наша судьба, по слову Священного Писания, зависит от того срока, когда мы скажем: "Что это Бог сделал с нами?", "...мы видели скорбь души его, когда он умолял нас, но не послушали его, за то постигла нас скорбь сия" (Быт., 42, 21).

Русская Голгофа

Судьбы армии и Церкви явились предтечей судьбы всего русского народа, который не мог не ответить за цареотступничество, - весь народ ответил за грех многих из него. Именно в нарушении клятвы - Соборного постановления 1613 года на вечную верность русских царскому роду Романовых - причина нескончаемых русских бед.

Государя убила горстка "выродков земли родной", но грех цареубийства лег на всех русских и будет лежать, отягощая нас Божьими казнями, доколе соборно не покаемся в содеянном. Ведь и Христа убили немногие иудеи, но грех богоубийства лежит на всем еврейском народе и будет лежать печатью богоотверженности до скончания веков. Наш же грех подобен иудейскому во всем: ведь иудеи прогнали Господа, а мы прогнали царя, на котором благодатно пребывал Господь. Мы уподобились богоненавистникам иудеям в том, что поверили иудейской лжи о черных делах императора и его семьи, не Иоанну Кронштадтскому поверили, говорившему: "Царь у нас праведной и благочестивой жизни", а газетным клеветам и вымыслам, умело внедряемым в сознание "читающей публики" еврейскими идеологами, которые две тысячи лет назад Господа нашего Иисуса Христа оклеветали, "ложью схватили и убили" (Мф., 26,4). Как когда-то евреи-богоубийцы "заплевали лице Христа и пакости Ему деяли" (Мф., 26,67), ведомому на крестную смерть, так и русские выродки, обвиняя царя и царицу в измене, требовали расправы и даже останавливали на путях поезд, везший семью в Тобольск, кричали: "Николашка, кровопийца, не пустим!" Превыше сил человеческих царю терпеть поношение от своего народа, но он, как Христос, терпел и молчал. Из Тобольска в Екатеринбург его, государыню и великую княжну Марию везли на телегах, устланных соломой, взятой от свиней. "Режим царской семьи был ужасен, их притесняли... Княжны, по приезде в Екатеринбург, спали на полу, не было для них кроватей". А государь и государыня говорили, скорбя и терпя: "Добрый, хороший, мягкий народ. Его смутили худые люди в этой революции. Ее заправилами являются жиды. Но все это временное. Это все пройдет. Народ опомнится, и снова будет порядок". Так говорил Сам Христос: "Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят" (Лк., 23,34).

Вторя еврейской пропаганде, мы называли царя Кровавым, хулили его матерными ругательствами в надписях на стенах Ипатьевского дома. Поносные слова на царя и царицу писали так, чтобы их видели царские дети, похабные частушки распевали так, чтобы их слышали царские дети. Мучители особенно любили издеваться над детьми императора, ведь это больнее всего сердцу родителей. Один из убийц, Проскуряков, на допросе у Соколова показал: "А раз иду я по улице мимо дома и вижу, в окно выглянула младшая дочь государя Анастасия, а Подкорытов, стоявший тогда на карауле, как увидал это, и выстрелил в нее из винтовки. Только пуля в нее не попала, а угодила повыше, в косяк".

Мы, подобно иудеям-богоборцам, участвовали в убиении своего богоносного царя. Говорю "мы", потому что на нас сегодняшних лежит вина за грех предков, даже если бы подручными жидов-убийц были лишь рабочие Екатеринбурга, но ведь вся многочисленная русская челядь рядом с Юровским и Голощекиным, все эти охранники, водители, чекисты были извергнуты в Екатеринбург из разных концов России: Якимов - из Перми, Путилов - из Ижевска, Устинов - из Соликамска, Прохоров - из Уфы, Осокин - из Казани, Иван Романов - из Ярославля, Дмитриев - из Петрограда, Варакушев - из Тулы, Кабанов - из Омска, Лабушев - из Малороссии...

Да, в Тобольске заправилами царского заточения были руководители местного совдепа Дуцман, Пейсель, Дицлер, Каганицкий, Писаревский, Заславский, но непосредственная охрана царственных узников была почти сплошь русская! Да, это иудеи Свердлов, Ленин, Белобородов, Голощекин, Сафаров, Радзинский приговорили царя к смерти, да, это Юровский первым выстрелил в государя, но рядом с ним стоял и стрелял в русского царя русский Павел Медведев, сысертский рабочий, первый подручный Юровского. Да, уничтожать тела царственных мучеников, замывать их кровь на полу и стенах, грабить их вещи приказывали жиды Юровский, Голощекин, Войков, Никулин, Сафаров, Белобородов, но исполняли все это, не противясь и совестью не мучаясь, русские Леватных, Партии, Костоусов, Якимов, Медведев... Да, в екатеринбургской "чрезвычайке" были сплошь жиды Горин, Кайгородов, Радзинский, Сахаров, Яворский, но это русская нежить Медведев говорил следователю Соколову: "Вопросом о том, кто распоряжался судьбой царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил... Я догадался, что Юровский говорит о расстреле всей царской Семьи и живших при ней доктора и слуг, но не спросил, когда и кем было постановлено решение о расстреле".

Это мы, русские, предали царя иноплеменникам, это мы, русские, стреляли в его жену, в его детей и за верную службу иудеям получали свои сребреники, уподобясь Иуде-предателю, вопрошавшему у архиереев платы за Христа: "что мне дадите, и я предам Его" (Мф., 26,15). Вот документ-расписка через три дня после убийства: "20 июля 1918 года получил Медведев денег для выдачи жалованья команде дома особого назначения от коменданта Юровского десять тысяч восемьсот рублей".

Христос сказал об Иуде: "Добро бы было, если бы не родился человек тот" (Мф., 26,24). Лучше было бы не родиться и тем русским Медведевым, что убили государя, а после убийства "разделили ризы его", подобно Христовым одеждам, растащили, как расклевали, скромное царское имущество: старые брюки с несколькими заплатами и датой их пошива на пояске "4 августа 1900 года", принадлежавшие государю; кожаный саквояж, суконные перчатки, пуховые носки, два серебряных кольца великих княжен, бинокль, три вилки, термометр, рашпиль; гребешок, мыльницу, детские игрушки наследника - оловянных солдатиков, пароходик, лодочку... Ботинки государыни и сапожки великих княжен чекисты роздали своим женам и любовницам, пуховая подушка откочевала к Комиссаровой жене. Не тронули иконы и книги. На полке остались стоять Новый Завет и Псалтирь, молитвослов императора, "Великое в малом" Нилуса, "Лествица" Иоанна Лествичника с пометами государыни и ее же книга "О терпении скорбей". С иконы Феодоровской Божьей Матери содрали золотой венчик и звезду с бриллиантами, обобранную оставили стоять на столе рядом с Богородичной иконой "Достойно есть", где в руках Богомладенца свиток со словами: "Дух Божий на Мне ради Помазанничества Моего благовествуется смиренным, следующим за Мной".

Троекратно отверглись мы государя-богоносца. Впервые - когда поверили мнимому царскому отречению. Другой раз - когда допустили заточение и гибель государя. Ведь даже когда специально созданная комиссия Временного правительства не обнаружила за семьей и государем никаких преступлений (им ли было судить его!), пленение продолжилось и жить семье стало еще тяжелее. Вспомним Пилата, не нашедшего в словах Господа "ничего достойного смерти", и толпу иудеев, усилившую после того свой голос с требованием распятия (Лк., 23). Русокие люди отверглись царя и в третий раз - когда промолчали в ответ на известие о его смерти. И даже панихиды по нему и семье, отслуженные в Добровольческой армии по приказу А. И. Деникина, вызвали, если верить словам генерала, "жестокое осуждение в демократических кругах и печати". А ведь большевики боялись народного восстания в ответ на готовившееся ими убийство царя. Они прежде запустили в газеты несколько ложных сообщений о расстреле Николая Второго в ожидании того, "что скажет на это русский народ". Русский народ не сказал ничего. И действительная гибель государя и его семьи не повлекла за собой даже глухого ропота толпы. Неверующая Марина Цветаева, которую трудно заподозрить в симпатиях к монархии, с изумлением писала, как люди, слыша на улицах крики газетчиков о расстреле царя, равнодушно отворачивали глаза, спешили по своим делам...

"И Русь спасать его не встала", не встали русские люди спасать своего царя, а должны были, обязаны были по долгу принесенной в 1613 году Соборной клятвы на вечную верность роду Романовых, по долгу христианской совести с ее природным монархизмом, по долгу национального стояния русских за русского императора перед скопищем захвативших власть иноплеменников и иноверцев. Так стоит ли удивляться и сетовать при нахождении на Россию и ее народ нескончаемой череды национальных бедствий и безбожных правителей! Кровь его на нас и на детях наших. Нам, русским, отягощенным по сей день наследным грехом наших предков - грехом отречения от своего природного царя, - не будет прощения до соборного в том грехе покаяния - до того часа, когда русский народ, переставший в марте 1917 года молиться за царя, возмолится своему царю, утвердившись в святости его христианского подвига:

"Святый царю Николае, искупителю грехов наших, страстотерпче, великомучениче, моли Бога о нас!"

Об этом молил Бога государь в страшные мартовские дни 1917 года: "Господь медлен на гнев и велик в милости, прощает беззакония и преступления, но виновного не оставляет без наказания, наказывает беззаконие отцов в сынах, до третьего и четвертого рода. Прости грех народу сему по великой милости Твоей..." (Числ., 14, 18).

Т. Л. Миронова

ПОСЛЕСЛОВИЕ

За русский народ, за освобождение его от сатанинской власти недостаточно одних молитв, хотя бы и преусерднейших, - требуется всенародное покаяние с глубоким сознанием великого и тягчайшего греха - отвержения Божией власти над собой в лице помазанника.

Разогнем Библию и посмотрим, как Бог управлял людьми. Согрешили перед Богом ангел и человек - первого ангела без милости Бог отослал во ад на вечные муки, а человеку оставил милость свою, послал его на землю каяться и обещал возвращение в рай, если он будет соблюдать Божий законы и повеления.

От того времени и начал Бог своею властью управлять людьми, верующими в Него, и управлял от Адама непрестанно до Николая II, императора, помазанника Божия: сперва через посредство патриархов от Адама до Авраама и прочих патриархов включительно, потом пророками - от Моисея до Самуила, а от Давида до Николая II императора - через посредство благодати помазания в царях.

В древнее время люди не захотели, чтобы Господь управлял ими через пророков, просили царя и этим прогневали Бога, но за молитвы святого Самуила были прощены, и оставил Бог свою власть над людьми в царях - в благодати помазания над ними. Так и в наше злое время люди, потеряв веру в Промысл Божий, просили себе свободы, а Божию власть в лице помазанника Божия отвергли.

Отвергли царскую власть, отдали убить царя, освободили себя от Божественной власти - и подпали под сатанинскую власть.

Ох! Какой это тяжкий грех!.. И согрешили в нем все русские люди, кто делом, кто словом, а кто помыслом, желанием и согласием. За этот великий грех весь мир страдает, а русский народ - больше всех.

По правде Божией "Кому много дается, от того много взыскуется".

Ради благодати помазания в русских царях Бог щадил и весь мир, даже и противников своих, язычников и еретиков.

И вот русские люди отвергли - не удержали эту благодать, потому и страдают они больше всех, не сознают глубоко своей вины, греха перед помазанником Божиим, не сознают, что наказываются за этот именно грех, и не каются.

Людям, свободным от прямой сатанинской власти, должно бы вменить всеобщее покаяние. Если эти люди не видят нужды в таком покаянии, то большую вину налагают на себя за грех против помазанника, нежели люди в советской России, которые искупали свой грех тяжкими страданиями при коммунистах.

Схимонах Никодим, святогорец.

Источник: Русская идеология. Православный богословский 
церковно-монархический сборник. Лествица. М., 2000.