Маршал Жуков

Маршал Жуков

Воспоминания дочери

... душа его христианская”.. Печать избранничества Божия на нем чувствуется во всей его жизни.

Прежде всего он был крещен, учился в приходской школе, где Закон Божий преподавался, посещал службы Храма Христа Спасителя и услаждался великолепным пением церковного хора, получил воспитание в детстве в верующей семье — все это не могло не напечатлеть в душе его христианских истин” И это видно по плодам его жизни и поведения. Его порядочность, человечность, общительность, трезвость, чистота жизни возвысили его, и Промысл Божий избрал его быть спасителем России в тяжелую годину испытаний. Недаром Георгия Константиновича все русские люди любят, как своего национального героя, и ставят его в один ряд с такими прославленными полководцами, как Суворов и Кутузов.

АРХИМАНДРИТ КИРИЛЛ (ПАВЛОВ)

Он был для меня просто отцом, не больше и не меньше. Такой же папа, как у других детей, добрый, любящий, сильный. Пока я была маленькой, я плохо понимала, что мой отец — выдающийся человек.

Его не стало, когда мне б ыло 17 лет. Когда он был рядом, трудно было представить себе, что он может умереть. Теперь мне иногда кажется, что если бы знать заранее, что человека скоро не станет, то можно больше поговорить с ним, больше оказать ему внимания, о большем расспросить. Но нет, так не бывает. Так уж мы устроены: только потеряв родного человека, понимаем, кем он был для нас...

Если бы я знала, что вижу его в последний раз! Тогда 25 мая 1974 года, в день последнего звонка в школе, я не представляла себе, что отец может скоро умереть. Если бы я только знала, я бы не ушла так быстро. Тогда по какой-то детской наивности и беззаботности (мама называла это “жизнь в розовом свете”) я думала, что окончание учебы в школе, экзамены и выпускной бал могут быть важнее, чем последний разговор с отцом. Как мне вернуть те минуты и остановиться, не уходить! Вспоминаю слова бабушки: “Папа с такой тоской смотрел на тебя...”

Потом наступили долгие дни неизвестности, отец был уже без сознания. Могучий организм боролся со смертью. Меня пустили один раз в его палату, и мне стало страшно. Только бегущая световая точка на экране показывала, что он еще жив... Я вышла в темный коридор, сняла белый халат. Через несколько минут, ничего не видя вокруг, спустилась на улицу Грановского... Тогда я еще не представляла, что всего несколько часов отделяют меня от звонка медсестры по телефону: “Георгий Константинович умер...” 18 июня 1974 года, в 14 часов 35 минут остановилось его сердце.

...К нам на дачу в Сосновку приезжают какие-то люди и что-то советуют. Маршал Москаленко в подчеркнуто пренебрежительном тоне говорит о том, что “наверху” решили похоронить Жукова на Новодевичьем кладбище. Но позже изменили это решение и постановили похоронить “по рангу” в Кремлевской стене, с кремацией.

— Как же так, ведь папа хотел быть похороненным в земле!

— А где бумага, он оставил письменное завещание? — Нет, но он смотрел по телевидению похороны маршала Буденного и сказал, чтобы его так же похоронили....

— Звони Гречко, — советует мне бабушка, — ты наследница, тебя послушают.

Набираю номер телефона министра обороны. На мою просьбу Андрей Антонович что-то мямлит. — Звони Брежневу!

У меня руки холодеют от страха. По “вертушке” дозвониться просто, слышу знакомый голос в трубке. На мою просьбу не сжигать отца, а похоронить в землю, по русскому обычаю, Брежнев сухо отвечает: “Я посоветуюсь с товарищами...” Эту фразу от Брежнева слышали часто. “Посоветовались” и сделали по-своему.

В те долгие минуты, когда мы ехали в автобусе из ЦДСА на Красную площадь, когда на улицах Москвы я видела много людей, их слезы, я, цепенея от ужаса, сидела рядом с черной урной, внутри которой — лишь горстка праха. Тогда вдруг смутно начала осознавать, какого человека не стало... ,

Как-то недавно один ветеран войны, работавший в 70-х годах в гараже Генштаба, рассказал, что когда 18 июня 1974 года умер маршал Жуков, многие водители, бывшие фронтовики из их гаража плакали и не стыдились своих слез...

Один наш знакомый вспоминал, как после кремирования Жукова он ехал домой на такси и услышал от таксиста: “Я воевал на Курской дуге. На войне имя Жукова нам придавало храбрости и сил... Сожгли нашу гордость и славу... И ведь похоронят вместе с Мехлисом!” Вскоре после похорон я получила письмо:

“Милая Машенька! Твое личико на похоронах папы было скорее суровым, чем скорбным. Суровость взяла верх над скорбью. Это бывает лишь в тех случаях, когда человек, неся в сердце скорбь, бывает чем-то глубоко огорчен, обижен, оскорблен за умершего человека. Я говорила по поводу смерти маршала Жукова и его похорон с двумя

военными, занимавшими в прошлом большие посты. И тот, и другой сказали мне следующее: при жизни нужно было оказывать почести и самое высокое уважение к маршалу Жукову, он это заслужил, а не после смерти. Оба они также считают, что маршал Жуков должен был быть похоронен рядом с маршалами Ворошиловым, Буденным и другими прославленными полководцами. Я тоже придерживаюсь этого мнения. Не это ли и ты, как его дочка, чувствовала и это отразилось на твоем юном личике? Передай, Машенька, своей бабушке, Клавдии Евгеньевне, что я отпела в церкви твоего папу. Он был крещен при рождении, он должен быть и отпет кем-либо из людей, и это сделала я. Вот и все. Скорбь вашу я не могу утешить, я это знаю. Но знайте, что на свете есть еще добрые люди, для которых добро является высшим благом. Будьте здоровы.

Надежда Павловна Асальчук, г. Москва”. Уже четверть века, как нет маршала Жукова, а письма, полные не просто благодарности, уважения, преклонения, а самой искренней любви к нему, все идут и идут. От людей самых разных возрастов.

Несколько лет назад мне написала письмо жена офицера из Хабаровска:

“Не знаю, чему и каким идеалам учить своего сына, а ему всего три года. Я нашла, а скорее, утвердилась в том, что настоящим был и остается Ваш отец...”

Настоящим... Какое простое и какое глубокое слово. Настоящий — значит подлинный, неподдельный, истинный. Пожалуй, для меня дорого в отце в первую очередь именно это. Он не казался, не притворялся, а был самим собой, без всякой фальши. Как передать ту красоту величественной гармонии, которая была ему присуша? Гармонии внутренней и внешней... Описывать

его на словах — все равно что пытаться описать Россию (а он часть России, часть народного духа). Она — необъятная, до боли родная, таинственная, мужественная, добрая, страдающая, любящая... И отец такой же. Кровь от крови, дух от духа. Однажды я в шутку набрасывала его портрет, а он серьезно позировал мне. Портрет, конечно, не получился, я тогда поняла, как далеко отстоит рисунок от того, кого пытаешься изобразить. Так же и на бумаге: как несовершенны слова, как далеко все это от того, о ком пишешь...

Как-то раз в школе я писала сочинение на тему “Добрые руки матери”. Было очень трудно писать о них, хотя они родные, теплые. Так же и отцовские руки описать сложно: если сожмет кулак — одни, а если по голове погладит — другие. Руки и воина, и крестьянина (со

шрамом от серпа на мизинце левой руки)...

О внешнем облике отца вспоминал преданный ему офицер охраны Николай Иванович Пучков (ныне покойный): “Георгий Константинович был красивым человеком: от лица с правильными чертами, высоким лбом мыслителя и волевым подбородком веяло мужеством и решительностью. Особенно впечатляли серые с голубизной глаза, отражавшие большую работу мысли. Его внимательный проникающий взгляд выдержать было очень трудно,

особенно тем, кто провинился. Георгий Константинович был невысокого роста, но низким не казался. Я объясняю это его внушительным видом и могучим телосложением. Жуков обладал прекрасно развитой мускулатурой, и, несмотря на большой вес, его походка была легкой, спортивной. Сказывалась многолетняя тренировка спортсмена-конника, охотника. Физическая сила Жукова была настолько велика, что однажды, испытывая ее на специальном игровом приборе в парке, он вывел из строя этот прибор: измеритель не выдержал, “зашкалил”. Мне же чаще всего вспоминается его теплая улыбка...

Когда меня просят рассказать об отце, я всегда затрудняюсь, с чего начать. Почему-то всегда

мысленно возвращаюсь к дорогой его сердцу деревне, к его крестьянским корням, к его родителям, к тому, что духовно питало его всю жизнь.

Отец родился 19 ноября по старому стилю (2 декабря по новому) 1896 года в деревне Стрелковка (Стрел-ковщина, так он иногда по-старому называл ее) Малоярославецкого уезда Угодско-Заводской волости Калужской губернии в семье крестьян Константина Артемьевича и Устиньи Артемьевны Жуковых. У Жуковых было трое детей — кроме Георгия, дочь Мария, 1894 года рождения, и сын Алексей, 1899 года рождения, умерший в младенчестве. Устинья Артемьевна, в девичестве Пилихина, была родом из крестьян деревни Черная Грязь, что недалеко от Стрелковки. Как и многие местные женщины она занималась извозом, была физически сильным человеком, перетаскивала пятипудовые мешки, унаследовав силу от своего отца, который, как вспоминали очевидцы, мог поднять лошадь, а также валил сам дубы для постройки дома и клал их на сани.

Константин Артемьевич был подкидышем, его взяла в младенчестве из воспитательного дома, который находился в Москве (сейчас там располагается Академия ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого, до недавнего прошлого носившая имя Дзержинского), вдова Аннушка Жукова. От нее и пошла фамилия. Ни он сам, ни впоследствии Георгий Константинович ничего не узнали о своей родословной. Может быть, причина была и в том, что Константин рано, в восьмилетнем возрасте, лишился матери. Он выучился сапожному делу и по традиции, как многие мужчины тех мест, уходил в Москву подрабатывать этим ремеслом. В 1892 году примерно в возрасте 41 года, как значилось в церковной записи о венчании (точный возраст неизвестен), он обвенчался с Устиньей, которой тогда было 26 лет, у обоих это был второй брак по причине вдовства. Венчал их священник Василий Всесвятский. Он же

и крестил младенца Георгия на следующий день после появления на свет (таков был обычай из-за высокой смертности младенцев). Крестными его родителями были крестьянин села Угодский Завод Кирилл Сорокин и крестьянская девица деревни Стрелковка Татьяна Петина. Наречен отец был в честь

святого великомученика Георгия Победоносца, римского полководца, мужественного воина, принявшего мучения и смерть за исповедание веры Христовой. Христианское имя таинственно связывает человека с тем святым, имя которого он носит!

Мне не раз приходилось сталкиваться с тем, что люди гадают и строят неверные предположения, почему же отец был назван Георгием. Иногда приходится читать о самых невероятных, злонамеренных вымыслах. А дело-то все в том, что по православным канонам имя младенцу нарекают на восьмой день от рождения. 19 ноября по старому стилю (2 декабря — по новому) отец родился. Можно посмотреть православный календарь и убедиться: память великомученика Георгия празднуется 26 ноября (по старому стилю) — спустя восемь дней.*

* Не могу обойти молчанием и другого заблуждения, связанного с рождением моего отца. Несколько лет назад по решению каких-то инстанций день рождения Жукова был перенесен со 2 декабря на первое. Аргумент — астрономические вычисления. Однако у нас, православных людей, существует церковный календарь, по которому мы живем. Достаточно открыть его и посмотреть: 19 ноября по старому стилю соответствует 2 декабря по новому. Но никакого нового стиля в прошлом веке не было. Если взглянуть глубже, то поймешь, что требуя прибавлять к какой-либо дате старого стиля двенадцать дней вместо тринадцати, нас стараются оторвать от наших святых покровителей, от церковных праздников. Если вслед за ревнителями переноса дня рождения Жукова считать, что он родился 1 декабря, то этому дню соответствует в православном календаре 18 ноября: нас попросту пытаются оторвать от празднования памяти великомученика Георгия Победоносца на восьмой день после рождения Жукова, когда по церковным канонам и нарекается младенцу его имя. Для людей же светских, которых может не убедить подобное объяснение, поясню, что отец всегда отмечал свой день рождения 2 декабря...

Никольский храм, в котором совершалось таинство венчания родителей Георгия и таинство крещения их ставшего впоследствии знаменитым сына, выделялся среди прочих сельских церквей своей красотой и размерами (высота — около 30 метров). Он был построен в 1865 году на общественные средства, был величественным, просторным и, как говорили крестьяне, “внутри очень благовидным”. Главные святыни храма — чудотворные иконы Святителя Николая и Божией Матери Иверской, привлекали многочисленых паломников.

Отец Василий Всесвятский, которому было тогда 53 года, был вторым священником в храме. Его рукоположили в сан из учителей, он пользовался любовью и уважением среди прихожан. В 1874 году он добился открытия первой библиотеки при церкви и был отмечен за усердное распостранение книг духовного содержания в приходе. С 1896 года отец Василий стал уездным наблюдателем за церковно-приходскими школами Малоярославецкого уезда, получил за свои духовные труды награды — набедренник, скуфью и камилавку.

Мать будущего полководца Устинья Артемьевна обладала сильным характером, который передала сыну, она воспитывала детей в благочестии и трудолюбии. Константина Артемьевича уважали в деревне, считались с его мнением. Он избирался уполномоченным на областные сходы. Фотографии его, к сожалению, не сохранилось. По описанию старожилов это был худощавый человек с небольшой бородкой, волосами, постриженными “в кружок”, он отличался подвижностью, живостью, любил детей — и своих, и чужих. Роста был среднего, но Устинья казалась выше, так как держалась удивительно прямо, а супруг был сутуловат, то ли согнулся от невзгод, то ли по сапожнической привычке.

С ранних пор (это особенно чувствуется по воспоминаниям отца) Георгий, а тогда еще Егорка, познал, что такое взаимопомощь односельчан — в голоде, нужде, в несчастье. С детства отец видел примеры милосердия, сочувствия и готовности придти на помощь тем, кто попал в беду. О многом говорит описанный отцом случай, когда он пятнадцатилетним подростком бросается в чужую горящую избу, чтобы вывести оттуда больную старуху и детей. Мне кажется, что если подросток способен на такой героический поступок — спасти ближнего ценой собственной жизни — значит вырастет из него настоящий человек. Неслучайно, как вспоминает двоюродный брат отца Михаил Михайлович Пилихин, Георгия уже в 15 лет начали называть по имени-отчеству. На склоне лет отец, размышляя о войне, записал в своем блокноте: “...нет абсолютных героев, абсолютно мужественных военачальников. Если изображать героя таким, что ему чужды человеческие слабости, это будет явная фальшь. Героями становятся те, кто в минуты тяжелой обстановки сумел побороть страх и не поддаться паническому настроению”.

С малых лет воспринял отец талант русских крестьян — гостеприимство, милосердие к ближним.

Это — истинно христианские черты, проявлявшиеся в нем органично. До конца жизни он оказывал помощь нуждавшимся, причем не любил об этом говорить.

В дни битвы под Москвой отец, командовавший тогда Западным фронтом, ехал к себе в штаб в Перхушково и увидел двух девочек, которые были настолько голодны, что выбирали зерна из лошадиного корма. Отец велел остановить машину, разобрался, чьи это дети (оказалось, что их семья действительно бедствовала), и принял меры, а в первую очередь распорядился накормить... Казалось бы, какой груз лежал тогда на его плечах, какая ответственность, а тут чьи-то девочки!..

О его чуткости и помощи людям говорит и письмо дочери генерала Трубецкого:

“Меня, а также мою семью очень трогает все, что связано с именем Георгия Константиновича.

Мой отец, генерал-лейтенант технических войск Трубецкой Н.Н. до войны работал с Георгием Константиновичем в Генштабе — начальником управления военных сообщений. Через месяц после начала войны он был репрессирован, а мы, члены семьи “врага народа”, были отправлены, с конфискацией имущества, в ссылку в Сибирь.

Георгий Константинович нам очень помог, когда в 1956 году после посмертной реабилитации отца мы приехали из сибирской ссылки. Мама и брат были на приеме в Министерстве обороны.

Георгий Константинович принял большое участие в нашей судьбе. Было тут же сообщено в управление военных сообщений, где до этого работал отец, а также в хозяйственное управление армии, чтобы их встретили там и сделали все, что положено в таких случаях, с указанием “срочно”. Предоставил им свою персональную машину, на которой, после того, как было все оформлено, их отвезли домой.

С указанием “срочно” было дано распоряжение на получение квартиры, на получение пенсии маме за отца, а также на получение пенсии младшей сестре, которой в то время было 16 лет. И все это было сделано в течение недели. Таким образом мы могли начать жизнь заново, не испытывая никаких трудностей. А для нас тогда это было очень важно.

Мы глубоко чтим память Георгия Константиновича как народного героя. Победой нашей в войне мы все обязаны ему.

С глубоким уважением Наталия Николаевна Трубецкая

и вся семья Трубецких”.

Это лишь некоторые примеры его помощи. Я же помню, как он заботился о людях, непременно спрашивая, накормили ли водителя, распоряжался отдать свои новые полуботинки сыну ухаживавшей за ним медсестры, помогал получить квартиру или провести телефон. Но я никогда не слышала от него рассказов о его благодеяниях.

Ему была свойственна какая-то природная скромность. Никто никогда не видел в нем заносчивости, чванства, барства, что часто бывает с людьми, достигшими каких-то высот. Всегда он был прост, доброжелателен и доступен. Недавно мне на глаза попался старый, семидесятых годов, журнал со статьей отца. Вот как она начиналась: “Мне пришлось быть непосредственным участником многих наступательных операций Великой Отечественной войны”. Просто “непосредственным участником”. Так написал о себе человек, которого в народе называют спасителем России.

Русскому крестьянину всегда было присуще чувство личного достоинства, как, наверное, память о том, что человек — это образ Божий. Было это чувство и у моего отца.

О его великодушии свидетельствует следующий эпизод. Ночь с 8 на 9 мая. Карлсхорст. Подписание акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Всей церемонией распоряжался маршал Жуков. Он вел церемонию жестко, в присущей ему немногословной манере. Но в его словах, интонациях, жестах не было даже намека на ущемление национального достоинства поверженных немцев. Маршал Жуков имел полномочия организовать подписание акта в любом месте Берлина по своему усмотрению. Он имел все основания выбрать одно из зданий того квартала германской столицы, где в 1760 году русский генерал Захар Чернышев принял

ключи от Берлина, принесенные ему Берлинским магистратом как знак капитуляции перед Российской империей.

Однако отец пощадил национальную память Германии. Очевидцы рассказывали, что среди офицеров различных рангов разговоры о событиях 1760 года велись, многие высказывались за то, что следует подчеркнуть исторический факт второй капитуляции Берлина перед русскими войсками. И это было объяснимо. Слишком много горя и страданий причинили германские войска народу России в 1941—1945 годах. Но надо отдать должное такту маршала, который продемонстрировал перед всем миром лучшие черты русского характера — великодушие и незлопамятность.

Было у него и впитанное от крестьянских предков свойство держать слово. “Не давши слова крепись, а давши — держись”. Какому русскому не знакома эта поговорка! Он был чрезвычайно щепетилен в отношении данного слова и никогда не нарушал своего обещания. Также требовал этого и от других...

Общественное мнение, существовавшее в деревне и многое в жизни определявшее, воспитывало честность, товарищескую надежность, верность в дружбе. Помню, как отец прививал мне законы товарищества с самых ранних пор, учил, что необходимо в дружбе, а чего допускать нельзя. Приходит на память такой случай.

Я училась в школе и не любила математику. Однажды в четверти по геометрии мне выставили “тройку”. Подруга моя Лена получила “четверку”. Радостные, что наступили каникулы, мы приехали из школы к нам на дачу. С порога отец спросил об итогах четверти: “У тебя что, Машенька?” Я ответила: “Одна тройка — по геометрии, не смогла вытянуть на четыре...” Тогда он обратился к Лене: “Ну, а у тебя что по геометрии?” “Четыре...” Отец строго выговорил, но не мне, а ей. “Как же ты могла допустить, ты ведь Машина подруга...”

В деревне, считаясь с общественным мнением, человек не мог не заботиться о своем добром имени. С детства отец знал, как быстро бежит впереди человека дурная слава. Незадолго до своей кончины он, живший изолированно от всего мира на даче, спросил у своего бывшего шофера: “Люди меня худым словом не поминают?”

Что мне еще дорого в отце, так это, пожалуй, его трудолюбие. Он с раннего детства постоянно наблюдал за занятиями старших и охотно подражал им. Константин Артемьевич сказал однажды сыну, что он уже большой — скоро семь лет, пора браться за дело: “Я в твои годы работал не меньше взрослого”. И стал отец в сенокосе участвовать: растрясать сено, сушить его и сгребать в копны, потом — когда подошла уборка хлебов — стал учиться жать. И все с удовольствием, с ребячьим задором, желая не отстать от взрослых.

У крестьян всегда осуждались лень и праздность. Помню, как отец говорил о ком-то: “Да он лодырь!” И этим все было сказано...

Уважение к старшим, в первую очередь к родителям, особенно тогда, когда они стареют и становятся немощными, также было характерной чертой отца, усвоенной от предков, односельчан. “Чти отца твоего и матерь твою...” Его мать, а моя бабушка, которую я, к сожалению, никогда не видела, кроме как на фотографии, старость свою провела в семье, окруженная уважением и заботой. Не было никогда у русских той низости, что насильно прививают нам сейчас, — стремления отделяться от стариков, тем более сдавать их куда-нибудь, чтобы не были обузой.

На даче в Сосновке во время войны Устинья Артемьевна доживала свой век. Она выходила на крыльцо и любила подолгу (как мне рассказывали) сидеть там и дышать воздухом. Ее дорогой сын был на фронте, она думала о нем и, я не сомневаюсь, просила Бога, чтобы

Он сохранил ему жизнь. Материнская молитва со дна морского поднимает. Сколько раз сын ее был буквально на волосок от смерти.

Как-то она подозвала к себе молодого солдатика, Сергея Маркова, служившего на даче в охране. (Он рассказывал мне об этом эпизоде, уже будучи пожилым человеком). Подозвала, расспросила, как мать, о тяготах службы, дала из кармана конфет...

Я люблю перечитывать первую главу книги отца. Некоторые фразы помню наизусть. Поэтому резанула слух одна фраза, произнесенная за кадром в фильме, созданном известной телекомпанией Би-Би-Си (фильм был показан по нашему телевидению). Там рассказывали о детстве Жукова, и вдруг я слышу: “Жуков вспоминал: „Я очень любил отца, но он испортил меня". Открываю книгу на нужной странице и читаю: “Я очень любил отца, и он меня баловал”. “Испортил” и “баловал” — это разные вещи. Можно, конечно, сослаться на неточности перевода. Подобная “неточность перевода” иной раз оборачивается злостным искажением. Отец не раз повторял, что малая ложь рождает большую...

Кто-то уже договорился до того, что отец не любил свою мать. Я же помню обратное. В моей комнате на стене висел бабушкин портрет. Она в платочке, старенькая, лицо в морщинах, суровое, натруженные руки... “Плохо поступают дети, когда забывают своих матерей... Со мной, мать, этого не случится, — твердо сказал я”. Мне дороги эти слова отца. И другие: “На полустанке Протва меня встретила мать. Она очень изменилась за эти четыре года и состарилась. Спазмы сжали мне горло, и я еле сдержался, чтобы не разрыдаться...” Не заметить в этих строках любви и сострадания к матери может, наверное, лишь человек с черствым сердцем. Он достоин жалости...

“Обличители” Жукова винят его в том, что он не любил солдат, не ценил их жизней. Ложь, клевета, хула...

Отец сполна испытал на себе их тяжесть при жизни, испытывает и после смерти.

Наш русский философ Иван Ильин писал: “Лакейским душам свойственно поднимать клеветнические сплетни вокруг больших людей. Чем значительнее гениальный человек, чем могущественнее льющийся на него свет, чем большая сила блага, красоты и правды излучается из него — тем нестерпимее становится его облик для натур слепых, тщеславных и зависимых... Праведник одною жизнью своею обличает кривых, лукавых и лицемерных. Герой уязвляет не героя одними делами своими... И бывает так, что чем божественнее луч, который светит сквозь человека, тем сильнее плещут вокруг него страсти злодейских натур. Луч Божий нестерпим пошлому и злому человеку”.

А правда... Она только и есть в народной памяти, не в газетах, а тем более не на телеэкране. Клеветнику постичь законы этого народного отбора невозможно, но они единственно справедливы и верны...

Недавно, читая о нашем великом полководце Скобелеве, я встретила такие его слова: “На войне сердце значит все...” Если полководец обладает любящим, жертвенным сердцем, то это чувствуют солдаты (ведь они как дети, считал Скобелев) и платят взаимностью. Сердце сердцу весть подает. И если эта любовь есть, то никакими доводами рассудка ее не умалить.

И невдомек им, этим лжецам, а попросту “брехунам”, как их называл отец, этим вечным дискуссантам, что русский народ любит маршала Жукова таким, какой он есть, что народ давным-давно его понял и принял всего без изъятья, сердцем почувствовав в нем своего. От этих дискуссий и лживых слов маршал Жуков не станет хуже. Он уже состоялся — раз и навсегда...

Сколько раз мне приходилось видеть и чувствовать любовь людей к отцу. Мне кажется, это не просто оценка его заслуг, уважение, преклонение, но именно

любовь. А она, думаю, может быть только к человеку, который сам любит людей. В православном человеке нет выше любви, чем быть готовым жизнь свою за других положить, отречься от себя во имя ближних...

Однажды на встрече с ветеранами я .прочитала письмо, присланное отцу в 1956 году. Написал его пенсионер, в прошлом рабочий, инвалид второй группы Марухин Александр Александрович из деревни Дворики Озерского района Московской области. Он—отец двух сыновей, старший погиб на фронте в 1942 году, младший служил к тому времени на флоте. Привожу это письмо с сокращением, сохраняя его неповторимый стиль и колорит:

“...Я осмелился вам написать письмо в день Вашего рождения, 60 лет Вам исполнилось.

Лично я Вам желаю, мой дорогой отец, меньшой и дорогой наш друг и дорогой мой товарищ Георгий Константинович, доброго здоровья и жить много Вам лет. Живи с нами, живи с нашими детьми, живи с нашими внуками и работай на благо народа и любимой нашей матери-родины в добром здоровье, и желаю я Вам от души и сердца моего благополучия, во всех путях твоих от лютых врагов твоих спаси и сохрани от погибели тебя. Прошу я тебя, во-первых, Вы меня простите, что я Вас побеспокоил и оторву Вас от работы прочесть мое письмо.

Я очень Вас люблю, так люблю, что не могу сказать, я за тебя даже согласен отдать жизнь свою. Хочу тебе сказать правду, не буду скрывать от тебя — после войны 1945 года вскоре я о тебе не стал слышать, куда мой братец меньшой делся. Если бы он умер, мы бы услышали такое большое горе. Я многих спрашивал, никто не знает, где Вы были. Я каждый день по тебе горько, сильно плакат, ни одного дня не проходило, чтобы

я по тебе не поплакал, сколько раз меня моя старуха ругала, что ты, такой дурак, почему ревешь как корова и все плачешь и плачешь. Я старухе только одно скажу, ты, старуха, ничего не знаешь, кроме одной печки, как взять рогач.

Часто я вспоминал про тебя, для меня радостная весть явилась в ]953 году в марте месяце, я услышал имя твое и фамилию твою. Я даже от радости упал на землю, заплакал, неужели мой и наш любимый спаситель великий, разумный, русский полководец, ученик, правнук Суворова, а он жив — в душе у меня так стало весело и радостно, с нами опять наш великий русский полководец-суворовец.

Дорогой мой братец меньшой, Георгий Константинович, хочу я тебе описать свою жизнь и свое здоровье, конечно, уже старость подошла, здоровье плохое, живу в маленькой отсталой деревушке в лесу, нас 7 домиков и всех 15 едоков старых и малых, зимой, конечно, очень скучно, летом весело. Зимой зажжем свои лампы, куда-нибудь соберемся посидеть от скуки в один домик, чего-нибудь поговорим, потом разойдемся все по домам своим. Дорогой мой братец меньшой и дорогой наш друг и дорогой наш товарищ Георгий Константинович, Вы извините меня, может, я Вам чего-нибудь плохо написал, я сколько лет Вам собирался написать письмо, я очень люблю Вас, как родное свое дитя и как свою родимую матушку, мой дорогой братец меньшой, любезный Георгий Константинович, я Вас прошу, если Вы можете, пришлите свою маленькую фотокарточку мне на память.

Я буду беречь Вашу память и на груди буду таскать любимого своего полководца, ученика, правнука Суворова”.

Этим безыскусным письмом фронтовики были тронуты до слез. Один генерал сказал мне, что у него в сердце — такая же любовь к Жукову, только подобными словами выразить он ее не может. “Конечно,” — пошутил другой ветеран, — “ты же профессор...”

Как и Александр Васильевич Суворов, на которого во многом равнялся отец, он был знатоком солдатской души. Денис Давыдов говорил о Суворове, что тот “положил руку на сердце русского солдата и изучил его биение”. То же самое, мне кажется, можно сказать и о Жукове.

Военный историк Н. Светлишин вспоминает: “Однажды мне показали солдата-артиллериста, с которым маршал Жуков ел из одного котелка кашу “Неужели правда?” — не удержался, спросил я бойца. “Обычное дело, — заверил меня пожилой солдат. — Подошел, присел рядом на станину орудия, расспросил о доме. Ну-ка,

говорит, попробую, чем моих орлов кормят! Адъютант подал ложку...”

После войны один солдат. Герой Советского Союза, при встрече с маршалом Жуковым сказал: “Спасибо вам, товарищ маршал, вы сделали меня Героем”. Георгий Константинович ответил: “Спасибо вам, солдатам и командирам, — вы сделали меня маршалом”.

В Костроме живет ветеран войны Василий Иванович Сорокин, который вот так вспоминал встречу кандидата в депутаты Верховного Совета СССР Маршала Советского Союза Г.К. Жукова со своими избирателями, воинами одной артиллерийской части в Германии в январе 1946 года: “Я не помню содержания речи Георгия Константиновича, но сейчас хорошо вижу безмолвный, полный внимания строй. Солдаты ловили каждое слово полководца, смотрели на него до жадности влюбленными глазами. И не успели объявить об окончании встречи, как Георгия Константиновича тут же “взяли в окружение, в плен”. Защелкали фотоаппараты, каждому хотелось быть поближе к маршалу, попасть в объектив и запечатлеть себя на память. Некоторые при фотографировании даже обнимали его, а он стоял невысокий, коренастый, в маршальской полевой форме, смеясь шутил, острил и просил: “Выпустите меня, пожалуйста!” На это уже не строй, а толпа отвечала возгласами “ура!” и бурей аплодисментов. Все попытки офицеров выстроить и увести солдат успеха не имели. Все были приятно возбуждены, взволнованны и простительно недисциплинированны.

Такой неподдельной, искренней любви и преданности больше мне видеть не пришлось. Я тогда со всей ясностью ощутил, что значит Жуков для народа”.

О том, как простые русские люди переживали последовавшую за Победой опалу отца, как они молились о нем, передает письмо старика 114 лет (почти ровесника Константина Артемьевича):

“Дорогой мой, любимый маршал! Ваш верный слуга дедушка Терентий Козырь, II4 лет. Прошу Вас прочитать письмо, хотя и скверно написано, ведь я малограмотный, да еще и старый человек, лежу в больнице, а сам думаю о завтрашнем дне. Я живу один, имею домик (одна комната и кухонька), внучка-инвалидка ухаживает за мной, варит, стирает. А меня ругают: вот, говорят, будет еще жить, такой хороший...

Двенадцать часов ночи пробило под 12 февраля, Не спится мне, старику. Тоска съедает мою грудь, все передумаешь и обо всех, а в особенности о тех, кто ближе к сердцу и живет в моем сердце, пока не закроются мои глаза и сердце не перестанет трудиться — открывать да закрывать двери свои. Простите меня, самый дорогой воин нашей страны российской, глава наших побед, краса нашей родины, незабвенный и неоценимый человек. Тронут до глубины сердца, плачу от радости, что взошло солнышко, которое меня грело, а потом что-то перестало греть. Такая тьма была в моем сердце, что чуть не умер от скорби. Вы — наш корабль боевой, перед которым все рушилось, и немецкая твердыня пала под ноги Ваши. Я день и ночь следил за Вашим движением на фронте и молился, чтобы Бог хранил Вас от несчастий, чтобы лучше я умер, чем Вы, а Вы бы жили сто лет.

Окончилась война, и боевой корабль вернулся в родное житейское море, затуманилось море, и не стало видно любимого корабля-победоносца, какой-то туман на море стал. Загоревал я о боевом корабле, пронеслись слухи, что буря ужасно качает корабль, и было несчастье на ко-рабле.Я еще больше стал молиться о спасении, и что с ним — не было слышно, но потом были слухи, что корабль чуть не погиб. Боже, верни его

невредимым! И что же, совсем пропал слух, где корабль. Я не переставал молиться, и слушать, и спрашивать, где корабль. Кое-где в печати появилось про корабль, что приплыл под вывеской “Жуков”. Нет, не то, не тот корабль побед. Я проливал слезы не один год и молил Бога, укажи хоть во сне, есть ли, жив ли он. И вижу во сне: приплыл корабль, имя его — Жуков Г. К. Все подняли руки и плакали от радости, встречая, а мое сердце было в таком восторге, что чуть не лопнуло от радости. На этом я успокоился: значит, жив, невредим, и начал молиться о здравии Вашем, Георгий Константинович!

Проходит время. И вдруг по радио передают о Вашем назначении министром обороны СССР. Я как закричал: “Да здравствует дорогой наш защитник, не жалевший своей жизни за Родину, шел на смерть! Слава Богу, слава, многие лета, многие лета Георгию Константиновичу Жукову! Теперь я в спокойствии, и умирать не надо!” А те, что живут со мной, посчитали, что я сошел с ума, пошли за врачом, но это была такая радость для меня! Желаю жить сто лет и побеждать врагов.

И я, старик, молюсь о Вас и храню Вас в сердце своем, пока не закроются мои глаза. Дедушка Терентий Козырь, г.Мичуринск, село Заворонежское”.

Как ни стараются вытравить в людях эту любовь к моему отцу, все же она передается из поколения в поколение. Недавно мне пришло такое письмо:

“Дорогая Мария Георгиевна! Меня зовут Петр. Мне двенадцать лет. У меня есть еще два брата: Федор — десяти лет и Михаил — шести лет. Мы живем в старинном подмосковном городе Волоколамске.

С самого раннего детства мы просили папу рассказать нам про войну, и папа почти всегда брал в руки книгу маршала Жукова, подсаживал нас рядом и мы начинали рассматривать фотографии — от Халхин-Гола до ваших семейных снимков и слушали папины рассказы. Наш папа очень-очень любит вашего отца, и дедушка наш очень его любит, и прадедушка (летчик) его очень любт и даже написал маршалу письмо, и маршал выслал ему свою книгу воспоминаний.

Папа наш еще в школе выпрашивал фотографии маршала и магнитофонные записи его бесед у тех, кто имел счастье видеться с ним лично. Он говорит, что чувство необычайной благоговейной любви к Вашему отцу с юных лет переполняло его сердце... Если сможете, пришлите нам с братьями по почте фотографию нашего любимого полководца — маршала Жукова...”

Да, неимоверные усилия прилагают антиправославные, антирусские силы для того, чтобы прервать связь поколений, лишить молодежь высоких идеалов, посеять дух скептицизма, привить свои “ценности”. “Наслаждайся”, “отдыхай” ~ внушают навязчивая уличная реклама, телевидение, радио, газеты, журналы, книги — в этом смысл жизни. Цель ясна — выбить из-под ног молодых твердую основу причастности к великой судьбе своей земли. Враги понимают — в корнях России ее сила. Вспомните, что говорит о воспитании ребенка в национальном духе Иван Ильин: “Образы героизма пробудят в нем самом волю к доблести, пробудят его великодушие... жажду подвига и служения, готовность терпеть и бороться, а русскость героя даст ему непоколебимую веру в духовные силы своего народа”.

Вот почему так необходимы нашим детям высокие примеры тех, кто стал идеалом и символом России, тех, кого взрастил великий православный народ.

Сегодня уже ведутся споры о верующей душе отца. В силу духовного целомудрия (я не боюсь громких слов в данном случае), а также осторожности не обсуждал он этого с людьми. Смешны разговоры о том, что если шофер или кто-то из его близкого окружения не видел Казанскую икону Божией Матери, которую, как говорят в народе, он возил с собой по фронтам, то и не было ее, а значит, раздаются голоса, надо покончить с разговорами о верующей душе маршала. Вспомним слова апостола Павла: “Душевный человек (то есть неверующий. — Прим. авт.) не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно” (1 Кор. 2,14).

Отец был по рождению своему и воспитанию, по самому своему мировосприятию православным человеком,

как православны были его солдаты, вместе с ним перед боем говорившие: “Ну, с Богом!” Этими же самыми словами благословляла его в детстве мать, когда провожала из деревни в Москву...

Душа человека — великая тайна, к которой окружающие могут только лишь прикоснуться. Духовная жизнь скрыта от глаз людских. Тем более жизнь людей, отличившихся великими земными деяниями, жизнь полководцев.

Немногие, наверно, знают о том, что непобедимый генералиссимус Суворов, истинный христианин, собирался окончить свой путь в монастыре, о чем подавал прошение государю, а перед смертью написал покаянный канон, в котором он умолял Христа дать ему место “хотя при крае Царствия Небесного”, взывая “Твой есмь аз и спаси мя”.

Могущественный Потемкин, которому, по словам Пушкина, мы обязаны Черным морем, чувствуя дыхание смерти, писал в своем “Каноне Спасителю”: “И ныне волнующаяся душа моя и уповающая в бездне беззаконий своих ищет помощи, но не обретает. Подаждь ей, Пречистая Дева, руку свою, Ею же носила Спасителя моего и не допусти погибнуть во веки”. Адмирал Ушаков в конце жизни стал насельником Санаксарского монастыря в Мордовии.

Есть свидетельства о том, что маршал Василевский, сын протоиерея, которому революция не дала закончить семинарию, тайно приезжал в Троице-Сергиеву Лавру и причащался Святых Христовых Тайн. И в нашем сложном веке, как и прежде. Господь Иисус Христос невидимо обитал в сердцах полководцев, укреплял их и помогал одерживать победы над врагами.

Недавно мне пришлось прочитать в одной книге, что нет свидетельств, веровал ли Жуков в Бога. Похоже, пришло время сказать о том, что таких свидетельств немало.

“Я скоро умру, но с того света я буду наблюдать за тобой и в трудную минуту приду”, — сказал он, чувствуя приближение неотвратимого конца, мне, шестнадцатилетней тогда девочке, оставшейся уже без матери.

Много лет пришлось мне осмысливать эти слова. Четверть века, что отца нет в живых, они всегда были в моем сознании. Мне казалось это самым важным, что оставил он после себя. Только недавно я осознала, что этими (странными, как мне тогда казалось) словами посеял отец во мне веру в вечную жизнь души и в невидимую связь нашего мира с миром загробным и не только связь, но и помощь наших усопших родных нам, их молитвы о нас. В этих словах не было сомнения (он не говорил “может быть”), они были сказаны кротко, спокойно, но и со знанием и силой. Это и есть, по-моему, главное свидетельство его веры.

В народе сохраняется предание о том, что Жуков возил по фронтам Казанскую икону Божией Матери. Не так давно архимандрит Иоанн (Крестьянкин) подтвердил это. В Киеве есть чудотворная Гербовецкая икона Божией Матери, которую маршал Жуков отбил у фашистов.

Один человек рассказывал, что в начале войны Жуков прислал в их деревню под Нарофо-

минском машину со священником, чтобы окрестить всех детей...

Священник из села Омелец Брестской области в письме к Жукову, поздравляя его с Победой, пожаловался о том, что все колокола с церкви были увезены оккупантами. Вскоре от маршала пришла посылка весом в тонну — три колокола! Такого благовеста еще не слышала округа! Колокола висят там по сей день. А прихожане хранят письмо маршала.

Сразу после войны, в июле 1945 года, отец узнал о бедственном положении православного храма-памятника русской славы в Лейпциге и многое сделал для его восстановления. Саперные бригады работали там по его указанию. Работу он принимал лично, приехав на открытие храма, и возжег в нем лампаду. Эти свидетельства говорят о многом...

Однажды меня пригласили выступить с воспоминаниями об отце перед военными. После моего рассказа ко мне подошел один офицер и сказал: “Мне кажется, что вашего отца можно рассматривать только с право-

славных позиций, иначе ничего в нем не поймешь”. я ответила, что давно так думаю. Укрепил меня в этих мыслях архимандрит Кирилл (Павлов), духовник Троице-Сергиевой лавры, старец, которого знает и любит вся православная Россия. Он прошел всю войну, воевал в Сталинграде... Во время работы над воспоминаниями об отце я обратилась к отцу Кириллу с вопросом, не может ли он подтвердить рассказ одного человека о том, что Жуков в начале 60-х годов приезжал в Троице-Сергиеву лавру, и по его просьбе служили панихиды по погибшим воинам.

“Глубокоуважаемая, досточтимая и дорогая Мария Георгиевна'

Спешу сообщить Вам, что Ваше письмо я получил в свое время, за что сердечно благодарю...

В отношении волнующего Вас вопроса, приезжал ли Георгий Константинович в начале 60-х годов в лавру и служили ли панихиду. Я не могу ничего об этом сказать определенно, не слышал, потому что о таких вещах тогда не разглашали, могли знать только начальствующие — наместники, а они, к сожалению, уже отошли ко Господу. Я слышал, что в лавру приезжал маршал Василевский Александр Михаилович, он останавливался в гостинице, причащался.

А о Георгии Константиновиче я слышал от настоятеля храма Новодевичьего монастыря, что на Большой Пироговке, протоиерея, отца Николая Никольского, что маршал Жуков приходил в их храм (рядом похоронена его мать Устинья Артемьевна. — Прим. авт.), и однажды он дал отцу Николаю деньги на поминовение, а отец Николай спросил его, а кого поминать. Георгий Константинович сказал — всех усопших воинов. Это достоверно, потому что рассказывал маститый,

пожилой протоиерей, отец Николай, которого сейчас в живых тоже нет.

А вот и другое свидетельство о верующей душе Жукова Георгия Константиновича, протоиерея, отца Анатолия, фамилию его сейчас не помню.

Он служил в соборе г. Ижевска. Этот отец Анатолий, тоже уже пожилой протоиерей, ему уже тогда было около 80 лет. Он к нам приезжал в лавру, обедал вместе с братиею, и однажды при разговоре он поведал нам, что во время войны был в звании генерал-майора, а когда война кончилась, он ушел в отставку, а затем принял сан и служил клириком Ижевского собора.

Во время войны, говорил отец Анатолий, я как генерал встречался с маршалом Жуковым, беседовал с ним, и однажды во время беседы я его спросил, верует ли он в Бога. Жуков мне ответил, говорит отец Анатолий, я верю в силу Всемогущественную, в разум Премудрейший, сотворивший такую красоту и гармонию природы и преклоняюсь перед этим. А отец Анатолий, а тогда генерал-майор, и говорит Жукову Г. К., а вот это то, что Вы признаете, и есть Бог. То, что в душе своей Георгий Константинович чувствовал Бога, это бесспорно. Другое дело, что он, может быть, не мог это свое чувство выразить словами, потому что вера в Бога в то время была в поношении, в загоне, и ему, как высокопоставленному начальнику надо было соблюдать осторожность, так как тогда кругом торжествовали атеизм и безбожие. Читая его мемуары и статьи, чувствуется, что душа его христианская, во-первых, читается легко и с большим нравственным назиданием для своей души все это воспринимается. Печать избранничества Божия на нем чувствуется во всей его жизни.

Прежде всего он был крещен, учился в приходской школе, где Закон Божий преподавался, посещал службы Храма Христа Спасителя и услаждался великолепным пением церковного хора, получил воспитание в детстве в верующей семье — все это не могло не напечатлеть в душе его христианских истин. И это видно по плодам его жизни и поведения. Его порядочность, человечность, общительность, трезвость, чистота жизни возвысили его, и Промысл Божий избрал его быть спасителем России в тяжелую годину испытаний. Недаром Георгия Константиновича все русские люди любят, как своего национального героя, и ставят его в один ряд с такими прославленными полководцами, как Суворов и Кутузов.

Поэтому благодарите Бога, что имеете такого прославленного и любимого народом отца своего, маршала Георгия Константиновича. Вот, что я могу написать Вам на Ваше письмо, глубокчтимая Мария Георгиевна. Извините за неразборчивый почерк и за корявый язык моего ответа.

Да хранит Вас Господь во все дни жизни Вашей и да поможет Вам Он и в окончании труда Вашего для назидания ближних. С глубоким уважением и любовью к Вам

архимандрит Кирилл”.

“Душа его христианская...” Наверное, точнее не скажешь. Неслучайно в народе живут рассказы, подобные этому.

Под Сталинградом это было, в разгар немецкого наступления со стороны Дона. Наши войска держались на Дону сколько могли, но уже стали истекать кровью. Нет больше сил держаться: кто в окружение попал в степи между Доном и Волгой, кто погиб. А кто остался жив, к городу начали отходить. А немцы наседают, уже к Волге вышли, и город вот-вот захватят. В Москву пошли тревожные телеграммы Стоим но не уверены что удержим Просим помощи Сталин вызвал с Западного фронта Жукова. Тот ознакомился с обстановкой, донесениями штабов и предложил Ставке свой план: организовать отвлекающий удар по немцам с северной, степной стороны. Немцы вынуждены будут отбиваться, перебросят часть сил, сосредоточенных для штурма города, и сталинградцы успеют подготовиться к обороне. Прилетел Жуков в сталинградские степи, а тут неразбериха, войска смешались, командиры иные за Волгу уходить на-мерились: потом, мол, соберемся с силами, отберем город назад у немцев. “А что солдаты думают”, — спрашивает Жуков. “Вы с ними говорили?” Молчат. Глянул он строго на генерала, командующего группой и на передовую. Пришли в боевые порядки одного стрелкового полка. И увидел Жуков иконку на бруствере солдатской траншеи, на позиции пулеметного расчета. Солдаты в траншее готовились к бою, а Пресвятая Богородица смотрела на них с иконы, прилаженной к горке глинистой земли. Командир полка, командир дивизии кинулись было извиняться — мол, недоглядели. Замполит кинулся к брустверу. Жуков взглянул на них, махнул рукой, как делают, когда человеку бесполезно что-то говорить. “Эх, вы...” И пошел к солдатам, узнал, что сержант с женой, оба воронежские из деревни Тимонин-ской, перед войной иконку в церкви освятили... Жуков пожал его крестьянскую руку. А в ноябре, перед началом победного контрнаступления, когда землю сотряс первый залп мощной артподготовки, негромко сказал: “Ну, с Богом...”

Недавно стало известно еще об одном свидетельстве его верующей души...

Лет шесть назад было опубликовано мое “Письмо отцу”, в котором были такие строки:

“Семилетней девочкой повез ты меня в Троице-Сергиеву лавру. Из памяти стерлись подробности той поездки, но помню, что был большой церковный праздник. Так впервые я побывала у преподобного Сергия. Потом ты рассказал мне, как Димитрий Донской сражался на Куликовом поле, а Сергий благословил его, сказав “ты победишь”.

Я иногда задумываюсь, кто же был тем Сергием, шепнувшим в страшные дни 1941-го: “Ты победишь”. Откуда ты черпал уверенность в победе? Когда многие пали духом, ты, не колеблясь, сказал: “Москву мы не сдадим. Костьми ляжем, но не сдадим”.

На тот риторический вопрос “кто же был тем Сергием?” я, к великому удивлению, получила ответ. Им, как стало недавно известно, был последний Оптинский старец Нектарий.

Старец открывает человеку волю Божию о нем. Счастлив человек, который познал эту волю и последовал ей. Так старец Нектарий, имевший от Бога дар прозорливости, увидел особый Промысл Божий над Георгием Жуковым, тогда молодым еще человеком (было это примерно в 1925 году).

В 1923-м Оптина пустынь была закрыта. Отец Нектарий переехал в село Холмищи в 50 верстах от Козельска. Он жил в доме крестьянина Андрея Ефимовича Денежкина. Несмотря на слежку, установленную за ним, до самой

смерти старца посещали люди. Знаменательно, что Святейший Патриарх Тихон многие вопросы решал, советуясь с ним.

После смерти старца в 1928 году хозяин вместе с семьей был репрессирован, дом же богоборцы сровняли с землей. И все-таки сохранились свидетельства о том, как люди приезжали к старцу Нектарию в Холмищи. По воспоминаниям актера Михаила Чехова мы можем представить себе это. Одна поэтесса показала старцу портрет известного актера в роли Гамлета. Отец Нектарий сказал: “Вижу проявление Духа. Привези его ко мне”. Собравшись, тот поехал.

Ночью поезд подошел к маленькой, темной станции, где ждали крестьянские розвальни, чуть прикрытые соломой и запряженной тощей, старенькой лошаденкой.

Стояли морозы. Дорога к селу шла через густые леса. От маленькой железнодорожной станции до первой деревни было 25 верст. После пятичасового пути, уже на рассвете, в первой деревне его ввели в избу и до темноты велели лежать на печи. В избу же старца он прибыл только к ночи и на утро был принят им.

“Он жил, — вспоминает М.Чехов, — в маленькой комнатке за перегородкой. Не без волнения вошел я в комнатку, ожидая его появления. Ко мне вышел монах в черном одеянии. Он был мал ростом и согнут в пояснице. Вся фигура старца была пригнута к земле. Меня поразило обращение на “вы” и по отчеству. Он сел, и я увидел светлые, радостные, голубые глаза, его реденькую, седую бородку и правильной формы нос. Видимо, о.Нектарий был красив в дни своей молодости... Несколько раз удалось мне посетить старца. Всегда он был весел, смеялся, шутил и делал счастливыми всех, кто входил к нему и проводил с ним хотя бы несколько минут. Он брал на себя грехи, тяжести и страдания других — это чувствовали все, соприкасающиеся с ним...”

О том, как приезжал к старцу Жуков, тогда командир полка, рассказала дочь хозяина дома, у которого жил отец Нектарий, Екатерина Андреевна Денежкина (ныне уже покойная). Подробности этих встреч (по некоторым свидетельствам, встреча была не одна, будущий маршал приезжал несколько раз, оставался даже ночевать) для нас пока — тайна. Может быть, мы когда-нибудь узнаем их, если Господу будет угодно. А пока что, по милости Божией, стало известно, что напутствовавший отца “Сергий” был, и им стал ныне прославленный в лике святых, последний Оптинский старец Нектарий.

Как некогда преподобный Сергий благословил великого князя Димитрия Донского и в этом благословении укрепил и подал невидимую помощь от Бога в битве с врагом, так и старец Нектарий, видя духовным зрением неисповедимые пути Господни, открыл моему отцу путь

его служения Богу, Родине и людям. И не просто открыл, а благословил, сказав, как вспоминает Екатерина Андреевна, что везде ему будет сопутствовать победа. “Ты будешь сильным полководцем. Учись. Твоя учеба даром не пройдет”.

Общение с людьми высочайшей духовности, их благословение, их молитвенная помощь сопутствовали судьбам многих исторических лиц, достигших великой славы. Слова, сказанные в одном из писем к своему духовному сыну, выдающемуся военному и государственному деятелю Н.Н.Муравьеву-Карскому святителем Игнатием (Брянчаниновым), почти полностью относятся к Жукову и к тому, о чем мы ведем речь.

“Вижу над Вами особенный Промысл Божий. Он провел Вас по тернистому пути различных скорбей, воспитав Вас ими, и сохранил, чтобы противопоставить Наполеону III, как Кутузов-Смоленский был сохранен и противопоставлен Наполеону 1. К такому делу человек

неприготовленный не годится! К такому делу баловень счастья не годится! К такому делу раб мнения человеческого не годится! Предстоит тяжкий труд, соединенный с самоотвержением. Для совершения подвига нужен человек способный, образованный теоретически и практически, человек, которому ничего не было бы нужно, кроме блага Отечества”.

Провел ли отца Промысл Божий через скорби, испытал ли его, сохранил ли? Бесспорно, это видно по его жизни. Интересно, что священник Василий Всесвятский крестил младенца Георгия в жизнь вечную. А его сын Николай, волостной врач, спас отцу его земную жизнь в 1918 году, когда он дважды болел тифом — сначала сыпным, затем возвратным, сам же стал жертвой этой тяжелой болезни. Позже, во время войны отец несколько раз чуть не погиб. Однажды от взрыва снаряда был засыпан землей, но вовремя отрыт... “Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих...” (Пс. 90, 10—1 1)

Да, Промысл Божий сохранил Жукова для великих дел. Но отец не был ни баловнем счастья, ни рабом мнения человеческого! Поистине ему ничего не надо было, кроме блага Отечества. Всего он достиг трудом, соединенным с самоотвержением, которое есть величайшее духовное дарование, свойственное немногим.

С детства он учился упорно и с интересом. Об их совместном обучении на кавалерийских курсах усовершенствования командного состава в 1924-1925 гг., маршал Баграмян вспоминает: “Мы были молодые, и нам хотелось иногда и развлечься, и погулять, что мы и делали: уходили в город иногда посидеть в ресторане, ходили в театры. Жуков редко принимал участие в наших походах, он сидел над книгами, исследованиями операций первой мировой войны и других воин, а еще чаще разворачивал большие карты и читая книги или какие-нибудь

тактические разработки, буквально ползал по картам, потому что карты были большие, они не умещались на столе. Он их стелил на пол и вот, передвигаясь на четвереньках, что-то там высматривал и потом сидел, размышляя, нахмурив свой могучий, широкий лоб. И случалось нередко так: мы возвращались после очередной вылазки, а он все еще сидел на полу, уткнувшись в эти свои карты...”

А чего стоит самообразование, которым отец занимался всю жизнь, до самой старости! Воистину, как в евангельской притче о талантах, отец чувствовал данный ему от Бога дар, любил свою профессию, совершенствовался в ней, приумножая этот талант. Как бы подтверждая эту мысль И.Х.Баграмян говорит: “Бывает иногда так: у человека есть талант, но он его не ощущает, не развивает, не живет тем делом, талант к которому подарила ему природа. У Жукова его дарование сочеталось со страстной любовью к своей профессии... У него все было сконцентрировано и устремлено на военное дело, это был смысл всей его жизни”.

Поневоле вспомнишь слова Спасителя: “В малом ты был верен, над многим тебя поставлю...” (Мф. 25, 21) Господь действительно поставил его над многим и помог ему. В страшные дни битвы под Москвой многие вырезали портрет Жукова из газет и повесили в переднем углу со словами: “Жуков нас спасет, на него вся надежда...”

И эта надежда многих и многих людей оправдалась. “В руке Господа власть над землею, и человека потребного Он вовремя воздвигнет на ней” (Сирах, 10,4). В одной из своих проповедей архимандрит Кирилл говорит: “Надо отдать должное руководству страны, которое воздвигло такого гениального полководца, как Жуков. В прежние времена Господь воздвигал для России Суворова, Кутузова. В наше время Георгий Жуков — это была милость Божия. Мы обязаны ему спасением”.

Чем иначе, как не особой помощью Божией, объяснить, например, то, что отец не спал во время битвы под Москвой одиннадцать суток подряд. Человеческому организму, даже очень крепкому, такое не под силу... Гвардии капитан Нелипа Н.Р., поздравляя отца с шестидесятилетним юбилеем и награждением четвертой медалью Героя Советского Союза, писал: “Я, офицер запаса, гвардии капитан медслужбы, в суровые дни битвы под Москвой работал в одном мехкорпусе и мне случалось наблюдать Вашу самоотверженную, бессонную по ночам работу. Тогда я удивлялся, насколько организм человека мог выносить такое нечеловеческое напряжение, и все же Вы всегда были свежи и бодры”.

В трудные моменты, под тяжестью огромной ответственности за судьбу страны, да и не только России, за судьбы миллионов людей, обращавших на него с надеждой свои взоры, когда враг брал верх, он не малодушничал, не унывал, не сгибался, не отчаивался! Хорошо об этом сказал маршал Василевский, которого с отцом связывала многолетняя

дружба. “Это был человек железной воли, большого личного мужества, выдержки и самообладания. Даже в невероятно трудные, критические моменты мне не приходилось видеть его растерянным или подавленным. Наоборот, в таких ситуациях, в такой обстановке он был весьма энергичен, собран и целеустремлен...”

Не падал духом отец и в те времена (а было это на протяжении почти всей его жизни), когда за ним следили, его подслушивали, за ним подглядывали, на него доносили, на него клеветали, ему грозил арест, дважды грозила расстрельная (!) статья в 1946 и 1957 годах за стремление, якобы, захватить власть. Его стойкость и преданность делу были столь же велики, как и его мужество. Сколько их, этих драгоценных качеств, в его словах, сказанных Рокоссовскому, командующему 16-й армией, 26 октября 1941 года: “Вы напрасно сдаетесь НКВД... Командуем мы, а не НКВД!” Или позднее, в 1945 году, когда заместитель Берии Абакумов приезжает в Берлин и арестовывает генералов и офицеров из окружения Жукова. Маршал вызывает его и спрашивает: почему по прибытии не изволил представиться ему как Главнокомандующему и почему без его, Жукова, ведома, арестовывает его подчиненных? Ответы невразумительны. Тогда отец приказывает Абакумову всех арестованных освободить, самому же убыть туда, откуда прибыл. В случае невыполнения приказа отправит в Москву под конвоем! По распоряжению Берия Серов предлагает ему 500 тысяч марок на свои расходы, но отец отказывается. Все идет в ход и — устрашение, и игра на возможном корыстолюбии, чтобы поймать на “крючок”. Но Господь хранит отца, потому что он всегда честен!

Архимандрит Кирилл в беседе со мной сказал, что Жукова уничтожали враждебные Православию люди, чувствуя, какого он духа! “Да, по сердцу своему он был истинный христианин... Как тяжело было ему в змеином гнезде..”. Как известно, старец не говорит пустых слов. В свою записную книжку отец как-то выписал (в последние годы он любил делать выписки из книг) строки:

Змея опасна и вредна, Я вижу, что она змея. Вот люди есть — как ни смотри, На вид они — друзья твои, Но пестрота у них внутри, Они опаснее змеи.

Об этом же говорят и эти строки из письма, написанного в 1955 году моей маме, Галине Александровне, которую он бесконечно любил и доверял ей самое сокровенное, то, что не доверял никому:

“Сегодня ночью видел угнетающий сон, в который, к сожалению, я верю, как в предзнаменование чего-то неприятного. А эта вера основана на горьком опыте, о чем я тебе в прошлом рассказывал... Я стоял и любовался закатом на берегу моря, всматривался в знакомые предметы на побережье Гагры. Закатилось яркое солнце, и я увидел плавающих рыбок. Двух из них я поймал, а одна как-то плавала в некотором удалении. Поймав ее, я бросил ее в лодку к остальным рыбкам, но что я вижу?Хвост у нее рыбий,а голова змеи. Через пару минут, пока я размышлял, она выползла из лодки и бросилась мне на грудь. Извиваясь, эта гадюка вытягивала свою голову, а жало вилось около моей шеи. Все мои попытки схватить ее, оканчивались неудачами. Проснувшись, я хорошо запомнил ее зеленые глаза, золотисто-коричневую кожу... Вопрос: кто эта гадюка? Что значат ее попытки укусить меня?

Я в сны не верю, но когда вижу гадюку, я верю в то, что мне делают какую-то гадость. Ну хватит, поживем-увидим. Мне не привыкать сталкиваться с гадостями гадких людишек”.

Таковые составляли ничтожную долю, в большинстве же своем, те, кто встречался с Жуковым, относились к нему с благоговением. Удивительно, что напутствие Жукова некоторые люди воспринимали как “благословение”.

Создатель нашего знаменитого автомата М.Т. Калашников вспоминает: “Конечно же, в поисках своего вольного или невольного „крестного" я не раз потом мысленно возвращался к личности Георгия Константиновича Жукова... Да, были и перед встречей с ним те, кто помогал, наставлял, поддерживал — чем только мог. Но благословил-то (выделено Калашниковым. — Прим.авт.), и в самом деле, Георгий Константинович!”

Нине Васильевне Киселевой, которая родом из деревни Переходы Смоленской области, в 1941 году было всего 13 лет. Что могут сейчас девочки в 13 лет? А Нина, помогая партизанам, могла ночью в одиночку идти тридцать километров, чтобы передать' данные подпольщикам, помогать под огнем раненым, стрелять из пулемета, сквозь двойной патруль оккупантов нести в футляре от швейной машинки две мины, чтобы потом взрывники уничтожили важный для врага мост. Шесть раз переходила линию фронта. В 14летбыла награждена орденом Красной Звезды. Когда она однажды принесла партизанские разведданные в штаб дивизии, ей велели задержаться — приехал генерал армии Жуков. Он вручал награжденным ордена, каждому говоря несколько слов. Дошла очередь и до Нины.

— Ну что тебе, малышка, пожелать? — улыбка словно смыла усталость с лица генерала. — Переживи эту большую страшную войну, найди свое счастье, стань хорошей матерью.

Приподнял, поцеловал и опять поставил на землю. Нина обиделась на будущего маршала. Ну, пожелал бы он ей, скажем, Гитлера убить, или стать Героем Советского Союза, или дойти до Берлина. А тут — матерью... Разрыдалась она от обиды...

Позже Нина закончила военное училище, дошла до самого Берлина. Героем Советского Союза она так и не стала. Зато через двадцать пять лет стала матерью-героиней, родив и воспитав одиннадцать детей!

Знаменательно, что Пасха 1945 года пришлась на 6 мая, праздник великомученика Георгия Победоносца! Сейчас этот факт вспоминают довольно часто, а вот письмо, которое пришло в 50-е годы. “Дорогой Георгий Константинович! Поздравляю Вас с избранием в депутаты Верховного Совета нашей Родины — самой России!

Как. мы все рады, что наш любимый маршал, защитник русского народа, теперь в Правительстве.

Когда бы были колокола в церквях России, мы красным звоном поздравили бы Вас! Когда Берлин взяли, недаром Георгия Победоносца день на Пасху был. День Вашего Ангела? Старинный русский праздник. Как бы хотелось Ваши именины устроить на этот день.

Георгий Победоносец дракона уничтожил, и Вы, Георгий, уничтожайте драконов нашей жизни — Гитлеров и разных Берий, а много их еще в России...

За вас мы молим Бога каждый день, — да даст Он Вам здоровья, мудрость, силу на радость жизни нашей, победу над врагами... Ваша избирательница, одна из миллионов русских женщин”.

Все, о чем я рассказываю, лишь штрихи к портрету отца. Мне кажется, что этот портрет станет объемнее, если сказать несколько слов о том, каков был маршал Победы в повседневной жизни.

Отец так любил народные песни “Ах вы сени, мои сени”, “Когда б имел златые горы”, “По диким степям Забайкалья” и другие. Помню, как он пел с гостями “Степь да степь кругом”. А мне, девочке, представлялось, как же холодно и страшно было ямщику замерзать в степи, как будто видела его, снимающего перед смертью с пальца обручальное кольцо. Песня была необходима для души папы в определенные моменты жизни. Она была как молитва... И от дедов к отцам, от отцов к сыновьям эта песня идет по наследству, —

поется в “Дубинушке”. Так пел любимый отцом Федор Иванович Шаляпин. Но как же нарушился сегодня вековой уклад русской жизни, оборвалась эта ниточка, что связывала поколения людей.

Говоря о русской песне, которую так любил отец, нельзя не вспомнить добрым словом знаменитую Лидию Русланову, с которой он дружил. Это она первая назвала Жукова Георгием Победоносцем. А позже она и ее муж, генерал Крюков, тяжко расплатились за дружбу с Жуковым и преданность ему: оба прошли заключение.

У отца были хорошие голос и слух, он подыгрывал себе на баяне, выучившись во время войны у солдата, служившего в его охране. По некоторым данным дядя его Михаил Артемьевич Пилихин, у которого жил и учился скорняжному делу отец, был регентом находившейся рядом церкви Воскресения Словущего на Успенском вражке, дружил с Н.С.Головановым, руководителем синодального хора, который пел на службах в Успенском соборе Кремля и в Храме Христа Спасителя.

В годы учебы в Москве отец бывал в Успенском соборе и в Храме Христа Спасителя и слушал знаменитого архидиакона Константина Розова. Впечатление было настолько сильным, что отец в конце жизни вспоминал, что голос у него был, как иерихонская труба!

В 50-е годы судьба свела отца с другим диаконом, вернее протодиаконом, Михаилом Дормидонтовичем Михайловым. В Екатеринбурге (тогдашнем Свердловске) произошла встреча его, тогда командующего Уральским военным округом, со знаменитым басом, который пел в то время в Большом театре. Будучи человеком православным и глубоко верующим, он еще до революции стал протодиаконом. И несмотря ни на что сана с себя не снял. Продолжал петь в оставшихся после погромов московских храмах. Отец хотел побывать на его выступлении, но ему не удалось, и он очень сожалел об этом. А позднее решил пригласить знаменитого певца домой. Встреча произвела большое впечатление на обоих. Как я понимаю, у них было много общего... Оба родились почти в одно время, были родом из деревни, в детстве пели в церковном хоре. До поздней ночи из окон особняка лился могучий бас Михайлова. Рассказывают, что в тот вечер Жуков вместе с гостем пели дуэтом “Есть на Волге утес”, причем маршал аккомпанировал на баяне.

Отец всегда любил гостей, хотя они (уже на моей памяти, когда отец был в опале) приезжали в наш дом нечасто. Настоящий русский дом хлебосолен, гостеприимен, радушен. “Не красна изба углами, а красна пирогами”, — такова народная пословица. Пироги в нашем доме пеклись часто. Особенно к приезду гостей. Пироги с капустой, рыбой, курицей, огромные — размером с целый противень, с тонким тестом и толстой начинкой. Гости всегда их нахваливали и не только ели, но и увозили с собой, чтобы угостить домашних. Отец принимал живое участие в подготовке к встрече гостей, расставлял

бокалы, приборы, думал, кого где посадить, раскладывая именные записочки.

На столе были неизменные маринованые белые грибы, собранные летом своими руками, моченая брусника, выросшая в лесу рядом с дачей, антоновские яблоки из своего сада, квашеная капуста и соленые огурцы со своего огорода. Отец любил картошку, которую привозили с его родины, из Калужской области.

В обычные дни, когда не было гостей, питались просто. “Щи да каша — пища наша”, — говорил отец.

Он был равнодушен к вину, даже по большим праздникам, хотя угостить он любил и на столе всегда были хорошие вина и коньяки. Пьяных он буквально не терпел (как и Александр Васильевич Суворов, только разве не поливал их, как тот, холодной водой).

Улыбки всегда были в нашем доме. Отец любил шутить, веселить гостей. В декабре 1966 года бывший заместитель Жукова по тылу на 1-м Белорусском фронте генерал-лейтенант Антипенко Н. А. пригласил его к себе на юбилей несмотря на то, что это было опасно и не всякий мог решиться на такой смелый шаг. Были приглашены соратники по 1-му Белорусскому фронту— Казаков, Орел, Баграмян, Стученко. Некоторые побоялись прийти, узнав, что будет Жуков. Один из гостей, бывавший обычно тамадой, на этот раз отказался вести вечер, начал кашлять и жаловаться на больное горло...

У зятя юбиляра была новая кинокамера, и он снимал это торжество. Некоторые, по его словам, отворачивались, боялись быть скомпрометированными. Отец же был рад встрече с соратниками после стольких лет изоляции. Велась оживленная беседа, вспоминали войну, подвиг народа. Георгий Константинович был “душой общества”. Потом пели военные песни, и отец даже сплясал русскую (это в 70 лет!). Жаль, что пленка с этими ценными кадрами оказалась потом по неизвестным причинам 'засвеченной.

Отец делил людей на искренних и неискренних, которые “себе на уме”. Сам же никогда не кривил душой, ему всегда было присуще обостренное чувство справедливости. Будучи в Свердловске командующим Уральским военным округом он побывал в ипатьевском доме. Вот как вспоминает об этом моя старшая сестра Элла: “Помню и печально знаменитый ипатьевский дом, куда нас провели по особому разрешению. Тема расстрела царской семьи в те годы была под строжайшим запретом, и я впервые узнала об этой трагедии. В доме при входе была устроена небольшая экспозиция с копиями каких-то документов, на стенах висели красные лозунги и портреты вождей, а внизу — страшный подвал, куда мне не захотелось спускаться. Атмосфера в доме была гнетущей... С отцом на эту тему я заговаривать не стала”. О том, что на самом деле творилось в душе отца, можно понять по эпизоду, происшедшему позднее. О нем мне рассказали во время моей поездки на Урал старожилы.

Однажды на каком-то торжественном собрании к Жукову протиснулся подвыпивший старый большевик Ермаков. Представляясь, объявил, что он тот самый Ермаков, который участвовал в расстреле царской семьи, и протянул руку для пожатия. Он ожидал привычной реакции — удивления, расспросов, восторга. Но маршал повел себя по-другому, чего Ермаков никак не ожидал. Он сказал, по-жуковски твердо выговаривая слова: “Палачам руки не подаю”.

Он никогда не угодничал, твердо отстаивая истину. Оттого и незыблем был в народе его авторитет. Потому и боялись “наверху” этой всенародной любви к маршалу Победы. Да только не могли ее заглушить.

29 июля 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за успешное проведение операции “Багратион” по освобождению Белоруссии Г. К. Жукову было вторично присвоено высокое звание Героя Советского Союза. По существовавшему тогда положению всем обладателям двух Золотых Звезд на их родине устанавливали бронзовый бюст. Пока шла война заниматься этим было некогда. Однако в первые же победные дни сорок пятого года талантливый скульптор, Евгений Вучетич приехал в Берлин и уговорил отца выделить немного времени и попозировать ему В результате было создано прекрасное скульптурное изображение Жукова, копия которого хранится в нашем доме. На металлической пластине, прикрепленной к гранитной подставке, выгравировано: “Тебе не смог в венок победный лавровой ветви я вплести, но постараюсь до столетий твой светлый образ донести. Славному русскому полководцу XX века, маршалу Г.К. Жукову в память о наших коротких встречах. От автора. Берлин, ноябрь 1945 г.” Отлитый в бронзе бюст Жукова был привезен в районный центр Угодский Завод, который теперь переименован в город Жуков. Однако в то время уже начались гонения на маршала и вопрос с бюстом как-то заглох.

В 1953 году, когда отец был назначен заместителем министра обороны СССР, вновь был поднят вопрос об установке бюста на родине маршала. Стали его искать. Старые рабочие крахмального завода показали место, где он валялся, — на одном из складов без крыши, забитом горбылем, в куче голубиного помета. Специалисты быстро привели его в порядок. Под стать бюсту, созданному талантом выдающегося скульптора, соорудили постамент из красного гранита, который был добыт в Норвегии по приказу Гитлера и доставлен в Россию специально для сооружения в Москве... памятника победы Германии над Советским Союзом.

Моя сестра Элла вспоминает (я тогда еще не родилась), что отец довольно сдержанно относился к теме увековечения своей памяти. Когда Георгий Константинович получил приглашение прибыть 30 декабря на торжественную церемонию открытия бюста на своей родине, то ехать отказался, сославшись на занятость. Дома же сказал: “Как это я буду присутствовать на открытии собственного бюста? Мне кажется, это будет выглядеть как-то странно и нескромно”. Ехать пришлось сестрам. Отец увидел впервые этот бюст спустя десять лет, когда приехал поклониться могиле своего отца, похороненного в Угодском Заводе.

Когда в октябре 1957 года на пленуме ЦК произошла настоящая расправа над отцом и его отправили в отставку, в Угодско-заводском районе тоже проходил пленум. После него перестали расчищать снег возле бюста, который стоит в сквере, в самом центре тогдашнего села. Как-то в пятницу бригада плотников, простых немолодых уже мужичков, “шабашников”, как их звали в народе, но настоящих работяг, пришли к бюсту отца, сняли шапки и начали с постамента шапками сметать снег. А бюст стоит как раз напротив двухэтажного здания районного комитета партии, там кто-то заметил, позвали секретаря, завотделами, которые долго стояли у окон и смотрели, как мужички все расчистили, взяли котомочки и разошлись. Без слов. Говорят, что на второй день негласно была дана команда " стали расчищать снег у бюста и с тех пор не прекращали.

Интересно, что когда отец приезжал в Угодский Завод 14 июня 1964 года, он встречался с односельчанами, беседовал с ними, и они поведали ему, что после октябрьского пленума 1957 года к ним приезжали из Москвы “ходатаи”, беседовали со старожилами села, интересовались их настроениями и осторожно намекали, а нужен ли там бюст Жукова. Местные отвечали, что Жукова хорошо знают, он еще мальчишкой рос у них на глазах, а потом стал военным. В тяжелую годину он руководил войсками, которые разбили немцев под Москвой, говорили они, освобождал нашу родную землю, привел победные войска в Берлин. Так что бюст заслуженно ему установлен. А что там у вас делается в Москве — разбирайтесь сами! Так и уехали ни с чем непрошенные гости.

...Красная площадь, Кремлевская стена, место захоронения отца... В 100-летие со дня его рождения 2 декабря 1996 года здесь впервые за все годы существования кремлевского погоста была отслужена панихида. И если в 1974 году, в день похорон отца, тут звучали заунывные, тягостные звуки похоронного марша, то в 1996-м над Красной площадью разнеслись светлые, рождающие надежду песнопения:

— О упокоении души усопшего раба Божия ныне поминаемого воина Георгия и еже проститися ему всякому прегрешению вольному же и невольному... Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!.. идеже вси праведнии упокояются... Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! Милости Божией, Царства Небесного и оставления грехов его у Христа бессмертного Царя и Бога Нашего просим... Подай, Господи!

Впервые под кремлевскими звездами радостно и торжественно прозвучало:

— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! Христос воскресе из мертвых смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!

На панихиде нас было немного, но то была, наверное, первая молитва у Кремлевской стены за много десятков лет, и то были первые свечи в земле Кремлевского кладбища. Позже генерал-лейтенант Николай Сергеевич Леонов по-военному ясно и четко сказал об отце:

“Часто говорят, что он был энергичен, крут по-настоящему, по-хорошему, суров в суровые годы Великой Отечественной войны, когда действительно судьба государства висела на волоске. Хорошо это или плохо? Безусловно, хорошо. Когда армия переживает период распада, когда общество поддается панике, когда государство не нынче—завтра рухнет, такие меры, которые были присущи ему как полководцу являются необходимыми. Единственными, способными остановить развал

и предотвратить национальную катастрофу. За это ему надо спасибо говорить и никогда не извиняться за то, что иногда он был суров к тем, кто нарушал святой завет Отечества. Ему досталось всего — и славы, и опалы. Надо сказать, что в тяжелые годы опалы он'сохранил честь и достоинство офицера, как никто. Он был поистине велик, пожалуй, оставаясь одним из последних образцов русского генерала и офицера. И мы вправе в эту годовщину вспомнить ту фразу, которую в свое время Сталин произнес, обращаясь к солдатам, уходящим на фронт: “Пусть осенит вас победоносное знамя наших великих предков...” И назвал имена: Александра Невского, Димитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Я бы предложил дополнить этот список именем Георгия Жукова и впредь всех этих военачальников числить среди наших святых защитников Отечества”.

А игумен Тихон (Шевкунов), наместник Сретенского монастыря в Москве, добавил:

“Георгий Константинович Жуков поистине великий человек, без которого судьба нашей страны и судьба каждого из нас была бы другой. Его можно назвать последним истинным русским генералом. Потом были люди в военной форме, были, конечно, и генералы, но это - последний, который делал то, что ждали от него Бог, народ и его совесть. Именно в этот день я хочу пожелать, чтобы в России появился еще один такой человек, хотя бы один. Насколько нам нужен такой человек сейчас!

Верую и надеюсь, что по молитвам Церкви и бесчисленного множества молитвенников за его душу Господь упокоит душу воина Георгия в Небесном Царствии. И он сам будет молиться за нас и за наше Отечество, как могут это делать люди, сподобившиеся быть при жизни сотрудниками Божиими, а именно таким был и человек, которого мы сегодня поминаем. Вечная ему память!”

...18 июня этого года исполняется четверть века со дня кончины отца. Приходя поклониться его праху, я ступаю по брусчатке Красной площади, по этим много видевшим и слышавшим камням, иду поклониться отцу и, опять, уже в который раз вспоминая его уход из этой временной жизни, думаю:

“Он знал, что смерти нет, знал, что душа человека бессмертна. От деревенских своих предков усвоил спокойное и мудрое отношение к смерти. Готовился к ней, как собирался обычно в далекую поездку, давал распоряжения, что и как приготовить — мундир, шашку, награды, — чтобы не было паники, неожиданностей. Свою смерть близким велел переносить спокойно, мужественно. Его голубка Галюша, моя мама, была уже там, родители, сестра Мария и братик Алеша, умерший младенцем, друзья, однополчане... Сколько их там было! Не было страха идти туда, где так много дорогих и близких. Жизнь подходила к своему логическому концу, не было ни на кого ни злобы, ни обид. Он простил всех, кто делал ему зло — сознательно или нет, и уходил умиротворенным, знающим цену всему: и дружбе, и любви, и предательству, и человеческой славе, которую туда не возьмешь, и высоким постам, и людям — близким и не близким -~ которых видел насквозь.

Он знал, всегда чувствовал, что его любили, даже боготворили, но не выносил похвалы, тем более лести. Знал он, что его и ненавидели, думаю, и догадывался, почему. Познал он цену человеческой немощи, поэтому умел не таить обиды и прощать — поэтому светла душа его, и это чувствовали люди по улыбке, по доброте глаз. Но и силе духа, делающей людей героями, он тоже знал цену...”

Мои раздумья прерываются тем, что я опять начинаю тосковать по отцу, думать, как мне его не хватает и надеяться на то, что мы когда-нибудь встретимся. Тоска сменяется ощущением того, что он всегда оставался для меня живым и я всегда ощущала его незримое присутствие. (“С того света я буду наблюдать за тобой!”) Господь наш Иисус Христос своим Воскресением избавил нас от вечной смерти, “смертью смерть поправ) и сущим во гробех живот даровав”' Говорят, что там, в вечной жизни, если только мы сподобимся ее получить, все люди будут в расцвете своих лет и сил. Каким же я увижу отца?

Как-то сами собой из глубины памяти всплывают кадры, много-много раз виденные мною в документальном кино...

К Спасским воротам по территории Кремля медленным шагом едет на белом коне всадник. Он крепок и силен, как Илья Муромец, и уверенно сидит в седле. Он снимает фуражку, незаметно налагает на себя крестное знамение... Он сосредоточен и внутренне взволнован. Через минуту будут бить часы на Спасской башне, и белый конь понесет его по Красной площади навстречу вечности...

В этой книге, написанной дочерью Маршала Советского Союза Г. К. Жукова Марией Георгиевной, рассказывается об удивительном духовном мире полководца, в труднейших для православных христиан условиях советского времени сохранившего не только воинские, но и духовные традиции своих великих предшественников — А. В. Суворова, М. И. Кутузова, Ф. Ф. Ушакова.

На главную страницу