Вторая часть	О ЯЗЫКЕ ПРАВОСЛАВНОЙ ИКОНЫ	Вторая часть

     Все протестантские деноминации и секты выступали под знаменем иконоборчества. Они по сути дела повторяли аргументы византийских иконоборцев, только в более примитивной и вульгарной форме.
     Иконопочитание - это догмат, т. е. истина, открытая Богом, но в то же время оно относится к самой структуре мироздания и к философии образа.
     Прежде чем говорить о иконе, надо выявить различия между иконой и идолом, т. к. сектанты-рационалисты стараются смешать эти два противоположных друг другу понятия.
     Идолопоклонство - органическая часть язычества, необходимое выражение его культа и ритуала. Само язычество представляет собой обожествление космоса, его сил и энергий. ("Космос - видимое божество"; Платон, "Тимей".) Языческие боги и их изображения выражают в формах мифологического мышления атрибутику космоса.
     Пантеизм, как философское обозначение язычества, переводится словом "всебожие". Язычник, потеряв веру в Бога, как абсолютного Духа и живой Личности, принужден был одушевить материю. Он приписал веществу способность мыслить, чувствовать и переживать. Каждое явление, каждый предмет связан и включен в сложную духовную иерархию. Везде присутствуют космические духи, над всем стоят архонты и зоны. Для язычников все стало богом, кроме единого истинного Бога. Эту всеобщую одушевленность он выразил в форме идолов, которые являются не знаками, а олицетворением сил и свойств космоса. Здесь первое принципиальное различие: икона символ, идол - олицетворение.
     Второе принципиальное различие между идолом и иконой:
     Икона имеет своим основанием особое мистическое видение духовного мира. Икона относится к живой личности, которая пребывает в духовной сфере - в области иных сил и измерений. Это сверхбытие духовного мира, т. е. высшая реальность по отношению к земному бытию, совершенство жизни в общении с Богом, подчеркивается определенной условностью иконы. Икона не столько отражает, сколько выявляет.
     Идол - атрибут мифологии. Мифология - не предание и не легенда, не сказка и не басня, а комментарий к непрестанно распадающемуся языческому культу - религии космоса. Это особый комментарий, зашифрованный в аллегорические образы, написанный в форме древнейшего вида искусства - драмы; комментарий, который постепенно сам стал нуждаться в комментарии.
     Идол - это не отражение через средства искусства духовного существа в визуальном плане, это - опредмечивание аллегорий. Если даже идол относится к исторически существовавшему персонажу, то в нем антропологизм заменяется космизмом, т. е. само человеческое и реальное превращается в маску.
     Икона - это возможность видеть духовное через материальные формы и общаться с невидимым.
     Идол - это олицетворенная аллегория, это замена реальной личности вымыслом. Для пантеиста-язычника здесь нет противоречий: личность для него - брызги прибоя и пена волн, которые, взметнувшись ввысь и просверкав на солнце, вновь погрузятся и растворятся без остатка в океане безликого бытия. С другой стороны, для язычника все одухотворено и олицетворено, поэтому между идеей и реалией нет дистанций и противоречий. Третье принципиальное различие между идолом и иконой:
     Икона - это отражение человеческой личности, преображенной Духом Святым. Фаворский свет - тайна вечной жизни. Поэтому икона выражает целевую идею человека. Даже когда она выражает историческое событие, то это событие рассматривается в его пророческой перспективе. Поэтому икона смотрит из будущего в настоящее.
     Для язычества будущего, как перехода времени в вечность, не существует. Там увековечено время в замкнутых циклах. Миф обращен к прошлому, к тому, что язычнику кажется золотым веком. Поэтому идол смотрит из прошлого в настоящее.
     Четвертое принципиальное различие между идолом и иконой:
     Гелозоизм (учение о всеобщем одушевлении материи) и персонификация космоса создали представление о духовном и живом аналоге каждого предмета и каждой идеи. Поэтому для язычника идол больше, чем символ, это живое существо. Учение о единосущии божества с космосом вызвало в язычестве олицетворение символа и слияние его с символизируемым.
     В пантеистической философии параллелью этому служит учение о адекватности множества и единого. Поэтому язычник молится не через идола, а идолу. Пантеизм явился следствием религиозной профанации и оземления человеческого духа. Заменив Божественный разум человеческим, а Откровение - мифологией, он вызвал расцвет философии и эстетики: первая стала аналогией интеллектуальной лжи, вторая - эмоциональной. Но ложь - это не только оскудение истины. В духовном мире вакуума не бывает: религиозная ложь становится проводником метафизической лжи в общении с демоническими силами. Ложный бог - это уже образ демона, поэтому язычество становится демонопоклонением.
     Икона - обнаружение святого, место его мистического присутствия. Икона - визуальное звено в диалоге между молящейся душой и святым: христианин молится не иконе, а через икону тому, кто изображен на ней.
     В полемике между иконопочитателями и иконоборцами - древними и новыми - нам представляется, что сами понятия"идол" и "икона" рассматривались не в общем контексте религии, а абстрактно и изолированно, как бы вырванными из почвы.
     Израиль был самым крупным островом монотеизма в море языческого мира. Поэтому библейская заповедь, на которую ссылаются иконоборцы (2-я заповедь синайского десятисловия о запрещении поклоняться, как Богу, космосу и его атрибутам, тому, что существует в материальном пространстве на земле, в воздухе и морских безднах), направлено к тому, чтобы защитить и оградить Израиль от язычества. Но эта заповедь не запрещает священных изображений, т. к. сама скиния (походная церковь, которую видел Моисей в пророческом вдохновении на Синае) и Иерусалимский храм, построенный по Божественному повелению, являлись символическим изображением духовного мира и местом пребывания Божества.
     Если язычники сливали символ с символизируемым и образ с первообразом в своей космической религии - учении о единосущии божества и мира, то иконоборцы представляли материю и дух изолированно друг от друга, разделенными непроходимой пропастью.
     Этим они уничтожали один из главных догматов христианства - учение о преображении земли и неба, материального мира, вещества и тела. Апостол Петр пишет: "Земля и небо сгорят в огне, но не уничтожатся; будет новая земля и новое небо", - преображение мира.
     Иконоборчество стоит на позициях спиритуалистического монизма: между духовной и материальной сферами нет сходства, значит невозможно общение, материя не может отражать и изобразить реалию духовного мира. Здесь иконоборцы сводят изображение к зеркальному отражению, игнорируя и обходя молчанием другой вид изображения - символ и символический образ. Для иконоборца всякое изображение - это профанация. Для них материя нечто временное и наносное, то, что подлежит уничтожению.
     Иконопочитание видит в мироздании стройную систему образов и символов, как бы тень Божественного бытия. Сын Божий - образ Бога-Отца; как совершенный, абсолютный и идеальный образ Он равен Первообразу в полноте, свойствах и предвечности бытия.
     Ангелы и человек - образ Божий, космос - образ человеческого тела, хотя и сотворен раньше человека. Мысль - динамичный образ души. Слово - материализованный в знак образ мысли. Мир не единосущен, но един в своем многообразии и многоплановости.
     Осью единства миров является Божественная благодать, связующая все мироздание. Мысль (гносис души) получает свое воплощение в знаковой системе языке. Через слово происходит общение. Произнесенное слово - это зашифрованная мысль; услышанное слово требует ассоциативной расшифровки. Здесь возникает обратный процесс: слово вызывает соответствующие образы в памяти человека, которые кристаллизуются в мысли. Это - реакция души на слово, ключ к шифру. Слово - динамичный знак.
     На уровне душевного мышления и профористической речи из слов, как домик из кубиков, составляется образ. Идеи совершенно абстрактной и чуждой представлений не бывает. Даже мысль о числах сопровождается мысленным образом этих чисел, хотя бы как графических знаков.
     Образ действует на эмоциональную сферу. Он вызывает сочувствие и любовь, или отрицание и ненависть к содержанию нашей мысли.
     Отсутствие в религиозном гнозисе священных образов ведет к необузданной фантастике, т. е. к образотворению, что особенно характерно для протестантизма. Даже говоря о невидимой и непостижимой субстанции, человек ищет при этом соответствующего образа (например, темную бездну или бескрайний простор неба, пустого пространства и т. д.).
     В некоторых случаях суждение и понятие сопровождается и связывается с отрицательным образом. Если бы была возможна идея без образа, то она осталась бы для души чуждой и безразличной. Отсутствие образа в так называемом "чистом" мышлении йа самом деле - неумение зафиксировать образ в глубине души за пределами рефлексии. Такой образ не всплывает на поверхность сознания, он лишен фантастического сюжета и его развития.
     Математическая формула (идея) обычно имеет дело с символом и образом как со своей внутренней иллюстрацией. Мысль - это образ подсознания, который выявляется через фонетический или графический знак - в слове.
     Где игнорируется догматическое содержание религии, там начинается богоискательство и богостроительство; где отсутствует твердый образ как средство выражения, там начинается религиозная фантастика (например, Талмуд или протестантский пиетизм).
     Протестанты и другие иконоборцы считают своим основанием, доказательством вторую заповедь Синайского десятисловия. При этом допускается некорректное отношение к тексту. А именно: заповедь произвольно разделяется и разрывается на две части так, чтобы создалось впечатление, что в ней соединены два тезиса: 1) запрещение поклоняться идолам; 2) создавать изображения и подобия Божества. Однако каждая заповедь содержит в себе одну мысль, одну идею, одно повеление и поэтому аналитически расчленение рассматриваться не может. Если бы заповедь содержала два отдельных тезиса о запрещении поклоняться идолам, и запрещении изображать духовный мир средствами искусства, тогда существовало бы не десятисловие, а одиннадцатисловие, вторая заповедь распалась бы на две автономные и самозамкнутые части. Но мы принимаем заповедь в ее целостном и полном контексте, в ее едином духовном и интеллектуальном поле. Поэтому запрещение строить кумиры и подобия мы рассматриваем как запрещение изображать несуществующее и ложное (идол в Священном Писании назван "ничем" - пустотой, а в другом месте Библии - демоном). В церковных правилах запрещено заниматься изготовлением языческой атрибутики, даже как ремеслом. Мастера и художники, участвующие в изготовлении идолов и строительстве языческих капищ, хотя бы сами не верили языческим мифам и не совершали языческие церемониалы, отлучались от Церкви.
     На душевном плане мышления через слово, свободное от образов и символов, не существует. Это было бы не интеллектуально чистым, а скорее оголенным мышлением, хотя бы потому, что само слово уже является символом. Только духовное созерцание, непосредственно проникающее в сущность материального и духовного мира и воспринимающее объект в синтетической целостности, реально ощущающее внешнее как внутреннее в контакте с ним, но не через эмоциональное переживание, а в пробужденном духовном чувстве, может видеть первообраз вне образа. Но это тайна святых и будущего века. Здесь же Богопознание и миропознание происходят через образы и символы.
     Священные символы - это ступени, по которым душа человека восходит к Богу, и каналы, по которым благодать Божия нисходит к людям. Сама церковная иерархия - это символ Небесной Церкви. Игнатий Богоносец в своих посланиях заповедует верующим смотреть на пресвитеров как на апостолов, на диаконов - как на сонм ангелов, а на епископов - как на Христа.
     Архитектурное строение, убранство и атрибуты ветхозаветного храма были символичны: жертвенник был образом голгофского креста, "медное море" (огромная умывальница) - крещения, агнцы, приводимые для заклания - Мессии и т. д.
     Язык евангельских притч - язык образов и символов: отец блудного сына - Бог, добрый пастырь и милостивый самарянин Христос и т. д.
     Нас могут спросить: какое отношение могут иметь библейские прообразы к иконографии? У нее тот же принцип: через видимое созерцать невидимое, через настоящее - будущее. Сама надежда - это образ любви. Прообраз озарен светом будущего. Через веру и надежду он включает душу человека в уже предназначенное, но еще не осуществившееся Божественное обетование. Иначе между двумя заветами лежала бы непроходимая пропасть.
     Само Священное Писание можно рассматривать как икону, написанную словами, а икону - как священную историю, изображенную красками и линиями.
     Внешнее человеческое слово - образ внутреннего логоса. В будущей жизни образ перейдет в непосредственное видение. Профористическое слово, то, что мы называем языком - в интуитивное проникновение, когда одна душа будет созерцать другую так же, как себя саму. Исчезает дуализм между материальным и духовным: материальное остается как форма, как сохранение индивидуальности человека - его лица, а духовное - как его содержание. В Божественном Свете произойдет их неслиянное единство. Бог не уничтожает мир, а восстанавливает его в прежней гармонии и возводит к прежней красоте.
     Иконоборчество ведет к однозначному монизму: если нет общего между духом и плотью, то должно быть уничтожено или одно, или другое. Логическим завершением иконоборчества станет или спиритуализм, или материализм.
     В язычестве происходит уничтожение и одного, и другого: и духа, и материи. Там личность - фикция, а душа - тень; личность растворяется в космическом бытии. Космос сменяется хаосом, хаос порождает космос. Один цикл не переходит в другой, а сменяется другим, поэтому в языческой символике космическое бытие изображалось в виде круга или свастики (движение в замкнутых циклах). Там нет ничего постоянного и вечного: ни индивидуума, ни личности, ни самого космоса. Одно постоянное и вечное - ритмы и пульсация неведомого абсолюта, имеющего две модальности: космос и хаос, бытие и небытие.
     В пантеизме символ слился с символизируемым и затем стал персонажем мифологии. И здесь он претерпел вторичную метаморфозу и превратился в аллегорию и загадку.
     Для язычника аллегория, воплощаясь в форму идола, становится живым существом, но не превращается в личность. Боги возникают и исчезают в океане абсолютной субстанции, поэтому идолы это меняющиеся маски ритуального карнавала.